Калле Каспер
Алессио Гаспари. Вместо мавзолея
Любимой
Перемещения в пространстве и времени
1
Родившись в городе, где Стеcихор ослеп,
Оклеветав Елену —
За что? Конечно, за измену,
Как будто не было измены,
Разрушившей Приама стены —
Я вырос и окреп.
Родившись в городе, где Эмпедокл
В жерло вулкана бросился отважно,
Надеясь богом стать – и это важно,
Бессмертья ведь иначе не добиться,
Надо биться,
Я крылья отрастил как сокол.
Родившись в городе, где Энкелад,
в оковах, под землею
С огнем шалит порою —
Титану скучно,
Пользуется тем, что подручно —
Я юности был рад.
……………………………………………………..
А ныне в городе, где мутная река
И триста лет гранит не омывает,
Где ветер, замерзая, завывает,
Где небо серое не видело Страбона,
Анхиса на руках Энея, Цицерона,
Тоску свою вручаю вам, века!
2
О, слоник славненький, слоненок-мини!
О, Этна грозная на горизонте!
О, сладкозвучные мелодии Беллини!
Я предал вас… ради чего?…
насмешки Данте?
Доступных дев, вседневного разврата?
Шипящего змеею языка?
Онегина, убившего дружка?
Зловонного, как вероломство, мата?
И, главное – ведь нет уже возврата.
Я помню
1
Савонарола
Я помню зеркала, натертые до блеска,
Наряды помню – шелк, парча и мех.
Любая, помню, как писалась фреска
И Симонетты помню звонкий смех.
Неужто красота – смертельный грех?
Я помню голос – голоса – в соборе,
Призывы все изысканное сжечь.
Я роковую помню эту речь!
«В костер картины, украшенья – в печь!»
В те времена он был еще в фаворе.
Потом его сожгли. Так, изощренно,
Монаху отомстили зеркала.
Спровадила Fiorenza[1], приняла Геенна
Того, кто думал, что искусство тленно.
И били радостно колокола.
2
Константин
Я помню Палатин опустошённый,
Когда из Рима убыл Константин.
Туман в то утро выполз из низин,
Парил как будто в небе паланкин.
Все думали: о, царь наш умудрённый…
Все думали, что царь наш умудрённый,
Столицу бросив, царство сохранил.
На каждый городок не хватит сил:
Византий впредь – мерило всех мерил.
Все думали: он мудрый, умудрённый!
Он умудренный, воцарилось мненье —
А он всего лишь от химер бежал.
Фаусте бы он яду дал бокал!
Но он рассвирепел и возжелал
Убить жену мучительно в бассейне.
Узрев жену ошпаренной в бассейне,
Он сдал столицу, сдал свой Пантеон,
Венеру, Аполлона предал он —
И погрузились наши боги в сон…
У нас о нем другое было мненье.
3
Весталки
Я помню смрад и рокот Колизея,
Львов на арене, venationes, кровь[2].
И каждого я помню дуралея,
День убивающего вновь и вновь
Тут, на ступеньках, от восторга млея.
Я помню гладиаторов свирепых,
Жизнь против жизни, слава или смерть,
И помню императоров нелепых
На крыше собственного мавзолея,
Внизу толпы довольной круговерть.
Я помню целомудренных весталок
На мраморных ступенях Колизея —
Особо почитаемых особ.
Удел у них, на самом деле, жалок,
Неведом им земных страстей озноб.
И полюбивших помню я весталок,
Зарытых заживо, другим в урок…
Десяток, помню, написал я строк
В честь этих, самых милых мне весталок,
Строк десять – вместо мавзолея.
4
Художники
Я помню красный цвет Фиорентино,
Блаженного – аквамарин.
Марию помню, томную, Бронзино,
Пармеджанино молодого сплин.
Лукрецию, со сломанным кинжалом —
Кровь капает с нагой груди.
Мадонну с гарпиями помню, в алом…
Буди, о память, лица все, буди!
Я помню кардинала ди Биаджо,
С змеею там, срамные где места,
И помню проститутку Караваджо —
Красавицу, родившую Христа.
Я помню Рафаэля Галатею,
Чистейшую, среди морских зыбей,
И больше никого упомянуть не смею —
Ни девушки, ни фрески нет нежней.
