Камилла Лэкберг
Призрачный маяк

Полная версия

© Хохлова Е. Н., перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Посвящается Чарли

Только взявшись за руль, она заметила, что все руки липкие от крови. Но Энни не стала их вытирать. Вместо этого она ударила по газам и так резко выехала из гаража, что из-под колес полетел гравий.

Путь им предстоял долгий. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, она проверила ребенка на заднем сиденье. Сэм спал под одеялом. Его следовало бы посадить в детское кресло, но ей было жалко будить ребенка. Лучше она будет осторожно вести машину. Инстинктивно женщина ослабила нажим на педаль газа.

Летом ночи короткие, темнота уходит, не успев толком прийти, так что уже светало. Но для нее эта ночь длилась целую вечность. Все изменилось. Карие глаза Фредрика невидящим взглядом смотрели в потолок, и с этим она уже ничего не могла поделать. Нужно было спасаться самой, спасать Сэма. Не думать о крови. Не думать о Фредрике.

Укрыться можно было только в одном месте.

Спустя шесть часов они были на месте. Фьельбака только начала просыпаться. Энни припарковалась возле спасательной станции и пару минут размышляла, что делать дальше. Сэм крепко спал. Достав пачку салфеток из бардачка, женщина вытерла руки. Засохшая кровь плохо оттиралась. Затем она достала сумки из багажника и потащила на пристань, где стояла на якоре лодка. Женщина боялась, что Сэм проснется, и потому заперла машину, чтобы он не вышел и не свалился в воду ненароком. С трудом погрузив сумки в лодку, Энни обвязала их цепью – чтобы не украли – и бегом побежала обратно к машине. С облегчением она увидела, что Сэм спит, как и прежде. Прямо в одеяле она отнесла сына к лодке. Стараясь не поскользнуться, осторожно спустилась в нее, положила Сэма на палубу и вставила ключ в зажигание. Мотор завелся с первой попытки. Она давно уже не управляла лодкой, но не забыла, как это делается. Отчалив от пристани, она направила лодку в открытое море.

Солнце уже светило, но еще не грело. Женщина почувствовала, как напряжение постепенно отступает, как страх разжимает свои тиски. Она взглянула на Сэма. Что, если произошедшее станет для него травмой на всю жизнь? Пятилетние дети такие хрупкие… Кто знает, как это на нем скажется. Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь ему. Прогонит боль своими поцелуями, как когда он упал с велосипеда и содрал кожу на коленях.

Путь ей был хорошо знаком. Она знала каждый остров, каждый заливчик. Лодка все дальше отдалялась от берега. Волны стали выше. Нос суденышка все сильнее бился о воду. Наслаждаясь ощущением соленой влаги на лице, она позволила себе зажмуриться на пару секунд. А когда снова открыла глаза, на горизонте уже показался Грошер. Сердце замерло в груди. Так всегда случалось при виде острова с маленьким домиком и белым маяком, гордо возносившимся в синее небо. Было еще слишком далеко, чтобы различить цвет дома, но Энни хорошо помнила этот светло-серый оттенок и белые ставни. И шток-розы с безветренной стены дома. Там было ее укрытие. Ее собственный рай. Ее Грошер.

* * *

В церкви в Фьельбаке не осталось свободных мест на скамьях. Амвон купался в цветах. Венки, букеты, ленты со словами прощания.

Патрик не мог заставить себя посмотреть на белый гроб среди цветочного моря. В каменной церкви стояла полная тишина. Не было привычного слабого шума, как на похоронах пожилых людей, когда гости обмениваются фразами вроде «она так мучилась, что смерть была ей благословением» в ожидании поминального кофе. Сегодня же в церкви было тихо. Все молча сидели на лавках, с тяжелым сердцем и ощущением несправедливости происходящего. Так не должно было быть.

Патрик откашлялся и поднял глаза к потолку, чтобы сдержать слезы. Его рука сжала руку Эрики. Кожа чесалась под костюмом. Ему показалось, что он задыхается. Патрик ослабил воротник, чтобы легче было дышать.

Начали бить в колокола. Эхо металось между стенами, пугая посетителей церкви. Взгляды присутствующих обратились к гробу.

Пастор Лена вышла из Сакристии и подошла к алтарю. Это Лена венчала их в этой самой церкви, но, казалось, это было в другой жизни, в другой реальности. Тогда атмосфера в церкви царила легкая и праздничная. Сегодня же Лена была серьезна и молчалива. Патрик пытался угадать по ее лицу, что она думает. Считает ли она случившееся несправедливым? Или верит, что все, что происходит, происходит не случайно, что во всем есть смысл? Слезы наворачивались на глаза. Патрик смахнул их тыльной стороной ладони. Эрика незаметно протянула ему платок.

Последние звуки органа стихли, и после минутной паузы Лена взяла слово. Голос ее, подрагивавший вначале, постепенно набирал силу. «Вся жизнь может перемениться в одно мгновенье. Но Господь с нами всегда. И сегодня тоже». Патрик видел, как шевелятся ее губы, но не слышал слов. Не хотел слышать. Те жалкие крохи веры, что остались в нем с детства, испарились. Он не видел никакого смысла в том, что происходит. Патрик сжал руку Эрики в своей.

* * *

– С гордостью сообщаю вам, что мы работаем согласно плану. Через две недели состоится официальное открытие отеля «Бадхотеллет» в Фьельбаке.

Эрлинг Ларссон выпрямил спину и обвел взглядом членов управления коммуной, словно ожидая аплодисментов. Но ему пришлось довольствоваться парой одобрительных кивков.

– Он станет настоящей гордостью этих мест, – продолжил Эрлинг. – Полномасштабная реконструкция старинного здания, которое смело можно назвать историческим. И в добавление – современный и конкурентоспособный центр красоты и здоровья. Или спа, как это сейчас называется. – Он изобразил в воздухе знак кавычек. – Остается только финальная отделка. И нужно дать возможность местным жителям первыми опробовать новый комплекс. И, разумеется, подготовить торжественное открытие.

– Звучит хорошо, но у меня есть несколько вопросов. – Матс Сверин, парой месяцев раньше занявший должность финансового директора в коммуне, помахал авторучкой, привлекая внимание Эрлинга.

Тот сделал вид, что не слышат. Он ненавидел все, что имело отношение к бухгалтерии и отчетности. Он быстро объявил собрание закрытым и удалился в свой просторный кабинет. После неудачи с реалити-шоу «Долбаный Танум» никто не верил, что ему удастся подняться, но теперь в его руках был еще более грандиозный проект. Сам Ларссон никогда не сомневался в его успехе, даже под градом критики. Он был прирожденным победителем. Конечно, работа отнимала силы. Вот почему ему нужно было съездить в пансионат «Свет» в Даларне, чтобы отдохнуть. И это стало велением судьбы. Не съезди Эрлинг туда, он не встретил бы Вивиан. Встреча с ней стала важным поворотным моментом в жизни и в карьере. Никогда еще женщине не удавалось так его увлечь. И это ее мечту он сейчас воплощал в реальность. Он не мог подавить искушение поднять трубку и позвонить любимой. Это будет уже четвертый раз за день, но от звука ее голоса у него по телу бежали мурашки удовольствия. Затаив дыхание, Эрлинг ждал ответа. «Привет, любимая, – сказал он, когда на другом конце взяли трубку. – Я только хотел узнать, как у тебя дела». – «Эрлинг, – сказала она тем особенным тоном, который заставлял его чувствовать себя влюбленным мальчишкой. – У меня все так же хорошо, как и час назад, когда ты звонил». – «Отлично, – ответил он, расплываясь в улыбке. – Я только хотел удостовериться в том, что у тебя все хорошо». – «Я знаю и люблю тебя за это. Но у нас много дел перед открытием. Ты же не хочешь, чтобы я задерживалась по вечерам?» – «Конечно, нет, милая».

Ларссон решил больше не мешать ей звонками. Вечера с ней были для него священными. «Работай, милая, я тоже буду», – послал он пару воздушных поцелуев в трубку и завершил звонок. Потом откинулся на спинку кресла, сцепил руки на затылке и позволил помечтать себе о предстоящем вечере.

* * *

Воздух в доме был спертым. Энни открыла все окна и двери, впуская в комнаты свежий ветер. От сквозняка чуть не слетела со стола ваза, но она поймала ее в последнюю секунду. Сэм лежал в каморке рядом с кухней. Все эти годы ее называли гостевой, хотя на самом деле это была комната Энни. Родители всегда спали на втором этаже. Она проверила Сэма, поправила шаль на плечах и сняла большой ржавый ключ с гвоздя на стене. Потом вышла на берег. Ветер продувал насквозь. Она устремила взгляд к горизонту. Единственным строением на острове, помимо дома, являлся маяк. Сарайчик у пристани был таким крохотным, что не считался за постройку. Женщина подошла к маяку. Судя по всему, Гуннар смазал замок, потому что ключ повернулся неожиданно легко.

Дверь скрипнула, когда она ее толкнула. Сразу за ней начиналась узкая крутая лестница. Держась за перила, Энни поднялась по ней. От вида, открывшегося сверху, у нее перехватило дыхание. Так случалось каждый раз на маяке. С одной стороны видно было только море и линию горизонта. С другой – шхеры с островами, скалами, заливами. Маяк уже много лет не функционировал. Теперь он возвышался на острове подобно памятнику прошлому. Лампы перегорели. Железо проржавело и медленно разрушалось под воздействием соленой воды и ветра. Ребенком она обожала играть здесь, наверху. Маяк был ее домиком для игр. Места здесь хватило только на кровать, на которой смотрители спали во время смены, и стул, сидя на котором они наблюдали за фарватером.

Энни опустилась на постель. От покрывала пахло гнилью, но звуки вокруг были те же, что и в детстве: крики чаек, шум волн о скалы, скрип, дребезжание, которые издавал сам маяк. Все тогда было так просто. Родители боялись, что ей, единственному ребенку в семье, будет скучно на острове. Но боялись зря. Она обожала остров. И она никогда не была здесь одна. Это трудно объяснить.

* * *

Матс Сверин со вздохом отодвинул бумаги, лежащие перед ним на столе. Сегодня был один из тех дней, когда он просто не мог перестать о ней думать. В такие дни работа не клеилась. Но они случались все реже. Эта женщина начинала терять свое влияние над ним – по крайней мере, ему хотелось в это верить. Но расстаться с ней он не мог. Ее лицо постоянно стояло перед ним. С одной стороны, это было ему приятно, с другой – хотелось бы, чтобы картина была не такой четкой.

Матс попытался сосредоточиться на работе. В любой другой день это было бы весело. Экономика коммуны с ее постоянными колебаниями то в сторону рынка, то в сторону политики представляла сложную задачу. За месяцы работы здесь Матс много внимания уделял проекту спа-комплекса. Хорошо, что старые здания наконец-то отреставрировали. Как и большинство жителей Фьельбаки, как тех, что уехали из деревни, так и тех, кто остался, Сверин переживал, что такие красивые здания не используются. Теперь же они обрели былое великолепие. Возможно, Эрлинг прав и бизнес ожидает огромный успех. Но почему-то у Матса были в этом сомнения. Большие суммы ушли на реставрацию, а бизнес-план не предусматривал риски. Много раз Матс пытался высказать свое мнение по этому поводу, но никто его не слушал. К тому же у него было смутное ощущение, что что-то здесь не так, хотя расчеты он проверял бесчисленное количество раз, и единственное, что привлекло его внимание, – это размер расходов. Бросив взгляд на часы, Матс понял, что пора обедать. Аппетита он давно уже не испытывал, но знал, что еда нужна организму. Сегодня четверг, значит, в «Челларен» дают гороховый суп с блинчиками. Поесть нужно.

* * *

Только самые близкие могли присутствовать при опускании гроба в землю. Остальные поспешили домой. Эрика крепко сжала руку Патрика в своей. Они шли прямо за гробом, и каждый шаг становился ударом прямо в сердце. Анну она пыталась уговорить не подвергать себя такой муке, но сестра настояла на том, чтобы похороны были по всем правилам. Она даже вышла из той апатии, в которой пребывала, и Эрика прекратила ее уговаривать и начала помогать с приготовлениями, чтобы Анна и Дан могли похоронить сына подобающе. Только в одном она отказала сестре. Анна хотела, чтобы все дети присутствовали на похоронах, но Эрика решила, что младшим лучше остаться дома. Только старшие дочери Дана, Белинда и Малин, были в церкви. Лисен, Адриан, Эмма и Майя остались под присмотром Кристины, матери Патрика. И, конечно, близнецы. Эрика переживала, что Кристина с ними не справится, но свекровь заверила, что на пару часов ее хватит.

Эрике было больно видеть безволосую голову Анны. Врачи сбрили ей волосы, чтобы просверлить череп и облегчить давление, которое могло нанести непоправимый ущерб мозгу. Голова только начинала обрастать темным пушком. В отличие от Анны и водителя во втором автомобиле – он погиб мгновенно – Эрике повезло. Она отделалась сотрясением мозга и парой сломанных ребер. Пришлось, правда, делать незапланированное кесарево сечение, и близнецы появились на свет совсем маленькими, но они оказались крепкими и здоровыми и были дома уже через два месяца. Эрике хотелось плакать при виде лысой сестры и белого гробика. Анна не только получила травму черепа, она еще и сломала кости таза. Ей тоже сделали экстренное кесарево, но ребенок так сильно пострадал, что надежды не было. Через неделю малыш перестал дышать. Похороны пришлось отложить до выписки Анны из больницы. Она вернулась домой только вчера. А сегодня хоронили ее ребенка, который мог бы жить, окруженный любовью и заботой. Эрика видела, как Дан положил руку на плечо Анне, сидевшей в инвалидном кресле. Но Анна стряхнула руку. Со дня трагедии всегда так делала. Видимо, ее боль была такой сильной, что она не могла делить ее с другими. Но Дану это было необходимо. И не просто с другими, а с ней, с Анной. Эрика и Патрик пытались поговорить с ним, помочь. Но ему нужна была только Анна. А та не могла. И Эрика ее понимала. Она знала свою сестру, знала, что ей пришлось пережить. Судьба и так была к ней несправедлива. И как бы потеря ребенка не стала последней каплей. Как бы Эрике хотелось, чтобы все было по-другому… Анне Дан нужен был как никогда, а Дану нужна была Анна. А теперь они вели себя как незнакомцы, пока гроб с их крошечным сыном опускали в землю. Потянувшись, Эрика положила Анне руку на плечо. Та не шевельнулась.

* * *

Не зная, куда девать энергию, Энни принялась за уборку. Проветривание помогло, но затхлый запах намертво засел в шторах и постельном белье. Она бросила все в корзину и понесла на пристань. Вооружившись мылом и старой стиральной доской, которая лежала дома, сколько Энни себя помнила, она закатала рукава и начала стирать все вручную – не самое легкое занятие. Она то и дело оборачивалась на дом, проверить, не проснулся ли Сэм. Но сын спал на удивление долго. Может, это такая своеобразная реакция и надо дать ему выспаться? Еще час, решила Энни, а потом она его разбудит и заставит поесть.

И тут она вспомнила, что еды-то у нее и нет. Энни развесила белье и пошла проверить шкафы. Все, что она нашла, это банку консервированного супа «Кэмпбелл» и банку сосисок. На срок давности она смотреть побоялась. Но ведь консервы лежат годами. На сегодня им с Сэмом хватит. В деревню плыть ей не хотелось. Только здесь она чувствовала себя в безопасности. Ей нужен был покой. Видеть людей она не хотела. Застыв с банкой в руке, Энни какое-то время думала. Есть только одно решение: придется позвонить Гуннару. Он присматривал за домом со времени смерти родителей и, конечно, поможет ей. Телефон в доме, правда, больше не работал, но мобильный принимал хорошо. Она быстро набрала номер.

– Сверин.

Имя вызвало столько воспоминаний, что Энни не сразу обрела голос, чтобы продолжать разговор.

– Алло. Кто это?

– Это я, Энни.

– Энни! – воскликнула Сигне Сверин.

Та улыбнулась. Она всегда любила Сигне и Гуннара, и чувство это было взаимным.

– Милая, как ты? Ты звонишь из Стокгольма?

– Нет, я тут, на острове.

Слова удавались ей с трудом. И неудивительно: она спала всего пару часов, и усталость брала свое. Отсюда и эта эмоциональность. Энни откашлялась.

– Я приехала вчера.

– Но, милая, ты должна была нас предупредить. Мы бы прибрались. Там, наверное, ужасно…

– Ничего страшного, – перебила Энни. Она уже и забыла, как Сигне быстро болтает. – Вы хорошо за всем тут присматривали. Мне нужно было только немного постирать.

Сигне фыркнула:

– Могла бы и нас попросить о помощи. Все равно нам делать нечего. Внуков у нас с Гуннаром нет. Но, кстати, Матте вернулся домой из Гётеборга. Он получил работу в коммуне в Тануме.

– Как здорово! Почему он решил поменять работу?

Энни представила Матте. Загорелый блондин, всегда в хорошем настроении.

– Право, не знаю. Все произошло так быстро. Но с ним случилось одно несчастье, и мне показалось… Однако не будем об этом. Не переживай из-за старухи, которой не с кем посплетничать. Лучше скажи: что у тебя на сердце, Энни? Чем мы можем тебе помочь? И с тобой ли малыш? Я так хочу его увидеть…

– Да, Сэм здесь, но он приболел.

Энни умолкла. Больше всего ей хотелось бы, чтобы Сигне увидела Сэма, но сначала он должен успокоиться. Сначала ей надо убедиться, что то, что случилось, не слишком на него повлияло.

– Вот поэтому мне и нужна помощь. У нас туго с едой, а я не могу взять с собой больного Сэма…

Сигне не дала ей закончить.

– Конечно, мы поможем. Гуннар все равно собирался выйти в море после обеда. А я куплю вам продуктов. Только скажи, что нужно.

– Я могу потом дать Гуннару наличных.

– Конечно, милая. Так что мне купить?

Энни словно видела, как Сигне надевает очки и, сдвинув их на кончик носа, тянется за бумагой и ручкой. Благодарная, она быстро перечислила все, что вспомнила, включая пакет конфет для Сэма, чтобы избежать скандалов в субботу. Он всегда тщательно следил за днями недели и ждал суботних сладостей уже начиная с воскресенья. Закончив разговор, она хотела было пойти разбудить Сэма, но что-то подсказало ей, что лучше еще подождать.

* * *

Работа в участке замерла. Бертиль Мелльберг с неожиданным для него тактом спросил Патрика, надо ли им приходить на похороны. Но тот только покачал головой. Он недавно вернулся на работу, и все ходили вокруг него на цыпочках, включая Мелльберга. Паула и Бертиль первыми прибыли на место трагедии. Увидев искореженные автомобили, они решили, что в такой аварии выжить никто не мог. Заглянув в окно одной из машин, они сразу узнали Эрику. Прошло всего полчаса после того, как «Скорая» забрала Патрика из участка, и он не знал, жива его жена или мертва. Врачи не могли дать четкого ответа о серьезности полученных травм, а у спасателей ушло много времени на разрезание искореженного автомобиля.

Мартин и Йоста были на задании и узнали об аварии и о том, что случилось с Патриком, только спустя несколько часов. Они сразу поехали в больницу в Уддевалле и весь вечер ждали в коридоре. Патрик лежал в отделении интенсивной терапии. А Эрику и ее сестру Анну, ехавшую с ней в машине, экстренно оперировали.

Но теперь Патрик вернулся на работу. Оказалось, что у него не инфаркт, а спазм сосудов. После трех месяцев больничного врачи разрешили ему выйти на работу, но строго-настрого велели избегать любого стресса. Только как это сделать, задавался вопросом Йоста. С новорожденными близнецами дома, с больной свояченицей – как тут не испытывать стресс.

– Может, нам все же надо было пойти? – спросил Мартин, помешивая кофе. – Может, Патрик отказался только из вежливости?

– Мне кажется, нет.

Йоста почесал полицейскую собаку Эрнста за ухом.

– Там и так полно народа. Здесь от нас гораздо больше пользы.

– Какой пользы? За весь день – ни одного звонка.

– Это затишье перед штормом. В июле ты еще вспомнишь с тоской о днях без хулиганства, грабежей и пьяной поножовщины.

– В точку, – сказал Мартин.

Он был самым молодым сотрудником, но уже чувствовал себя опытным полицейским. За пару лет, что Мартин здесь работал, он принимал участие в очень сложных расследованиях. К тому же недавно стал папой. Казалось, в тот момент, как Пия родила дочь, он вытянулся на несколько сантиметров.

– Ты видел приглашение? – Йоста потянулся за печеньем «Баллерина» и принялся аккуратно отделять светлую печеньку от темной.

– Какое приглашение?

– Мы удостоились чести быть подопытными кроликами в новом спа-центре, который открывается в Фьельбаке.

– «Бадис»? – заинтересовался Мартин.

– Он самый. Новый проект Эрлинга. Будем надеяться, что это у него получится лучше, чем тот идиотский «Долбаный Танум».

– А мне кажется, это неплохая идея. Большинство парней приходят в ужас при одной мысли о чистке лица, но я как-то попробовал в Гётеборге, и, скажу вам, это чертовски хорошая штука. Кожа после этого была нежная, как попка младенца.

Йоста с недоверием посмотрел на своего младшего коллегу. Чистка лица? Только через его труп. Никому он не даст намазывать какую-нибудь дрянь себе на лицо.

– Ну, посмотрим, что нам предложат. Надеюсь, хоть покормят. Я не против вкусного десерта.

– Вряд ли. В таких местах они больше заботятся о фигуре, чем о хорошей жратве.

Йоста изобразил кислую мину. Он весил столько же, как когда окончил университет. Фыркнув, взял еще одно печенье.

* * *

В доме их встретил полный хаос. Майя с Лисен прыгали на диване, Эмма с Адрианом дрались из-за DVD-фильма, а близнецы вопили во все горло. Мама Патрика выглядела так, словно готова была броситься со скалы в море.

– Слава богу, вы дома! – воскликнула она, вручая орущих младенцев Патрику и Эрике. – Не понимаю, что с ними. Они словно с ума сошли. Я пыталась их накормить, но пока я кормлю одного, другой вопит и не дает первому сосредоточиться на еде и… – Она сделала паузу, чтобы вдохнуть воздуха.

– Присядь, мама, – попросил Патрик.

Он пошел за бутылочкой для Антона. Мальчик был весь красный, крики сотрясали его маленькое тельце.

– Захватишь бутылочку для Ноэля тоже? – Эрика пыталась укачать орущего малыша.

Антон и Ноэль были еще маленькими. Не то что Майя, которая уже родилась крупной девочкой. Как птенчики, они лежали в куветах под капельницей и с иголками в руках. Но дети были сильными и скоро начали набирать вес. Аппетит у них был хороший. Однако, естественно, родители все равно переживали.

– Спасибо, – Эрика приняла протянутую ей бутылочку и присела в кресло с Ноэлем в руках. Он тут же начал жадно сосать бутылочку. Патрик присел напротив с Антоном, который быстро последовал примеру брата. Эрика подумала, что отсутствие молока у нее давало свои преимущества. Они могли делить ответственность за детей. С Майей так не получалось. Казалось, дочка не отлипала от ее груди никогда.

– Как все прошло? – спросила Кристина. Спустив Майю и Лисен с дивана, она велела им идти играть в комнату Майи. Эмма и Адриан уже исчезли.

– Что сказать? Я переживаю за Анну, – ответила Эрика.

– Я тоже, – Патрик уселся поудобнее. – Такое ощущение, что она закрывается от Дана, отталкивает его от себя.

– Знаю. Я пыталась говорить с ней. Но после того, что случилось… – Эрика покачала головой.

За что ей это? Анна столько лет жила в аду. И только в последние годы она наконец обрела покой. И она так ждала этого ребенка. Нет, жизнь обошлась с ней несправедливо.

– Эмма и Адриан чувствуют себя неплохо, – Кристина посмотрела вверх, откуда доносился детский смех.

– Да, судя по всему. Они рады, что мама наконец вернулась домой. Но боюсь, что реакция еще последует, – высказала свое мнение Эрика.

– Наверное, ты права, – сказала Кристина и повернулась к сыну. – А ты как? Разве ты не должен отдыхать дома? Никто тебе не скажет спасибо за то, что ты убиваешься в этом участке. Твоя болезнь – это предупреждение.

– Сейчас там поспокойнее, – вставила Эрика, – но я сказала ему то же самое.

– Я хорошо себя чувствую. Работа мне на пользу. Но ты знаешь, что я задержался бы дома побольше, если бы ты попросила, – сказал Патрик, ставя пустую бутылочку на стол и выпрямляя Антона, чтобы он мог срыгнуть.

– Мы справляемся, – произнесла Эрика, и она не лукавила.

После рождения Майи ей казалось, что она все время как в тумане. Но на этот раз все было по-другому. Может, обстоятельства, при которых появились на свет близнецы, не оставили места для депрессии. Кроме того, у младенцев был строгий распорядок дня в больнице, что тоже хорошо сказалось на их поведении. Они послушно спали и ели в нужное время, притом одновременно. Нет, Эрика была уверена в том, что справится с детьми одна. И она наслаждалась каждой секундой времени, которое проводила с детьми. Ведь она чуть их не потеряла. Зажмурившись, Эрика прижалась носом к головке Ноэля. Пушок на его макушке напомнил ей об Анне. Эрика еще крепче зажмурилась. Нужно придумать, как помочь сестре. Эрика чувствовала себя такой беспомощной. Она сделала глубокий вдох. От Ноэля так хорошо пахло…

– Милый, – пробормотала она ему в макушку, – мой сыночек.

* * *

– Как дела на работе? – спросила Сигне, чтобы снять напряжение.

Она была занята тем, что выкладывала на тарелки хорошие порции мяса, картофельного пюре и горошка со сливочным соусом. С тех пор как Матте переехал в дом, у него не было аппетита. Она готовила его любимые блюда, но он едва к ним притрагивался. И это когда он ужинал у них, а что он ел один в своей квартире – оставалось для нее загадкой. И он был такой худой, что жалко смотреть. Слава богу, он немного оправился от случившегося. Когда они навещали его в больнице, она не могла сдержать слез. На его теле живого места не было, а лицо распухло до неузнаваемости.

– Все хорошо.

Сигне дернулась при звуке его голоса. Он так медлил с ответом на вопрос, что она уже и забыла, что задала его. Матте ковырялся в пюре и отрезàл от мясного рулета крошечные кусочки. Она, затаив дыхание, смотрела, как он подносит вилку ко рту.

– Хватит смотреть, как он ест, – проворчал Гуннар; он уже накладывал себе добавки.

– Прости, – извинилась Сигне, качая головой. – Я так рада, что ты ешь.

– Я не умру от голода, мама. Видишь, я ем. – Словно в подтверждение своих слов, он подцепил большой кусок и поднес ко рту.

– Ты же не перерабатываешь в коммуне?

Сигне поймала на себе еще один раздраженный взгляд Гуннара. Он считал, что жена ведет себя как наседка, и хотел, чтобы она оставила сына в покое. Но Сигне ничего не могла с собой поделать. Матте – ее единственный сын, и не раз с той самой декабрьской ночи, когда он появился на свет, она просыпалась в холодном поту от страха, что с ним что-нибудь случилось. Для нее не было на свете ничего важнее его благополучия. Как и для Гуннара, который тоже боготворил сына. Просто он был сильнее ее и не позволял страху за ребенка брать власть над собой. Сама же Сигне все время пребывала в страхе. Когда Матте был маленьким, она подозревала у него порок сердца и заставляла врачей по сто раз все проверять. Первый год жизни ребенка она почти не спала: все время вставала и проверяла, дышит ли он. Когда он был школе, еду на обед она разрезала ему на мелкие кусочки, чтобы сын случайно не подавился и не умер. По ночам ей снились кошмары, в которых он попадал под автомобиль. Когда Матте достиг подросткового возраста, ее кошмары стали еще хуже: драки, пьяное вождение, алкогольное отравление. Порой ее крики будили Гуннара. Кошмары не давали ей спать, и она сидела допоздна и ждала, пока Матте вернется домой. Взгляд ее метался между дверью, окном и телефоном. И при каждом шорохе сердце у нее вздрагивало.

Ночи стали спокойнее лишь с его отъездом из дома. Это было странно. Ведь теперь Сигне вообще не знала, где он и что. Но была уверена, что он не будет рисковать собой. Она приучила его к осторожности. И он не стал бы никому причинять боли. По ее логике, это означало, что и ему никто не причинит зла. Сигне улыбнулась при воспоминании обо всех животных, которых он притаскивал домой в детстве. Раненых, брошенных, голодных и больных. Три кошки, два задавленных ежа, воробей со сломанным крылом. Не говоря уже о змее, которую Сигне обнаружила случайно, когда клала чистое белье в шкаф. После того случая она заставила его дать слово, что он больше не будет притаскивать в дом рептилий. Матте неохотно согласился. Она очень удивилась, когда сын не стал ветеринаром или врачом. Но ему понравилось в экономическом университете. Математика давалась ему легко. Работа в коммуне ему нравилась. Но все равно что-то в нем ее настораживало. Она не могла сказать, что именно, но недавно к ней вернулись кошмары. Каждую ночь Сигне просыпалась в холодном поту. Что-то явно было не так, но ее вопросы оставались без ответа. Ей оставалось только смотреть за тем, хорошо ли он питается. Ему нужно набрать вес.

– Может, поешь еще немного? – умоляюще попросила она, когда Матте отложил вилку. На тарелке оставалось больше половины.

– Прекрати, Сигне, оставь его в покое, – вставил Гуннар.

– Ничего страшного, – выдавил улыбку Матте.

Ему не хотелось, чтобы мама страдала, хоть он и знал, что папа как та собака, что лает, но не кусает, и вся его строгость лишь напоказ. Добрее его человека не была.

Сигне ощутила угрызения совести. Это ее вина, это она слишком переживает по всяким пустякам.

– Прости, Матте. Ешь сколько захочешь.

«Матте» – так он называл себя, когда едва начал говорить и еще не мог правильно произнести свое имя. Вскоре и другие тоже стали называть его так.

– Знаешь, кто приехал в гости? – спросила она, убирая со стола.

– Понятия не имею. Кто?

– Энни!

Матте дернулся.

– Энни? Моя Энни?

Гуннар фыркнул:

– Я знал, что может привлечь твое внимание. Ты всегда был к ней неравнодушен.

– Отстань.

Сигне вспомнила, как он подростком, с челкой, закрывающей глаза, запинаясь, сообщил ей, что встретил девушку.

– Я ей сегодня отвозил еды, – добавил Гуннар. – Она на Гастхольмене.

– Уф, не говори так^[1]. Это место называется Грошер.

– Когда она приехала? – спросил Матте.

– Вчера, думаю. Она вместе с сыном.

– И на сколько?

– Она не сказала.

Гуннар положил пластинку снюса под губу и откинулся на спинку стула.

– С ней все хорошо? – спросил Матс.

Отец кивнул.

– Выглядит она хорошо, как обычно. Наша Энни красавица. Только глаза грустные, но, может, это мне померещилось. Может, какие проблемы дома. Откуда мне знать?

– Да, лучше о таких вещах не сплетничать, – сказала Сигне. – А мальчика ты видел?

– Нет, Энни встретила меня на пристани. Но ты можешь съездить к ней в гости, – Гуннар повернулся к Матте. – Она наверняка будет рада гостям. Она там одна на Гастхоль… Ой, прости, на Грошере, – поправил он, бросая взгляд на жену.

– Все это глупые суеверия. Не стоит их поощрять, – высказалась Сигне, нахмурив брови.

– Энни в них верит, – тихо произнес Матте. – Она всегда говорила, что ощущала их присутствие.

– Чье присутствие?

Сигне не хотелось об этом говорить, но любопытство пересиливало.