Карина Мишулина
Спартак Мишулин. Правда под запретом
А сейчас, будучи взрослой, понимаю, какое это счастье, когда с любимым человеком невозможно наговориться. Это и есть единство душ!
Мама была его главным советчиком во всем, даже в профессии. Несмотря на широкую известность, любовь зрителя, уважение коллег, папа был безумно скромным и сомневающимся в себе человеком. Каждый раз, репетируя новую роль, он страшно переживал, волновался, что не получится, не удастся сыграть, как он хочет! И мама всегда вселяла в него веру! Порой давая очень точные советы, обсуждая с ним роль, постановку, характер героя. И конечно, потом папа блистательно играл, всегда! Сам себе придумывал образ, грим, костюм, скрупулезно подбирая все до мелочей в своем образе. И все его страхи говорили лишь о его чересчур трепетном отношении к профессии, к его гиперответственности во всем. Нет, он не был из разряда «актер актерычей», как их называют в театральном мире. Это тип актеров, которые и дома продолжают играть, картинно страдать от невостребованности или непризнания, запрещая близким им мешать репетировать или повторять текст, так, скажем, строя всю семью и изображая свое величие. Папа совсем таким не был. Даже если он готовился к спектаклю, то делал это тихо и незаметно, никогда не нарушая покой домашних. А разговоры о театре, о ролях и репетициях просто были частью их с мамой жизни. Им обоим это нравилось и было интересно. Это были дружеские разговоры, в которых рождалась новая роль.
Папа был партийный и выездной за границу, что лишний раз говорит о его безупречной репутации, так как КГБ тогда работал на «отлично» и проверял выезжающих от и до. Да еще и ездил с ними на все гастроли, не выпуская из виду ни на шаг. Я даже думаю, что и дома, и в театре все телефоны находились на прослушке.
Однажды папа рассказывал, что в Италии в 1970-е годы они шли по улице с группой актеров и группой из КГБ и к папе подходит темнокожий парень, крича по-русски: «О! Спартак! Как я вам рад!»
Папа говорит: «Я дал деру, боясь, что сейчас обвинят в шпионаже». А оказалось, что парень врач, учился в Союзе и знал папу как Пана Директора. Поэтому все кончилось благополучно.
Когда намечались гастроли в ФРГ, папа пытался сделать все, чтобы взять маму с собой. Предложил ей стать ведущей и объявлять номера в концерте. Мама, конечно, согласилась, но ведь она не актриса, а перед разрешением на выезд все номера принимала комиссия из КГБ. И маме надо было показать себя как ведущую перед группой лиц, принимающих решение.
И вот настал день икс. В пустом огромном зале сидят несколько человек в серых пиджаках, с суровыми лицами. Мама выходит на сцену и теряет дар речи. Они смотрят на нее, она на них. Ей кажется, что проходит целая вечность, она стоит как вкопанная и не может пошевелить ни рукой, ни ногой. И дальше слышит шепот папы из-за кулис, как в фильме «Карнавал»: «Отползай! Уходи! Уходи со сцены!»
Так, не успев начаться, закончилась ее сценическая карьера.
Но папа не растерялся, он договорился с коллегами, и они придумали для жен актеров театра поездку в Германию, правда в ГДР, туристическую, во время гастролей Театра сатиры. И им разрешили. Составили маршрут так, чтобы жены смогли пересекаться с мужьями и видеться.
Валюшка, как ее звал папа, стала полностью своей в театре. Подружилась с актрисами, принимала дома папиных коллег, накрывая столы, готовить мама всегда умела блестяще. Ее сациви, пельмени и лобио всегда вспоминали все артисты.
А уж как папа ее одевал, вспоминают до сих пор. Раньше в театр приносили одежду, на продажу, которую нельзя было достать в открытом доступе. И вот все собираются, смотрят, прицениваются, и выходит папа, смотрит, не раздумывая отбирает вещи:
«Это Валюшке, и это Валюшке, и это моей Валюшке!»
«Спартак, это же одинаковые платья, только разного цвета!» – говорили ему коллеги.
«Ну и хорошо! Зачем ей мучиться с выбором? Цвет-то разный! Значит, уже не одинаковые! Беру все!»
После поездки в Италию он приехал с огромным чемоданом, радостно его открыл, посадив маму и ее маму на диван, и начал доставать вещи, как гусар:
«Это Валюше! Это Валюше! И это! И это! Это маме! (маминой) и это!» Бабушка не выдерживает и говорит: «А себе-то ты что-нибудь привез?»
«Да! – радостно говорит папа. – «Галстук!»
В этом был он весь. Все для любимых, а себе… себе ничего не нужно.
Еще надо понимать, что в то время хоть и были гастроли за границу для избранных, но условия не всегда были радужные. Суточные платили маленькие, приходилось на всем экономить, чтобы хоть что-то купить там. Но и тут папу спасал его бережливый и домовитый характер. Собираясь в Италию, он вез кипятильник, керосинку, кастрюлю, консервы и несколько бутылок можайского молока.
– Спартачок, как ты это потащишь? Тяжело же! Зачем тебе молоко-то с собой? – спрашивали его.
– Так я там куплю булку и молоком запивать буду, сытно и дешево! Зато сэкономлю и сколько всего Валюшке привезти смогу!
Коллеги смеялись, пока сами не потратили все суточные и не озаботились, а как же теперь быть и что кушать. И произошла история, которую часто вспоминает А. А. Ширвиндт. Шли они с А. А. Мироновым по коридору гостиницы, проходили мимо папиной комнаты, увидели внизу под дверью странный отсвет и почувствовали приятный запах. Постучали. Папа заговорщически открыл дверь, быстро впустив их внутрь, и они ахнули, увидев, как в ванной на керосинке папа варит в кастрюльке суп из консервов. Тут уже все перестали смеяться над ним. А с огромным удовольствием присоединились к трапезе. А папа был сыт и в то же время смог порадовать обновками свою Валюшку.
Мама в то время ходила только в фирменной одежде, в босоножках на платформе, в клешах, в пальто от Вячеслава Зайцева. Папа гордился и обожал ее наряжать!
Всегда угадывал с размером маме, а потом и мне.
В Германии был смешной случай, он решил купить что-то для мамы, зашел в магазин. Выучил, как ему показалось, одну фразу: «Я хочу посмотреть», увидел продавщицу и говорит: «Их виль дих!» Продавщица делает круглые глаза, смотрит на папу, он опять: «Их виль дих!»
Продавщица начинает смеяться, папа ничего не понимает, хорошо, рядом оказывается соотечественник, который, смеясь, говорит, что то, что сказал папа, переводится как: «Я тебя хочу!» Тут уже начал смеяться папа. Хорошо, что у немцев есть чувство юмора. Поход в магазин оказался крайне веселым.
Он не был жадным, всегда подкармливал молодых артистов, помогал всем, кому мог. Объясняя, что у него был трудный путь и ему самому некому было помочь, а теперь у него есть возможность помогать другим, и он с радостью это делает.
В семье он был защитой, добытчиком, кормильцем и опорой!
Помню, как, приезжая с работы и принося получку, он радостно собирал нас на кухне и с легкостью гусара доставал купюры из кошелька и клал их на стол перед мамой! Любил отдавать ей все деньги. Иногда перепадало и мне. Я тут же радостно целовала его в щеку, а он весело щурился и говорил мне:
«О! Этот поцелуй дорогого стоит!»
Конечно, оставлял себе заначку, как он ее называл, но часто мы с ним гуляли, и я просила купить что-нибудь, папа шутил, мол, все деньги же у мамы, у меня нет.
А я хитро смотрела на него и говорила: «Есть, есть!»
И папа, смеясь, доставал заначку, говоря: «Вот девчонки мои, заначку не дают оставить!»
Но, конечно, это были наши шутки. Конечно, в семье было равноправие, и просто ему как мужчине это доставляло удовольствие – все отдавать любимой. Мама никогда не требовала ничего, не пилила его, не устраивала разборок, это все отсутствовало в нашей семьей. Мама окружала папу такой любовью и заботой, всегда ставя на первое место любовь и уважение. А уж когда папа стал пожилым человеком, она часто просила его не хвататься за любую работу, говоря, что всех денег не заработаешь, а нам важнее, чтобы он был здоровым и не перетруждал себя. Также она никогда не совершала крупных покупок, не посоветовавшись с папой. А он в свою очередь никогда не спросил ее: «А где деньги? Куда и на что ты их тратишь?» Никогда! И для меня это пример идеального мужчины! Был такой случай, как-то папа принес большую сумму денег, и мама ее спрятала, да так спрятала, что забыла куда. Спустя месяц после этого они решили совершить крупную покупку, и папа говорит:
– Валюш, я недавно приносил такую-то сумму, ее как раз хватит на покупку.
– Спартачок, а их нет… наверное, я потратила… – растерянно отвечает мама.
– Потратила? А, ну ладно! – улыбается папа – Значит, позже купим!
Я тогда была поражена, насколько искренне он даже не повел бровью, не стал ругаться, допрашивать, куда и как она могла так быстро их потратить. Конечно, вскоре мама нашла эти деньги, и покупка была совершена, но тот момент я запомнила на всю жизнь. Это стало для меня одним из примеров уважения и любви в семье!
Да, папе доставляло радость баловать нас с мамой. Однажды ему предложили сняться в эпизоде у Леонида Гайдая, в фильме «На Дерибасовской хорошая погода». Папа уже снимался у Гайдая, очень его любил и уважал, и был бы рад согласиться, но было одно «но». Эпизод снимали в Америке, а папа очень боялся летать, у него была настоящая аэрофобия, к сожалению, мне это тоже передалось, так вот, чуть позже рассказывала актриса Наталья Хорохорина, с которой папа снимался в Одессе в фильме «Чертов пьяница»:
– Сидим мы после съемок, и Спартак Васильевич говорит, что его зовет Гайдай, сняться в фильме, но надо лететь девять часов, а лететь страшно, да и еще и ради эпизода, стоит ли… Но потом он подумал и говорит: «Зато сколько я Каринке смогу привезти оттуда вещей и Валюшке! Полечу!»
Это был 1992 год, в России еще практически ничего не было, и это стало ключевым для папы, чтобы согласиться лететь, несмотря на аэрофобию. До сих пор помню нашу прогулку по Тверскому бульвару после его прилета из Америки, когда он привез мне модные обновки: кожаная куртка в заклепках, ботинки на огромной платформе, брюки клеш и рюкзак, разноцветный с настоящими часами! Когда я шла по улице, оборачивались все. Ну а уж в школе с таким модным и необычным рюкзаком я стала центром притяжения всех учеников.
После папиной смерти я нашла его дневник, где описана его поездка в Чехию. Папа всю жизнь, как и я, любил тельняшки и майки в полоску. И вот он пишет, мол, иду по улице, вижу в витрине майку в полоску, именно ту, как я мечтал! Смотрю цену, нет, лучше я девчонкам своим что-то куплю. И ушел.
Я читала и плакала! Это было за год до его смерти. Боже, почему он не рассказал? Я бы сама поехала и купила ему эту майку. Я бы не разрешила себе ничего покупать, если бы знала! Да и мама, если бы узнала об этом, сделала бы все, чтобы он купил себе свою мечту. Мама вообще любила ему покупать наряды: красивые костюмы, рубашки, обувь. Но папа был консерватор. Прикипал к одной вещи и мог носить ее годами. А все красивые наряды так и висели в шкафу.
– Не обижайся, Валюш! Мне все нравится, я потом надену. А пока в этом похожу, привык, удобно, я однолюб во всем!
Только однажды я видела, как он просил маму купить ему рубашку. Недалеко от нашей дачи был известный в 90-е годы «салтыковский» рынок. Туда приезжали люди со всех районов Москвы и области отовариваться, и мы тоже по выходным иногда туда ходили. И вот как-то раз папа увидел клетчатую рубашку, крайне плохого качества, и начал ласково просить ему ее купить. Мама говорит:
– Спартачок, да мне не жалко, но после первой стирки она полиняет, давай лучше купим тебе что-то подобное в хорошем магазине.
– Валюш, вот нравится мне именно она.
Купили. Папа был счастлив. Уж не знаю, действительно ли именно эта рубашка запала ему в душу или устроила цена, склоняюсь, что цена, просто нам он это сказать не мог, зная, что мы готовы покупать ему все самое лучшее, он просто тихо экономил на себе. Такой характер.
В этом был он весь. Все для нас.
За день до операции, после которой его не стало, врач спрашивает его о самочувствии, говорит про последствия операции, а он сидит на кровати и тихо так говорит: «Мне бы еще годик пожить, чтобы Валюше и Каринке поднакопить побольше денежек. Чтобы они без всего не остались».
Поясню, так как многие снова могут неправильно понять и говорить, зачем он должен был вам копить деньги? Вы что, инвалиды беспомощные?
Во-первых, это его воля и желание. Во-вторых, мама и правда инвалид второй группы, у нее сахарный диабет, плюс жизнь она посвятила папе и ради него бросила работу. Я на тот момент была с грудным ребенком, муж не зарабатывал особо, да так вышло, плюс папа понимал, что актерская профессия нестабильна и это не всегда зависит от таланта или способностей артиста. Зарплаты в театрах маленькие, а кино то есть, то нет. И иногда его можно ждать годами. Конечно, это наш выбор, мы не роптали и не жаловались. Я сама вышла замуж за мужчину, который не мог обеспечить семью, но я и никогда не гналась за богатыми, мне всегда были важны другие факторы в человеке, да и рассчитывала я всегда на себя, хотела быть независимой. Но папа был таким человеком, ему было важно, чтобы мы ни в чем не нуждались, и спорить с ним было бесполезно.
Помню, когда я начала работать в театре на Перовской, мне предложили поучаствовать в новогодней кампании. Играть детские сказки по садикам и клубам. Я, не раздумывая, согласилась. Две недели были тяжелейшими. Подъем в 4 утра, 4–5 сказок в день, в разных концах города. Папа узнал и говорит:
– Зачем тебе это надо? Сколько тебе там платят?
Я называю сумму. Он говорит:
– Давай я тебе заплачу эти деньги, только не мучай себя.
Я категорически отказалась и доработала все спектакли. Для меня было невероятным счастьем, что я сама заработала деньги, смогла купить родителям подарки и быть независимой. Да и работать-то я начала в 4 года, играя спектакли на профессиональной сцене. Поэтому обвинить нас в том, что мы радостно сидели на папиной шее, свесив ноги, абсолютно нельзя! Просто папе это было важно, ему приносило радость нас обеспечивать и дарить нам чувство защищенности.
Но я снова убежала вперед.
А тогда была их счастливая жизнь, наполненная поездками, гастролями, друзьями. Кстати, папа в основном дружил не с артистами. У него было три самых близких друга.
Герман Соловьев – полковник. Комсорг космонавтов. Он познакомил папу с Гагариным, с Леоновым и многими другими великими людьми. Это была настоящая крепкая мужская дружба, начавшаяся в 1961 году и длившаяся всю жизнь. Гера был истинный офицер, с большой буквы! Умеющий любить и дружить! Это была дружба не для чего-то и почему-то, а это была бескорыстная дружеская любовь и уважение!
Они и ушли друг за другом. Папа в июле 2005-го, Гера летом 2006 года. И похоронены они рядом. На Ваганьковском кладбище.
Второй папин друг – генерал Юрий Ницын. В советское время он был начальником погранвойск СССР. То есть, как бы сейчас сказали, руководил всей таможней.
Рис. 7. Папа и Ю. Г. Ницын)
Удивительный, добрый, настоящий!
Однажды мама с подругой поехала в Польшу, мы остались с папой дома. И папа попросил Юру, чтобы на таможне их сильно не трясли. При этом папа дал маме еще и орден Польского заслуженного деятеля искусств, полученного за «Кабачок» 13 стульев».
И вот первая остановка, Брест. В соседнем с мамой купе едет писательница Юнна Мориц, известная в те годы. Заходят пограничники, высокого чина, отдают маме честь и говорят, что на перроне стоит «Чайка», а Юрий Георгиевич сказал, чтобы маму покатали по Бресту, поезд будет стоять сколько нужно. Мама, стесняясь, начала отказываться, мол, неудобно. Не нужно, спасибо.
В общем, после долгих уговоров мама с подругой все-таки не поехали, так как было неловко перед другими пассажирами.
На польской границе заходят представители польской таможни и, видя мамин (папин) орден, отдают честь и расшаркиваются. Мол: «Пани! Доброго пути»! И уходят.
Юнна Мориц не выдерживает и спрашивает проводницу: «А кто эти две?.. Ну в Бресте еще ладно, может, они чьи-то любовницы, подумала я, какого-нибудь генерала, что перед ними офицеры кланяются. Но в Польше, чтобы таможенники так честь отдавали, я еще не видела!»
И третий папин друг, Хоакин. Испанец, друг испанского короля. Чудесный человек, женившийся на русской женщине и какое-то время живший в Союзе. Именно он помогал доставать памперсы и детскую смесь, когда я родилась.
Вот я и подошла к своему рождению.
Родители были счастливы вместе, но, конечно, грезили о ребенке.
Но Бог долго не давал им такого счастья. У обоих были небольшие проблемы со здоровьем. Во время недавнего «нападения» на нашу семью, я где-то прочитала очередную глупость, что у родителей были разные резус-факторы, мол, поэтому не получался ребенок. Бред полный, так как у мамы и папы резусы положительные, и не это было причиной. Но смешно, что люди, совсем не знающие моих родителей, позволяют себе в пабликах высказывать такие странные предположения.
До меня у мамы была неудачная беременность, мама потеряла ребенка, и это был огромный стресс для нее.
Лишь спустя два года они решили снова пробовать. Судьба послала им гениального врача, Елизавету Петровну, замечательного гинеколога из ведомственной клиники. Так как до этого бедную маму залечили профессора самого высокого уровня, ставя самые несусветные диагнозы, коля ей гормоны и пичкая таблетками, придя к Елизавете Петровне, мама уже сама как будто разбиралась в гинекологии, чем насмешила Елизавету Петровну, сказав, что маме вынесли вердикт – бесплодие.
Елизавета Петровна улыбнулась, отправила маму на обследование, и через месяц, будучи на гастролях с папой в городе Иваново, мама резко захотела шампанского, которое раньше не любила.
Ее это смутило, но бокал она выпила. Позвонила из гостиницы врачу, рассказала о странных симптомах и услышала в ответ: «Ты беременна!»
После возвращения в Москву, после осмотра, радостная новость подтвердилась.
Надо ли говорить, что испытывали мои родители!
Это было их долгожданное счастье!
Рис. 8. Мама носит меня под сердцем
Беременность мамы была легкая, но, уже испытав одну неудачную беременность, она все равно переживала и старалась беречься. Ну а уж как берег ее папа, тут словами не опишешь.
Мамина мама, бедненькая, не познавшая мужской заботы, восторгалась и удивлялась, как мужчина может так относиться к женщине, так любить и заботиться.
Рис. 9.Мама и папа в ожидании меня
Однажды, когда мама была уже на приличном сроке, они заходили с папой и бабушкой в подъезд, а навстречу вышел парень с большим велосипедом, и они с мамой не смогли разойтись, и мама упала.
Бабушка говорила: «Таким Спартака я еще не видела! Я думала, он убьет парня!»
Но, слава богу, мама не пострадала, я тоже.
Кстати, про папину заботу, до моего рождения он уехал в Грузию на гастроли, мама еще работала и не смогла поехать с ним. А у них был пес, болонка, вечно болеющий. И вот вечером мама полезла за ним, дать лекарство, а он забился под диван, мама наклонилась, чтобы залить ему лекарство в рот, а он укусил ее за нос. Да так, что хлынула кровь и нужно было ехать зашивать нос.
Маму забрали в больницу. Вечером папа звонит, как всегда, узнать, как дела, и бабушка ему рассказывает, что случилось. Дальше были паника и нецензурная речь в адрес собаки со стороны папы.
Мама рассказывала: «Лежу в больнице, в палате, отбой. Тишина. Вдруг заходит медсестра.
«Мишулина, к телефону у главврача».
Мама в шоке. Кто ночью может звонить, да еще и главврачу. Явно что-то случилось. Идет на ватных ногах в кабинет.
Заходит. Главврач говорит: «Тебя вызывает министр здравоохранения Грузии».
Мама дрожа берет трубку, а там голос ее любимого Спартачка: «Валюша! Что с тобой? Что случилось? Как ты?»
Оказалось, узнав о беде, он поднял на уши всю Грузию, дошел до министра и позвонил маме. И подобных случаев было миллион.
Во время маминой беременности случился еще один неприятный случай. Каждое лето к нам приезжала папина мама и сестры по маме, от брака с отчимом. И вот они снова пишут, что едут. На что папа пишет в ответ, что они наконец-то ждут ребенка. Валюше нужен покой. Вежливо просит их понять ситуацию и отложить поездку на время. Но неожиданно для себя получает письмо с проклятиями и оскорблениями от сестры. Сестры, которая не искала его, когда он был один, когда он голодал, когда не знал, где и как выживать. Он не был обижен на них, но искренне не понимал, за что они начали лить на него такую грязь? Только за то, что он один раз не был готов их принять по уважительной причине?
Спустя время они возобновили общение, правда ненадолго. Приезжали к нам на дачу. Бабушку я не увидела, а вот сестру и папиного племянника Андрея видела.
Наступило 22 ноября. У мамы начались схватки. И, как выяснилось, у нее было еще одно неразвитое детское место, которое пошло первым, и я начала задыхаться. Времени принимать решение было мало. Главврач позвонила папе и сказала, что будет кесарево. И возможно, придется выбирать между мной и мамой.
Папа незамедлительно выбрал маму!
У него в гостях в этот момент был товарищ.
Бабушка рассказывала, папа положил трубку и начал плакать: «Она не выдержит! Моя Валюша не перенесет операцию! Зачем мы все это затеяли!»
Бабушка говорит: «Я никогда не видела, чтобы мужчина так плакал».
Друг ему говорит: «Спартак, да ты че! Бабы как кошки рожают, и твоя родит!»
Папа незамедлительно взял его за шкирку и со словами: «Может, твоя и кошка, а моя Валечка нежная и хрупкая и она не перенесет!» – выставил его из квартиры.
Но спасибо главврачу Вере Петровне за то, что спасла меня и маму. Говорят, когда меня вытащили из животика, я сосала палец и улыбалась!
Позвонили папе: «Спартак Васильевич, все хорошо! У вас девочка!»
«А еще кто?» – спросил папа.
«Пока больше никого», – смеясь, ответила врач.
Папа так мечтал о сыне, неистово, всю жизнь, что когда я была в животе у мамы, называл меня «Спартачок». Именно так он хотел назвать сына, чтобы обязательно был второй Спартак Мишулин, продолжатель династии.
Потом, когда я уже сама ждала дочку, он ходил со мной на все УЗИ и, когда говорили, что у меня девочка, спрашивал врача: «А может, еще изменится что-то? Может, все-таки будет мальчик?»
Врачи только улыбались в ответ.
Он даже в дневнике, который вел для Кристины, моей дочки, с самого ее рождения, написал напутствие мне и ей, родить-таки ему Спартака Мишулина.
Мама потеряла очень много крови, и ее положили в реанимацию, где она провела две недели.
Когда она пришла в себя и ее перевели в палату, первое, о чем она думала, а вдруг подменят ребенка, она же дочку не видела при родах. Но когда меня внесли, все вопросы отпали!
«Спартачок!» – вскрикнула мама, увидев меня – черный чуб на голове, папины глаза, нос, рот. Копия!
Мама написала папе записку: «Приносили доченьку сегодня, вылитая ты!»
Рис. 10. Я и папа
Бабушка говорит, папа так расстроился: «Вот, мама, девочка, и на меня похожа, это же ужас! Как я хотел, чтобы она была на Валюшку похожа. Чтобы красивая была, а не как я!»
Очень критичен был к себе.
Мама в ответ ему пишет: «Ну что ты! Она прехорошенькая!»
И папа радостно в ответ писал очень нежные письма маме, где говорил, как сильно любит и ждет, уже нас обеих! Эти письма мама до сих пор бережно хранит.
Наступил день выписки. День, когда папа взял меня на руки и больше никогда не отпускал.
День, когда соединились наши души, энергии, когда началась наша большая отцовско-дочерняя любовь!
В те времена на выписку принято было дарить женщине гвоздики, так как другие цветы были дефицитом, а нянечке, выносившей ребенка, давали рубль за девочку и три за мальчика. Зарплата в то время у нянечек была, наверное, рублей шестьдесят-семьдесят.
А тут папа, с огромным букетом роз для мамы, и протягивает нянечке сто рублей! Она чуть не бросила меня на землю от неожиданной радости! Конечно, больше зарплаты, вот так сразу! Папа еле выхватил меня у нее!
Также он подарил маме и мне кольца ручной работы с бриллиантами, удивительной красоты. Многие смеялись, Карине-то зачем он подарил, когда еще она дорастет до него?! Но папа считал, что это будет самой лучшей памятью. Так и есть. И не важно, сколько они стояли и стоят, для меня и мамы, они бесценны, это наша память, это частичка папиной любви, которая всегда с нами!
Он стал идеальным отцом, таким, каких мало!
Не выпускал меня из рук, вставал ночами, между репетицией и спектаклем бежал домой, чтобы побыть со мной. Звонил из театра каждый час, узнавая, как я, поела ли, и так далее.
Однажды ночью бабушка проснулась от моего вскрика, решила встать, чтобы дать родителям поспать, заходит тихонько в комнату и видит сидящего на кровати папу и меня на его руках. Папа нежно укачивает меня и восторженно шепчет: «Ведь не из чего получилась! Не из чего!»
Мое рождение, в его 54 года, стало для него настоящим чудом.
Рис. 11. Я и папа
И он стал для меня всем. Лучшим другом, любимым отцом, примером, учителем, наставником. Самым близким и родным.
Наша духовная связь была так сильна, что, повзрослев, я, просыпаясь утром, четко чувствовала, что у папы, например, будет давление сегодня или плохое самочувствие.
Я чувствовала его настроение. А он так же чувствовал меня во всем.
В мои полтора года он принес меня в театр. Он мечтал, чтобы я продолжила династию. Когда еще я была в животике у мамы, он постоянно гладил живот и говорил, что малыш обязательно будет актером! Мама смеялась:
– Скорее футболистом, так сильно стучит ножками!
– Нет, за «Спартак», мы, конечно, тоже будем болеть вместе, но призвание у него точно будет актерское! – говорил папа.
Папа радостно рассказывал, что тихонько зашел со мной на руках в зрительный зал, где шел взрослый спектакль. Постоял минуты две и шепотом говорит мне: «Пойдем».
А я как завороженная смотрела не отрываясь на сцену и мотала головой: «Неть… неть…»
И мы остались до конца спектакля, папа так и стоял тихонько, держа меня на руках.
Рис. 12. Я с папой на сцене театра Сатиры
В два с половиной года меня вынесла на сцену О. А. Аросева, спросив за кулисами: «Пойдешь со мной?»
И я пошла.
Это было во время спектакля «Пеппи Длинныйчулок». Мы с папой были за кулисами, начинались поклоны, и вдруг Ольга Александровна, играющая в этом спектакле, подошла ко мне и предложила пойти с ней. И я не растерялась. Она взяла меня на руки и, на радость и удивление зала, вынесла меня на сцену. Так что, как когда-то Ольга Александровна проложила папе дорогу на московскую сцену, так спустя много лет проложила и мою.
Рис. 13. Я и О. А. Аросева
В четыре года я начала играть в спектакле «Бег», дочку начальника станции. Посчастливилось стоять на одной сцене с А. Д. Папановым.
Рис. 14. Я в спектакле «Бег». Рядом А. Д. Папанов
Папа радостно удивлялся, что, когда сказал мне о том, что я буду играть роль Оленьки, я обрадовалась и тут же засыпала его вопросами, кто эта девочка, а какая она, а что она любит. Папа говорил, что был поражен, что я, четырехлетний ребенок, так осознанно и ответственно подхожу к работе над ролью, совсем как профессиональная актриса.
Наступил день моей премьеры. Мама в зале. Папа за кулисами, он играл генерала Чарноту в этом спектакле, представляю, как он переживал. Ведь за меня не выйдешь, не сыграешь. Мама рассказывает, что тоже сильно перенервничала.
«Я думаю, тебе же четыре года, вдруг сейчас выйдешь, испугаешься и убежишь со сцены и все…»
Но настал мой выход. Темная сцена, выхожу я, маленькая, в длинной белой сорочке, в огромных валенках, прохожу через всю сцену, подхожу к Анатолию Дмитриевичу Папанову, он играл Хлудова, говорю свой текст, да так, что зал начинает плакать, отыгрываю всю сцену, смело, уверенно, как актриса. Родители радостно выдыхают.
После спектакля меня идут все поздравлять с премьерой, а я, как рассказывают, иду важно по третьему этажу, где находятся гримерки, и зову актера, который играл моего папу, Виктора Ильича Рухманова.
– Где этот Лухманов? Где он?
– Кариночка, что случилось? – подбегая, спрашивает меня он.
– Ты почему мне не ту леплику (реплику) дал? – важно говорю я.
Все актеры, стоящие рядом, грохнули от смеха.
– Как не ту? – говорит он.
– Меня по лоли (роли), Олюшка зовут! А ты меня Алюшкой назвал!
– Ну что ты, тебе послышалось!
Все смеются, а Ольга Александровна Аросева говорит на это:
– О! Наш человек! Точно актриса растет!
Так началась моя актерская карьера. Потом появились еще роли, и о мы уже стали ездить на гастроли втроем.
Я росла за кулисами, эдакая дочь труппы. В театре часто делала уроки, научилась кататься на велосипеде, знала наизусть все спектакли, играла сама в нескольких из них.
Почему на велосипеде в театре? Да потому что папа очень боялся, что, сев на велосипед, я упаду и разобьюсь. Поэтому велосипед был четырехколесный, назывался «Бабочка», и позволено мне было ездить только в театре, где падать не так больно. На третьем этаже был сквозной проход, так как когда-то в здании Театра сатиры был цирк, то и помещения все круглые или полукруглые. Так я и каталась по кругу, на третьем этаже.
Именно из-за папиного страха за меня я не стала фигуристкой, а было бы неплохо. Когда мне было четыре года, группу учеников набирал очень известный тренер, а подруга нашей семьи с ним дружила. Он посмотрел меня и сказал, что у меня есть все данные для фигурного катания. Но папа был непреклонен.
– Еще чего! Вдруг она упадет, переломает себе ноги и руки или спину, не дай бог!
Потом была попытка художественной гимнастики. Меня отвели в любимые папой «Крылья Советов», кстати, там тоже была смешная история. Они пришли с мамой записывать меня в секцию, на вахте сидела пожилая женщина. Папа подходит к ней и говорит:
– Мне бы дочку на художественную гимнастику записать, куда можно обратиться?
Женщина удивленно смотрит на папу, потом, оценивающе, на маму и говорит:
– Поздновато ей на гимнастику-то! Может, на аэробику лучше?
И тут они с папой понимают, что маму приняли за папину дочку. Хорошо, что родители с юмором, от души посмеялись.
Меня все-таки записали, и вскоре папа привел меня на занятия. Отдал тренеру, а сам подглядывает в щелку. Увидел, как нас там тянуть начали, растяжку делать, дети орут от боли, тренер сердито заставляет продолжать делать упражнения через боль, папа не выдержал, схватил меня в охапку и увел домой.
Так что гимнастика и фигурное катание, возможно, потеряли тогда будущую чемпионку. Шутка, конечно.
Но зато в мою жизнь вошли танцы, там папе не виделись опасности, поэтому танцами я занималась долго.
Папа очень много занимался со мной, развивал, он научил меня читать, говорить букву «р». Я до пяти лет говорила твердое «л» и никак не выговаривала «р».
Так папа придумал: каждое утро вместе с ним якобы полоскать горло водой и рычать при этом. И реально через какое-то время я четко начала говорить «р».