Камилла Лэкберг
Запах соли, крики птиц

Полная версия

Посвящается Вилле и Мейе

Camilla Läckberg

OLYCKSFÅGELN

Copyright © Camilla Läckberg, 2006

Published by arrangement with Nordin Agency & OKNO Literary Agency, Sweden

© Савицкая А.В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Лучше всего он помнил ее духи. Те, что она хранила в ванной комнате. Сверкающий лиловый пузырек со сладковатым тяжелым ароматом. Повзрослев, он долго искал этот аромат в парфюмерных магазинах, пока точно не установил, что это были за духи. И посмеялся, увидев название: «Poison» – «Яд».

Обычно она брызгала духами на запястья, потом обтирала запястья о шею, а если надевала юбку, то и о щиколотки.

Ей это казалось очень красивым – ее нежные, тонкие запястья грациозно терлись друг о друга, аромат распространялся по комнате, а он с нетерпением ждал того мгновения, когда волна запаха приблизится вплотную, она склонится и поцелует его. Всегда в губы. Всегда таким легким касанием, что он иногда сомневался, был ли поцелуй в действительности или просто ему приснился.

– Позаботься о сестре, – всегда говорила она, прежде чем выйти или, скорее, выпорхнуть за дверь.

Позже он никак не мог припомнить, отвечал он ей или просто кивал.

* * *

Весеннее солнце светило в окна здания полиции городка Танумсхеде, нещадным образом обнажая грязь на стеклах. Их, словно пленкой, покрывала оставшаяся с зимы серость, и Патрику казалось, что такая же пленка покрывает и его самого. Зима выдалась непростой. Жить с ребенком оказалось гораздо веселее, но и гораздо труднее, чем он себе представлял. Хотя с Майей и стало теперь намного легче, чем поначалу, но Эрике по-прежнему не нравилась роль неработающей мамы. Сознание этого мучило Патрика каждую секунду и минуту, которые он проводил на службе. К тому же дополнительным бременем им на плечи легло случившееся с Анной.

Его мрачные мысли прервал стук в дверь.

– Патрик? Поступил сигнал о ДТП. На дороге в сторону Саннэса разбилась машина.

– О’кей, – откликнулся Патрик, вставая. – Послушай-ка, разве не сегодня должна прийти преемница Эрнста?

– Да. – Анника кивнула. – Но еще даже нет восьми часов.

– Тогда возьму Мартина, а то я собирался немного повозить ее с собой, пока не пообвыкнет.

– Да, вообще-то мне жаль бедняжку, – заметила Анника.

– Из-за того, что ей предстоит ездить со мной? – спросил Патрик, в шутку бросив на нее свирепый взгляд.

– Разумеется. Я ведь знаю, как ты водишь машину… Нет, если серьезно, то с Мельбергом ей придется нелегко.

– Прочитав ее резюме, я полагаю, что если кто и сможет с ним справиться, так это Ханна Крусе. Судя по ее послужному списку и отзывам, она, похоже, девушка крутая.

– Настораживает только то, что она при всем этом стремится в Танумсхеде…

– Да, может, ты и права, – сказал Патрик, натягивая куртку. – Придется мне, пожалуй, поинтересоваться у нее, почему она опускается до работы в тупиковом для карьеры месте, да еще с такими дилетантами, как мы…

Он подмигнул Аннике, легонько хлопнувшей его по плечу.

– Ну, ты же знаешь, что я имела в виду не это.

– Знаю, просто хотел тебя подразнить… Кстати, имеется еще какая-нибудь информация с места происшествия? Пострадавшие? Погибшие?

– По словам сообщившего об аварии, похоже, что в машине только один человек. И он мертв.

– Черт подери! Я заберу Мартина, мы съездим туда и посмотрим. Думаю, скоро вернемся. Можешь пока устроить для Ханны экскурсию по новому рабочему месту.

В тот же миг от входных дверей донесся женский голос: «Есть тут кто-нибудь?»

– Вероятно, это она, – сказала Анника и бросилась к дверям.

Патрик, которого очень занимала новая коллега, отправился следом. Увидев стоявшую в комнате дежурного женщину, он был поражен. Патрик толком не знал, чего, собственно, ожидал, но возможно, что она будет… немного покрупнее. И не столь красива… и не такой яркой блондинкой. Она протянула руку – сперва Патрику, затем Аннике – и сказала:

– Здравствуйте, я – Ханна Крусе и сегодня должна приступить здесь к работе.

Ее голос больше отвечал его ожиданиям – довольно глубокий и решительный. К тому же и рукопожатие свидетельствовало о многочасовых тренировках в спортзале – Патрик все больше корректировал первое впечатление.

– Патрик Хедстрём. А это Анника Янссон, главная опора нашего отделения…

Ханна улыбнулась.

– Аванпост женщин в чисто мужском коллективе, насколько я поняла. По крайней мере, до настоящего момента.

– Да, должна признаться, что меня радует прибавление еще одного противовеса царящему в этих стенах тестостерону, – засмеялась Анника.

– Девушки, вы сможете познакомиться поближе потом, – прервал их болтовню Патрик. – Ханна, нам только что сообщили о ДТП с участием одной машины, да еще со смертельным исходом. Если ты не против, можешь прямо сейчас поехать туда вместе со мной. Начать первый рабочий день с места в карьер.

– Я готова, – ответила Ханна. – Можно мне только где-нибудь поставить сумку?

– Я отнесу ее в твой кабинет, – предложила Анника. – А подробно осмотреть наше здание ты сможешь, когда вы вернетесь.

– Спасибо, – сказала Ханна и поспешила вслед за Патриком, который уже выходил на улицу.

– Ну как самочувствие? – спросил Патрик, когда они уселись в полицейскую машину и выехали по направлению к Саннэсу.

– Спасибо, нормально, но начинать на новой работе всегда немного волнительно.

– Судя по твоему резюме, ты уже успела сменить ряд мест, – заметил Патрик.

– Да, мне хотелось набраться как можно больше опыта, – кивнула Ханна, с любопытством глядя в окно. – Разные части Швеции, разный масштаб служебной деятельности и тому подобное. Все это расширяет опыт полицейского.

– А зачем? – продолжил расспрашивать Патрик. – В чем, так сказать, конечная цель?

Ханна снова улыбнулась: улыбка у нее была дружелюбной, но вместе с тем невероятно решительной.

– Разумеется, должность начальника в каком-нибудь крупном полицейском округе. Поэтому я хожу на всевозможные курсы, как могу, расширяю опыт и работаю изо всех сил.

– Звучит как рецепт успеха, – улыбнулся в ответ Патрик, однако от выплеснутой на него невероятной массы амбиций ему стало немного не по себе. Он к такому не привык.

– Надеюсь, – отозвалась Ханна, продолжая разглядывать проплывавший за окном пейзаж. – А ты, как давно ты работаешь в Танумсхеде?

К своей досаде, Патрик услышал, что в его ответе прозвучали нотки стыда.

– Э… вообще-то с окончания полицейской школы.

– Ой, я бы так не могла! Иными словами, тебе здесь, вероятно, нравится? Это предвещает мне тут приятную службу… – Она засмеялась и перевела взгляд на него.

– Да, это можно трактовать и так. Но многое – дело привычки и удобства. Я здесь вырос и знаю эти места как свои пять пальцев. Хотя вообще-то я в Танумсхеде больше не живу. Теперь мое местожительство Фьельбака^[1].

– Да, правильно, я слышала, что ты женат на Эрике Фальк! Обожаю ее книги! Те, в которых рассказывается об убийствах; биографий, должна признаться, я не читала…

– В этом нет ничего постыдного. Если судить по цифрам продаж, половина Швеции читала ее последнюю книгу, но подавляющее большинство даже не знает о том, что Эрика выпустила пять биографий шведских писательниц. Лучшая из них посвящена Карин Бойе, и, кажется, ее издали аж в двух тысячах экземпляров… Кстати, мы еще не женаты. Но скоро будем. Мы собираемся пожениться на Троицу!

– О, поздравляю! Свадьба на Троицу – это замечательно!

– Да, мы надеемся… Хотя, по правде говоря, я предпочел бы на это время улизнуть в Лас-Вегас, чтобы избежать всей этой шумихи. Никак не думал, что женитьба является столь глобальным делом.

Ханна от души рассмеялась.

– Да, могу себе представить…

– Но я видел в бумагах, что ты тоже замужем. У вас разве не было грандиозной свадьбы в церкви?

На лицо Ханны набежала тень. Она поспешно отвела взгляд и пробормотала так тихо, что он едва расслышал:

– Мы обошлись гражданской регистрацией брака. Но эту историю мы обсудим как-нибудь в другой раз. Похоже, приехали.

Прямо перед ними в канаве лежала разбитая машина, и двое пожарных как раз разрезали крышу, пытаясь проникнуть внутрь. Они явно не торопились. Взглянув на переднее сиденье, Патрик понял почему.

* * *

Вовсе не случайно собрание проводилось не в здании местной администрации, а у него дома. После нескольких месяцев интенсивных ремонтных работ дом, который он любил называть жемчужиной, наконец оказался готов для демонстрации восхищенным посетителям. Это был один из самых старых и больших домов в Греббестаде, и потребовалось немало усилий для того, чтобы уговорить прежних владельцев выставить его на продажу. Они стенали по поводу «семейного наследия» и «передачи детям и внукам», но, по мере того как он поднимал цену, стенания стали переходить в ворчание, а затем в оживленное бормотание. Эти идиоты даже не поняли, что он предложил им значительно меньше, чем готов был заплатить. Вероятно, они никогда не делали ни шага за пределы окрестностей и ничего не знали об истинной стоимости вещей – как это знает только человек, поживший в Стокгольме и привыкший к условиям рынка недвижимости. Заключив сделку, он, не моргнув глазом, выложил еще два миллиона на ремонт дома и теперь с гордостью представил конечный результат глазам остальных членов местной администрации.

– А эту лестницу мы выписали из Англии. Ее декоративные детали замечательно отражают эпоху. Ну, обошлась она, разумеется, недешево – в год делают только пять подобных лестниц, – но за качество всегда приходится платить. Мы тесно сотрудничали с музеем Бухуслена^[2], чтобы сохранить дух здания. Мы с Вивекой придаем особое значение деликатной реставрации дома, не нарушающей его атмосферу, – особо подчеркнул он. – Кстати, у нас имеется несколько экземпляров прошлого номера журнала «Резиденция», где задокументированы результаты нашей реставрации, и фотограф, между прочим, сказал, что ему еще не доводилось видеть ремонта, выполненного с таким вкусом. Пожалуйста, когда будете уходить, возьмите по журналу, и дома сможете его спокойно полистать. Да, мне, вероятно, следует пояснить, что в «Резиденции» публикуются материалы только об эксклюзивных явлениях, а не как в «Красивых домах», где может продемонстрировать свое жилище любой простолюдин. – Он усмехнулся, показывая, сколь абсурдна сама мысль, что их с женой дом можно обнаружить в подобном издании. – Ну, давайте присядем и перейдем к делу!

Эрлинг В. Ларсон показал на большой столовый гарнитур, где все уже было готово для подачи кофе. Пока он демонстрировал дом, его жена незаметно накрыла на стол и теперь молча стояла, ожидая, пока присутствующие рассядутся. Эрлинг наградил ее благодарным кивком. Его маленькая Вивека – истинное сокровище: прекрасная хозяйка и знает свое место. Возможно, чуть молчалива и не слишком владеет искусством ведения беседы, но, как он обычно говорил, женщина, умеющая молчать, лучше той, что болтает, когда надо и не надо.

Все уселись за стол, и Вивека пошла по кругу, наливая кофе в хрупкие беленькие чашечки.

– Ну-с, какие у вас имеются соображения по поводу исторического события, на пороге которого мы стоим?

– Моя позиция тебе известна, – ответил Уно Брурссон, опуская в кофейную чашку четыре кусочка сахара.

Эрлинг посмотрел на него с отвращением: он не понимал мужчин, пренебрегающих своей фигурой и здоровьем. Сам он каждое утро совершал десятикилометровую пробежку и даже втихаря сделал себе несколько подтяжек. О последнем обстоятельстве знала только Вивека.

– Да, это уж точно, – сказал Эрлинг чуть резче, чем намеревался. – Но ты ведь получил возможность высказаться, а раз уж мы достигли коллективного решения, то я, во всяком случае, считаю, что нам разумнее всего объединиться и извлечь из этого дела максимальную пользу. Продолжать дебаты не имеет смысла. Телевизионщики заезжают сегодня, и мою точку зрения вы знаете: лично я полагаю, что для нашего края ничего лучше и быть не может. Только посмотрите, какого подъема достигли те регионы, где они снимали прошлые сезоны. Омоль привлек к себе довольно много внимания благодаря фильму Мудиссона^[3], но оно не идет ни в какое сравнение с той популярностью, которую потом принесло региону реалити-шоу. Шоу «Покажи мне Тёребуду» ведь обеспечило этому местечку широчайшую известность. Представьте себе, что большая часть Швеции усядется смотреть «Покажи мне Танум»!^[4] Нам предоставляется уникальная возможность показать наш провинциальный городок с самой лучшей стороны!

– С лучшей стороны, – фыркнул Уно. – Пьянство, секс и тупоумные девки из реалити-шоу. Неужели мы хотим показать Танумсхеде именно так?

– Ну, мне, во всяком случае, кажется, что это будет страшно увлекательно! – чуть слишком пронзительно, с восторгом воскликнула Гунилла Челлин, сверкнув глазами в сторону Эрлинга. Он ей очень нравился. Пожалуй, даже можно было сказать, что она в него влюблена, хотя сама она в этом ни за что бы не призналась. Эрлинг, однако, это сознавал и использовал данное обстоятельство для привлечения ее голоса, когда хотел протолкнуть какое-нибудь решение.

– Вот, послушайте Гуниллу! Именно в таком ключе нам всем и следует рассматривать предстоящий проект! Мы решаемся на увлекательное приключение и должны с благодарностью воспользоваться выпавшим случаем! – Эрлинг придал голосу максимум энтузиазма.

Такой тон очень помогал ему в те годы, когда он руководил крупной страховой компанией – благодаря этому и персонал, и правление всегда слушали его с большим интересом. Думая о годах, проведенных в гуще событий, Эрлинг всегда испытывал ностальгию. Но, слава богу, он вовремя унес ноги – забрал честно заработанные деньги и распрощался, прежде чем орава журналистов, почуяв запах крови, стала гоняться за его несчастными коллегами, как за добычей, которую следовало повалить наземь и разодрать на куски. Эрлинг очень страдал из-за решения после инфаркта уйти на досрочную пенсию, но оно оказалось лучшим из когда-либо принятых им.

– Ну-ка, попробуйте, пожалуйста, эти вкусные булочки. Они из кондитерской Эльга. – Он показал рукой на блюдо, наполненное венскими булочками и другими, с корицей.

Все послушно протянули руки и взяли по одной. Сам он воздержался. Инфаркт, случившийся несмотря на все его заботы о здоровье, только подкрепил стремление тщательно следить за питанием и моционом.

– Как мы поступим с возможным ущербом? Я слышал, что в Тёребуде за время съемок много всего перепортили. Телевизионная компания будет нести за это ответственность?

Эрлинг поспешно фыркнул в сторону, откуда прозвучал вопрос. Молодой руководитель экономического отдела вечно занимается подсчетом мелочей, вместо того чтобы видеть масштабную картину – the big picture, как обычно говорил Эрлинг. Да и, черт возьми, что он может понимать в экономике? Ему не больше тридцати и за всю жизнь едва ли доводилось иметь дело с такими суммами, по которым Эрлинг порой принимал решения за один-единственный день в удачные для компании годы. Нет, мелких биржевых клерков он недолюбливал.

– Этим нам сейчас заниматься незачем, – веско сказал он конкретному клерку, Эрику Булину. – На фоне увеличения туристского потока, которое нас ожидает, волноваться из-за нескольких разбитых окон явно не стоит. Кроме того, я надеюсь, что полиция приложит максимум усилий к тому, чтобы отрабатывать свою зарплату и держать ситуацию под контролем.

По несколько секунд Эрлинг остановил взгляд на каждом. Такой прием он раньше находил очень удачным, и сейчас тоже сработало: все опустили глаза и запрятали любые возражения поглубже, где им самое место. У них ведь имелась возможность протестовать раньше, а теперь решение принято, в истинно демократическом духе, и сегодня в Танумсхеде прибудут автобусы с телевизионщиками и участниками шоу.

– Наверное, все будет хорошо, – произнес Йорн Шустер. Он по-прежнему не мог прийти в себя от потрясения, что Эрлинг занял пост главы администрации, почти пятнадцать лет принадлежавший ему.

Эрлинг, в свою очередь, не понимал, зачем Йорн предпочел остаться в руководстве города. Сам он, потерпев такое позорное поражение при голосовании, убрался бы, поджав хвост. Но раз Йорну захотелось остаться после подобного унижения, ради бога. Присутствие старого лиса приносило определенные плюсы, хоть он теперь уже и сделался усталым и, образно говоря, беззубым. У него имелись преданные сторонники, которые вели себя тихо, видя, что Йорн по-прежнему играет в руководстве активную роль.

– Ну, тогда полный вперед. В час я лично поприветствую съемочную группу и, разумеется, приглашаю всех принять в этом участие. А так, встретимся на рядовом заседании в четверг. – Он встал, давая понять, что пора расходиться.

Уно, уходя, еще продолжал бурчать, но Эрлинг все равно считал, что ему замечательно удалось сплотить ряды. Он ощущал запах успеха.

Удовлетворенный, он вышел на веранду и закурил победную сигару. В столовой Вивека молча убирала посуду.

* * *

– Да-да-да-да. – Майя сидела в детском стульчике и лепетала, ловко уворачиваясь от ложки, которую Эрика пыталась засунуть ей в рот.

После нескольких попыток Эрике наконец удалось попасть ложкой с кашей в цель, но радость оказалась недолгой, поскольку Майя тут как раз решила продемонстрировать, что может рычать, как автомобиль. «Бррр» прозвучало с таким вдохновением, что каша равномерным слоем распространилась по лицу Эрики.

– Проклятая девчонка, – устало сказала та и сразу пожалела, что выбрала эти слова.

– Бррр, – весело повторила Майя, благополучно переместив остатки каши изо рта на стол.

– Клятая дечонка, – повторил Адриан, после чего старшая сестра Эмма сердито одернула его.

– Адриан, ругаться нельзя!

– Но Ика ведь лугалась.

– Ругаться все равно нельзя, ведь правда, тетя Эрика, ругаться же нельзя? – Эмма решительно уперла руки в боки и требовательно посмотрела на Эрику.

– Да, конечно нельзя. Я поступила очень глупо, Адриан.

Удовлетворившись таким ответом, Эмма продолжила есть простоквашу. Эрика посмотрела на нее ласково, но с беспокойством. Девочке пришлось слишком быстро повзрослеть. Иногда она вела себя по отношению к Адриану скорее как мама, а не как старшая сестра. Анна, похоже, не замечала этого, но Эрика видела слишком хорошо. Она по себе знала, каково это – взвалить на себя такую роль в столь юном возрасте.

И теперь она вновь оказалась в этой роли – матери собственной сестры. А одновременно мамой Майи и своего рода дополнительной мамой племянников Эммы и Адриана, в ожидании, пока Анна снова придет в себя. Очищая стол, Эрика бросила взгляд в сторону второго этажа, но там было тихо. Ее сестра редко просыпалась раньше одиннадцати, и Эрика ее не будила – так ей казалось проще.

– Я не хочу сегодня идти в садик, – заявил Адриан, и лицо его приняло такое выражение, которое со всей очевидностью говорило: «и попробуй только меня заставить, посмотрим, что у тебя получится».

– Ты все равно должен идти в садик, Адриан, – сказала Эмма, вновь уперев руки в боки.

Эрика прервала готовую разгореться ссору и, пытаясь по возможности отчистить восьмимесячную дочку, сказала:

– Эмма, иди надевай верхнюю одежду. Адриан, сегодня на такую дискуссию у меня нет сил. Ты пойдешь в садик вместе с Эммой, и обсуждению этот вопрос не подлежит.

Мальчик открыл рот, чтобы запротестовать, но что-то в лице тети подсказало ему, что именно в это утро лучше подчиниться, и он с несвойственной ему покорностью двинулся в прихожую.

– Давай-ка обувайся. – Эрика поставила перед Адрианом кроссовки, но тот решительно замотал головой.

– Я не умею, помоги мне.

– Конечно, умеешь, ведь в садике ты обуваешься сам.

– Нет, не умею. Я маленький, – добавил он для верности.

Эрика вздохнула, опустила Майю на пол, и та поползла прочь еще прежде, чем ее руки и колени коснулись пола. Она начала ползать очень рано и теперь достигла в этом отношении вершин мастерства.

– Майя, малышка, остановись, – попросила Эрика, пытаясь натянуть на Адриана кроссовки.

Девочка, однако, предпочла проигнорировать упорные мольбы и радостно пустилась на поиски неизведанных мест. Эрика почувствовала, как на спине и под мышками выступил пот.

– Я могу принести Майю, – услужливо предложила Эмма и, не дождавшись ответа, восприняла это как поощрение.

Вернулась она, слегка пыхтя и неся малышку, которая извивалась у нее в руках, подобно строптивому котенку. Эрика увидела, что лицо дочки стало приобретать красноватый оттенок, обычно сигнализирующий о том, что она намеревается разразиться страшным воплем, и поспешила взять ее. Потом выгнала детей на улицу, к машине. Черт, как она ненавидит эти утренние сборы!

– Быстро в машину, у нас мало времени. Мы опять опоздаем, а вы знаете, что фрёкен Эва этого не любит.

– Не любит, – подтвердила Эмма, озабоченно покачав головой.

– Да, действительно не любит, – сказала Эрика, пристегивая Майю ремнями к детскому сиденью.

– Я хочу сидеть впереди, – заявил Адриан, сердито скрестив руки на груди и приготовившись к битве. Но тут терпению Эрики пришел конец.

– Садись на свой стульчик! – прорычала она и испытала некоторое удовлетворение, увидев, как малыш буквально вспорхнул на положенное место.

Эмма уселась на откинутую посередине заднего сиденья спинку и сама пристегнула ремень. Эрика принялась чуть резкими движениями пристегивать Адриана, но приостановилась, вдруг почувствовав, что ее щеки коснулась детская ручка.

– Я лю-ю-юблю тебя, Ика, – сказал Адриан, изо всех сил стараясь принять такой ласковый вид, как умел только он один. Это была явная попытка подлизнуться, но она каждый раз срабатывала.

Эрика почувствовала, что у нее разрывается сердце, наклонилась и крепко поцеловала мальчика.

Перед тем как тронуться с места, она бросила беспокойный взгляд на окно спальни Анны. Штора была по-прежнему опущена.

* * *

Йонна прислонилась лбом к прохладному окну автобуса и стала смотреть на мелькавший за ним пейзаж. Ее переполняло безразличие – как всегда. Она оттянула рукава свитера так, что они полностью скрыли кончики пальцев: с годами это стало навязчивой привычкой. Что она вообще тут делает? Как она во все это влипла? Почему за ее повседневной жизнью наблюдают с таким восхищением? Понять это Йонна не могла. Издерганная, чудаковатая, одинокая, дура-резальщица. Впрочем, возможно, именно поэтому за то, чтобы она оставалась в «Доме», и голосуют неделю за неделей. Ведь таких девчонок, как она, полным-полно по всей стране. Девчонок, с жадностью узнающих себя в ней, когда она постоянно вступает в противоборство с остальными участницами или сидит, рыдая, в ванной и кромсает себе руки бритвой; она излучает такое бессилие и отчаяние, что остальные обитатели «Дома» шарахаются от нее как от бешеной. Возможно, поэтому.

– Господи, как увлекательно! Представить только, что нам реально выпал шанс! – В голосе Барби Йонна слышала напряженное ожидание, но попросту ее игнорировала.

Само имя соседки вызывало у нее тошноту, однако газеты его обожали, и оно постоянно присутствовало на рекламных анонсах. По-настоящему девушку звали Лиллемур Перссон – до этого докопалось одно из вечерних изданий. Там также разыскали ее старые фотографии тех времен, когда она была еще тоненькой темноволосой девчушкой в слишком больших очках, не имевшей ничего общего с теперешней, накачанной силиконом белокурой красоткой. В «Дом» принесли экземпляр той газеты; увидев их, Йонна от души посмеялась, но Барби расплакалась, а потом сожгла газету.

– Посмотри, как много народу! – Барби возбужденно показала на толпу на том месте, куда, похоже, направлялся автобус. – Йонна, ты понимаешь, ведь они собрались ради нас, ты понимаешь? – Она просто не могла усидеть на месте, и Йонна бросила на нее презрительный взгляд. Потом надела наушники плеера и закрыла глаза.

* * *

Патрик медленно обошел вокруг машины. Она съехала с крутого откоса и под конец уткнулась в дерево. Передняя часть основательно смята, но в остальном машина не пострадала. Скорость явно была небольшой.

– Водителя, похоже, ударило о руль. Полагаю, это и стало причиной смерти, – заключила Ханна, сидя на корточках с водительской стороны.

– Давай предоставим это патологоанатому, – откликнулся Патрик и почувствовал, что реплика прозвучала чуть резче, чем хотелось. – Я просто имею в виду…

– Все нормально, – сказала Ханна, махнув рукой. – Это был глупый комментарий. Впредь ограничусь наблюдением, не делая выводов… пока, – добавила она.

Патрик еще раз обошел вокруг машины и уселся на корточки рядом с Ханной. Дверца с водительской стороны была распахнута, а угодивший в аварию человек так и сидел, пристегнутый ремнем, уронив голову на руль. Текшая по его лицу кровь кое-где закапала пол.

Вдруг они услышали, как один из сотрудников технической службы щелкает позади них фотоаппаратом, чтобы задокументировать место аварии.

– Мы мешаем? – спросил Патрик, оборачиваясь.

– Нет, мы уже засняли почти все, что надо. Теперь хотим распрямить жертву и сделать пару снимков. Можно? Вы уже все осмотрели?

– Как тебе кажется, Ханна? – спросил Патрик, стараясь подключить коллегу к работе. Новеньким всегда непросто, и ему хотелось облегчить ей задачу.

– Думаю, да.

Они с Патриком поднялись и отошли в сторону, пропуская техника вперед. Тот осторожно взял жертву за плечи и прислонил голову к подголовнику. Только тут они увидели, что перед ними женщина. Из-за коротких волос и нейтральной одежды они поначалу приняли ее за мужчину, но лицо не оставляло сомнений – в аварию попала женщина лет сорока.

– Это Марит, – сказал Патрик.

– Марит? – переспросила Ханна.

– Она держит маленький магазинчик на Афферсвеген. Торгует чаем, кофе, шоколадом и тому подобным.

– А семья у нее есть? – спросила Ханна немного странным голосом, и Патрик поспешно взглянул на нее, но ничего необычного не заметил и решил, что ему почудилось.

– Честно говоря, не знаю. Нам придется это выяснить.

Техник закончил съемку и отошел. Патрик шагнул вперед, и Ханна последовала за ним.

– Осторожно, ничего не трогай, – механически предупредил Патрик и продолжил, прежде чем коллега успела ответить: – Прости, я все время забываю, что ты новичок только у нас, а не в полиции. Тебе придется проявить ко мне некоторую снисходительность, – сказал он извиняющимся тоном.

– Излишней деликатности не требуется, – засмеялась новая сотрудница. – Я не настолько ранима.

Патрик тоже с облегчением рассмеялся. Он даже не представлял себе, насколько привык работать с людьми, которых хорошо знает и понимает все их действия. Вероятно, новая кровь пойдет на пользу. Кроме того, сам факт замены Эрнста кем-то другим – уже выигрыш. То, что того выгнали после, мягко говоря, самоуправства осенью, представлялось… да, просто чудом!

– Ну, что ты видишь? – спросил Патрик, склоняясь к лицу Марит.

– Я не столько вижу, сколько чувствую. – Ханна пару раз повела носом. – Откровенно воняет спиртным. Она явно была в стельку пьяна, когда съехала с дороги.

– Да, дело, безусловно, обстоит именно так, – сказал Патрик с некоторым сомнением в голосе.

Озабоченно наморщив лоб, он заглянул в машину, но ничего необычного не заметил. Пакетик от конфет на полу, пластиковая бутылка из-под кока-колы, страничка, вырванная из какой-то книги, и еще – в дальнем углу, с пассажирской стороны, на полу бутылка из-под водки.

– Кажется, ничего сложного. Просто разбился пьяный водитель. – Ханна отступила на несколько шагов и, похоже, начала готовиться к отъезду. «Скорая помощь» уже стояла наготове, чтобы увезти труп, и делать им тут вроде больше было нечего.

Патрик еще ближе склонился к лицу жертвы и внимательно изучил полученные повреждения. Что-то не сходилось.

– Можно, я сотру с лица кровь? – спросил он одного из техников, упаковывавших оборудование.

– Да, у нас, пожалуй, вполне достаточно документации. Вот тебе тряпка. – Техник протянул ему кусок белой ткани, и Патрик благодарно кивнул.

Осторожно, почти с нежностью, он начал стирать кровь, вытекшую в основном из раны на лбу. Глаза у женщины были открыты, и, прежде чем продолжить, Патрик тихонько закрыл их указательными пальцами. Под кровью оказалось множество ран и синяков. Руль ударил по лицу со всей силы, поскольку машина была старой модели и не имела подушки безопасности.

– Можешь сделать еще парочку снимков? – спросил Патрик парня, давшего ему тряпку. Тот кивнул и взялся за фотоаппарат. Быстро щелкнув несколько раз, он вопросительно посмотрел на Патрика.

– Достаточно, – сказал тот и подошел к Ханне, смотревшей на него с некоторым недоумением.

– Что ты там увидел?

– Сам не знаю, – честно ответил Патрик. – Только что-то… не знаю… – Он махнул рукой, дескать, не обращай внимания. – Наверняка ничего особенного. Поехали обратно, не будем мешать им заканчивать работу.

Они сели в машину и двинулись в сторону Танумсхеде. Всю обратную дорогу в машине царила странная тишина. Что-то в этой тишине Патрика настораживало, однако, что именно, он не знал.

* * *

У Бертиля Мельберга было удивительно легко на душе. Так он чувствовал себя, только общаясь с Симоном – сыном, о существовании которого в течение пятнадцати лет даже не подозревал. Симон навещал его не слишком часто, к сожалению, но все-таки навещал, и им удалось установить хоть какие-то отношения – не задушевные, никак не проявлявшиеся внешне, а существовавшие как бы исподволь.

Такое труднообъяснимое состояние души имело непосредственную связь с удивительным событием, произошедшим в субботу. После нескольких месяцев нажима и приставаний со стороны Стена, его хорошего или, вернее, единственного друга, которого, пожалуй, правильнее было бы назвать просто знакомым, он согласился поехать с ним в Мункедаль, где устраивались танцы на гумне. Хотя Мельберг и считал себя вполне приличным танцором, но танцы на гумне – это отдавало каким-то фольклором. Однако Стен наведывался туда регулярно и сумел под конец убедить его в том, что сельские танцы не только отличаются приятной людям их поколения музыкой, но и являют собой замечательные охотничьи угодья. По словам Стена, «они сидят в рядок и только того и ждут, чтобы их подцепили». Привлекательность этого момента Мельберг отрицать не мог – в последние годы с женщинами дела у него обстояли неважно, и он чувствовал потребность немного поразмяться. Правда, испытывал известный скептицизм, прекрасно представляя себе, какой тип женщин ходит танцевать на гумно – отчаявшиеся старые страхолюдины, скорее мечтающие впиться когтями в старика с хорошей пенсией, чем покувыркаться на соломе. Однако он рассудил, что если в чем и преуспел, так это в умении увертываться от жаждущих брака старух, а потому все-таки решился поехать и попытать счастья в охоте. На всякий случай надел выходной костюм и немного побрызгался в разных местах «приятным ароматом». Стен зашел за ним, и они немного подкрепились перед дорогой, слегка залив за галстук. Поскольку Стен предусмотрительно договорился о том, что их подбросят, заботиться о трезвости не было необходимости. Не то чтобы Мельберг имел обыкновение излишне беспокоиться по этому поводу, однако попадаться в руки полиции в нетрезвом виде за рулем ему явно не стоило. После инцидента с Эрнстом начальство не спускало с него глаз, так что следовало вести себя примерно. Или, по крайней мере, создавать иллюзию примерного поведения. А если все шито-крыто, это никого не касается…