Карина Китова
За запертой дверью

Глава 3. Башня с характером

В школе о них много говорили, о шарах этих. Кому бы ни хотелось испробовать колдовство, вдруг выйдет? Но ведь никто ученических шаров по правде не видел: их и в прежние времена из башни не выносили. Так как же шар оказался на улице?

Какое-то время Леся стояла неподвижно и почти не дышала. Смутная надежда узреть просветлённого, который придёт за шаром, удерживала её у скамейки. Казалось, пролетела пара столетий, только никто не явился. Солнце вновь зарылось в серые тучи, у башни больше ничего не блестело, но Леся знала, шар по-прежнему там.

Осторожно двинувшись к Колонне, Леся скоро перешла на быстрый шаг и готова была сорваться на бег, хотя площадь в этот час пустовала. Опасаясь, как бы кто ни приметил странного поведения, Леся сдерживала охватившее её нетерпение: сжимала кулаки и стискивала от напряжения зубы. Желание заполучить шар полыхало пожаром, только Леся отказывалась это признавать.

В нескольких шагах от цели она замерла. На фоне серой башни и неровных камней мостовой колдовской предмет казался простой стекляшкой, но Леся чувствовала, не был ей. Вокруг шара лежало битое стекло. Леся задрала голову и прямо над собой увидела окно-бойницу. По тёмному узкому окну, больше похожему на широкую щель, невозможно было понять, цело оно или нет. Леся предположила, что шар выпал оттуда. Опять проделки заколдованной башни? Что-то она много чудит последнее время. Как бы то ни было, Леся быстро окинула взглядом пустую площадь и схватила шар. Оставить его здесь казалось безумием: найдёт какой-нибудь непутёвый, и жди беды. Забрать шар себе, конечно, безумие не меньшее – узнает кто, и от разговоров, что она колдунья, вообще не отделаешься. Единственно правильное решение – вернуть колдовской предмет в башню.

С трепещущим сердцем Леся разглядывала находку: гладкий, совершенно прозрачный, он приятной тяжестью лежал на ладони и слегка холодил. Шар завораживал. Леся заметила, что пропустила несколько вдохов. Выйдя из оцепенения, она ещё раз посмотрела вверх. Кричать под окном бесполезно, звать всё равно некого. Будь в башне кто живой, сам бы забрал потерю. Подкинуть шар на такую высоту Леся не сможет. Оставалось попробовать попасть в башню обычным путём.

Леся обогнула Колонну и встала у высокой, в два человеческих роста, двери со стрельчатым сводом. Глухие створки выглядели неприступными под стать башне. Ступеней или порога не было, дверь вырастала прямо из мостовой. Не было петель, ручек, украшений – только безликое серое полотно. Как в насмешку, над дверью висел серебряный колокольчик, до которого невозможно было достать.

Для начала Леся постучала: кто знает, на что способна башня. Но сразу же отошла подальше. Маменькина знакомая пересекала площадь. К счастью, тётушка Евлампия так занята была корзиной, которую несла на руке, что ничего не замечала. Судя по утиному шагу тётушки, корзина весила изрядно. В другое время Леся помогла бы, но сейчас притворилась, что не ощущает укоров совести, и продолжила изучать башню.

Очередной, более настойчивый стук ни к чему не привёл. В душе у Леси росло недовольство: если Колонна умеет создавать города и бросаться шарами, неужели ей сложно открыть? Совершенно забыв о вежливости, Леся приложилась к двери как следует и попыталась распахнуть створки. Колонна ответила глухим, как зевок, звуком и смолкла.

Леся нахмурилась. Развернулась на каблуках и гордо зашагала к скамье, где оставила сумку. Что же, если башня не желает забирать шар, он прекрасно украсит Лесину коллекцию безделушек.

Правда, к дому решимость почти истаяла. К угрызениям совести по поводу хора и тётушки Евлампии, которая сама тащила тяжёлую корзину, прибавилось сомнение, стоило ли брать шар? Возможно, лучше было оставить его на пороге. Вдруг Азик прав, и в башне ещё живут просветлённые. Леся ощущала себя воровкой. Но вязнуть в размышлениях некогда, прежде нужно загладить вину перед маменькой, проявив небывалое усердие.

Начала Леся с уроков, потому как старшие классы школы стоили недёшево, а денег в семье и так водилось немного, особенно сейчас, когда папеньки долго не было. Но с занятиями не ладилось. Вскоре Леся обнаружила себя у окна. Взгляд, как и мысли, бродил далеко от дома и книг.

Оставив учение на вечер, Леся собралась пройти по комнатам в поисках дел, которые могли бы порадовать маменьку, но не ушла дальше собственного порога. Наткнулась на сплетённую из веток клетку, висевшую у двери, остановилась и принялась пересказывать события маленькой птичке неизвестной породы. Леся звала питомца звероптицем, а имя дала Тимоша.

Вытянутой мордочкой Тимоша вычёсывал синие перья на груди и слушал хозяйку. Изредка он вскрикивал, когда слишком сильно дёргал перья, но Лесю это не останавливало, и она продолжала изливать душу.

– Совсем забыла, тебе ведь ещё ежевики набрать надо! – от досады Леся сжала щёки руками. – И по дому так ничего и не сделала, и уроки ждут. Тимоша, как быть?

Тимоша в очередной раз вскрикнул, высунул мордочку из-под крыла и позевал, широко разинув узкую, полную мелких зубок пасть.

– Тимоша, Тимоша, какая же я бестолковая. Я ведь считала тебя редкой птицей, случайно залетевшей в наши края. А тебя, видно, башня сделала или тот, кто в ней живёт. Если, конечно, живёт.

Леся вновь погрузилась в мысли о Колонне и просветлённых. Незаметно для себя вернулась за письменный стол, давно ставший не по размеру и требовавший замены. Закрыла и убрала на край столешницы учебную книгу, поправила бумажные фигурки, почти выпавшие из деревянной подставки с прорезью в середине. Прорезь была маловата для такого количества фигурок. Леся собиралась попросить папеньку сделать новую подставку, когда он вернётся. Хотя за время, что папенька на заработках, дома накапливалось много других дел. Леся потеребила отгрызенный Тимошей уголок тетради и неожиданно подумала, что могла бы сама кое-что исправить. Что, если попытаться поколдовать?

Насколько Леся знала, шары использовали только ученики просветлённых. Новички. Чем она хуже? В голове зазвучал голос Азика: «Наколдуй мне пятёрку, Леська». А если молва всё-таки права, и у Леси врождённые способности к колдовству? Вот когда можно будет больше не бояться ни маменькиных упрёков, ни насмешек окружающих: всё Леся сделает, как захочет.

Посчитав задачу простой, Леся начала с надкушенной тетради. Удобно устроившись на стуле, сжала шар в правой руке и впилась взглядом в повреждённый предмет. Всеми силами начинающая колдунья приказывала шару исполнить задуманное, но он не подчинялся. То ли шар был таким же упрямым, как башня, то ли нужно было знать секреты просветлённых, то ли Леся всё-таки не колдунья.

Опечаленная, она откинулась на спинку стула, который ответил обиженным скрипом, напоминая, что слишком стар и требует бережного обращения. Леся закрыла глаза и представила, как было бы легко, научись она колдовать. Поймав себя на том, что опять не занимается делом, Леся дёрнулась вперёд (стул вновь скрипнул, на этот раз облегчённо), открыла глаза и удивлённо выдохнула. Все четыре уголка тетради были острыми, как только что рисовало воображение.

Леся пристроила шар рядом с чернильницей и взяла в руки тетрадь. Внутреннее онемение сменилось ликованием. Леся вскочила, уже совершенно не заботясь о чувствах стула, подхватила юбку и закружилась по комнате. Два оборота и комната кончилась. Леся продолжила кружиться в другую сторону и также быстро оказалась у стола. Новоиспечённая колдунья обняла шар ладонями и поднесла к глазам. Он по-прежнему восхищал и завораживал своей безукоризненной прозрачностью. Только держать его стало не так приятно из-за холодной поверхности. Видимо, сказывалась вечерняя прохлада. Сумерки уже ждали своего часа, солнце гасло, воздух остывал, пора было топить печь и зажигать свечи.

Вспомнив о печи, Леся вспомнила о скором возвращении маменьки. Дом по-прежнему не был готов. Рывком развернула Леся многострадальный стул, отметив про себя, что после починит и его, заняла прежнюю позицию, сжала шар в руке и представила. Когда она открыла глаза, полы были уже чистыми. Воздух наполнился свежестью. Выскобленные и отмытые доски выглядели как новые. Леся проверила родительскую комнату, большую кухню-столовую, кладовую – везде одинаковая чистота.

Не теряя больше времени, Леся забросила чудесный шар в сумку, туда же положила небольшой кувшин, сунула руки в рукава салопа, крикнула из сеней:

– Тимоша, я скоро! – и побежала в ближайший лесок.

От леска Лесю отделяло всего семь дворов. Городом Имтум был только у самой Колонны, остальная часть выглядела как большая деревня. Леся жила на одной из старейших улиц Имтума, тогда ещё Коровьего дола. Неприглядные, давно просившие обновления дома-избы, дорога, как шрамами, покрытая ямами и глубокими колеями. Леся перепрыгивала через лужи, придерживая на плече длинную ручку сумки, и продолжала думать о только что случившихся чудесах.

Добравшись до полупрозрачного степного леса, Леся пошла по натоптанной тропинке к хорошо изведанным зарослям ежевики. С тех пор как Тимоша поселился в доме, приходилось часто сюда наведываться: ничего другого звероптиц не ел. Запасы ежевики стремительно истощались, и Лесе приходилось заходить всё глубже в лесок. На этот раз, собирая ягоды, она подобралась к самой кромке. За редкими, словно случайно оказавшимися рядом, деревьями начинались бесконечные поля.

Леся торопилась управиться до того, как погаснет закат. Третья часть кувшина уже была засыпана сине-чёрными переспевшими ягодами, когда Леся распрямилась отбросить щекочущие лицо волосы и остолбенела. Залитое красно-золотыми лучами поле не пустовало: вдалеке виднелся город. Без сомнения, исчезающий город. И как только она сразу его не заметила?

Как заворожённая, Леся пошла навстречу чуду, позабыв о Тимоше и его еде. Леся обманула, когда сказала Азику, что не хочет видеть появившееся из ничего творение. Теперь же, оказавшись так близко, не могла устоять перед искушением.

Исчезающий город удивлял красочностью и сложностью форм. Розовые, оранжевые, изумрудные дома с высокими шпилями и причудливыми башенками были заметны даже отсюда. Леся огибала деревья, не отрывая взгляда от потрясающей картины. Но стоило выбраться из леса, как город утонул в клубах пыли. Земля дрогнула, до Леси докатился оглушительный грохот. Пыль волнами побежала по полю в разные стороны. Леся не шевелилась и ошарашенно наблюдала за происходящим. Из золотистого воздух стал серым. Леся хотела понять, что произошло, и ждала, когда спадёт пелена. Но прежде чем воздух обрёл прозрачность, до Леси долетели знакомые голоса. Лесе захотелось спрятаться. Но поздно. Толпа бегущих мальчишек и девчонок уже добралась до леса. Здесь были почти все Лесины одноклассники с Азиком в середине. Заметив соседку по парте, Азик махнул рукой:

– Ты почему раньше не пришла? – крикнул он. – Там такой городище стоял!

Леся прижала сумку к себе и наскоро попыталась придумать, что здесь делает. Об исчезающем городе говорить нельзя, а то Азик зазнается и скажет, что был прав. О звероптице тоже: судя по всему, Тимоша существо колдовское. Леся-то и раньше о нём помалкивала. Наудачу Азик не стал задавать вопросы, а затараторил так, что собственным мыслям стало тесно в Лесиной голове.

– Леська, ты представляешь, мы ведь хотели внутрь попасть, по улицам походить, по домам. Вот если бы тогда всё рухнуло! Это хорошо, что город далеко оказался, мы до него дойти не успели.

Взбудораженный Азик напрочь позабыл о приличиях, схватил Лесю за ручку висевшей на плече сумки и потащил по тропинке. Девчонки и мальчишки шли рядом и позади. Лица их были бледны, глаза широко распахнуты. Все, кроме Азика, хранили молчание.

– Мы-то давно пришли, – продолжал Азик. – Ещё издали себе дома присмотрели. Алёнка сказала, хочет жить в доме с пузатыми башенками на крыше, – Леся посмотрела на Алёну. Обычно острая на язык, она не торопилась раскрывать рот. Теребила в руках сорванный лист и выглядела изрядно напуганной. – А нам с Макаром понравился высокий с большими окнами, – не унимался Азик. – Представляешь, стен почти нет, одни только окна. Как у Колонны. Говорят же, у неё верхние этажи – сплошные окна.

Услышав о Колонне Откровения, Леся встрепенулась.

– Азик, ты мне завтра расскажешь, хорошо? – она постаралась мягко снять влажную руку одноклассника со своей сумки, но тот не разжимал пальцы. – Мне нужно ягод собрать. Маменька велела, – постаралась отделаться Леся от напористости друга. Сейчас ей хотелось побыть одной и немного подумать.

– Да брось ты! – ответил Азик. – Темно уже. Не видно ни шиша. Помогу я тебе завтра, а сейчас домой пошли. Чего ты тут одна будешь? А ещё я тебе завтра место покажу, где город стоял.

Леся остановилась, отказываясь идти дальше. Одноклассники огибали затормозивших движение Лесю и Азика, как река огибает крупные камни. Леся сделала шаг назад, пытаясь вырваться. Азик крепче ухватился за сумку. Леся дёрнула. Раздался треск, сумка разорвалась, и что-то с глухим стуком упало на землю. Ничего толком не сообразив, Леся попыталась отобрать у Азика сумку, которую он клялся починить сегодня же. Идущая рядом Ульяна запнулась. И вдруг Алёнин голос всколыхнул сумерки:

– Смотрите, это же шар просветления!

Лесе показалось, что мир замер. Она перебегала от одного лица к другому. Все смотрели на лежавший в ногах у Ульяны шар, только Азик коротко взглянул на причину переполоха и жёг Лесю напряжённым взглядом. Никогда прежде не видела она друга столь мрачным.

– Ты же говорила… – начал он.

Леся не стала слушать, выдернула сумку из ослабевших рук, подхватила шар и побежала к дому. Стыд, обида и ощущение полной беспомощности дрожью сотрясали тело.

Глава 4. Царица

Руки тряслись. Пальцы так и играли на шторах, покуда Серафим пытался загородить окно, дабы не видеть темнеющего неба и не думать о том, что может в нём родиться ещё. «Доселе так тяжко не было», – угрюмо заметил Серафим. В силах своих он не сомневался: прежние они, куда денутся. А ежели могущество неизменным осталось, выходит, крепнет проклятье – дьявол бы его унёс и не возвращался.

Утомлённый борьбой с тучами, Серафим рухнул на стул. Но долго усидеть не смог, в кухню ушёл. Когда сердце ходуном ходит, лучше всего стряпать. Печь растопишь, порежешь, помешаешь – там и отойдёт.

И всё-таки долго не шли из головы сумрачные думы. Образы грозных туч, роняющих на землю каменные глыбы, преследовали Серафима. Но как стряпня к концу подходить стала, привиделись Серафиму картины иные. Вылезли наружу разворошённые намедни воспоминания. Раз выпушенные из-под надзора, эти чертенята никак не желают возвращаться под опеку разума. Серафим сокрушённо вздохнул, признавая их победу.

Дочь башмачника Оленка красоты была необыкновенной. И без того бледная кожа рядом с чёрными косами казалась того белее. Брови с крутым изломом делали взгляд суровым, иной раз надменным, но тот, кто повнимательнее, видел по напитанным жизнью губам, что холодность у Оленки напускная. А Серафим был наблюдателем прилежным: глаз не сводил со своей «царицы», как он её про себя прозвал.

Нраву Оленка тоже была непростого. То сговорчивая и тихая, как согревшаяся на печи кошка, то грохочущая и опасная, как горная речка. Но это с другими. Серафима Оленка не замечала. Рад бы Серафим заговорить с ней, только первые дни не до разговоров было. Сперва хлеб отработать надобно, крышу над головой, не до ухажёрства.

Оленка много раз за день мимо Серафима пробегала: к батеньке забежит, тут похлопочет, там мелькнёт. Серафим на неё поглядывал, а сам с утра до ночи сапоги да ботинки чинил, благо недостатка в них не было – сколько таких же, как Серафим, искателей счастья по дороге к башне обувку стоптали.

В башмачном деле Серафим живо освоился. Тут и умение скорняжничать, как нигде, пригодилось. Подмечал Серафим, что Коротай делает. Где сам не разобрал – спрашивал. Хотел подольше в доме задержаться. Коли в колдуны не возьмут, так счастье и здесь сыскать можно.

На третий день Оленка сама с Серафимом заговорила. Позвала до башни прогуляться. Уж до чего Серафим удивился такой смелости, но виду не подал, согласился. Поначалу говорил мало, осторожничал. Понять хотел, что это Оленка вдруг к нему переменилась. А Оленка только и знала, что вопросы задавать. О просветлённых спрашивала, много ли Серафиму известно, правда ль, что в ученики к ним попасть желает, и отчего решил, будто выйдет у него.

О просветлённых Серафим знал немного. С Коротаем разговоры вести некогда было. Покуда за работой, только и знай, что кожу сшивай, да подмётки подбивай. А вечерами Коротай к семье в комнаты удалялся. Серафим же оставался, где был, – трудиться и отдыхать одно место дали. Так что приходилось Серафиму ухо востро держать, слушать, о чём люди говорят. А более этих разговоров не ведал.

Оленка как с вопросами закончила, сама рассказывать взялась. Сказывала, что башня колдунами давно выстроена, не одно столетие как. Сколько уж там просветлённых за это время было, никто не припомнит. Последние же мудрецы прожили долго, а как почуяли, что конец приходит, набрали учеников и ушли. А ученики те десятка два-три всего в башне просидели, и вон опять юношей созывают. Зачем – никто не знает. Долог век у просветлённых, рано бы им башню покидать.

А так раз в месяц выходят колдуны на площадь и всех желающих слушают. Болезни, посевы, ремёсла – всё просветлённым подчиняется. Потому, как колдуны в башню возвращаются, начинаются в Имтуме чудеса: хворые выздоравливают, дела налаживаются, деревья плодоносят. Но приходить к просветлённым нужно не с пустыми руками. Кто одежду, еду приносит. А кто важное что загадать хочет – драгоценности несёт. Из разных уголков к просветлённым народ съезжается. Говаривают, в башне за столетия столько добра скопилось – в государевой казне столько нет.

Серафим слушал, и сердце в груди ходуном ходило, от предчувствия раздольной жизни ли, или от Оленкиного голоса. Она, как говорить кончила, обожгла Серафима синими глазами и рассмеялась:

– Ты как просветлённым сделаешься, меня вспомни. Разреши хоть взглянуть на богатства те. Уж больно любопытно.

Вона как, значит. Только тем Серафим Оленкино расположение и заслужил, что в ученики метит. Пусть пока так, после и по-иному пойти может.

В тот день Серафим и решил во что бы то ни стало просветлённым сделаться. А как войдёт в башню, Оленку посватает. Пусть себе хозяйкой по башне ходит. Такая царица и государевой, и любой другой казны достойна.

Счастливые то были дни, полные волнующих душу чаяний. Улыбался Серафим, покуда в тарелку крапивные щи наливал, к позднему обеду готовился.

Глава 5. Голос в темноте

Волнение разлилось, как выплеснутая из таза вода, стоило Лесе заметить свет в окнах. Маменька была дома – ох, попадёт. Леся осмотрела порванную сумку, сунула шар поглубже в уцелевший угол, пригладила растрепавшиеся волосы и поднялась на крыльцо. Задержалась перед дверью, потеребила косичку за левым ухом и осторожно вошла.

Леся ожидала вопросов. Можно было не сомневаться, молва успела разнести новость о постыдном побеге из хора. Сквозняк, проскользнувший в дом вместе с Лесей, потревожил мелкие кудряшки у маменькиной шеи, словно шепнул: «Она здесь». Но маменька даже не шелохнулась, продолжила молча выгребать золу из печи. Дурные предчувствия зашевелились у Леси в душе.

– Письмо от папеньки? – выпалила Леся ту, что беспокоила больше других.

Маменька обернулась. Рукава платья закатаны, на переднике следы сажи, светлая волнистая прядь выбилась из-под платка и заслонила глаза, на лице – след печали.

– Писем не было.

Леся опустила напряжённые плечи. Значит, с папенькой всё хорошо. Что тогда? Маменька заговорила, не дожидаясь дальнейших расспросов:

– Слышала вести о Кимли? – Леся помотала головой. – Там каменный град. Снова. Второй за месяц.

– И что? – спросила Леся. Новости не касались их семьи, и радость перевесила чувство сопереживания, которое взращивала в Лесе маменька.

– Как не поймёшь? – в уставшем голосе зазвучали недовольные нотки. – Люди страдают. Остаются без крова, теряют всё, что имели. Чудом никто не погиб. У Соломеи Егоровны родные до смерти перепугались прошлый раз. Глыба поломала крышу, и ладно в соседний огород угодила. А ты говоришь «и что?».

Леся виновато переступила с ноги на ногу. Конечно, к Соломее Егоровне любви Леся не питала, да и маменька тоже. Но как можно забыть о сочувствии, когда люди остаются без домов. И это осенью на северном-то побережье.

– Однажды тучи придут к нам, – самой себе сказала маменька. – Пора бы просветлённым вернуться.

Леся вздрогнула. Выходит, маменька верила, что просветлённые ещё придут? Может быть, рассказать ей о шаре – вдруг это знак? Леся несколько раз открыла и закрыла рот, как вытащенная из воды рыба, но заговорить так и не решилась. Маменька, судя по всему, разговаривать тоже была не намерена. Леся ушла в свою комнату. Новости о Кимли наверняка наполнили город, и никто о Лесе не вспомнил, а, значит, неприятности сегодня не грозят.

В комнатке жарко горела печь. Леся зажгла свечу и принялась выкладывать содержимое сумки. Шар припрятала на одной из полок среди деревянных и тканевых кукол, шкатулок и прочих мелочей. Шар вновь стал приятным на ощупь. Отогрелся, наверное. Но сейчас было не до него. Кукольное блюдце, служившее Тимоше кормушкой, пустовало. Насыпав горсть ягод, Леся поняла, что могла наколдовать ежевику и избежать неприятностей. И как не сообразила?

Ужин прошёл тихо, в напряжённой задумчивости. Леся перебирала в памяти события вечера, маменька думала о своём и часто едва заметно вздыхала. Закончив с посудой, Леся выучила уроки, наскоро зашила сумку и, утомлённая, повалилась на кровать. Шар просветления незримым призраком лежал на полке. Леся не видела его, но знала, что он там.

Переборов усталость, она поднялась на колени, доползла до спинки кровати и протянула руку за новообретённым сокровищем. Шар слабо поблёскивал в скудном свете, пробивавшемся из-за заслонки печи. Приятно-тяжёлый, слегка прохладный, как раз по руке. Лесе вспомнилась старая присказка: «Шар в руку попал – миру сердце отдал». Так говорили о богатых людях. Напоминали: нужно делиться тем, что имеешь, потому как удача приходит не случайно. От накатившего озарения Леся подпрыгнула. Кровать застонала, и Леся поторопилась слезть на пол, усидеть на месте сейчас всё равно бы не получилось.

– Тимоша, как же я сразу не поняла! – возбуждённо зашептала Леся, прохаживаясь перед клеткой со спящим звероптицем. – Сперва нужно было наколдовать что-нибудь для других, что-нибудь полезное, и уже потом для себя. А я… Присказка про шар, это ведь о просветлённых.

На время в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в печи. Мысли разгорячёнными лошадьми проносились мимо, Леся старалась не спугнуть их. Побеспокоенный Тимоша ненадолго вытащил голову из-под крыла, убедился, что опасности нет, и снова уткнулся узкой мордочкой в перья. Заснуть звероптиц не успел, голос хозяйки вновь зашептал:

– Вот почему так произошло. Шар исполнил два моих желания, потом я пошла в лес, и там шар воплотил мои страхи. Но, Тимоша, если я сделаю что-нибудь полезное, шар же не рассердится. Я смогу колдовать, и со мной ничего не случится.

Когда рассуждения выстроились в ряд, Леся оживилась.

– Тимоша, давай я что-нибудь для тебя сделаю. Чего ты хочешь?

Тимоша вздрагивал и распушал перья, показывая, что не прочь натянуть одеяло до самых глаз и на боковую, чего и хозяйке желает. Но Леся не отступала.

– Давай, я тебе хвост поправлю, – предложила она.

Хвост Тимоша повредил несколько дней назад во время чистки. Обычно звероптиц зажимал каждое перо в пасти и протягивал через получившуюся щётку из зубов. В тот раз Тимоша сжал челюсти так сильно, что бо̀льшая часть перьев поломалась и выпала. Управлять полётом с тех пор стало почти невозможно, не то что приземляться на что-то у̀же стола.

Леся примостилась на краешке кровати, сжала шар покрепче и зажмурилась. Когда открыла глаза, Тимошин хвост удлинился и потолстел. При этом голова питомца покоилась под крылом: Тимоша ничего не почувствовал. В немой радости Леся тихонько попрыгала, стараясь не шуметь, поцеловала шар и вернула его на полку. Завтра Леся всё исправит: хор, школу. Только придётся пораньше встать, вдруг Тимошиного хвоста недостаточно и нужно наколдовать что-нибудь ещё. С радостными мыслями Леся забралась под одеяло и закрыла глаза, чтобы поскорее заснуть.

Утро началось лучше некуда. Ещё не рассвело, а Леся была на ногах. Первым делом проверила шар – он по-прежнему лежал на полке; вторым рассмотрела Тимошу – хвост оказался в полном порядке. Леся торопливо умылась холодной водой из кувшина, пригладила щёткой волосы (косичку заплетать не стала, шар уж точно надёжнее), застелила постель, оделась – ничего не должно отвлекать от колдовства. Раздвинула шторки, впуская робкие первые лучи – предвестники дня. И радость мгновенно улетучилась.

На столе лежала тетрадь с обгрызенным уголком. Леся повертела её в руках. Обложка была прежней: немного потёртой, местами помятой. Колдовство не сработало. Леся присела, чтобы разглядеть пол. Скопившаяся под кроватью пыль, потемневшие половицы. Шар не действовал.

«Как ты мог! – злилась Леся. – Только испортил всё. А исправлять теперь мне, выходит. Вот почему тебя вышвырнули в окно, ты такой никому не нужен!» Слёзы обиды готовились вскипеть на глазах, но Леся одёрнула себя: «Некогда плакать. Может, маменька права, и просветлённые вернутся, пусть тогда исправляют, что натворил их шар. А вдруг они уже там? Как Азик говорил, “откуда тогда исчезающий город?” Вот я проверю откуда. Буду стучать, пока не откроют».

Дожидаться маменькиного пробуждения Леся не стала. Закуталась в салоп и уверенно зашагала навстречу злополучной башне. Выдувала ртом облачка пара и представляла себя огнедышащим змеем, очень злым змеем. Колонна, обычно заметная издалека, этим утром пряталась в тумане, словно боялась надвигающейся грозы.

Площадь перед башней оказалась совершенно пустой. Что, в общем-то, не было редкостью в любое время дня. Никто не говорил об этом, но имтумцы побаивались колдовского строения и старались реже оказываться рядом. Слишком много тайн хранила в себе Колонна.

Леся шла по мостовой и отчётливо слышала звук собственных шагов. Какое-то время туман-заговорщик пытался прикрыть собой каменную знакомую, но чем ближе подходила Леся, тем прозрачнее он становился. Ещё у скамеек Лесе показалось, что там, где должен быть вход, появилось тёмное пятно. Несмотря на сырость и утреннюю прохладу, Лесю бросило в жар: Колонна встречала её.

Сбитая с толку, Леся остановилась и вгляделась. Гладкие стены и высокий стрельчатый свод ничуть не изменились. Пропал висевший над входом колокольчик, но сейчас Лесю занимали только распахнутые внутрь двери и темнота в глубине. Леся сделала несколько долгих вдохов, плотнее прижала сумку и направилась в рот каменного чудища. Хотела поторговаться с просветлёнными – нечего трястись у порога.

Нутро башни оказалось хмурым, просторным и величественным. Открытая дверь, через которую вошла Леся, служила единственным источником света. Ни окон, ни свечей, ни мерцающих колдовских знаков не было в помине. Только огромный пустой зал с уходящими ввысь стенами. Впрочем, рука просветлённых чувствовалась: чахлый предутренний свет ложился на пол ярким мозаичным узором, как если бы полуденное летнее солнце осветило ажурное окно. Снаружи этого видно не было. Озадаченная Леся стояла и изучала каменный пол с выписанным светом рисунком.

– Уже заходи. Стоять сколько можно? – поторопил её донёсшийся сверху голос.

Сердце в груди застучало быстрее. Боясь поднять голову, Леся сделала несколько неуверенных шагов.

– Дело другое это, – хохотнул голос. – Лестница перед тобой прямо. По ней иди, ждать наверху буду.

Леся постаралась совладать с собой, выпрямила спину и быстро прошла в дальний конец зала. Там начиналась гигантская круговая лестница, бегущая вдоль стен каменными ступенями без перил и уводящая вверх в непроглядную тьму. Можно было только догадываться, где заканчивалась необъятная спираль.

Поднимаясь, Леся держалась ближе к стене и для верности скользила по ней пальцами. С каждой ступенью в Лесе крепло сомнение. По голосу позвавший её человек молод, а просветлённые, если они ещё живы, должны быть старцами. Звук сомкнувшихся внизу створок вывел Лесю из задумчивости. Дверь закрылась, и башня наполнилась темнотой. Теперь Леся заметила второй источник света. Слабый, едва освещавший подъём, он шёл из арки, венчавшей лестницу.

– Встретим положено как, давайте, – донёсся из арки приглушённый голос.

«Так их здесь много!» – поразилась Леся.