Карен М. Макманус
Вы станете моей смертью
Господи. Тело.
Это слово повергает меня в ужас. С того момента как мы ушли из студии, я твердил себе, что это, вероятно, ошибка. Может, парень просто потерял сознание. Или спит. Или дурачится. Я хватался за эти дурацкие предположения, как за спасительную соломинку.
– Значит… если мы видели тело… – Голос мне изменяет, я никак не могу произнести имя Бони.
– Неизвестно чье, – быстро говорит Матео. Но, похоже, ему от этой фразы не легче.
Репортер смотрит прямо в камеру.
– Анонимный источник сообщил, что видел, как молодая блондинка делает некоему юноше инъекцию, после чего тот теряет сознание, – продолжает он. – Здание в данный момент пустует, а потому не оснащено камерами, так что мы просим вас звонить с любой информацией, которая может иметь отношение к делу. Судя по описанию, девушка привлекательная, примерно двадцати лет и находится, вероятно, где-то неподалеку.
Матео ставит телевизор на паузу, отчего репортер на экране замирает, а я слышу справа от себя отрывистый вздох. Когда я поворачиваюсь, Айви уже сидит прямо, прижав руку к груди, через одно плечо перекинуты собранные в хвост волосы. Она ошарашенно смотрит сначала на меня, потом на Матео, затем на скамью, на которой она лежала с того момента, как мы сюда пришли.
– Что. Тут. Происходит? – спрашивает она.
Глава 7
Айви
Сначала я никак не могу сообразить, где мы. Помню, как утром мы с Кэлом и Матео сбежали из школы. Сейчас оба смотрят на меня так, будто я отрастила вторую голову… А у меня и одна-то болит нещадно.
Потом вместе с волной тошноты возвращается память.
– О боже! – Я вскакиваю, сердце бьется где-то в горле. – Что мы?.. Почему мы?.. – Я дико озираюсь по сторонам, мой взгляд падает на стену, завешенную флуоресцентными логотипами пива. Я бы точно запомнила это место, если бы бывала тут раньше. – Где мы?
– Сядь, пока снова не отключилась. Я налью тебе воды, – говорит Матео.
Я начинаю уверять его, что со мной все нормально, но меня тут же накрывает новая волна головокружения. Я снова падаю на скамью, а Матео направляется к стойке. Бар, осознаю я, когда он приподнимает ее часть. Мы в баре. И Матео чувствует себя тут очень уверенно.
– Это «Гарретс»? – спрашиваю я.
Кэл, все это время сидевший молча, криво мне улыбается.
– Ну, голова у тебя по-прежнему варит. Это хорошо. Ты помнишь, почему отключилась?
– Я увидела шприц, – говорю я с содроганием. – И не успела…
– Держи. – Матео садится напротив и ставит на стол между нами стакан с водой. – Сначала выпей. И отдышись.
Я подчиняюсь – отчасти из-за невыносимой жажды, а отчасти потому, что мне приятно в такой момент чувствовать, что обо мне кто-то заботится. Однако покоя не дают роящиеся в голове вопросы. Смотря на траурные лица Матео и Кэла, я задаю самый важный:
– Что случилось с тем парнем?
Матео и Кэл переглядываются.
– Мы точно не знаем, – говорит Кэл. Матео забирает мой пустой стакан и еще два с соседнего стола и возвращает их в бар. – У нас не было возможности проверить. Когда ты упала в обморок, ситуация осложнилась. Сильно осложнилась.
– Сильно осложнилась? – переспрашиваю я. – В смысле?
Кэл барабанит пальцами по столу.
– Неожиданно приехала полиция с мигалками. Они вынесли дверь и помчались наверх, так что мы… Ну, ты понимаешь. – Он засовывает палец за ворот рубашки и слегка ослабляет его. – Мы решили, что у них все под контролем, и… ушли.
Я хлопаю глазами.
– Ушли, – повторяю я за ним.
– Да. – Кэл облизывает губы. Он мертвенно-бледный, отчего веснушки на носу и щеках выделяются сильнее, чем обычно. – Через заднюю дверь.
Ничего не могу с собой поделать: опять вскакиваю и начинаю мерить шагами облупленный деревянный пол.
– И вы не поговорили с полицией?
– Нет, – отвечает Кэл.
– Я правильно понимаю? Вы мне сейчас говорите, что решили сбежать с места преступления?
Кэл еще раз молча облизывает губы, и я поворачиваюсь к Матео. Он ставит локти на стойку, выглядя как заправский бармен, готовый выслушать любые мои проблемы.
– Как вы могли? – спрашиваю я обвинительным тоном.
Матео стискивает челюсти.
– Слушай, момент был очень напряженный. Приехали копы, а мы не понимали почему. Действовать надо было быстро, так что те, кто еще был в сознании, приняли именно такое решение. У нас не было возможности с тобой советоваться.
Я встречаю его напряженный взгляд – и переосмысливаю ситуацию. В средней школе, когда мы втроем бродили по «Карлтон-моллу», охранники постоянно следовали только за Матео. Однажды они даже обыскали его рюкзак. Пока охранник выкладывал его потрепанные тетрадки, карандаши, пару наушников с безнадежно запутанными проводами и толстовку, Матео стоял с каменным лицом. А тот потом вернул все обратно, даже не извинившись. Так что я понимаю – лучше поздно, чем никогда, – почему он не хотел оставаться в той студии. Тем не менее, не в силах остановиться, я продолжаю возбужденно ходить между столом и стойкой бара.
– Надо хотя бы сказать кому-то, что видели, как Бони зашел…
Тут я запинаюсь, потому что замечаю, как напрягаются плечи Матео при упоминании имени Бони. Мое возбуждение тут же испаряется, сменяясь холодным ужасом.
– Что? – спрашиваю я.
– Парень, которого мы видели… – Матео громко сглатывает. – Кто бы это ни был – он мертв.
У меня земля уходит из-под ног. Я опираюсь на стойку, чтобы не упасть.
– Это был Бони.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает Матео.
– Кроссовки, – произношу я с трудом. – Точно его.
Когда я, оцепенев от ужаса, стояла на пороге той комнаты, я еще сомневалась. Но сейчас, вспоминая, как Бони поднимался на сцену актового зала для дебатов… Помню, как заметила что-то ярко-фиолетовое на его ногах, помню, как сильно меня это задело. Где-то в глубине души я уже знала, что проиграю выборы, причем проиграю с треском… и все думала: почему он всегда такой эпатажный?
Я злилась на него вчера, злилась сегодня утром. Когда я увидела, как он заходит в то здание, мне не терпелось все ему высказать. Пока я переходила улицу, в голове созрела целая речь – и никакие записи мне были не нужны!..
Закрываю лицо руками и прижимаюсь горячим лбом к холодной стойке бара. Но как только чувствую руку Матео на своем локте, тут же поднимаю голову. Мне нельзя плакать, ведь если я сейчас расплачусь, то не смогу себя контролировать. Инстинкт удерживает слезы глубоко внутри меня, предупреждая, что мне нужно держать себя в руках.
– Айви, – говорит Матео мягко, а я дергаюсь будто от крика.
– Откуда ты знаешь?.. – спрашиваю я глухим голосом. Приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем голос вновь начинает звучать нормально. – Откуда ты знаешь, что он умер?
– Мы видели… – Матео показывает рукой мне за спину, и я оборачиваюсь. Только сейчас я замечаю телевизор в углу и с удивлением узнаю лицо на экране.
– А почему вы смотрите Дэйла Хокинса? – спрашиваю я.
Матео выныривает из-за стойки и направляется к столу, за которым сидит Кэл.
– А это Дэйл Хокинс?
– Да, – киваю я. – Мои родители его знают. Ну, и я немного. Мы сотрудничаем с одними и теми же благотворительными организациями.
Когда-то Дэйл был репортером одного из бостонских каналов, но ввиду возникших разногласий ушел на местный кабельный и начал свою собственную передачу. Папа говорит, что он слишком вольно трактует понятие «новости». Впрочем, папа может быть необъективен. Дэйл несколько раз делал нелестные репортажи, связанные с папиной работой, утверждая, что «большие шишки из корпораций подбили под себя весь местный бизнес».
– Этот лицемер излишне категоричен! – Папу бесконечно раздражает тот факт, что Дэйл Хокинс, тоже живущий в Карлтоне, снес старинный домик, чтобы отгрохать себе гигантское поместье.
Место на экране мне знакомо. Граффити за правым плечом Хокинса и зеленая дверь позади заставляют меня замереть от ужаса. Он стоит у того здания, где недавно были мы.
Матео берет пульт и целится им в телевизор.
– Сейчас перемотаю.
Через пару секунд Дэйл Хокинс оживает и с тревожным выражением лица говорит:
– Мы в тихом индустриальном районе на севере Файнейл-холла, где этим утром случилась страшная и загадочная трагедия…
Мы смотрим репортаж в тишине.
– …просим вас звонить с любой информацией, которая может иметь отношение к делу. Судя по описанию, девушка привлекательная, примерно двадцати лет и находится, вероятно, где-то неподалеку.
Тут Матео опять ставит видео на паузу.
– На этом мы закончили, пока ты была в отключке.
– Ясно, – бормочу я. – Давай дальше.
Но ничего интересного больше не показывают: Дэйл Хокинс диктует номера телефонов и замолкает, вперившись в камеру своим знаменитым раздражающе-внимательным взглядом. Несколько секунд мы все молчим, пока Матео не решается сказать очевидное.
– Ну вот, – говорит он, – блондинка.
Я перекидываю хвост через плечо, наматывая его кончик на палец. Тишина.
– Он же не имел в виду?.. Он же не мог говорить обо мне? – наконец спрашиваю я.
Оба молчат.
– И мне не за двадцать, – упорствую я, глядя то на встревоженного Кэла, то на бесстрастного Матео. Меня бесит, что выражение лица Матео невозможно прочитать: про себя он может как соглашаться с тем, что я подхожу под описание, так и размышлять о том, что «привлекательная» – понятие довольно растяжимое. В размышлениях я сильно удаляюсь от сути, и тут же подсознательно даю себе подзатыльник.
Матео пожимает плечами.
– Многие люди не умеют адекватно оценивать возраст.
– Да, но… – Слова Дэйла продолжают вертеться у меня в голове. – Даже если кто-то и видел меня на входе, нельзя было подумать, что я делаю Бони инъекцию. Я и близко к нему не подходила. – Я чувствую огромную благодарность к Матео и Кэлу за то, что они меня оттуда вытащили до приезда полиции. Какая чудовищная ирония: меня допрашивали бы о случае смерти от передозировки прямо перед церемонией награждения моей матери!
– Может, кто-то видел, как ты поднимаешься наверх, и что-то перепутал, – предполагает Матео.
– Ты считаешь… А Бони не мог сделать это сам? Ну, превысить дозу? – Кэл трет виски и смотрит на меня. – Мы как раз об этом говорили, да? Наркотики сейчас везде, даже в Карлтоне.
– Но мы не в Карлтоне, – напоминаю я. Зачем Бони ехать в Бостон в десять утра, чтобы уколоться? Он мог сделать это и поближе к дому.
Поворачиваюсь к Матео, чтобы проверить, согласен он со мной или нет, но он смотрит в пол.
– Ты заметила там что-нибудь еще?
Я мотаю головой.
– Нет.
– Может быть, слышала кого-то? – упорствует он.
Я готова снова отрицать, однако потом задумываюсь. Когда я ворвалась туда, то была на адреналине, твердо настроенная найти Бони и все ему высказать. Я понятия не имела, где он, но почему-то пошла прямо в его сторону. Как так вышло? Почему я повернула налево и поднялась на четвертый этаж?
– Может быть… Да, я что-то слышала. Я пошла наверх на какие-то звуки. Движение или шаги. – Воспоминания становятся живее. – Мне показалось, что там кто-то есть.
– Хорошо еще, что ты ни с кем не столкнулась, – угрюмо бросает Матео.
У меня по позвоночнику пробегает дрожь. Я оглядываюсь на Кэла, но он смотрит вниз, в телефон. И тут в голове проясняется, и я понимаю то, что было очевидно с самого начала.
– Подожди-ка, – говорю я так резко, что Кэл тут же поднимает голову. – Та девушка. Которая работает в той студии. Она блондинка? – Кэл бледнеет, а мне хочется влепить себе затрещину, за то, что не додумалась до этого раньше. – Ведь блондинка?
– Ее там не было, – быстро отвечает он.
– Она блондинка? – произношу я раздельно.
Лицо Кэла становится почти белым. Мы словно исследуем невиданные прежде степени бледности.
– Она… я… У меня твой телефон, – лепечет он.
Это явная попытка сменить тему разговора.
– Что?
Кэл сует руку в карман и достает последний айфон в толстом черном чехле.
– Ты обронила, когда упала в обморок, мы его подобрали. Держи.
Я осторожно беру незнакомый телефон.
– Это не мой, – говорю я, расстегивая свою сумку и доставая собственный телефон с чехлом в розово-золотую шотландскую клетку. – Мой там же, куда я его положила. Значит, этот…
– Черт! – восклицает Матео, забирая у меня телефон. – Видимо, это телефон Бони.
Кэл порывисто вздыхает.
– Или того, кто его убил.
Мы в полном молчании во все глаза смотрим на телефон.
– Это же… улика, – говорю я, запинаясь. – Мы должны его вернуть.
Матео хмурится.
– На место преступления? Каким образом?
– Отправить его почтой? Написать записку? – робко предлагаю я.
Кэл резко встает, стул под ним громко скрипит.
– Мне надо в туалет.
Матео указывает себе за спину.
– Слева от телевизора.
– Спасибо. Я быстро.
Я жду, когда дверь за Кэлом закрывается, и поворачиваюсь к Матео.
– Что с ним происходит?
– Не представляю. – Матео пожимает плечами. – Но с его девушкой определенно что-то не так. Он не желает о ней говорить. Не отвечает даже на самые простые вопросы.
Я нервничаю, я запуталась, я вымотана. Поэтому просто разглядываю ряды бутылок на полках.
– Только я из всех вас сейчас могу позволить себе выпить?
Матео смеется, демонстрируя ямочки на щеках, – они появляются, если застать его врасплох. Когда мне было тринадцать и моя влюбленность была в самом расцвете, я любой ценой старалась заставить его улыбаться.
– Айви Стерлинг-Шепард, начинаешь прикладываться к бутылке до обеда? А ты изменилась.
– У меня есть смягчающие обстоятельства, – говорю я.
Не уверена, что он воспринимает меня всерьез, да и серьезна ли я сама, но Матео идет к бару и встает за стойку.
– Что будешь?
– Maker’s Mark.
– Любишь виски? – Он улыбается. – Ты полна сюрпризов.
– Совсем чуть-чуть. – Когда нам с Дэниелом исполнилось по шестнадцать, родители начали давать нам на пробу все, что пили сами, уверенные, что запрет на алкоголь лишь подогреет наш к нему интерес. Их тактика сработала: Дэниел вообще равнодушен к алкоголю, а мне ничего не нравится, кроме мягкого пряного виски, который предпочитает мой отец.
– Не переживай. Много не налью, иначе бармен заметит.
Он не шутит. Янтарная жидкость в единственной стопке, которую он приносит, едва закрывает дно.
– Я думала, ты тоже будешь, – говорю я.
– Не стоит, – отвечает Матео.
Он явно переживает, что босс заметит. Наверное, мне лучше вернуть ему стопку, но Матео все равно ее не возьмет, мы устроим тут настоящую сцену, да и…
Виски быстро исчезает.
В груди разливается приятное тепло, наполняя меня чувством спокойствия, словно я сижу у нас в гостиной: отец работает за столом, а я, свернувшись калачиком в кресле, читаю книгу. Цела и невредима. Потом это чувство пропадает: я вспоминаю о родителях Бони, чье утро, наверное, начиналось так же, как и всегда. Скорее всего, они пошли на работу, как и все родители – спешащие, чем-то озабоченные, – даже не представляя, какую новость они узнают несколько часов спустя.
Чувствую жжение в глазах. Нельзя, напоминаю я себе. Истерики нужно оставить на потом, когда мы выберемся из этой передряги. Я несколько раз глубоко вздыхаю и спрашиваю:
– Что нам теперь делать?
– Понятия не имею, – отвечает Матео, вертя в руках телефон в черном чехле. – Ты права, надо как-то передать его полиции. Если он принадлежит Бони, возможно, в его сообщениях или звонках есть то, что объясняет, почему он пошел в то здание.
– Попробуй разблокировать. Наверняка у него самый простой пароль. Начни с 1234.
Матео пробует, набирая цифры на экране, и качает головой:
– Нет.
– Попробуй его имя, – предлагаю я.
Прежде чем Матео успевает что-то сделать, из туалета выходит Кэл. Он аккуратно закатывает рукава – типичный для него жест, когда он собирается сказать то, что никто не воспримет положительно.
– Ну что… Мне надо ненадолго отойти.
– Отойти? – произносим мы с Матео хором.
– Куда отойти? – добавляю я. – Нельзя просто взять и уйти. У нас тут, знаешь ли, ЧП.
– Ты мне не начальница, – бормочет Кэл, словно обиженный четырехлетка, в которого он превращается каждый раз, когда кто-то отговаривает его от очередной глупости.
– Ты к ней? – требую ответа я. – К блондинке, у которой был доступ к месту преступления?
– Я не говорил, что она блондинка, – защищается Кэл.
Я фыркаю.
– И не надо! Она знает Бони?
– Она… Слушайте, все очень сложно. Я объясню, но сначала мне надо поговорить с ней. – Кэл достает из кармана телефон. – Тут недалеко. Я съезжу, а потом вернусь сюда, и мы решим, что делать дальше. Станция метро «Хеймаркет» ведь где-то поблизости?
Я вскакиваю и преграждаю ему путь.
– Ты же несерьезно?!
Матео накрывает мою руку своей.
– Все нормально, Айви. Пусть идет.
– Что? – Я смотрю на него в изумлении, а Кэл, воспользовавшись моментом, проскальзывает мимо меня.
– Мы все на нервах, – говорит Матео. – Если начнем ссориться друг с другом, станет только хуже. – Он забирает мою пустую стопку и идет к бару, чтобы помыть ее. Кэл следует за ним, и только тут я замечаю дверь, ведущую от бара к небольшой лестнице. – Уверен, у Кэла есть серьезная причина уйти.
– Еще какая, – говорит Кэл, протискиваясь мимо Матео. – Вернусь не позднее чем через час. Я… постучу в дверь три раза.
Матео, протирая стопку, тяжело вздыхает.
– Просто напиши нам, Кэл.
– Принято, – рапортует он, спеша вниз по ступенькам. Мгновение спустя доносится хлопок закрывшейся двери.
Я стою, скрестив руки и чувствуя себя невыносимо беспомощной. Настолько, что нет сил что-то сказать. Матео – мой криптонит, и не только потому, что я была когда-то в него влюблена.
– Значит, мы просто будем ждать здесь? – спрашиваю я, не в силах скрыть возмущения.
Матео заканчивает протирать стопку, аккуратно сворачивает полотенце и убирает его под стойку.
– Конечно, нет, – говорит он. – Мы пойдем за ним.
Глава 8
Матео
Благодаря огненно-рыжим волосам отследить Кэла несложно. Мы с Айви догоняем его в нескольких кварталах от «Гарретс»: он идет по площади, где по выходным работает фермерский рынок. Моя мама до мозга костей городская, родилась и выросла в Бронксе и ребенком часто возила меня в деловую часть города. Обычно мы ездили вдвоем, потом у нас появилась Отем. Но иногда к нам присоединялся папа, а дважды в год – вся мамина большая семья, приезжающая нас навестить.
Моей бабушке нравилось использовать это время для вербовки. В какой-то момент она обязательно оглядывалась по сторонам и вздыхала:
– Миленько, но город, конечно, ненастоящий. Наверное, ты ужасно скучаешь, Елена.
Моя мама единственная из детей Рейесов уехала из Нью-Йорка, получив стипендию за игру в софтбол от Бостонского колледжа, и назад не оглядывалась. Когда мама была замужем, бабушка еще сдерживала поток жалоб, однако после развода, когда папа заделался музыкантом, наш телефон постоянно разрывался от ее звонков. А теперь, когда и боулинг закрыли, а маме поставили остеоартрит, бабушка названивает чуть ли не каждый день.
– Давай мы тебе поможем, – умоляет она. – Возвращайся домой.
Ответ мамы неизменен:
– Я и так дома. Здесь родились мои дети. – Она всегда так говорит – «мои дети», словно между мной и Отем нет никакой разницы. И бабушка никогда не спорит, хоть Отем и не родная нам по крови.
Втайне я считаю, что бабушка права: поддержка семьи сняла бы часть груза ответственности с наших с Отем плеч, не говоря уже о том, что тогда она точно бросила бы Лузера Гейба, но я в жизни не пойду против маминой воли. Так что каждый раз, когда бабушка, или кто-то из тетушек, или дядюшек подходят ко мне лично, я отвечаю им так же, как мама: у нас все хорошо.
– А чем помогает твой непутевый папаша? – спросила бабушка в нашем последнем разговоре.
– Алиментами, – ответил я и не соврал. Ей необязательно знать, что это чек на пятьдесят баксов. Папа продолжает утверждать, что ищет работу поблизости, чтобы перебраться в Карлтон и помогать больше. Об этом я бабушке говорить не собирался. Все равно она прекрасно знает, что все это пустой треп.
– Ох, Матео, – вздохнула она, прежде чем повесить трубку. – Ты такой же упертый, да? Ты меня в могилу сведешь.
Слава богу, она понятия не имеет, что происходит сейчас.
Айви по пути молчит, забывшись в собственных мыслях, пока оба наши телефона не начинают одновременно звонить. Ее лежит в сумочке, перекинутой через плечо, и пока она его ищет, я вынимаю свой из кармана. Меня ждет куча сообщений от Кармен и моего друга Зака.
Зак: Ты где? Прикинь, Бони Махони УМЕР.
Зак: Его закололи прямо в сердце или что-то вроде того.
Черт. Откуда все уже знают? В новостях ведь не было имени Бони? Либо вышел еще один репортаж.
Зак: Мы с Ишааном в обед делаем специальный выпуск «Карлтон говорит».
Зак: Будем жестить. Только никому.
Прошлой весной Зак с еще одним парнем из нашего класса начали рассказывать на «Ютьюбе» о школьных новостях в рамках факультатива по современным технологиям. Канал стал так популярен, что они продолжили его вести. Вообще-то, подразумевается, что они должны показывать каждый выпуск учителю, прежде чем выложить его в Интернет, а тему слухов вокруг Бони им вряд ли кто-то одобрит.
Кармен: Привет, ты как???
Кармен: Не лучший день, чтобы прогуливать школу. Бони, кстати, тоже нет, все говорят, что его убили в Бостоне (плачущий эмоджи).
Кармен: Айви тоже нет. Странное совпадение.
Я смотрю на Айви: она уставилась в свой телефон широко раскрытыми глазами.
– Так… – говорит она напряженным голосом. – Эмили пишет, что в новостях раскрыли имя Бони и в школе творится настоящий ад. Всех очень заинтересовала наводка насчет блондинки. И тот факт, что меня сегодня в школе нет. Ты представляешь? Болтают, что я… что я могла убить Бони из-за школьных выборов!
– Никто ничего такого не болтает, – возражаю я, и тут мне приходит новое сообщение.
Кармен: Ты не представляешь, что о ней говорят.
– Да ладно? – Айви кивает на мой вибрирующий телефон, подняв брови. – Ни один из твоих друзей про меня не написал?
– Нет, – вру я, убирая телефон в карман, прежде чем она успевает его выхватить. – Хватит проверять сообщения! Мы почти в метро, там все равно нет сигнала. К тому моменту как мы с Кэлом доберемся к месту встречи, все уже и думать об этом забудут. – Я и сам в это не верю, но если Айви сейчас накрутит себя, то уже вряд ли остановится.
– Я не могу! А что, если?.. А-а-а, ладно. – Она смотрит на экран телефона и вздыхает с облегчением. – Самолет родителей как раз взлетает.
– Самолет? – переспрашиваю я, когда мы подходим к станции «Хеймаркет».
– Они улетели на выходные в Сан-Франциско. На двадцатую годовщину свадьбы. Сегодня вечером в Маккензи-холле моей маме дают звание почетного жителя города, а я ее представляю. Так что всего этого просто не должно было быть! – Айви решительно убирает телефон в сумку. – У меня осталось шесть часов до того, как их самолет сядет.
В поезде мы выбираем удобную точку для наблюдения – в соседнем от Кэла вагоне, откуда его прекрасно видно через стеклянную дверь. Он стоит к нам спиной, плечи опущены. В позе этого парня столько отчаяния, что мне хочется его защитить. Когда мы дружили, Кэл всегда был открытым, дружелюбным и беспечным. Не представляю, с кем он встречается, но если он стал выглядеть так именно из-за нее, то она мне не нравится.
А может, я не так уж хорошо знал Кэла. Возможно, даже тогда все было не так просто и безоблачно.
Мы с Айви стоим, держась за поручень.
– Мне кажется, он едет в Кембридж, – говорит она, когда мы проезжаем Северный вокзал, а Кэл даже не трогается с места. На этой линии остаются только две остановки: «Парк науки» и «Лечмир» в Восточном Кембридже. – Ну что… Пора все обсудить?
– Что обсудить? – спрашиваю я осторожно, стараясь угадать, поняла ли Айви, о чем я думаю.
– Слушай, – говорит Айви тихим голосом. – Что мы скажем остальным? Насчет того, где мы сегодня были и… все такое?
И все такое. Точно. Только сейчас до меня начинает доходить, сколько всего нам придется разгребать. Мои друзья понятия не имеют, где я, и скоро придется им все объяснить. Мне может позвонить Отем – что сказать ей? Мы с ней ничего друг от друга не скрываем, даже когда она промышляет тем, о чем я знать не желаю. Что в последнее время происходит все чаще.
От всего этого у меня начинает болеть голова.
– Давай решать проблемы по мере их поступления, ладно? Сначала поймем, что происходит с Кэлом, а с остальным разберемся потом. – Честно говоря, я сам не уверен, насколько меня волнуют интриги Кэла, но эту проблему решить можно. С Бони ситуация совсем иная.
– Но если?..
– Я сказал потом, Айви, – повторяю я, повысив голос. Мы уже не в восьмом классе, когда я послушно делал все, что она пожелает.
– Хорошо, хорошо, – бормочет она, отстраняясь, когда несколько пассажиров лениво на нас оглядываются.
Поезд выезжает из подземки на станцию «Парк науки», и прямо перед моим окном возникает Музей науки. Это одно из излюбленных мест для экскурсий в нашей школе, так что я был тут раз десять. Последний раз в седьмом классе: мы с Айви и Кэлом приезжали на выставку, где на одной из экспозиций по картинкам проверяли психологическую реакцию на разных животных. Если у тебя расширялись зрачки или усиливалось сердцебиение, это значило, что ты боишься животного с картинки.
Мы с Айви боялись животных, которых боятся все, – шипящих змей, рычащих крокодилов, а Кэл испугался, только когда посмотрел на сидящего в цветах кролика. Айви долго смеялась.
– Тебя пугают зайки, – дразнила она его.
– Еще чего! – возмущался Кэл. – Это с тестом что-то не то!
– А на нас сработало, – сказал я, пока Айви задыхалась от хохота.
Затем она посмотрела на него серьезно.
– Хорошо, что человечество пережило период охоты и собирательства. Ты, Кэл, в дикой природе и дня бы не выжил. Ты не того боишься. – В этом вся Айви: сначала кажется, что она несет чушь, но ее выводы оказываются настолько глубокомысленными, что ты продолжаешь думать над ними даже годы спустя.
Кэл не сходит и на этой остановке, а вскоре по громкой связи объявляют:
– «Лечмир», конечная станция.
Двери открываются, и нас вместе с потоком пассажиров выносит на платформу. Кэл движется вместе с толпой через турникеты на улицу и ждет на перекрестке, пока загорится зеленый. В этот момент нам с Айви негде спрятаться: стоит Кэлу обернуться – и мы попались. Но он не оборачивается. Ни на перекрестке, ни дальше по улице – ни разу, пока мы следуем за ним до небольшого здания из синего кирпича с вывеской «Кафе на Лемшир-стрит».
– Приехали, – бормочет Айви, когда Кэл заходит внутрь.
Я тут никогда раньше не был, однако для шпиона место весьма удачное. Помещение большое, в индустриальном стиле: из потолка торчат трубы, на стенах абстрактная мазня. Тихо играет какая-то меланхоличная музыка, сливающаяся с гулом посетителей. Кэл осматривается и идет к столику в углу. За ним сидит блондинка в бейсболке, она машет ему рукой.
– Так и знала, что она блондинка, – говорит Айви сквозь зубы. – Как чувствовала! – Потом раздражение на ее лице сменяется удивлением. – Стой. Это же?..
Девушка поднимает голову: теперь я могу хорошо разглядеть ее лицо. И меня ошарашивает пара очевидных фактов. Во-первых, мы ее знаем. А во-вторых, слово «девушка» не совсем подходит к ее возрастной категории.
– Ага, – говорю я.
– Зачем ему эта встреча? – спрашивает Айви озадаченно. – Школьные вопросы? А может, она знает его таинственную девушку? Или… – Тут Кэл берет блондинку за руки, они переплетают пальцы, а у Айви от удивления отвисает челюсть. Он целует ее руки, а она поспешно их убирает, но выражение ее лица скорее говорит не «Ты что творишь?», а скорее «Не здесь».
Какого. Черта.
Я падаю за пустой столик, Айви садится рядом.
– Кэл и правда держит за руку нашу учительницу по искусству? – недоумевая спрашивает она.
Да, правда. Нашу молодую и привлекательную учительницу по искусству. Мисс Джемисон пришла работать в школу два года назад, сразу после колледжа, и тут же всех сразила наповал. Большая часть наших учителей – люди средних лет или совсем стариканы. Единственная учительница, которую считали хоть сколько-то привлекательной до появления мисс Джемисон, была мисс Мехия. Она преподает испанский, ей за тридцать, и выглядела она как чья-то мама из телевизионного шоу. Неплохо, но только ради нее на уроки никто не ходил.
Мисс Джемисон совсем другое дело. Ее предмет никогда не был так популярен.
Я с ней ни разу не общался. И только однажды оказался довольно близко – в августе прошлого года, когда в перерывах между своими концертами в город приехал отец и собрался купить мне все к школе. Я решил ему не отказывать, а сохранить чек и потом все вернуть. Мы слонялись по «Таргету» – папа искал лава-лампу, будто я собирался ехать в колледж и мне надо было обставить комнату в общежитии, – когда мимо прошла мисс Джемисон. Она смотрела в телефон и нас не заметила, зато папа-то ее из виду не упустил.
– Мне срочно нужны полотенца, – сказал он, глядя, как она идет мимо стеллажей.
– Нет, – оборвал его я. Так и происходят шестьдесят процентов наших бесед: я пытаюсь предотвратить очередную неприятность. Когда мне стукнуло пятнадцать и я его перерос, стало только хуже: отец начал считать меня своим штурманом.
– Почему нет? – спросил он, уже направляя нашу тележку в ее сторону.
– Она учительница в моей школе, – зашипел я ему в ответ. – Отем ходит к ней на уроки.
Мисс Джемисон шла по главному проходу нам навстречу. Она вежливо улыбнулась отцу, мельком взглянула на меня, словно пытаясь припомнить, где меня видела, и прошла мимо.
Я думал, пронесло, как вдруг отец громко выдал:
– Когда я учился в школе, у нас таких учительниц не было.
Мисс Джемисон одарила нас долгим изучающим взглядом и наконец исчезла из виду. Даже сейчас я не знаю, разозлилась она тогда или посмеялась над нами. Я, честно сказать, был в ужасе и с тех пор избегал уроков мисс Джемисон как чумы.
Впрочем, я скорее исключение. Половина парней школы ходили к ней в надежде подружиться, а некоторые из них – в основном спортсмены – хвастались, что зашли и дальше. Но таких парней обычно никто серьезно не воспринимает. Тем более прошлой зимой мисс Джемисон обручилась с тренером нашей школы по лакроссу, Кендаллом, которого можно смело назвать золотистым ретривером среди людей: веселый, открытый и обаятельный. Мне эта парочка всегда казалась очень счастливой.
Но вот же, погодите, прямо передо мной Кэл – почему именно он?! – наклоняется к ней и вот-вот ее поцелует.
– Кошмар… – шипит Айви.
– Ну… Почему она вообще здесь? Разве она не должна быть в школе?
– По вторникам нет уроков по искусству. Сокращение бюджета, помнишь?
Я с трудом подавляю желание закатить глаза. Айви считает, что все всегда обращают внимание на такие мелочи.
– А ты к ней на уроки ходишь?
Айви качает головой.
– Я с девятого класса не беру факультативов. Совсем нет времени, все пытаюсь угнаться за… – Она запинается и успевает поправиться: – За школьной программой. – Не сомневаюсь, что она хотела сказать «за Дэниелом». Он с блеском сдал какие-то мудреные экзамены для одаренных, когда мы с Айви еще дружили. После этого она и взялась за учебу по полной. Будто пыталась уравняться с ним в какой-то придуманной ею игре. – А ты?
