Калле Каспер
Философские новеллы

Полная версия

Редакторы Асмик Маркосян и Татьяна Собко

⁂

Чужие письма

И. С.

Борхес как-то признался, что ему неохота описывать природу, характеры героев и тому подобное, и он предпочитает просто пересказывать сюжеты. Следую его примеру.

События, о которых пойдет речь, начинаются в семидесятые годы прошлого века, и заканчиваются в начале нашего тысячелетия. Молодой аспирант У., литературовед, выбравший темой кандидатской диссертации некий аспект творчества Пушкина (какой, неважно), звонит из автомата общежития своему научному руководителю, профессору Б., чтобы договориться о встрече. Профессор очень любезно приглашает его к себе домой, и столь же любезно его там принимает, в просторной квартире на Невском, в своем кабинете. Жена профессора приносит обоим чай и ставит на стол печенье, затем удаляется. У. смущен, он родом из провинции и не помнит, чтобы кто-нибудь его так обхаживал. В ходе разговора, в основном, посвященного теме диссертации, профессор, помимо прочего, спрашивает, был ли У. в Михайловском? У. краснеет и, запинаясь, объясняет, что из-за болезни не смог принять участие в экскурсии, хотя, на самом деле, ездил на похороны матери. Он обещает в самое ближайшее время восполнить этот пробел, и, действительно, через несколько дней садится в автобус и едет в Пушкинские горы, чтобы оттуда пешком отправиться в Михайловское, в усадьбу, в которой великий поэт создавал великие произведения и баловался с крепостными девицами. Но ему не везет с погодой – поздняя осень, и только он успевает добраться до турбазы, как разражается буря. На улицу выходить бессмысленно и даже опасно, ветер гонит по деревне мусор, опрокидывает велосипеды и ломает ветки, и У. весь день сидит взаперти на турбазе и пьет водку с экскурсоводами. Один из них, огромный детина с аккуратно подбритыми черными усами объясняет ему, что, дескать, смотреть тут особенно не на что, все – бутафория, во время революции большевики спалили и усадьбу, и прочие строения.

– И что, нет ничего исконного? – спрашивает У. заплетающимся языком; он заметно опьянел.

– Да нет, почему. Липы на Татьяниной аллее – с пушкинских времен, – усмехается экскурсовод.

На следующее утро буря стихает и У. отправляется на прогулку. Он запомнил слова экскурсовода о липах и решительно идет в сторону Тригорского, чтобы ощутить прелесть природы, вдохновившей поэта на бессмертные произведения.

На аллее он обнаруживает, что произошла «маленькая трагедия» – буря снесла одну из самых роскошных лип. У. подходит к дереву, он жалеет этого немого свидетеля пушкинских переживаний, чуть ли не единственного. Случайно он замечает в дупле дерева металлическую коробку, изрядно заржавевшую. У. осторожно достает коробку и хочет ее открыть, но крышка намертво прилипла и, хоть У. силой не обижен, открыть коробку ему не удается.

Заинтригованный неожиданной находкой, он кладет коробку в полиэтиленовый мешок, в который он упаковал бутерброды, и срочно возвращается на турбазу. Экскурсоводов нет, У. крадется в кухню, берет из ящика нож, идет с ним в номер, запирает дверь на ключ и, с некоторым трудом, вскрывает коробку. Внутри – старые, пожелтевшие письма. У. берет одно, пытается прочитать, письмо написано на французском, к счастью, именно этот язык у него – первый иностранный. Почерк размашистый, женский, У. разбирает его с трудом, но понимает одно – письмо адресовано Пушкину. Он кладет его обратно к другим, аккуратно закрывает коробку, прячет ее в сумку, с которой приехал, и спешит на автобус.

В общежитии он полночи лихорадочно сортирует письма. Его французского недостаточно, чтобы прочесть хотя бы одно, но кое-что он все-таки понимает. Оказывается, это – переписка Пушкина с Каролиной Собаньской, его безумной любовью, которой, как У. читал, поэт сделал предложение до того, как посвататься к Гончаровой. Кроме того, в коробке несколько писем самого Пушкина к жене и ее – к нему, изобилующих интимными подробностями. У. вспоминает, что Пушкин в известных до сей поры письмах неоднократно просил Гончарову не откровенничать, так как их послания наверняка перлюстрируют; скорее всего, здешние письма написаны в «обход», то есть, доставлены «верным человеком». Обе переписки обрываются за год до смерти поэта, и У. вспоминает, что именно тогда Пушкин в последний раз побывал в Михайловском, на похоронах матери.

Утром У. звонит руководителю и просит о срочной встрече. Он понимает, что сделал важное открытие, и хочет проконсультироваться с профессором, что делать дальше. Тот снова приглашает его к себе, однако предупреждает, что весьма занят и много времени аспиранту уделить не сможет. У. отправляется, взяв с собой коробку с письмами. В кабинете он взволнованно начинает рассказывать профессору о своей находке. Он полагает, что профессор тоже загорится, но к своему удивлению видит, что тот слушает его равнодушно. У. кажется, что профессор не верит ему, он достает из сумки коробку, кладет на стол – профессор даже не смотрит на нее.

– Хорошо, оставьте здесь, я потом посмотрю, – говорит профессор и встает, намекая, что разговор окончен.

У. уходит и начинает с трепетом дожидаться, когда профессор уже сам пригласит его, чтобы обсудить открытие, но этого никак не происходит. Он несколько раз встречает профессора в университете – тот проходит мимо, лишь бегло ответив на приветствие. У. нервничает, в его голову пробирается страшная мысль, что профессор решил присвоить его открытие, он с ужасом ждет, что вот-вот появится научная статья о неизвестных письмах Пушкина, но этого тоже не происходит. Наконец, У. не выдерживает, звонит профессору и просит о встрече.

Его вновь встречают дружелюбно, даже тепло, дверь открывает дочурка профессора, радостно кричит: «Папа, к тебе пришли!». Жена профессора угощает У. яблочным пирогом, затем оставляет их вдвоем. Профессор заводит речь о диссертации, они некоторое время обсуждают эту тему, профессор дает несколько полезных советов, после чего наступает короткая пауза, которая представляется У. удобной, чтобы заговорить о «главном».

– Да, кстати, – начинает он с напускным оживлением, пытаясь замаскировать грызущую его тревогу, – вы прочли письма, которые я вам принес?

– Какие письма? – удивляется профессор.

– То есть, как какие? – лепечет У., чуть не в трансе. – Переписку Пушкина с Каролиной Собаньской, а также его письма к жене, и ее – к нему, все то, что я нашел в Михайловском.

– А, да, верно, – говорит профессор спокойно, без малейшего энтузиазма, – нет, конечно, не прочел.

У. потрясен.

– Вас эти письма не заинтересовали? – спрашивает он.

– Разумеется, нет. Это чужие письма, как я могу ими интересоваться, я же не Бенкендорф.

У. охватывает необъяснимое возбуждение, он начинает говорить банальные вещи, что, дескать, это ведь не обычные письма, это письма гения, они важны для науки, для понимания его творчества, важны, в конце концов, не лично для них, а для народа.

Профессор слушает его молча, барабанит пальцами по столу, наконец, когда пыл У. угасает и он умолкает, спрашивает:

– Вы женаты?

Нет, У. не женат.

– А невеста есть?

У. краснеет, кивает – он некоторое время назад влюбился, чувство взаимное, они стали готовиться к свадьбе.

– Вы ей письма писали? А она вам?

Да, У. писал. И она писала.

– А вам понравилось бы, если бы кто-нибудь посторонний прочитал эти послания?

У. задумывается. Конечно, в письмах немало интимного…

– Но я же не Пушкин, – отвечает он, улыбаясь.

– А какая разница? – спрашивает профессор. – Вы человек – и Пушкин человек. То, что он еще и поэт – другое дело. Да, он писал стихи. Вот их и читайте, в них все сказано.

– Но остальные его письма ведь напечатаны – много писем, – находит У. аргумент.

Профессор широко улыбается.

– Вы кого-нибудь убивали? – спрашивает он.

У. в замешательстве.

– Нет.

– Но другие, бывает, убивают, не так ли?

– Но я же не такой, как они! – вспыльчиво говорит У.

– А почему вы относительно писем хотите быть как ОНИ? Читать чужие письма – подлость.

У. не находит, что ответить, только, вставая, обиженно спрашивает, что ему теперь делать с письмами, выбросить, что ли?

Профессор объясняет, что в этом нет необходимости, так как писем уже нет, он их сжег – и, в качестве доказательства, указывает на стоящую в углу кабинета голландскую печь.

У. прощается, шатаясь, как пьяный, выходит из кабинета, из квартиры, едет в общежитие, кидается на кровать и по-детски рыдает в подушку.

Проходят годы. У. защитил кандидатскую, затем и докторскую диссертацию, теперь он сам профессор, читает лекции, однако о письмах он не забыл, нередко думает о них. Каждый раз, когда в каком-то журнале печатаются письма некоего поэта или писателя, он задается вопросом – неужели исследователи, их опубликовавшие, совершили подлость? Если да, то, значит, подлость – неотъемлемая часть мироздания. В своих лекциях он тщательно старается обойти тему личной жизни классиков, касается ее словно нехотя, в нескольких словах, и когда студенты спрашивают о любовных приключениях того или иного поэта, бодро повторяет слова профессора: «Читайте его стихи, в них все сказано!» Возможно, именно по этой причине его лекции не пользуются популярностью, он знает, что за спиной его называют «занудой» и «сухарем». Конечно, это его огорчает, как и то, что за пределами академических кругов о нем мало кто знает, и он с сожалением думает, что, если бы ему удалось опубликовать те злополучные письма, он давно бы прославился. В такие минуты бывает, что он ненавидит профессора, считает его виновным в том, что он, У., при своих недюжинных способностях, великолепной памяти, умении анализировать, хорошем слоге наконец, застрял на уровне «черного монаха». Он несколько раз, в кругу друзей, чуть было не заводит речь о своей несчастной находке, но каждый раз умолкает – он уверен, что ему не поверят, высмеют. Однажды, пьяный, он исповедуется жене (свадьба состоялась), но, заметив, что та слушает его с недоверием, как будто даже с опаской – не заболел ли мой муж, он, кажется, измотан работой, не нужен ли ему отдых? – немедленно спускает рассказ на тормозах, и, рассмеявшись, спрашивает: «Что, поверила? Видишь, из меня мог бы получится хороший прозаик, умею придумывать всякие истории».

Неожиданно приходит новость, что профессор умер. Несколько лет назад, после смерти жены, он вышел на пенсию, и У. его с тех пор не видел. Он идет на похороны, и когда подходит к дочери профессора, уже вполне взрослой, чтобы выразить ей соболезнование, та говорит, что отец завещал ему свой архив. У. поражен, после защиты диссертации он с профессором практически не общался. Его голову посещает невероятная мысль – а что, если профессор все-таки не уничтожил письма, может, они там и лежат, в его архиве, в той самой коробке, может, именно по этой причине профессор доверил архив ему?

Он принимает наследство, начинает работать. Архив немалый, в квартире У. он бы не поместился, но дочь предлагает У. приходить к ним домой, она задумала продать квартиру, но не сразу, хочет выждать какое-то время. У. соглашается и начинает в конце каждой недели ездить к профессору. Дочь угощает его чаем, печеньем, они дружески беседуют. У. замечает, что она почему-то недолюбливает отца, это вызывает в нем удивление, но и симпатию – возможно, он был прав, когда в душе осудил профессора, возможно, тот был не настолько благородным человеком, как казался?