Карен Уайт
Одна среди туманов
Уголок его губ слегка подпрыгнул, словно Трипп изо всех сил сдерживал улыбку.
– У меня нет ни девушки, ни жены, которая ждала бы меня дома, – сказал он. – Ты ведь это хотела спросить?
– Нет, не это. – Я закрыла глаза и начала медленно погружаться в теплую, ватную пустоту, заполнившую мой разум. Не поднимая головы, я сделала шаг назад, в полутемную прихожую.
– Мне нужно еще немного помочь Коре. Ужин почти готов, так что если ты немного подождешь…
Но у дверей столовой я едва не столкнулась с матерью, которая двигалась мне навстречу, по-прежнему держа в руках хрустальные бокалы. Похоже, она нисколько не удивилась, увидев в прихожей меня и Триппа, словно в ее сознании мы оба лишь ненадолго вышли и тут же вернулись.
– У нас сегодня вечеринка? – только и спросила она.
Трипп заглянул в столовую, где сверкало на столе идеально начищенное серебро и высились крошечными заснеженными вигвамами накрахмаленные салфетки.
– Похоже на то, – заметил он с самым серьезным видом. – Вы позволите мне вам помочь?.. – Бережно взяв бокалы из рук Кэрол-Линн, Трипп прошел в столовую и поставил их на стол.
Моя мать посмотрела ему вслед, потом перевела взгляд на окно, где в сгущающихся синих сумерках еще виднелось упавшее дерево и желтая полицейская лента.
– Дерево упало, – сказала она.
– Да, мэм, – подтвердил Трипп как ни в чем не бывало. – Вчера вечером разыгралась настоящая буря, и в него ударила молния.
– Буря? – Кэрол-Линн наморщила лоб. – Не помню…
– Вы, вероятно, в это время уже спали. – Трипп сделал шаг и остановился прямо напротив нее. – И знаете, в яме под корнями мы нашли кое-что интересное, что пролежало там много, много лет. Вы ничего об этом не знаете?
Бутылочно-зеленые, как у меня, глаза Кэрол-Линн испуганно распахнулись.
– Мне нельзя туда ходить! – почти выкрикнула она.
Трипп наклонил голову и слегка прищурился.
– Кто же вам запрещает?..
Но внимание матери уже вернулось к накрытому столу.
– У нас сегодня вечеринка? – повторила она.
Я посмотрела на мать и почувствовала внутри неприятный холодок.
– Нет, – сказала я. – Просто семейный ужин.
– А ты посидишь с нами?..
Мое дыхание сделалось частым и таким неглубоким, что мне пришлось буквально заставить себя набрать в легкие побольше воздуха, иначе я могла бы просто задохнуться. Я не садилась с матерью за один стол с тех пор, как она окончательно вернулась домой. Завтракала, обедала и ужинала я в кухне, с Матильдой. Сначала Бутси и Томми уговаривали меня присоединиться к ним в столовой или гостиной, но потом отступились, и только мать никогда не просила меня поесть со всеми.
И только сейчас она почему-то об этом попросила.
Сглотнув вставший в горле комок, я с трудом произнесла:
– Да-да… Сегодня я посижу со всеми.
В одно мгновение лицо Кэрол-Линн осветилось улыбкой, которую я помнила по фотографиям в старом «магнитном» фотоальбоме[6] Бутси, где было полным-полно цветных «полароидов». Сейчас эти снимки, наверное, уже выцвели, как увяли и изображенные на них женщины.
Развернувшись, я решительно двинулась в направлении кухни – и едва не столкнулась с Корой, которая протягивала мне старый кнопочный телефон на длинном спиральном шнуре, растянутом почти до предела. Зажимая ладонью микрофон, Кора проговорила громким шепотом:
– Она звонит уже во второй раз, мисс Вивьен. В первый раз я просто повесила трубку, потому что подумала, что кто-то хулиганит. Сейчас она перезвонила снова и… Знаете, мне показалось – ей действительно очень нужно поговорить с вами, поэтому я сказала, что посмотрю, дома ли вы. Она…
– Да кто это – «она»? О ком ты говоришь?! – воскликнула я. На свете было не так уж много людей, которым я была бы по-настоящему нужна. Если исключить Томми и тех, кто находился сейчас рядом со мной, во всем мире сыскался бы, наверное, только один такой человек, и это была…
– Она сказала – ее зовут Хлоя Макдермот.
Еще несколько мгновений я тупо пялилась на телефон в руке Коры. В кои-то веки мне хотелось, чтобы ко мне вернулась способность мыслить ясно и четко. Потом я встретилась взглядом с Триппом, и испытующее выражение его глаз заставило меня на несколько минут снова стать отважной восемнадцатилетней девчонкой, которую он когда-то знал. Выхватив телефон из руки Коры, я поднесла его к уху.
– Алло?..
Кора тем временем бережно взяла мою мать под локоть и повела в столовую.
– Ты что, специально не отвечаешь на звонки по мобиле? Зачем тогда она тебе нужна?
Это была она, Кло. Не узнать ее было невозможно, и я крепче прижала трубку к уху, жалея, что не могу так же прижать саму девочку. Прошло несколько секунд, пока я пыталась вспомнить, что же случилось с моей «мобилой». Наконец я сказала:
– Извини. У меня аккумулятор сдох. Это было еще в Оклахоме, поэтому я убрала телефон подальше да и забыла. – Прикусив губу, я немного подумала и добавила: – Кроме того, у меня не было никаких особых причин держать мобильник заряженным.
Телефонная линия донесла до меня тяжелый вздох, в котором я без труда уловила нотки характерного подросткового страха.
– Ты сама сказала, чтобы я звонила, если ты мне понадобишься. Разве это не причина, чтобы зарядить чертову мобилу?
Я прикрыла глаза, пытаясь припомнить все, о чем я обещала себе подумать когда-нибудь потом, когда у меня будет время. А также то, о чем мне вовсе не хотелось думать.
– Я полгода снимала квартиру в Лос-Анджелесе, все ждала, что ты позвонишь. Но ты не позвонила, и я… – Что-то мягкое коснулось моей руки. Я повернула голову и увидела, что Трипп протягивает мне полотняный носовой платок. Сначала я не поняла, зачем, но потом до меня дошло. Оказывается, по моему лицу рекой текли слезы, а я этого даже не заметила.
– Так что случилось, Кло? Ты сказала – я тебе нужна…
– Да, нужна. Мне пришлось влезть в отцовский компьютер, чтобы найти твой адрес в этой гребаной Свиной Заднице в Миссисипи – или где ты там живешь…
Я была так рада слышать ее голос, что у меня язык не повернулся упрекнуть девочку в том, что она ругается как сапожник… или как подросток, каковым она, собственно, и являлась.
– Город называется Индиэн Маунд, Кло. Индейский Курган, а вовсе не Свиная За…
– Да какая разница! Главное, что даже в этой чертовой дыре мне будет лучше, чем дома.
Я привалилась к стене, боясь, что колени меня подведут и я шлепнусь на пол прямо посреди коридора.
– Что случилось? – снова спросила я.
Последовал еще один, куда более протяжный вздох, на сей раз – с явным оттенком театральщины.
– Отец снова женился – на какой-то манекенщице или стриптизерше, я не разобрала. Сейчас у них медовый месяц, и они отправились в какой-то отстойный круиз по Южной Америке, что ли, а для меня отец нанял гувернантку, которая вообще не говорит по-английски, представляешь? В общем, на данный момент даже твоя Индейская Задница в Миссисипи – лучший для меня вариант.
Новость о том, что Марк снова женился, не произвела на меня особенного впечатления, однако ощущения двенадцатилетней девочки, которую в очередной раз предал единственный самый близкий родственник, были мне знакомы слишком хорошо.
– Я очень тебе сочувствую, милая, – проговорила я. – Ты только держись, ладно?
На линии возникла пауза, и в наступившей тишине я отчетливо расслышала сначала невнятный гомон многолюдной толпы, а затем – какое-то объявление, раздавшееся по системе громкой связи, какая бывает установлена в аэропортах или на вокзалах. В чем суть объявления, я впопыхах не разобрала, но слово «Атланта» в нем прозвучало, тут ошибки быть не могло.
– Кстати, откуда ты звонишь? – спросила я, стараясь справиться с нарастающей тревогой.
– Из аэропорта. Я взломала отцовскую учетную запись в «Экспедии»[7] и узнала, где находится ближайший к тебе аэропорт, а потом купила билет, воспользовавшись его кредиткой. – В голосе девочки явно звучала гордость, и я не могла не признать, что все это было проделано довольно ловко. Сейчас, однако, меня беспокоило кое-что другое.
– Послушай, Кло, ты должна как можно скорее вернуться домой! Я… я была бы очень рада, если бы ты приехала ко мне в гости, но ведь ты сама знаешь: твоему папе это очень не понравится. Кроме того, ты отправилась в дорогу без его разрешения, а это еще хуже. Обещаю, что позвоню ему и все объясню, но на это потребуется время, а пока… Тебя просто не пустят на борт, ведь ты пока несовершеннолетняя, а несовершеннолетним нельзя путешествовать без сопровождения взрослых.
– Черта с два меня не пустят! – услышала я в трубке. – Уже пустили. Ты думаешь, я звоню тебе из Лос-Анджелеса?.. Вот и нет! Я в аэропорту Джексона, если это тебе что-нибудь говорит.
– Но… как ты туда попала? И как ты попала в самолет?!. – Я действительно не ожидала, что Кло сможет пересечь всю страну и не привлечь к себе внимания бортпроводников и наземных служб.
– Да очень просто. Чтобы выглядеть старше, я надела туфли на высоком каблуке и позаимствовала косметику у этой дуры, на которой женился отец, а в качестве удостоверения личности предъявила загранпаспорт.
Я сглотнула.
– Значит… значит, ты уже у нас, в Миссисипи?
– Я же только что сказала – я в аэропорту Джексона. Здесь довольно отстойно, поэтому я тебе и звоню. Приезжай за мной поскорее, да позвони Имельде – это моя гувернантка. Она просто крезанется, когда поймет, что я пропала. А отцу можешь не звонить, потому что он все равно не возьмет трубку. Он с самого начала сказал, мол, он не хочет, чтобы его беспокоили во время его медового месяца.
– Ну хорошо… – проговорила я, стараясь, чтобы мой голос дрожал не слишком заметно. – Джексон – это довольно далеко. Я приеду за тобой, но не раньше чем через два часа, понятно? А пока меня нет, ты должна подойти к пункту выдачи багажа и ждать там. Никуда не отходи и ни с кем не разговаривай, поняла? Тебе еще только двенадцать лет, Кло, и тебе нельзя находиться в аэропорту одной!
– Не кричи на меня! Пойди лучше прими одну из тех таблеток, которую тебе отец прописал.
Я бросила быстрый взгляд на Триппа, гадая, как много он слышал, но его лицо оставалось непроницаемым.
– Жди меня у выдачи багажа. Я буду через два часа, – повторила я как можно тверже. – Я куда-то задевала автомобильную зарядку от мобильника, но я возьму телефон у кого-нибудь напрокат. Как только я доберусь до аэропорта – я тебе сразу позвоню. Или лучше сделаем так: я пришлю тебе мой контактный номер по СМС, чтобы он был у тебя на случай, если я тебе срочно понадоблюсь.
– Пожалуйста, приезжай скорее! – воскликнула Кло с интонациями ребенка, которому одиноко и страшно. Впрочем, она и была ребенком. Пусть Кло и выглядела на шестнадцать, на самом деле она оставалась маленькой девочкой, которая отчаянно нуждалась в заботе, внимании и любви.
На этом разговор закончился. Не прощаясь, Кло дала отбой, а я еще некоторое время молчала, не в силах собраться с мыслями. Наконец Трипп отобрал у меня телефон.
– Проблемы? – коротко спросил он.
– Мне нужно срочно ехать в Джексон, в аэропорт, – выдавила я, с трудом приходя в себя. – Моя падчерица… то есть моя бывшая падчерица сбежала из дома, и я должна ее забрать, пока с ней не случилось какой-нибудь беды.
– Так забери ее, и дело с концом!
– Дело в том, что… По условиям развода, мне нельзя с ней видеться. На суде Марк заявил, что я была ей… безответственной матерью. – Видимо, последняя таблетка еще действовала, поскольку я сумела произнести последние два слова и не поперхнуться.
Трипп внимательно взглянул на меня.
– Ты говоришь – она сбежала из дома. Почему же она приехала к тебе, если ты была ей плохой матерью?
Я пожала плечами, радуясь, что все еще могу контролировать себя. Вот только долго ли это продлится?
– Наверное, потому, что кроме меня у нее никого больше нет.
Трипп продолжал рассматривать меня, и я внутренне напряглась.
– Иными словами, ей больше некуда бежать. Как и тебе. – Он произнес эти слова с усмешкой, но без злобы. – Да вы просто идеальная пара!
Оттолкнувшись от стены, я сделала шаг к лестнице.
– Извини, мне нужно торопиться.
– Я сам тебя отвезу. В таком состоянии тебе нельзя садиться за руль. Тем более что на обратном пути тебе придется везти ребенка.
Когда он назвал Кло ребенком, я чуть не рассмеялась. Я-то хорошо ее знала, но Трипп… Видел бы он этого ребеночка!.. Вместе с тем я не могла не признать, что Трипп прав. Мне очень повезло, что я добралась до Миссисипи без происшествий. Да, я поступила самонадеянно и глупо, отправившись через всю страну под действием замедляющих реакцию таблеток (и это было не единственное их побочное действие), но такой уж я стала: глупой, безответственной и… несчастной.
– Что ж, спасибо. – Я всмотрелась в его лицо. – Хотела бы я только знать, отчего ты так со мной любезен?
Трипп не отвечал так долго, что я успела пожалеть о своем вопросе. Я совсем забыла: задавать вопросы Триппу Монтгомери было все равно что ходить по минному полю.
– Наверное, оттого, – промолвил он наконец, – что я не вижу очереди из желающих тебя подвезти.
Возразить на это мне было нечего, и я отправилась в кухню, чтобы предупредить Кло о нашем отъезде. На улицу я вышла через заднюю дверь. Ветви на упавшем дереве слегка раскачивались под ветром, словно оно все еще было живым, но черные силуэты ворон на них неожиданно показались мне зловещими. Пока кипарис стоял, птицы регулярно садились на его ветки, но сейчас они напоминали падальщиков на трупе. Яму у вывороченных корней кто-то прикрыл брезентом, но желтая полицейская лента была по-прежнему на месте.
Низкое закатное солнце заливало теплым оранжевым светом поля, болота и задний двор, играло на стенах желтой усадьбы и на ветвях упавшего дерева. За каких-нибудь двадцать четыре часа моя жизнь круто переменилась, а владевшие мною безнадежность и растерянность сменились ощущением, будто я, словно отцепившийся вагон, стремительно несусь с горы вниз, навстречу мощной кирпичной стене.
– Эта желтая лента еще долго будет здесь висеть? – спросила я Триппа, думая о Кло, которая, подобно всем подросткам, испытывала нездоровую тягу ко всему связанному со смертью и тленом.
– До тех пор, пока мы не убедимся, что в земле больше не осталось ничего важного, – ответил он.
Прохладный вечерний ветер подхватил мои волосы, остудил покрытую липкой испариной шею.
– А вам уже удалось что-нибудь выяснить?
– Пока со всей определенностью могу сказать только одно: эти кости принадлежат женщине, к тому же они пролежали в земле довольно много времени.
– Как ты узнал? По-моему, они не выглядят достаточно… старыми.
– Вокруг скелета много мощных корней. Такие за год не вырастут. И за пять лет – тоже.
Я кивнула, не в силах отвести взгляд от ямы, где останки неизвестной женщины много лет дожидались вчерашней грозы, которая повалила дерево и наконец-то явила их миру. Мне было жаль ее, эту женщину, к которой я испытывала что-то вроде родственного чувства. Как и она, я хорошо знала, каково это – быть похороненной в безымянной и безвестной могиле, среди оплетающих твои члены корней.
Только я была похоронена заживо.
Мгновение спустя мне почудился хорошо знакомый с детства звук, и я слегка наклонила голову, прислушиваясь. Над болотами разносилась то ли песня, то ли жалоба, то ли горестное стенание. Бутси говорила, что кипарисы на болоте поют, когда под ветром один сук трется о другой. А Матильда утверждала, что так звучат голоса одиноких душ, навеки заключенных в дуплистых кипарисовых стволах. Мол, на небо им не попасть, вот они и жалуются. Как бы там ни было, мне всегда казалось, что это – настоящая музыка, которую исполняли сказочные струнные инструменты, вот только мелодия, которую они выводили, была порой слишком одинокой и тоскливой. Для меня песня кипарисов всегда ассоциировалась с домом, и, услышав ее сейчас, я вдруг почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
Не говоря ни слова, Трипп взял меня под локоть и повел к своей машине, а кипарисы все стонали, жалуясь на судьбу голому саду и упавшему дереву на могиле неизвестной женщины.
Глава 7
Аделаида Уокер Боден. Индиэн Маунд, Миссисипи. Апрель, 1922
– Простая… Хромая… Кочерга кривая… – нараспев приговаривала Сара Бет, ловко прыгая на одной ножке по разложенным на полу парадной гостиной выстиранным и отутюженным отцовским носовым платкам, заменявших нам начерченные на мостовой «классики». Платки Сара вытащила из ящика комода. Ее идея мне сразу не понравилась, но подруга сказала, что это ничего – никто не узнает.
Матильда сидела на полу в уголке и, обняв руками колени, молча наблюдала за нами, должно быть, гадая, с чего это двум взрослым девушкам вздумалось поиграть в «классики». Впрочем, я видела, как шевелятся ее губы, когда Сара Бет и я распевали знакомую с детства считалку.
Еще вчера тетя Луиза собиралась вынести из дома ковры и как следует выбить, но из-за начавшегося дождя добралась только до заднего крыльца. Дядя Джо, глубокомысленно поглядывая в окно на затянувшие небо облака, пустился рассуждать о том, удастся ли в этом году вырастить приличный урожай и выдержат ли дамбы. Эти разговоры он заводил каждый раз, когда начинались весенние дожди – просто противно было слушать! Лично меня уже тошнило от его бесконечных разглагольствований на тему погоды, поэтому я при первой же возможности сбежала к Саре.
Увы, у Хитменов было ненамного веселей. Ненастная погода вынуждала нас сидеть дома. От скуки мы и принялись играть в детские игры вроде «классиков» и бабок, а ведь приходилось еще соблюдать тишину, поскольку миссис Хитмен слегла с очередным приступом мигрени и сейчас отдыхала в постели в своей спальне наверху.
Я бросила биток – большую пуговицу, которую мы отыскали в Бертиной корзине для рукоделия, и промахнулась, не попав в намеченный квадрат – то есть носовой платок.
– Пропускаешь, пропускаешь! – злорадно воскликнула Сара Бет. – Теперь я.
Это было одно из правил игры, которые, как я подозревала, моя подруга сочиняла на ходу, но спорить я не стала. Сара Бет не любила и не умела проигрывать, поэтому играть с ней было мукой мученической. Волей-неволей приходилось идти на уступки, к тому же сегодня мне было абсолютно все равно, кто победит. Больше всего мне хотелось, чтобы дурацкий дождь поскорее закончился и можно было выйти на улицу.
Кивнув в знак согласия, я отступила в сторону, чтобы не мешать Саре прыгать по отцовским платкам, и тут мне на глаза снова попалась Матильда. Ага… Я повернулась к девочке (главным образом для того, чтобы дать подруге возможность сжульничать и, таким образом, поскорее покончить с игрой, которая мне порядком надоела), но Матильда отпрянула за спинку дивана, словно пытаясь от меня спрятаться.
– Эй, ты в школу ходишь? – спросила я, но Матильда только сверкнула большими карими глазами и ничего не ответила. Может, она немая?.. Мне приходилось слышать о людях, которые не умели говорить, но их обычно отправляли в приют в Джексоне, так что сталкиваться с настоящими немыми мне пока не приходилось.
– Сколько тебе лет? – снова спросила я. Я знала, что ей одиннадцать, но мне хотелось проверить, сумею ли я ее разговорить.
Потом я вспомнила, что Берта приехала вместе с миссис Хитмен из Нового Орлеана. Что, если ее дочь говорит только по-французски?
– Ты умеешь говорить по-английски? – произнесла я громко и очень отчетливо.
– Оставь ее в покое, все равно она ничего не скажет. – Сара Бет сделала последний прыжок в «дом» и, поправляя растрепавшиеся волосы, шагнула ко мне. – Нам, во всяком случае… Со своей матерью-то она разговаривает нормально, я сама сколько раз слышала. Но нам Матильда никогда ничего не говорит – я так и не смогла вытянуть из нее ни словечка, как ни старалась. Мама говорит, наверно, она в детстве упала с лавки и ударилась головой, потому-то она такая странная.
Я слегка нахмурилась.
– Не говори так, это… нехорошо. Она, может, и не говорит, но ведь слышит же!
Сара Бет только отмахнулась, потом швырнула пуговицу-биток куда-то в угол и нарочито зевнула.
– Ну и скучища!.. – протянула она. – Чем бы таким заняться? А, придумала! Пойдем послушаем папин приемник.
Словно в подтверждение моих слов о том, что Матильда вовсе не глухая, чернокожая девочка уставилась на Сару Бет с очевидным ужасом. Как и я, впрочем. Мистер Хитмен заплатил за новенький радиоприемник целых шестьдесят пять долларов – огромную сумму, и Саре было строго-настрого запрещено к нему прикасаться. Приемник хранился в его кабинете – в том самом, где мы заглядывали в семейную Библию Хитменов. Лично я всегда старалась, чтобы меня даже не видели поблизости от радиоприемника, не говоря уже о том, чтобы его включать. Пусть мне лучше выдерут на голове все волосы, но я к нему и пальцем не прикоснусь!
Как раз в этот момент в прихожей раздались шаги, и Матильда, подскочив, словно ошпаренная кошка, бросилась собирать носовые платки. Схватив их в охапку, она прижала платки к груди и юркнула за спинку дивана за мгновение до того, как отворилась дверь и в комнату заглянула Берта.
– Уж вы, девочки, ведите себя потише. Мисс Хитмен что-то нездоровится.
Мы с Сарой дружно кивнули и состроили постные лица, но Берта все равно оглядела нас с очень большим подозрением. Поджав губы, она качнула головой и снова исчезла.
Матильда, стоя на коленях за диваном, несколько раз встряхнула один из платков и аккуратно сложила его по складкам. Опустившись на пол рядом с ней, я взяла из кучи другой платок и попыталась проделать то же самое.
– Спасибо, Матильда. Ты только что спасла Сару Бет от порки, – сказала я совершенно искренне. – И меня тоже… – Я мрачно посмотрела на подругу, которая плюхнулась на диван и принялась обмахиваться номером «Домашнего журнала для леди».
– Тут жарче, чем в чертовой преисподней! – заявила Сара Бет. Недавно она решила, что брань делает ее старше, и с тех пор не упускала случая вставить в речь «взрослое» словечко. – Я просто задохнусь, если останусь здесь еще хотя бы на минуточку.
На секунду подняв взгляд, я увидела, что Матильда внимательно за мной наблюдает. Впрочем, девочка тут же отвернулась, сделав вид, будто очень занята складыванием платков.
Сара Бет снова вздохнула.
– Папа велел, чтобы я сходила в ювелирную лавку Пикока и отнесла в починку его часы, но в такой дождь я ни за что не выйду из дома. Позвони-ка Уилли, может быть, он нас подвезет?
Я так и не узнала, когда именно Сара Бет успела втрескаться в моего кузена Уилли, который был на пару лет старше меня. О своих чувствах она мне тоже не рассказывала, но я давно заметила: с тех пор, как Уилли исполнилось шестнадцать и дядя Джо разрешил ему ездить на своем стареньком «Форде», Сара Бет стала пользоваться любым предлогом, чтобы включить его (и машину) в нашу программу развлечений во все дни, когда нам не нужно было идти в школу.
Я сложила последний платок и посмотрела на часы на каминной полке.
– Позвоню, если хочешь, – сказала я. – Уилли, наверное, уже дома: он и дядя Джо ездили к мистеру Элкинсу, чтобы нанять часть его полевых работников на время посева. Ну что, звонить?..
Не удостоив меня ответом, Сара Бет продолжала обмахиваться журналом.
Слегка пожав плечами, я взялась за телефон. Когда Уилли взял трубку и узнал, в чем дело, в его голосе послышались нотки самого настоящего восторга, и это вызвало у меня острый приступ раздражения. На мой взгляд, кузен Уилли был достаточно хорош собой, к тому же он постоянно (и достаточно удачно) шутил, но для меня он был скорее как брат, поэтому я не понимала, что такого Сара Бет в нем нашла. С другой стороны, если для того, чтобы увезти подругу подальше от отцовского радиоприемника, нужен был Уилли, я готова была терпеть его присутствие достаточно долго.
Уилли обещал, что заедет за нами минут через двадцать, и я повесила трубку. Сара Бет все так же сидела на диване и разглядывала Матильду, которая снова переместилась в угол и стояла там, держа сложенные платки в руках.
– Ступай наверх, – сказала Сара Бет в точности таким же голосом, какой бывал у миссис Хитмен, когда та обращалась к черным слугам, – и положи эти чертовы платки в комод, пока отец ничего не заметил. Только смотри, чтобы мама тебя не застукала, иначе тебе влетит.
Матильда молча вышла, напоследок покосившись в мою сторону. Я не была уверена, но мне показалось, что девочка улыбнулась, прежде чем исчезнуть.
Приезда Уилли мы дожидались на веранде с колоннами, где стояли чугунные скамьи, которые миссис Хитмен выписала из самой Франции. Лично мне куда больше нравились деревянные кресла-качалки, которые стояли на нашей веранде, поскольку сидеть в них было гораздо удобней и приятнее, чем на этих железных чудищах, но мама Сары Бет всегда была поклонницей того, что она называла «стилем». Что это за стиль такой, от которого тебе и холодно, и жестко, я не знала, однако жаловаться подруге мне не хотелось. Сара Бет восприняла бы мои слова как личное оскорбление и, конечно, не удержалась бы, чтобы не повторить то, что́ ее матушка говорила по поводу моего дома. А я сама слышала, как миссис Хитмен утверждала, что ни одному нормальному человеку и в голову не пришло бы громоздить готическую башенку на крыше дома с колоннами в греческом стиле и что устанавливать вместо обычной парадной двери «крепостные ворота» – безвкусно и вульгарно.
Стараясь скоротать время до появления моего кузена, я спросила у подруги:
– А что тебе сказала мама?
– По поводу чего? – Сара Бет сделала вид, будто действительно не понимает. В этом она была вся: если ей не хотелось о чем-то говорить, она готова была до последнего притворяться, будто не понимает, о чем идет речь.
– По поводу могил, которые мы видели на кладбище, – пояснила я. – И еще – почему тебя не вписали в семейную Библию.
С тех пор, как мы побывали на кладбище, прошло почти два года, но каждый раз, когда я задавала Саре эти вопросы – не чаще двух раз в месяц, ей-богу! – она начинала нести всякую чушь, дескать, она выжидает удобного момента, чтобы расспросить мать как следует. Я давно подозревала, что Сара Бет просто боялась услышать, что́ ей ответит мать, но не оставляла своих попыток – главным образом потому, что мне было очень трудно, почти невозможно вообразить, что может настолько пугать мою подругу, которая вообще не боялась никого и ничего. Кроме того, я очень не любила, когда Саре Бет было известно что-то такое, чего не знала я, потому что тогда она начинала ужасно задаваться. А мне это, сами понимаете, было не слишком приятно.
– Я… я еще не спрашивала. Сейчас не самое подходящее время, – был ответ, и я тихонько вздохнула. Эти слова я слышала уже много раз. – Кроме того, мама рассердится, если узнает, что я трогала семейную Библию, – добавила Сара Бет. – Возможно, она даже захочет меня наказать, и тогда мне просто придется рассказать, что я была не одна, а с тобой. Тогда ма непременно расскажет все твоей тете Луизе, и тебя тоже накажут. В общем, я не хочу лишний раз злить родителей. Папа и без того постоянно грозится, мол, еще одна выходка с моей стороны, и он отправит меня в Северную Каролину – в какую-то «школу мисс Портмен для юных леди».
Я молча уставилась на Сару Бет, пытаясь представить, почему она не вспомнила про «школу мисс Портмен», когда собиралась включать отцовский радиоприемник. Возражать я не собиралась – Сара Бет выходила из себя каждый раз, когда я указывала ей на многочисленные противоречия в ее словах и заявлениях.
К тому времени, когда Уилли подкатил к крыльцу на отцовском «фордике», дождь почти прекратился, однако, едва выйдя из машины, он все равно раскрыл зонтик, чтобы помочь Саре Бет пересечь несколько футов дорожки и усесться на переднее сиденье. Мне, как всегда, досталось место сзади.
Улицы в городе – даже в центре – были мокрыми и грязными после дождя, и Уилли вел машину очень осторожно, старательно объезжая самые глубокие ухабы. Это, впрочем, делалось исключительно ради Сары, поскольку, когда кузен вез одну меня, он гнал во всю мочь, и мне приходилось крепко стискивать зубы, чтобы не прикусить язык. Впрочем, несмотря на сравнительно медленную езду, дорога до ювелирной мастерской не заняла много времени, и вскоре Уилли уже остановил машину напротив вывески «Дж. Пикок. Ювелирные изделия и часы».
Семья Пикок владела в нашем городе единственным универсальным магазином еще в те времена, когда сам Индиэн Маунд был размером с носовой платок. Город быстро рос, торговля процветала. Когда окрестные фермеры стали сами открывать небольшие лавчонки, где продавались продукты и самый необходимый инвентарь, Пикоки довольно быстро переключились на продажу предметов роскоши. Как объясняла мне тетя Луиза, у этой семьи была самая настоящая предпринимательская жилка. «Нюх на деньги», – добавлял дядя Джо, и это было проще и доходчивее. Я так и видела, как Пикоки рыщут по окрестностям Индиэн Маунд, с сопением втягивая воздух сморщенными носами.
Когда машина остановилась, Уилли помог нам обеим выйти, а потом придержал входную дверь ювелирной лавки. До сих пор я была внутри только один раз – вскоре после того, как моя мама шагнула с моста, навсегда исчезнув из моей жизни. Тетя Луиза взяла меня с собой, когда решила продать кое-что из маминых драгоценностей. Сначала, правда, она велела мне выбрать несколько вещиц, которые мне хотелось бы сохранить; что касалось остального, то тетя объяснила – она вынуждена продать золото, чтобы заплатить налог на ферму. Но я не стала ничего оставлять. Мне не хотелось, чтобы серьги или кольцо напоминали мне о матери, которая даже не вспомнила о своей единственной дочери, когда прыгала с моста.
Когда мы вошли, мистер Пикок вышел из-за своего стола, на котором стояла лампа в черепаховом абажуре, и сделал несколько шагов нам навстречу.
– Мистер Боден… – сказал он, и Уилли, сняв шляпу, с готовностью пожал протянутую руку.
– Мисс Боден, мисс Хитмен… – продолжал мистер Пикок, приветливо кивая нам с Сарой. У него были блестящие светлые волосы, расчесанные на косой пробор и уложенные фиксатуаром, но отдельные завитки все равно слегка топорщились, как молодая поросль на огороде.
– Вы один, мистер Боден? – спросил мистер Пикок, глядя поверх наших голов на дверь, словно ожидал кого-нибудь еще. – Ваш отец не с вами? Очень жаль, я как раз собирался пригласить его на Монро-стрит. Открываю, знаете ли, новую поилку для свиней. Мне казалось, вашего отца это могло бы заинтересовать.
И он подмигнул Уилли, который слегка поежился, словно ему жал его накрахмаленный воротничок.
– Нет, сэр, мой отец вернулся на ферму, но я обязательно передам ему ваши слова. Думаю, он действительно заинтересуется, хотя, как вам известно, он баптист и строго придерживается канонов веры.
– Обязательно передайте, – сказал мистер Пикок и еще раз подмигнул.
