Камилла Лэкберг
Призрачный маяк
– На мой взгляд, все просто. Выстрел в затылок – немедленная смерть. Пуля застряла в голове. Обнаружена гильза от девятимиллиметрового пистолета.
– Какие-нибудь следы в квартире?
– Мы сняли отпечатки пальцев и образцы волокон. Будь у нас подозреваемый, дело пошло бы быстрее.
– Если он, конечно, оставил после себя отпечатки пальцев, – заметил Патрик.
Он по опыту знал, что одних данных криминалистов недостаточно для раскрытия преступления, часто все зависит от удачи. В квартирах всегда было полно отпечатков друзей, родственников, любовников… Как вычислить среди них преступника и доказать его вину?
– Не рановато ли для пессимизма? – Турбьёрн пихнул Патрика в бок.
– Виноват, извини, – усмехнулся тот. – Я устал.
– Ты ведь не перенапрягаешься? Я слышал, у тебя был срыв. К таким вещам нужно относиться всерьез.
– Ты прав, – пробормотал Патрик. – Это мне предупреждение.
– Правильно. Ты же у нас еще не старик. Еще много лет проработаешь в полиции, если будешь беречь себя.
– Что вы обо всем этом думаете? – сменил тему Хедстрём, которому не нравились разговоры о его здоровье: слишком жива была в памяти та боль в груди.
– Как я уже сказал, кое-что нам удалось собрать. Так что надежда есть. Все отправим в лабораторию, анализ займет какое-то время. Но взамен я хотел бы кое о чем тебя попросить.
– Помогу чем смогу. А вы поторопитесь с анализами. – Патрик поплотнее закутался. В том году июнь выдался холодный, и погода была переменчивой. Сегодня она больше напоминала раннюю весну, тогда как еще вчера они с Эрикой сидели в саду в одних футболках.
– А вы? Что-нибудь узнали? Кто-то из соседей видел или слышал что-то? – Турбьёрн кивнул в сторону домов.
– Мы позвонили во все квартиры, но пока никаких результатов. Один из соседей утверждает, что слышал какой-то шум в ночь с пятницы на субботу, но он спал, когда этот шум его разбудил, и не помнит время. Кроме этого – ничего. Матс Сверин ни с кем из соседей не общался. Они только кивали друг другу на лестнице. Но родился и вырос он в деревне, здесь живут его родители, так что большинство знали, кем он был и где работал.
– Да, сарафанное радио здесь, в Фьельбаке, работает без перебоев, – констатировал Турбьёрн. – Вы же часто пользуетесь им в работе?
– Приходится… Ну, пока все выглядит так, будто он жил отшельником, но завтра попробуем еще что-нибудь раскопать.
– Тогда езжай домой, отдохни, – Турбьёрн положил Патрику руку на плечо.
– Да, я, пожалуй, пойду, – солгал Хедстрём.
Он уже позвонил Эрике и предупредил, что будет поздно. Сегодня вечером им нужно обсудить план действий. Потом – пара часов сна, и за работу. Работа для него всегда была на первом месте. Патрик знал, что должен думать о здоровье, но ничего не мог с собой поделать.
* * *
Эрика напряженно вглядывалась в огонь в камине. Ей пришлось приложить усилие, чтобы не выдать своего волнения по телефону, когда звонил Патрик. Он наконец начал выглядеть бодрее, двигаться с прежней энергией, у него улучшился цвет лица. Умом Эрика понимала, что ему нужно работать. Муж обещал ей не перенапрягаться, но на сердце у нее было неспокойно. Похоже, он уже успел забыть свое обещание. Интересно, кто на этот раз умер. Патрик отказался ей что-то рассказывать по телефону, только упомянул, что был найден мертвый мужчина.
Эрика от природы была чрезвычайно любопытна. И это было только на руку людям ее профессии. Будучи писательницей, она интересовалась людьми и их историями. Со временем она наверняка все узнает – если не от Патрика, то от других односельчан. В жизни в деревне были и свои плюсы, и свои минусы. Она была тронута до слез поддержкой друзей и соседей после аварии. Все выразили готовность помочь, даже люди, которых они плохо знали. Они помогали с Майей, с уборкой по дому, с доставкой продуктов. А сколько подарков они получили, пока лежали в больнице, – всё от цветов и шоколада до детских игрушек. В Фьельбаке люди держались друг за друга.
Но этим вечером Эрике было одиноко. Ее первым порывом было позвонить Анне. Но это было невозможно, и Эрике стало еще грустнее. Она медленно пошла класть телефон на место.
Дети спали на верхнем этаже. Огонь потрескивал в камине, снаружи сгущались сумерки. Много раз за последние месяцы Эрика испытывала страх и приступы одиночества. И это несмотря на то, что ее постоянно окружали люди. Сегодня же вечером она действительно была одна. Услышав крик со второго этажа, Эрика вскочила. Ей предстояло кормить близнецов, так что переживать за Патрика было некогда.
* * *
– У нас был трудный день, но я хотел бы провести собрание, прежде чем вы отправитесь по домам, – Патрик оглядел коллег. Все выглядели усталыми, но сосредоточенными. Они уже давно расстались с идеей собираться где-то еще помимо кухни, и на этот раз все сидели в кухне с кружками кофе в руках – спасибо Йосте за заботу.
– Мартин, можешь подытожить результаты опроса соседей?
– Мы позвонили во все двери и опросили почти всех соседей. Только в паре квартир никто не открыл – мы туда еще съездим. Естественно, мы спрашивали, слышали ли они какие-то звуки из квартиры Матса Сверина – ссору, выстрелы и так далее. Никто ничего не слышал. Единственный, кто что-то мог сказать, – это мужчина из соседней квартиры на этаже. Его зовут Леандерссон. В ночь с пятницы на субботу его разбудил звук, похожий на звук выстрела. Но он спал и потому ни в чем не уверен. Только помнит, что ночью его что-то разбудило.
– То есть никто не видел никого подозрительного? – спросил Мелльберг.
Анника судорожно записывала за выступающими.
– Никто вообще не помнит, чтобы Сверина кто-то навещал в этой квартире.
– Сколько он там жил? – спросил Йоста.
– Его отец рассказал, что он недавно переехал сюда из Гётеборга. Я хочу снова поговорить завтра с родителями, когда они немного успокоятся, – сказал Патрик.
– Значит, никакой информации.
Мелльберг уставился на Мартина, словно это он был в ответе за результат.
– Никакой, – смело встретил взгляд Мартин. Он хоть и был новичком в участке, но уже сумел избавиться от страха перед Мелльбергом, который умел запугать новичков.
– Тогда идем дальше, – снова взял слово Патрик. – Я разговаривал с отцом, мать же была в состоянии шока. С ней мне поговорить не удалось. Завтра я планирую поехать к ним домой и побеседовать в спокойной обстановке. По словам отца, Гуннара, никто не желал зла их сыну. Он особо ни с кем не общался, хоть и вырос в Фьельбаке. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь поехал пообщаться с его коллегами. Паула и Йоста, возьметесь?
Переглянувшись, они кивнули.
– Мартин, ты продолжаешь опрос соседей. И вот еще. Гуннар упомянул, что недавно Матса сильно избили в Гётеборге. Я этим займусь.
Патрик повернулся к шефу. У всех уже вошло в привычку делать все, чтобы уменьшить вредное влияние Мелльберга на ход расследования.
– Бертиль, – серьезно произнес Патрик, – ты нужен здесь, в участке. Ты лучше нас всех умеешь общаться с прессой, а журналистов можно ждать в любой момент.
Мелльберг тут же приободрился.
– Да, это так. У меня большой опыт по части прессы.
– Замечательно, – произнес Патрик без тени иронии в голосе. – Тогда у всех есть работа на завтра. Анника, ты получишь задание позже: нужно будет найти кое-какую информацию.
– Я готова, – сказала та, захлопывая блокнот.
– Хорошо. А теперь давайте по домам. Успеем поспать пару часов и повидать близких.
На этих словах Патрик почувствовал, как сильно скучает по Эрике и детям. Было уже поздно. Изнемогая от усталости, он сел в машину и поехал домой.
Фьельбака, 1870 год
Карл так и не предъявил претензии на исполнение своего супружеского права. Эмели была в недоумении. О подобных вещах ей было известно крайне мало, но она знала, что между мужчиной и женщиной по ночам случается что-то, чего не было в ее браке. Как ей хотелось бы, чтобы Эдит была рядом: она помогла бы советом. Зачем только она с ней поссорилась!.. Можно было хотя бы написать письмо. Мужа она о таких вещах спросить не осмеливалась. Но все это было очень странно.
Первая влюбленность в остров у нее прошла. На смену осеннему солнцу пришли суровые ветра. Волны хлестали о скалы. Цветы завяли и пожелтели. А небо приобрело перманентно свинцово-серый цвет. Эмели почти не выходила из дома. На улице было слишком холодно. Сколько бы одежды она на себя ни надевала, ледяной ветер пробирал до костей. Но дома ей тоже было неуютно: он были слишком маленький, и стены, казалось, давят на нее. Порой она ловила на себе наглые взгляды Юлиана, но стоило ей заметить это, как тот тут же отводил взгляд. Он так и не заговорил с ней, и Эмели не понимала, что она ему сделала. Может, она ему кого-нибудь напоминает? Женщину, причинившую ему зло?
По крайней мере, ему нравилась приготовленная ею еда. Ели мужчины с аппетитом. Эмели наловчилась стряпать приличные блюда из того, что было под рукой. А под рукой была в основном макрель. Карл и Юлиан каждый день отправлялись на рыбалку и возвращались с лодкой, полной серебристой макрели. Часть Эмели жарила и подавала с картошкой, часть засаливала на зиму. Если бы только у Карла нашлось для нее теплое слово, жизнь на острове не казалась бы ей такой ужасной. Но он даже не смотрел ей в глаза. Не говоря уже о прикосновениях. Он вел себя так, словно у него не было жены, а она, Эмели, была ему совершенно чужим человеком. Не об этом она мечтала, когда работала служанкой. И теперь ей все чаще вспоминались слова Эдит. Та ведь предупреждала ее, что что-то тут не так. На острове ей было нелегко, но Эмели не жаловалась. Такой уж жребий ей выпал в жизни. Нужно смириться. Так всегда говорила мать, пока была жива, и Эмели была намерена следовать ее советам. В жизни нельзя иметь все.
Мартин ненавидел такие опросы. Они напоминали ему о детстве, когда он вынужден был ходить по домам и продавать лотерейные билеты, носки и другую мелочовку, чтобы заработать на школьные экскурсии. Но что поделать: опросы соседей были частью работы. Так что ему не оставалось ничего другого, как ходить по лестницам вверх-вниз и звонить во все двери. Ему еще повезло, что вчера почти все соседи были дома. Он сверился со списком, чтобы понять, какие квартиры остались неохваченными. Начать Мартин решил с самой стратегически важной – одной из двух соседних с квартирой Матса Сверина по этажу. Взгляд, брошенный на часы, сказал ему, что еще только восемь: есть шанс застать хозяев до того, как те уйдут на работу. Мартин позвонил в звонок, под которым значилась фамилия – Грип, но никто не открыл. Снова позвонил. Звонок резал уши, но внутри было тихо. Он уже развернулся, чтобы уйти, как раздался скрежет ключа.
– Да? – раздался хриплый голос.
Мартин вернулся к двери.
– Я из полиции. Мартин Молин.
Через щель – дверь была закрыта на цепочку – видно было только нечесаную бороду и лилово-красный нос.
– Что вам надо?
Видимо, информации о том, что он из полиции, было владельцу квартиры недостаточно.
– В этой квартире произошло убийство, – Мартин показал на дверь Матса Сверина, обклеенную оградительной лентой.
– Да, я слышал, но какое отношение это имеет ко мне? – Бородач не выказывал никакого желания открывать дверь.
– Можно мне войти на пару минут? – самым любезным тоном спросил Мартин.
– Это еще зачем?
– Чтобы задать вам несколько вопросов.
– Я ничего не знаю. – Мужчина начал закрывать дверь, и Мартин инстинктивно вставил в щель ботинок.
– Или мы поговорим с вами сейчас, или я заберу вас в участок и допрошу там…
Мартин знал, что не вправе насильно отвозить кого-либо в участок, но понадеялся, что старик не располагает такой информацией.
– Входите, – проворчал Грип.
Он снял цепочку и открыл дверь. Мартин немедленно вошел внутрь и тут же пожалел об этом, когда в нос ему ударил запах.
– Нет, тебе не уйти, гаденыш.
Краем глаза Мартин уловил какое-то движение, но не понял, в чем дело, пока старик не бросился вперед и не ухватил за хвост убегающую кошку. Та завопила, но позволила затащить себя обратно в квартиру. Грип закрыл дверь. Мартин приказал себе дышать ртом. Он боялся, что его стошнит. В квартире пахло мусором, тухлятиной, но сильнее всего – кошачьей мочой. Объяснение не заставило себя долго ждать. Мартин застыл на пороге комнаты, не веря своим глазам. Повсюду были кошки. Быстрый подсчет показал, что в квартире их не меньше пятнадцати. И это в однушке на сорок квадратных метров…
– Присаживайтесь, – сказал Грип, согнав кошек с дивана.
Мартин осторожно присел на самый краешек.
– Спрашивайте. У меня нет времени рассиживаться. Видите, сколько ртов мне надо кормить?
Жирная рыжая кошка запрыгнула старику на колени и начала ласкаться. Мех животного был весь в колтунах, на задних лапах – раны.
Мартин откашлялся.
– Ваш сосед Матс Сверин был найден мертвым в своей квартире. Вы слышали или видели что-нибудь необычное в последние дни?
– Меня чужие дела не касаются. Ничего я не видел и не слышал.
– Так вы не слышали шум из соседней квартиры? Не видели незнакомцев на этаже? – настаивал Мартин.
– Я же сказал, что не сую свой нос в чужие дела. – Старик погладил кошку по спине.
Готовый сдаться, Мартин закрыл блокнот.
– Кстати, как вас зовут по имени?
– Готфрид Грип я. Имена других тоже хотите знать?
– Других? – огляделся по сторонам Мартин. Неужели в квартире еще кто-то живет?
– Это Мэрилин, – показал на кошку у себя на коленях Готфрид. – Она не выносит бабье. Шипит и ругается.
Мартин покорно открыл блокнот и сделал запись. По крайней мере, будет чем рассмешить коллег.
– Вон того, серого, зовут Эррол, белого с коричневыми лапками – Хамфри. А тут у нас Кэри, Одри, Бетте, Ингрид, Лорен и Джеймс.
Грип продолжал называть клички, Мартин продолжал за ним записывать. Будет о чем рассказать в участке.
На пути к выходу Молин вдруг замер:
– Так ни вы, ни кошки ничего не слышали и не видели?
– Я не говорил, что кошки не видели. Я сказал, что я ничего не видел. Но Мэрилин рано утром сидела на подоконнике на кухне и шипела на машину как сумасшедшая.
– Мэрилин видела машину? Какую? – спросил Мартин, сам зная, что звучит это глупо.
Грип с жалостью взглянул на него.
– Думаете, кошки разбираются в марках автомобилей? У вас не все дома? – повертел он пальцем у виска.
Он закрыл за Мартином дверь на замок и на цепочку.
* * *
– Эрлинг у себя, – Йоста осторожно постучал по первой двери в коридоре. Они с Паулой только что прибыли в здание коммуны в Танумсхеде.
Гунилла подпрыгнула на своем стуле.
– Как вы меня напугали! – всплеснула она руками.
– Извините, мы не хотели, – смутился Йоста. – Мы ищем Эрлинга.
– Это из-за Матса? – Нижняя губа у нее тут же начала подрагивать. – Это такой кошмар… – Дотянувшись до платочка, Гунилла вытерла уголки глаз.
– Да, именно по этой причине, – ответил Йоста. – Мы хотели бы поговорить со всеми в офисе, но начать хотели с Эрлинга. Если он, конечно, на месте.
– Да, он в своем кабинете. Я могу вас туда проводить.
Высморкавшись, Гунилла встала из-за стола и проводила их в дальний кабинет.
– Эрлинг, к тебе посетители, – сообщила она, пропуская полицейских вперед.
– Смотри-ка, кто к нам заехал! Привет! – Эрлинг поднялся и бросился пожимать Йосте руку. Потом увидел Паулу и начал судорожно вспоминать. – Петра, не так ли? Мой мозг как хорошо смазанный механизм – ничего не забывает.
– Паула, – она протянула руку.
Эрлинг на секунду смутился, но потом расправил плечи.
– Мы хотели бы задать пару вопросов о Матсе Сверине, – начал Йоста. Он плюхнулся в кресло для посетителей, вынуждая тем самым остальных тоже сесть.
– То, что случилось, ужасно, – сморщился Эрлинг. – Мы все просто в отчаянии. И недоумеваем, что же могло случиться. Вы уже можете нам что-то сообщить?
– На данный момент немного.
Йоста покачал головой.
– Могу только подтвердить то, что вам уже известно. Матса Сверина нашли мертвым в его квартире. Мы возбудили дело об убийстве.
– Его убили?
– Пока мы ничего не можем ни утверждать, ни опровергать.
Йоста слышал, как официозно звучат его слова, но с этим типом нужно быть настороже: он трепло и своей болтовней может только навредить расследованию.
– Но нам нужна ваша помощь, – продолжил он. – Как я понял, Сверин не вышел на работу ни в понедельник, ни во вторник. И тогда вы позвонили его родителям. Он часто прогуливал работу?
– Как раз наоборот. Мне кажется, он и больничный не брал ни разу с тех пор, как начал работать здесь. Даже к зубному не отпрашивался. На Матса можно было положиться: пунктуальность и аккуратность были его коньком. Вот почему мы встревожились, когда он вот так просто не явился на работу.
– А сколько он у вас проработал? – поинтересовалась Паула.
– Два месяца. Нам повезло заполучить такого хорошего специалиста, как Матс. Объявление висело пять недель, мы провели несколько собеседований, но ни один из кандидатов не мог даже приблизиться к Матсу по опыту и квалификации. Мы даже боялись, что работа покажется ему слишком простой и скучной, но он заверил нас в том, что именно о таком месте и мечтал. Судя по всему, ему очень хотелось вернуться в Фьельбаку. И я его хорошо понимаю. Фьельбака – жемчужина Балтийского побережья, – хлопнул в ладони Эрлинг.
– Он не говорил, почему хочет вернуться? – наклонилась вперед Паула.
– Нет, только упомянул, что ему надоела суета большого города и что он не против улучшить качество жизни. А этим и славится наша деревня – качеством жизни. Жизнь тут тихая и спокойная, – выделил каждый слог Эрлинг.
– Значит, о личных мотивах он не упоминал? – нетерпеливо спросил Йоста.
– О личной жизни вообще не распространялся. Другого такого молчуна еще надо было поискать. Знаю только, что его родители живут в Фьельбаке и сам он здесь вырос. Но вообще-то я не в курсе, чем он занимался помимо работы.
– Перед переездом сюда с Матсом случилась одна неприятность: его избили и он оказался в больнице. Матс ничего об этом не говорил?
– Нет, ни слова, – опешил Эрлинг. – У него были шрамы на лице, но он сказал, что у него штанина застряла в колесе и он упал с велосипеда.
Йоста с Паулой переглянулись.
– Кто его избил? Тот же, кто… – прошептал Эрлинг.
– Согласно словам родителей, это были уличные хулиганы. Мы пока не видим связи между двумя происшествиями, но ничего нельзя исключать.
– Так он вообще ничего не рассказывал о своей жизни в Гётеборге? – настаивала Паула.
Эрлинг покачал головой.
– Я сказал вам правду. Матс никогда ничего о себе не рассказывал. Словно до работы у нас у него вообще не было никакой жизни.
– Вам это не показалось странным?
– Ну, мы особо об этом не задумывались. Не то чтобы он был необщительным. Мог и посмеяться, и пошутить, и обсудить, что идет по телевизору, за чашкой кофе, и прочие глупости… Мы, наверное, и не замечали, что он никогда ничего о себе не рассказывает. Я только сейчас понял, что так оно и было.
– Он хорошо выполнял свою работу?
– Матс был блестящим главным бухгалтером. Он обладал всеми необходимыми навыками: аккуратностью, педантичностью, хорошей организованностью. У него всегда все было в порядке с бумагами. А это очень важно для такой сложной работы, как наша.
– Так на него никто не жаловался? – спросила Паула.
– Нет. Матс все делал безукоризненно. И был бесценным ресурсом для нашего проекта «Бадис». Хоть он и приступил к работе над ним позже остальных, но очень быстро вошел в курс дела и во многом нам помог.
Йоста вопросительно посмотрел на Паулу. Та покачала головой. Пока у них больше не было вопросов, но Йосту почему-то не покидала мысль, что даже после разговора с начальником Матс остается для них загадкой, полным анонимом. Интересно, какие страшные тайны обнаружатся, когда они копнут глубже.
* * *
Дом семьи Сверин находился на берегу в районе Мёрхульт. День выдался по-летнему теплый, так что куртку Патрик оставил в машине. Он предупредил по телефону о своем приезде, и, когда Гуннар открыл дверь, видно было, что в кухне все готово для кофе. Так было принято у них на побережье. Кофе с булочками подавали по любому поводу – от трагического до счастливого. Работа полицейского подразумевала бесчисленное количество чашек кофе, выпитых в домах у сельчан.
– Входите. Посмотрю, в состоянии ли Сигне… – Не закончив фразу, Гуннар пошел на второй этаж.
Патрик остался ждать в прихожей. Гуннара долго не было, и под конец Хедстрём решил пройти на кухню. В доме было тихо. Патрик воспользовался отсутствием хозяев и заглянул в гостиную. Там было чисто прибрано. Старинная мебель темных тонов, скатерти, безделушки – как часто бывает в домах людей в их возрасте. Повсюду – фотографии Матса. По ним можно было проследить жизнь покойного от рождения до зрелости. У Матса было приятное лицо. Он выглядел счастливым и довольным. Судя по снимкам, его детство и отрочество прошли вполне благополучно.
– Сигне сейчас спустится, – голос Гуннара прервал его размышления. От неожиданности Патрик чуть не выронил фото в рамке, которое было у него в руках.
– У вас много фотографий, – он осторожно поставил снимок на комод и вышел за Гуннаром в кухню.
– Я всегда увлекался фотографией, так что большинство снимков сделаны мною. И я рад, что у нас хоть что-то осталось на память о сыне. – Гуннар принялся наливать кофе. – Что положить? Сахар? Молоко?
– Черный, пожалуйста, – Патрик присел за стол.
Поставив чашку перед гостем, Гуннар присел напротив.
– Начнем, пока не подошла Сигне, – предложил он, поднимая глаза вверх. Оттуда не раздавалось ни звука.
– Как она себя чувствует?
– Ни слова не сказала со вчерашнего дня. Скоро к нам зайдет врач. Она не встает с постели. И мне кажется, ночью не сомкнула глаз.
– У вас столько цветов, – кивнул Патрик в сторону кухонной стойки, заставленной букетами в вазах всех размеров.
– Это все соседи. Они предложили прийти к нам помочь, но я пока не в состоянии видеть других людей.
Гуннар размешал сахар в кофе и взялся за булочку. Кусок не шел в горло, и ему пришлось быстро запить его кофе.
– Вот ты где! – Он обернулся в сторону Сигне, бесшумно спустившейся вниз. Поднялся, чтобы помочь жене дойти до стола и усадить ее. Казалось, со вчерашнего дня она постарела на несколько десятков лет.
– Скоро придет врач. Выпей пока кофе. И кусочек пирога. Или хочешь, я сделаю тебе бутерброд?
Сигне покачала головой – первая реакция на слова мужа за день.
– Мне жаль, – сказал Патрик.
Гуннар накрыл руку своей жены. Сигне не стала убирать руку, но и не сделала попытки ответить на прикосновение.
– Мне неловко беспокоить вас в такой момент, – начал Патрик. Как всегда, ему трудно было найти подходящие слова. С тех пор как он сам стал отцом, ему стало сложнее встречать людей, потерявших детей – не важно, маленьких или взрослых. Что можно сказать человеку, потерявшему ребенку? Это все равно что лишиться сердца.
– Я знаю, что вам нужно выполнять свою работу. И мы тоже хотим, чтобы вы как можно быстрее нашли того, кто это сделал… Если вам нужна наша помощь – только скажите.
Гуннар обнял супругу за плечи и притянул к себе. Та не шевелилась.
– Выпей немного, – попросил он, поднося чашку к ее губам. Женщина послушно сделала несколько глотков.
– Вчера мы уже говорили об этом, но, может, вы еще немного расскажете мне о Матсе? То, что вам самим кажется важным?
– Он был таким добрым… с самого рождения, – прошептала Сигне. Голос ее был усталым, надорванным от слез. – Он хорошо спал и не доставлял нам никаких забот. Но я всегда переживала за него, всегда волновалась. Мне всегда казалось, что с ним случится что-то ужасное.
– Ты была права. Я должен был тебе верить, – отвел глаза Гуннар.
– Нет, это ты был прав, – возразила Сигне, словно очнувшись от дремы. – Я потратила столько сил на все эти тревоги и волнения, тогда как ты радовался тому обстоятельству, что у нас был Матте. Все равно к такому нельзя подготовиться. Я боялась чего угодно, представляла себе любые ужасы – и все равно не была готова к такому… Мне следовало больше радоваться и меньше тревожиться… – закончила Сигне. – Что еще вы хотели узнать? – добавила она, самостоятельно отпивая из чашки.
– Из деревни он сразу переехал в Гётеборг?
– Да. Сразу, как окончил гимназию. Он поступил в Высшую торговую школу. У него были прекрасные оценки, – с гордостью произнес Гуннар.
– Но он часто приезжал домой на выходные, – добавила Сигне. Видимо, разговор о сыне приободрил ее. На щеках появился румянец, взгляд стал яснее.
– С годами он стал приезжать реже, но поначалу навещал нас каждые выходные, – кивнул Гуннар.
– Учеба давалась ему легко? – Патрик решил еще немного поговорить о юности Матса, чтобы Гуннар с Сигне могли расслабиться.
– Матте и в университете прекрасно учился, – ответил Гуннар. – Не знаю, в кого он пошел такой умный. Явно не в меня, – улыбнулся он, словно забыв, по какому поводу все они собрались. Но быстро вспомнил, и улыбка угасла.
– А что он делал после окончания университета?
– Вроде устроился в аудиторскую контору? – Сигне вопросительно взглянула на Гуннара.
– Мне тоже так кажется, но названия я не помню. Какая-то американская контора. Но он проработал там всего пару лет. По-моему, ему там не нравилось. Слишком много цифр и слишком мало человеческого общения.
– А что было потом? – Патрик отпил остывший кофе.
– Он работал в разных местах. Я могу поискать информацию, если хотите. Но в последние четыре года он был финансовым директором в какой-то волонтерской организации или что-то вроде того. «Фристад» она называлась.
– И чем эта организация занималась?
– Они помогали женщинам – жертвам агрессивных мужей и партнеров. Помогали им спрятаться от насильников и начать новую жизнь. Матте очень нравилось работать там. Он только об этом и говорил.
– Тогда почему он бросил эту работу?
Гуннар и Сигне переглянулись. Видимо, они тоже задавались этим вопросом.
– Мы связываем это с тем ужасным происшествием. Наверное, ему страшно было жить в большом городе после такого.
– Но оказалось, что и в деревне жить небезопасно, – вздохнула Сигне.
Да, подумал Патрик, небезопасно. По каким бы причинам Матс Сверин ни переехал в Гётеборг, судьба настигла его и здесь тоже.
– Сколько времени он провел в больнице?
– Три недели, – ответил Гуннар. – Для нас это был шок. На нем места живого не было.
– Покажи фото, – тихо попросила Сигне.
Гуннар поднялся и вышел из гостиной. Обратно он вернулся с коробкой в руках.
– Не знаю, почему мы их не выбросили. Смотреть на них больно, – он неуклюже подцепил верхние снимки из коробки.
– Можно посмотреть? – протянул руку Патрик, принимая снимки. – Ой, – не смог он сдержать удивления при виде снимков Матса в больнице. Его было не узнать. Все лицо распухло от побоев. А вся голова была в синяках и шишках лилового цвета.
– Да, – Гуннар отвел глаза. – Врачи сказали, что ему повезло. Еще немного – и травмы были бы смертельными.
Сигне сморгнула слезы.
– И обидчиков так и не нашли?
– Нет. Думаете, это может иметь отношение к тому, что случилось с Матте? Это же была банда хулиганов с улицы. Он никого из этих парней не знал. Только сказал тому, кто мочился у его подъезда, не делать этого. Он их никогда не видел. Как они могли с ним такое сотворить? – В голосе Сигне появились истерические нотки.
Гуннар успокаивающе погладил ее по руке.
– Никто не знает. Полицейскому просто нужно собрать как можно больше информации.
– Это так, – ответил Патрик. – Мы не будем торопиться с выводами. Пока нам нужно узнать больше о Матсе и о его жизни. – Он повернулся к Сигне: – Ваш муж сказал, что вы были не в курсе того, была ли у Матса девушка.
– Нет, он нам никогда о таком не рассказывал. Я уже потеряла надежду на внуков, – ответила та и, осознав тяжесть сказанного, зарыдала.
Гуннар сжал руку жены.
– Мне кажется, у него кто-то был в Гётеборге, – продолжила Сигне, всхлипывая. – Он ничего мне не говорил, но я все равно почувствовала. И от его одежды пахло женскими духами. Всегда один и тот же аромат.
– Но имен он не упоминал? – спросил Патрик.
– Нет, никогда. Сколько бы Сигне его ни расспрашивала, – улыбнулся Гуннар.
– Не понимаю, почему он держал это в секрете, почему не знакомил с нами… Мы были бы с ней любезны. Мы это умеем… – Гуннар покачал головой. – Это деликатная тема, как вы понимаете.
– Как вы думаете, он продолжал видеться с этой женщиной после переезда в Фьельбаку? – продолжил Патрик.
– Ну… – Гуннар вопросительно посмотрел на Сигне.
– Нет, мне кажется, нет, – уверенно ответила та. – Матери такое чувствуют. Готова поклясться, что во Фьельбаке у него никого не было.
– А я думаю, он так и не смог забыть Энни, – вставил Гуннар.
– Да что ты говоришь? Это же было вечность назад. Они тогда были детьми.
– Неважно. Энни была особенной. Я всегда так считал. И Матте тоже… Помнишь, как он отреагировал на новость о ее возвращении?
– Но сколько им тогда было лет? Семнадцать-восемнадцать…
– Я же имею право на свою точку зрения, – выпятил подбородок Гуннар. – Он даже собирался ее навестить.
– Простите, – перебил Патрик, – но кто такая Энни?
– Энни Вестер. Они с Матте выросли вместе. Учились в одном классе. В том же, что и ваша жена, кстати.
Гуннар смутился. Но Патрика это не удивило. В Фьельбаке все знали все обо всех. А уж об Эрике тем более: ведь она стала известной писательницей.
– Она по-прежнему здесь живет?
– Нет, уехала много лет назад. Живет в Стокгольме. Они с Матте не общаются. Но у нее есть остров. Называется Грошер.
– И вы думаете, Матс туда ездил?
– Не знаю, успел ли он, – ответил Гуннар. – Но можно позвонить Энни и спросить… – Он пошел за бумажкой с номером телефона. – Вот ее мобильный. Не знаю, на сколько она приехала. Она там с сыном.
– Энни часто сюда приезжает?
– Нет, нечасто. Мы даже удивлялись этому. Но она ни разу не была здесь после отъезда в Стокгольм, а это было много лет назад. Но остров по-прежнему принадлежит ей. Он достался ей от дедушки. Братьев и сестер у нее нет. Мы помогаем ей присматривать за домом, но если срочно что-то не предпринять с маяком, он развалится.
– Маяк?
– Да, ему уже лет двести. Кроме маяка и дома, там ничего нет. Раньше в доме жил смотритель маяка с семьей.
– Видимо, там немноголюдно. – Патрик сделал глоток холодного кофе и скривился.
– Да, но там спокойно и тихо, если вы любите природу, конечно, – возразила Сигне.
– Хотя на ночь оставаться там страшновато.
– Ты же сама говорила, что все эта бабские суеверия? – сказал Гуннар.
– Какие? – заинтересованно спросил Патрик.
– В народе остров зовется Гастхольмен – Холм Духов. Поговаривают, что он получил такое имя, потому что души умерших там никогда не покидают остров, – пояснил Гуннар.
– Так там есть привидения?
– Это все болтовня, – фыркнула Сигне.
– В любом случае я позвоню Энни. Спасибо за кофе и торт и за то, что нашли силы и время для разговора со мной. – Патрик поднялся из-за стола.
