Карен Макквесчин
Ласточкин хвост

Глава 6

1916 год

Перл думала, что даже если доживет до ста лет, то не забудет тот день, когда Джон Лоуренс приехал к ним погостить. Она не догадывалась, что его приезд ознаменует начало конца, что жизнь ее изменится во многих отношениях, и не в лучшую сторону. Она знала лишь, что Джона Лоуренса – привлекательного молодого холостяка – привели прямо к ним на порог. И хотя она ни разу его не видела, одна мысль о нем заставляла ее дрожать от предвкушения.

Она знала всех молодых людей в их маленьком городке практически с младенчества, и они были, по сути, единственными знакомыми ей мужчинами. Перл не разрешали уезжать далеко от дома, поэтому она редко знакомилась с новыми людьми. Иногда к кому-нибудь из горожан приезжал родственник, что всегда вызывало интерес, но то, что к ним переезжал жить молодой человек, было событием, не имеющим себе равных. По ее мнению, это было самое интересное событие в Пулмане, штат Висконсин, за долгое время, возможно даже, за многие годы. В Пулмане никогда ничего не менялось к лучшему, если не считать новых постановок в театре «Победа». Перл со своими пятью младшими сестрами смотрели все фильмы по многу раз. Их старшая сестра, Элис, каждый вечер субботы играла на пианино в кинотеатре, поэтому владелец сего заведения, мистер Крамер, пускал их бесплатно, при условии, что они будут сидеть на задних рядах и вести себя очень тихо.

В день приезда Джона был как раз и день рождения близнецов. Мэй и Мод исполнилось девять лет, и они были так взволнованы, что Перл едва могла находиться с ними в одной комнате. В свои семнадцать Перл думала, что никогда не вела себя так глупо: они скакали по всей кухне, мешая Элис, которая пыталась поставить пирог в духовку. Элис была всего на полтора года старше Перл, она обладала милым нравом, но была скучна, как престарелая служанка. Из необходимости она взяла на себя ведение домашнего хозяйства после рождения маленькой Дейзи. Поначалу они думали, что их матери просто нужно время, чтобы восстановить силы, но когда малышке исполнилось шесть месяцев, мать заболела гриппом и крупом, и дальше становилось все хуже. Их любимая матушка угасала на глазах, и, в конце концов, у нее начался горячечный бред. Элис ухаживала за ней несколько недель, ежедневно приходил врач, но ничего не помогало. Несмотря на то что они видели, как она боролась и слабела, ее смерть стала для них ужасным потрясением: младшие девочки рыдали и метались по дому, отец держался стойко, но был сломлен. Долгое время в доме никто не улыбался, пока однажды они не услышали, как Элис поет Дейзи колыбельную и как малышка восторженно забулькала.

Элис вела все хозяйство и хранила домашний очаг. После смерти матери она работала не покладая рук: копошилась в саду, стирала и развешивала белье, готовила еду – без передышки и отдыха. Даже пока все ели, Элис суетилась вокруг стола, наполняя стаканы молоком и следя за тем, чтобы еды всем хватило. Ее жизнь закончилась раньше, чем она успела прожить ее, бедняжка, но, казалось, это не омрачало ее будни. Суетясь по дому, она напевала народные мелодии, церковные песни и частушки, которые придумывала, чтобы развлечь младших девочек. «Моя крошка, Элли-птичка», – называл ее отец. Голос Элис каждый день поднимал им настроение.

После смерти матери у них с Элис больше не было времени на разговоры, если только Перл не хотелось следовать за сестрой повсюду, пока та чистила стойла лошадей, выбивала ковры или доила корову, чего она уж точно не хотела делать. Она скучала по тем дням, когда они с сестрой могли позволить себе поваляться на кровати, листая журналы о кино, которые им давала старая миссис Донохью. В основном это Перл восхищалась фотографиями и читала вслух, пока Элис вязала свой очередной проект, но главное, они были вместе.

Сегодня Мэй и Мод прыгали вокруг стола, смеялись и пели, пока Элис выливала тесто на смазанные маслом противни. Если бы не прически, девочек было бы не различить. У Мэй всегда была одна коса, спускающаяся по спине, а у Мод – две косички. Однажды они попробовали поменяться прическами, но к обеду обе жаловались, что их головы кажутся им кривыми, так что Элис заплела им косы, как прежде, исправив положение. «Я бы не стала это делать, – сказала ей Перл. – Хоть раз ты можешь настоять на своем? Это была их идея. Пусть проходят так хотя бы до вечера».

Но Элис не слушала. Ее руки летали по волосам Мэй, переплетая пряди так быстро, что трудно было за ними уследить. Она пожала плечами:

– Я не против, это займет всего минуту. – Завязав ленточку на конце косы, она поцеловала Мэй в макушку. – Готово. Теперь все правильно, мой цыпленок.

Затем Мод устроилась на стуле, а Элис ловко разделила ее волосы на две части и заплела две косы, так что привычная внешность близнецов была восстановлена в мгновение ока. Поцеловав в макушку вторую близняшку, Элис выпроводила обеих на улицу собрать яйца из курятника.

Элис сама распределяла обязанности по дому. Летом было особенно много работы. Хелен и Эмма, которым было по тринадцать и одиннадцать лет, помогали стирать вещи и колоть дрова. Мэй и Мод мыли полы, собирали яйца и помогали выбивать ковры. Все они работали в саду, вытирали пыль и убирались как в доме, так и в сарае. В субботу по вечерам они по очереди таскали воду от насоса к печке, чтобы нагреть ее для еженедельной семейной бани. Даже трехлетняя Дейзи вносила свою лепту: кормила цыплят, вытирала пыль и ходила за Элис по пятам, как маленький утенок за своей матерью.

Перл помогала по мере возможности, но она была не из тех, кто занимается домашним хозяйством. Она ненавидела пачкать руки, не любила мыть кастрюли и отжимать мокрое белье. О стирке и садоводстве не могло быть и речи. От жаркого солнца у нее болела голова. Она просто не была создана для домашних обязанностей, что стало очевидным после того, как она сожгла курицу и переварила суп, когда ей доверили готовку. Вздохнув, Элис тогда сказала, что отныне все будет делать сама. Перл обняла сестру за талию и положила голову ей на плечо.

– Однажды я стану богатой, и ты сможешь жить со мной в моем особняке, где всю работу будет выполнять прислуга. Мы будем свободными дамами, комнаты будут полны шуб и шелковых бальных платьев, а сундук – бриллиантовыми украшениями.

Элис улыбнулась.

– О, Перл, ну ты и выдумщица! Уверена, мне бы наскучило жить такой жизнью. К тому же, будь ты так богата, разве не хотела бы использовать эти деньги на благое дело?

Перл обдумала вопрос сестры.

– Наверное, можно было бы организовывать фруктовые корзины на Рождество. Ведь так богачи поступают?

Элис покачала головой.

– Ты могла бы сделать гораздо больше. Многие люди испытывают трудности, и, будучи богатой, ты могла бы стать их спасительницей. Я всегда верила, что Бог дает людям деньги, чтобы посмотреть, как они ими распорядятся.

– О, я бы ими замечательно распорядилась и позволила бы тебе, Элис, помогать мне с этим, – заявила Перл. – Когда я стану известной киноактрисой, то заработаю столько денег, что смогу делать все, что захочу.

Элис рассмеялась.

– Смотри, как бы отец тебя не услышал.

Они обе знали, что отец бы не одобрил, чтобы его дочь стала актрисой. Его не радовало и то, что Элис играла на фортепиано в кинотеатре, но владелец был его другом, а их семья нуждалась в деньгах на оплату медицинских счетов и врачей. А еще он добавил: «Я знаю, что могу доверять Элис. Она будет вести себя как леди, где бы ни находилась». Он взглянул на Перл, прищурившись. У нее сложилось четкое впечатление, что в отношении второй дочери такой уверенности он не испытывал.

Перл хотела яркой жизни, под стать ее мечтам. Ей не терпелось увидеть мир. Она запланировала когда-нибудь посетить все крупные города и увидеть все, что они могут предложить. Париж, Нью-Йорк, Рим. Пока она теряла время здесь, где-то там ее ждали волнительные события, проходившие без ее участия. От этой мысли ей хотелось плакать. Она столько всего теряла.

Элис не разделяла ее недовольства. Говорила, что у нее нет времени даже думать о других местах. Сегодня она вертелась, как заведенная, чтобы успеть подготовить дом к приходу гостей. На голову она повязала старый платок, чтобы убрать волосы назад, а на пояс нацепила один из фартуков их матери, практически закрывавший ноги. Когда Перл села на кухонный стул с чашкой холодной воды прямо из насоса, Элис подошла и высыпала на стол перед ней кучу моркови, лука и картофеля, взяла разделочную доску, которую их отец сделал в мастерской, и положила ее рядом с овощами.

– Будь добра, сделай что-нибудь полезное: порежь овощи для рагу. – Порывшись в ящике, она протянула Перл нож. – А вы, девочки, – сказала она, указывая на Мэй и Мод, – сходите и пригласите миссис Донохью и Хоуи. Скажите им, что ужинать будем в шесть.

Перл громко вздохнула и неохотно принялась нарезать овощи.

– Почему они должны приходить к нам на ужин?

Хоуи был сиротой, которого миссис Донохью взяла к себе десять лет назад в возрасте восьми лет. Она всем говорила, что он ее дальний родственник, но на самом деле между ними не было никаких родственных связей. Она была старой вдовой без детей. Хоуи был крепким молодым человеком, он читал ей вслух газеты и выполнял более тяжелую работу по дому. Вместе жизнь каждого из них становилась легче. Миссис Донохью часто говорила: «Этот мальчик – такое благословение! Ангел, посланный мне Богом». От ее похвалы Хоуи весь съеживался, хоть втайне слова и были ему приятны.

Элис вытерла руки о фартук.

– Потому что они наши ближайшие соседи и хорошие друзья. – И добавила: – Это самое малое, что мы можем для них сделать.

Перл поняла, что сестра имела в виду визит Хоуи после смерти их матери. Прознав про их горе, миссис Донохью попросила Хоуи отнести им завязанный носовой платок размером с большую луковицу. Когда отец, окруженный всеми своими семью дочерями, развернул его, то обнаружил внутри горсть серебряных долларов и записку, в которой говорилось, что она обидится, если они не примут этот скромный подарок. Для их семьи это было настоящим спасением.

Перл не планировала проводить целых полдня на жаркой кухне, но Элис не отставала. Как только она закончила нарезать овощи, сестра попросила отполировать серебро и прогладить льняные салфетки.

– Нет у меня времени на эти пустяки, – ворчала она, водя утюгом взад-вперед по льняным салфеткам. – Мне готовиться нужно.

– К чему это? – Элис наклонилась над столом, нажимая мерным стаканчиком на раскатанное тесто для печенья; на щеке у нее было пятно муки.

– К приезду Джона, – ответила Перл, вскинув голову – волосы были ее коронным украшением. Кроме Дейзи, она единственная унаследовала светлые локоны их матери. Если хорошенько над ними поработать, то они получались, как у Мэри Пикфорд^[3]. Прошлой ночью перед сном она закрутила влажные волосы лоскутками, но из-за дневной жары локоны уже поникли. – Чтобы ты знала, я на него претендую. – Не то чтобы она переживала на этот счет. У Элис был Фрэнк, хоть она и не особо им интересовалась. Не раз она прогоняла его, приводя неубедительные оправдания. Тем не менее Фрэнк продолжал приходить. Перл думала, что в конце концов сестра сдастся.

Дейзи забралась на стул рядом с Элис, чтобы понаблюдать, и Элис сказала:

– Я благословляю вас с Джоном. Но помни, что он останется только на лето. Не дай ему разбить тебе сердце.

Перл рассмеялась при этой мысли. Юноши бегали за ней стаями, даже старики в городе провожали ее взглядом. Если кому и разобьют сердце, то точно не ей. Берегись, Джон Лоуренс! Это она украдет его сердце. Считай, уже сделано.

Когда послеполуденное солнце взошло над горизонтом и все начали ощущать знакомое чувство голода, наступающее перед самым обедом, у крыльца послышалось цоканье лошадей отцовской повозки. Перл побежала наверх за ручным зеркалом, чтобы проверить свой внешний вид; пощипала щеки, чтобы придать им румяный цвет, и промокнула салфеткой вспотевший лоб. Локоны поникли, но не сильно. Отец не одобрил бы распущенные волосы, поэтому она заколола их заколкой и, наблюдая через окно, как Хелен и Эмма ведут лошадь и повозку в амбар, стала ждать, когда они с Джоном войдут в дом.

Услышав мужские голоса на кухне, она не спеша направилась туда, готовясь к выходу. Рядом с отцом стоял молодой человек с густыми темными волосами, аккуратно уложенными на одну сторону; в руках он держал шляпу. Кожа его имела здоровый оттенок человека, работающего на открытом воздухе. Волосы у него были черные и волнистые, сверху приглаженные, а по бокам тщательно выбритые. Она решила, что Джон Лоуренс красив, как актер из кинофильмов. Не помешало и то, что он был одет в костюм, будто собирался на воскресную службу. Возможно, с утра пиджак был застегнут, но поездка на поезде и дневная жара сделали свое дело, и теперь он был распахнут, обнажая под собой жилет. При виде ее отец сказал:

– Джон, это моя вторая дочь, Перл.

– Рад познакомиться с вами, мисс, – поприветствовал Джон, улыбаясь в ее сторону.

Перл сделала легкий реверанс, чем обычно очаровывала местных мальчишек, но внимание Джона было приковано к Элис, и он спросил ее, как ей удалось приготовить такой роскошный обед в одиночку.

– Не думаю, что заслуживаю такого пиршества.

Элис покраснела.

– Мы так рады, что вы смогли приехать и помочь отцу на мельнице. И хотели встретить вас наилучшим образом, чтобы выразить свою признательность.

– Благодарю вас за это, – ответил Джон.

– Она не все делала сама, – вмешалась Перл, желая внести ясность. – Я нарезала овощи.

Элис добавила:

– Это правда, и не только овощи. Без Перл я бы и половины не приготовила. – Она обхватила сестру за плечи и притянула к себе. Две сестры: Элис, с разгоряченным и блестевшим от готовки у раскаленной плиты лицом, с косынкой на голове, и Перл – со свежим напудренным лицом, красиво собранными на затылке волосами, из которых лишь пара непослушных локонов выбилась и рассыпалась по плечам.

Милая Элис. Всегда готовая дать сестре то, что ей нужно. Джон окинул Перл оценивающим взглядом, словно посмотрел на нее другими глазами, и слегка наклонился вперед в ответ на ее первый реверанс.

– Что ж, в таком случае адресую свою благодарность и вам, мисс Перл.

Глава 7

1983 год

Джо наблюдал из окна, как Говард и Перл забираются в седан. С этого расстояния старуха выглядела не такой грозной. Ее жесткая осанка казалась менее внушительной, пока она пыталась усесться на переднее сиденье, поднимая по одной ноге зараз. Как только дверь захлопнулась, машина рванула вперед, и они уехали. Джо предположил, что Говард действительно хотел вернуться, чтобы у них не возникли проблемы. Когда задние фонари скрылись вдали, он отошел, опуская занавеску на место.

В пустом доме царила атмосфера заброшенности, такой тишины он еще никогда не слышал. Он ненавидел «Трендейл», его нескончаемый шум, мерцающие флуоресцентные лампы, постоянный надзор. От их бдительных глаз было не скрыться. Персонал следил за его питанием, уровнем энергии, настроением. Утомительно было пытаться предугадать, чего они от него хотят, но он продолжал это делать, надеясь, что в какой-то момент выполнит их требования и сможет уйти. Теперь, уехав, он чувствовал себя немного опустошенным.

Правильно ли он поступил, уйдя из «Трендейла»? Да, решил он. Находиться здесь было странно, а узнать, что бабушка, которую он считал мертвой, жива, еще страннее, но с этим справиться можно.

Всего одну ночь.

То, что Перл уехала, выбило его из колеи. Он не очень хорошо представлял себе, где именно находится Пулман, и это слегка тревожило, но в доме был работающий телефон и даже немного еды в холодильнике. Утром он поговорит с отцом и узнает больше.

Джо думал о друзьях, что остались дома. Многие из них поступили в колледж, даже его школьная подружка, которая, как он слышал, уже помолвлена. Их жизни шли разными путями. Он встречался с другими женщинами, но ничего из этого не вышло. Одна из них, Дарлин, сказала, что он постоянно рассеян, будто что-то вспоминает и мыслями витает где-то в другом месте. Он не понял, что она имела в виду, но после этого старался быть более внимательным. Тем не менее у них все равно ничего не вышло. Отношения – это такой тяжелый труд.

С друзьями ему повезло больше. Один из его приятелей, Уэйн, устроил Джо на работу в строительную компанию, где работал сам. Джо приобрел хорошие навыки плотника и был рад получать зарплату в период тяжелой экономической ситуации, царившей в стране. Далеко не всем так повезло. Рынок труда находился в упадке, и найти работу было практически невозможно. Теперь, уйдя из «Трендейла», ему придется умолять, чтобы его взяли обратно на работу. Наверняка ему давно уже нашли замену. Тот факт, что он ушел, не предупредив, тоже был не в его пользу. Весьма сомнительно, что ему дадут еще один шанс.

Но он обязательно что-нибудь найдет. Даже если придется жарить гамбургеры в «Макдоналдсе». Он вздрогнул от этой мысли, но тут же выбросил ее из головы. Эту проблему он решит позже.

Джо обошел весь дом, включая свет в каждой комнате. Дом оказался огромным, но каждая комната была скромных размеров, не больше, чем в доме отца. Высокие потолки и большие окна создавали иллюзию большего пространства; свет от висящих светильников отбрасывал жутковатые тени.

В некоторых комнатах мебели не было, другие были обставлены, и каждый предмет укрывала простыня или покрывало. Книжные шкафы по большей части пустовали, но на стенах все еще висели картины и семейные фотографии в рамках. Создалось впечатление, будто кто-то начал собирать вещи для переезда, но его прервали, и он так и не закончил. Джо остановился в коридоре, чтобы рассмотреть фотографию двух молодых родителей и маленького мальчика. Женщина, одетая в блузку с высоким воротником и длинную плиссированную юбку, сидела прямо. Джо понял, что это Перл в молодости, значит, мужчина на фотографии был его дедушкой, а мальчик, одетый в матросский костюмчик, – его родной отец.

Впервые он подумал о том, что никогда не видел детских фотографий отца.

Джо снял со стены фотографию в рамке и перевернул ее, но на обратной стороне не было никаких подписей. Развернув фото обратно, он начал изучать каждое лицо. В свое время Перл была сногсшибательной. Голливудская эффектность. Даже на черно-белой фотографии было видно, что ее белые волосы когда-то были золотистыми. Ее муж тоже был хорош собой: широкоплечий, высокий, чисто выбритый, с зачесанными назад волосами. Мальчик, родной отец Джо, сидел на коленях Перл, обхватив рукой ее палец. Мужчина, отец его отца, стоял позади них, положив одну руку на плечо жены. Джо подумал, что он выглядит гордым. И отец, и сын с обожанием смотрят на Перл, но она смотрит прямо в камеру, ее подбородок вздернут, а губы изогнуты в довольной улыбке.

Что случилось с этой семьей? Когда была сделана эта фотография? Они выглядели вполне счастливыми, но потом что-то пошло не так.

Джо потерял мать, но материнскую любовь ему дарила мачеха. С чего начался этот окончательный разрыв? Утром он обязательно спросит об этом Перл, а если она не захочет говорить, то расспросит отца. Он не станет настаивать, пока они не вернутся домой, но надеялся, что отец доверяет ему настолько, чтобы сказать правду. Если Джо ее не узнает, то этот вопрос будет мучить его вечно.

Джо побродил еще немного, разглядывая другие семейные фотографии. Он понятия не имел, кто все эти люди, но была одна фотография большой семьи – родителей с четырьмя дочерьми, сделанная во дворе перед домом. Одна из старших девочек почти наверняка была Перл. А остальные – ее сестры? Джо покачал головой. Так много вопросов!

Проверив шкафы и холодильник на кухне, Джо с радостью обнаружил яйца, сок, кофе и молоко для завтрака. В данный момент он не хотел есть, но знал, что завтра это изменится.

К тому времени, как он обошел весь дом, стало уже поздно. Его тело все еще жило по режиму «Трендейла»: прием лекарств в девять тридцать, отбой в десять, и ни звука после. Почувствовав, что веки закрываются, он решил немного поспать.

Поразмыслив немного, Джо подумал, что ему будет спокойнее, если оставить включенным свет внизу. Не то чтобы он боялся, но это могло бы отпугнуть потенциальных воров, если те решат, что дом пуст. А кроме того, так ему будет проще ориентироваться. Как Перл и говорила, вторая дверь слева наверху вела в комнату, в которой было чище, чем в остальном доме. Простыни и одеяла тоже пахли свежестью благодаря кондиционеру для белья. Он нашел ближайшую ванную, умылся на ночь и почистил зубы.

Раздевшись до трусов, Джо скользнул под одеяло и выключил прикроватную лампу. Он боялся, что не сможет заснуть без таблеток, которые получал в «Трендейле», поэтому обрадовался, когда на него нахлынула усталость. Было что-то приятное в том, чтобы погрузиться в сон, особенно после долгого дня. А день был долгим, по крайней мере, в эмоциональном плане.

Ему снился сон.

И снова это был не хаотичный бред, как большинство снов, а сцена, разворачивающаяся последовательно, пережитая кем-то, кто жил в этом сне. Джо использовал слово «сон» только потому, что не знал, как еще это назвать. С одной стороны, он переживал этот опыт ночью, когда спал, как во сне. Кроме того, он не контролировал происходящее. Но с другой стороны, такие видения были ярче, чем простое воспоминание, реальнее, чем просто сон, будто он находился там, лично участвовал, слышал, видел, обонял и все ощущал. Все это. У него не было выбора. В тот момент, когда он переживал происходящее, он даже не знал, что видит сон, просто его необъяснимым образом втянули в чужую жизнь. Он был другим человеком, не Джо Арнесоном, или, по крайней мере, так ему казалось. А просыпаясь, всегда испытывал шок оттого, что его перенесли в другое тело.

Сон, приснившийся ему этой ночью, начался позитивно. Эмоции, которые он испытывал во сне, были большей частью радостными. Он видел девушку, сидящую за фортепиано и играющую драматическую, яркую музыку. В комнате находились и другие люди, но он не мог сказать, кто они и сколько их. Он смотрел только на нее. Ее руки порхали над клавишами, как крылья птицы. На ней было простое голубое платье, а волосы были собраны на макушке, обнажая шею. О, какая музыка! Она играла со страстью, изливая душу в клавиши, музыка нарастала, и вместе с ней поднималось и его настроение. Над ее головой и за спиной мерцал свет, и это озадачивало его, когда он потом вспоминал этот сон. Что это было? Свет пульсировал сильно и неравномерно, и внимание всех присутствующих в зале было приковано именно туда.

Джо стоял рядом с девушкой в виде неизвестного ему мужчины. Он подошел ближе и присоединился к ней, сев на скамейку, тем самым удивив ее. Она улыбнулась ему краешком губ, но продолжила играть. Теперь он был так близко, что мог видеть убранные назад волосы. И снова он обратил внимание на изящный изгиб ее шеи. Ему пришлось перебороть желание поцеловать ее; он чувствовал, что они не близки и что целовать ее в присутствии других людей было бы как-то постыдно.

Ее волосы были теплого золотисто-коричневого цвета. Лицо ее разглядеть было очень трудно. Руки маленькие, но это не мешало ей ловко порхать пальцами по клавишам. Склонившись к фортепьяно, она играла страстно, и музыка то нарастала, то стихала. Над головой дрожали огни, отбрасывая на нее лунные лучи. Люди за спиной вздыхали. Он осторожно наклонился, желая вдохнуть ее, всю ее, понимая, что это его момент, что он может физически соединиться с ней, пока все остальные отвлечены. Все, чего он хотел, – это прикосновения, и притом невинного – коснуться рукой ее руки или коленом ее колена. Он согласился бы на один короткий миг связи.

Но этому не суждено было случиться.

В тот момент, когда он наклонился, кто-то схватил его за воротник рубашки и, дернув, отбросил назад с такой силой, что он упал на пол, и от боли у него перехватило дыхание. Комната поплыла перед глазами, и в мерцающем свете появилась мутная фигура, угрожающе склонившаяся над ним. В тусклом освещении он смог разглядеть над головой мужчины хрустальную люстру.

Лица он разглядеть не мог, услышал лишь угрожающий голос:

– Убери от нее свои поганые лапы!

Когда Джо проснулся, слова все еще звучали в его ушах, а сердце колотилось так, словно он столкнулся с реальной опасностью. В «Трендейле» он обсуждал этот конкретный сон с доктором Дженсеном, и тот предположил, что в его силах изменить исход.

– Это твой разум создает такие образы, Джо. В следующий раз ты будешь готов к встрече с этим парнем. Будешь знать, когда он повалит тебя на пол. Повернись до того, как это произойдет, и встань. – Доктор Дженсен усмехнулся. – Пусть это будет честный бой.

Все, что говорил доктор, имело смысл, но ничего из предложенного им не помогало. В глубине души Джо задавался вопросом, действительно ли он психически болен и обречен на то, чтобы эти ужасные сны преследовали его до конца жизни. Он не был уверен, что его сердце выдержит такое.

Лежа в постели, Джо мысленно воссоздал в памяти хорошие моменты: вспомнил руки девушки, ее шею, собранные густые волосы. И то, как увлеченно она играла на фортепьяно: ее руки бегали по клавишам, а правое колено покачивалось в такт.

Он отчетливо помнил то острое ощущение, когда его тянуло к ней, все ближе и ближе. Это чувство захлестнуло его и даже сейчас, вне сна, не покидало его. Джо никогда не влюблялся, поэтому говорить о любви было сложно, но тоска? Он хорошо знал, что значит тосковать, и, сидя на той скамейке за фортепьяно, ощущал, как это чувство до боли сжимает его сердце.

Когда он снова заснул, девушка все еще не выходила у него из головы. Он был так близко. Если бы только увидеть ее лицо.