Инспектор Чан Чон Мин коротко глянул на меня и пошел к двери, сделав симпатяге Гилю знак следовать за ним.
– По… подождите! – слабо позвала я. – Спасибо.
– Совершенно не за что, – сказал инспектор и вышел, звякнув бусинами дверной шторы.
Ничего более дерзкого и странного я не делала в жизни – такое только пережитым стрессом можно объяснить. Но я воспользовалась замешательством своего доброго отца, взяла с пола кружку инспектора и допила из нее чай, лихорадочно пытаясь представить инспектора голым на футбольном поле, чтобы изгладить из памяти волнующие минуты, когда он был здесь.
В этот раз подействовало хуже, чем обычно. Впрочем, этот прием пару раз уже давал сбой: мысль о некоторых парнях без одежды была не настолько ужасной, чтобы к ним охладеть. Пора было переходить к способу номер два.
Йемтео – прекраснейшее место в мире, но выбраться из него, когда тебе очень плохо, задача трудная. Проезд транспорта на территорию деревни разрешен только ночью, чтобы фургончики могли доставить нужные товары в кафе и гостиницы, а в остальное время, чтобы не разрушать антураж, по улочкам передвигаются только представители местного бизнеса: возницы на телегах, которые сегодня из-за фестиваля были переполнены пассажирами. Нам с папой пришлось четверть часа брести по жарище к парковке. Ему то и дело названивали возмущенные его побегом товарищи по ансамблю, а он смиренно оправдывался, кланяясь, хотя по телефону они не могли этого видеть.
– Пап, – сказала я, когда он закончил кланяться и вытер взмокшую шею. – Я люблю тебя. Извини за концерт. Возвращайся, я найду кого-нибудь, кто меня подвезет.
– И я тебя люблю, Юн, и сам отвезу, – сказал папа с видом человека, который жутко испуган за своего единственного ребенка.
Я его обняла.
Час спустя мы с родителями подавленно сидели за столом, где так весело завтракали утром.
– Хорошо, что ты не стала снимать квартиру и можешь приехать домой после такого кошмара! – причитала мама, которая после папиного звонка бросила клиентов и тоже вернулась, чтобы послушать мою историю.
Я ворошила палочками вок, и сердце ныло от любви к родителям – единственным людям, которых мне разрешено любить. Жаль, конечно, что им пришлось вот так сорваться с работы в день фестиваля, я все же не ребенок, но как приятно!
– Со мной все в порядке, – бодро сказала я, хотя до сих пор покрывалась липким потом при мысли о мертвой девушке. – Мама, как думаешь, она чем-то болела? Может, найти ее семью? Я изучу ее бацзы подробнее и расскажу им, что…
– Юн Хи, не трави себе душу. Ее жизнь окончена, твои предсказания ничем не помогут. Умереть сегодня было ее судьбой.
– Эту судьбу можно увидеть заранее? – спросила я, отчаянно надеясь на ответ.
– Давайте поедим, – сурово сказала мама и накрутила лапшу на палочки.
А я так и не смогла проглотить ни куска. Вок я всегда ем одинаковый, из гречневой лапши с курицей и побегами бамбука, но сегодня даже он не радовал. А вдруг, если бы я вызвала скорую сразу, как только она появилась в дверях, она бы не… Надо просто лечь спать, прямо сейчас, в три часа дня, и проспать до завтра. Но сначала…
Оставшись одна, я легла на спину, закрыла глаза и прибегла к средству номер два – последнему, на случай, если попытка представить парня голым и глупым не поможет сразу о нем забыть. Внимательный взгляд непроницаемо-темных глаз инспектора, его длинные осторожные пальцы нет-нет да и мелькали в моих воспоминаниях, и, чтобы не дать мыслям о нем укорениться, я стала во всех подробностях представлять, как умираю, как не могу больше дышать, как разлагается мое тело и постепенно смешивается с землей.
В двенадцать лет, когда мама предрекла мне смерть от любви, я со страху пересмотрела в интернете кучу видео о том, что происходит с телом после смерти, – чтобы знать, что со мной потом случится. И когда мне впервые сильно понравился мальчик, я решила, что буду подробно представлять свою смерть каждый раз, как подумаю о нем. Это оказалось так ужасно, что очень скоро я полностью отказалась от фантазий о Паке Мин Хо из параллельного класса. С тех пор этот способ много раз помогал мне не влюбиться. Вот и сейчас я соскользнула в сон, а когда проснулась, мысли о короткой встрече в салоне немного притихли.
На работу я не пошла – весь день сидела в кровати, ела соленые закуски, роняя на пол упаковки от них, и бесконечно изучала бацзы мертвой девушки. Полностью выбросить из головы вчерашнее все равно не получалось, а мысли о ней хотя бы позволяли не думать об инсп… о том человеке, имя которого я уже почти забыла.
Мне было жаль девушку, а еще жаль себя, – словно ее смерть была мне предостережением. Долгие годы я видела знаки судьбы во всем, так что случившееся не казалось стечением обстоятельств: был глубокий смысл в том, что из всех дверей в Йемтео девушка, имени которой я не узнала, перед смертью выбрала мою. Я даже в ленту местных новостей пару раз заглянула: вдруг всплывет что-то о ней? Хоть имя узнаю. Заодно я, кляня себя за слабость, поискала что-нибудь об инспекторе Чан Чон Мине (ладно, я помню его имя, но это ведь ничего не значит). Безуспешно. Соцсетей он не вел или скрывал их, а списки сотрудников полиции мне в Нейвере не попались, поэтому всю свою беспокойную жажду деятельности я направила на девушку. Случившееся с ней, помимо прочего, еще и задело мою профессиональную гордость. На что годится наше ремесло, если не может предречь подобные события даже за пять минут до того, как они произойдут?
– Юн, завтра идешь работать, – сказала мама. – Салон не должен простаивать. Знаешь, сколько там стоит аренда?
– Мама, ты делала прогнозы людям, которые вскоре после этого умерли? Это было видно в их бацзы?
– Не зацикливайся. Гороскоп дает советы, как лучше построить свою жизнь, но не поможет избежать смерти. Она непредсказуема.
– Тогда как ты предсказала мне судьбу?
– Это другое.
Губы у мамы сжались, как от боли, и я решила не давить. Она много раз говорила, что расскажет, когда я наберусь мастерства и смогу ее понять, но час пока не пробил.
На следующий день стало ясно, что изучение финансовой и семейной сфер жизни мертвой девушки, а также приоритетных для нее фэншуй-направлений ничего не даст, и я, горестно развалившись среди подушек, включила телик. Даже бацзы на день себе не составляла. А что оно мне скажет? «С полудня до двух – самое благоприятное время, чтобы смотреть дорамы про копов?»
Но мама была права: постепенно отступали и тоска от увиденной смерти, и память о красивом появлении темноглазого мужчины в униформе. Конечно, рано или поздно я снова открыла бы салон, и жизнь вернулась бы в прежнее русло. Но я продолжала заходить на сайт городских новостей, и через пару дней после трагедии там появилась заметка, от которой сердце бешено заколотилось.
«Печальное событие в нашем городе. Ким Ха Юн, студентка двадцати пяти лет, умерла по неустановленным причинам в этнографической деревне Йемтео. Причина смерти: предположительно порок сердца».
Рядом с заметкой – фотография, сделанная на чей-то телефон. На фото была толпа туристов и знакомый пейзаж: подножие лестницы, ведущей к храму. Туристы, сбившись группой, испуганно смотрели на что-то за границей кадра: видимо, там лежало тело девушки. Фотографировать мертвых – плохая примета, дух покойного может проникнуть в изображение и там остаться, поэтому информации от фотки, сделанной кем-то из туристов, было мало. И все же кое-что я заметила. На древних, знакомых мне с детства каменных плитах лежала сумочка. Я уставилась в телефон, едва не утыкаясь в него носом. Сумка блестела на солнце – значит, она из ткани, усыпанной стразами.
А теперь вопрос: кто возьмет с собой сумку со стразами куда-нибудь, кроме клуба или вечеринки? Да, меня иконой стиля не назовешь, половину времени я провожу в ханбоке, а вторую половину – в пижаме или джинсах с футболкой, но даже мне ясно, что никто не ходит осматривать конфуцианские храмы, осыпавшись стразами. Я уронила телефон на колени. Еще одна девушка, одетая для вечеринки, упала замертво в паре километров от моего салона.
Чтобы вы поняли: Андон – большой город, и преступности там не меньше, чем везде, но я в жизни не слышала, чтобы в этнографической деревне произошло что-то серьезнее мелкой кражи. На эту заметку, конечно, тоже вряд ли особое внимание обратили – мало ли где человека может настигнуть болезнь! Ее и опубликовали-то небось только для того, чтобы не распространялись слухи о смерти девушки посреди Йемтео и чтобы не сорвался туристический сезон. Официальное заявление всегда лучше сплетен. И все же…
Я обхватила себя поперек живота, пытаясь унять бьющийся во всем теле пульс. Вспомнила нависшее надо мной встревоженное лицо инспектора. Как представитель общественности, я имею право выяснить, что творится в родном городе. Это совершенно естественное желание. Просто узнаю, что случилось с девушками, у единственного знакомого мне полицейского. Уверена, что в естественной среде обитания инспектор Чан воображение не поразит: в тот раз я подпала под обаяние ситуации, так что увидеть его снова будет полезно для моего душевного спокойствия – даже еще лучше, чем просто о нем забыть! Откинув одеяло, я бросилась к двери, но повернула назад, вспомнив, что все еще в пижаме. Может, надеть ханбок? На работе предсказатели почти всегда в традиционной одежде, это подчеркивает наш особый статус. Нет, сейчас это будет слишком вычурно, я ведь выступаю как частное лицо. Джинсы и футболка! Я оделась, завязала волосы в хвост и вылетела на улицу.
Размеры управления полиции округа Северный Кёнсан, адрес которого подсказала мне карта, впечатляли. Логично, конечно: в округе почти три миллиона человек, да еще не меньше миллиона туристов в год приезжает. И все же я представляла скорее двухэтажный домик с казенной мебелью, чем башню со стеклянными стенами, турникетом на входе и собственным кофейным киоском.
Я подошла к женщине, сидевшей за стойкой перед поразительно современным компьютером.
– Здравствуйте. Я Ли Юн Хи. В моем салоне три дня назад умерла девушка, упала прямо как та, что… ну… Та, что умерла у подножия храма.
Эх, надо было подготовиться лучше. Женщина равнодушно посмотрела на меня и ни о чем не спросила.
– На выезд приезжал инспектор Чан Чон Мин, и он пообещал держать меня в курсе. – Ложь, ложь, вредная для древесных знаков, ну да ладно. – Где я могу его найти?
– Таких сведений мы не предоставляем. Всего доброго.
По ее лицу я сразу поняла, что она его не знает, и на секунду мне представилось ужасное: никакого инспектора не существует. Он и его помощник привиделись мне в обморочном бреду. Недаром же полиция, которую я вообще не вызывала, явилась ко мне в облике двух мужчин. Один – молодой красавец, на каких я вечно заглядываюсь, а второй – невзрачный, но с ласковыми теплыми руками. Вселенная подумала, что я умираю, сжалилась надо мной и послала волшебное видение.
Я сбежала из управления, но не сдалась. В Йемтео полицейских участков не было, поэтому я нашла на карте все участки Андона и решила начать с того, который ближе всего к деревне: если те копы существуют, как-то же они ухитрились добраться до меня так быстро!
Ближайший участок оказался в пяти минутах езды от салона, в райончике Ёнсан-дон около шоссе. Домам тут было лет по двадцать – мои ровесники, – и в них располагалось все, чего людям не хватало в исторической части города: автомастерская, салон красоты, кинотеатр, большая парковка и даже магазин рыболовных товаров. И вот там, между школой иностранных языков и студией йоги, спрятался полицейский участок Андон-Юг. Он куда больше походил на полицейские участки в моем представлении, чем хай-тек здание управления. Двухэтажный дом, похожий на обувную коробку, вокруг много зелени, словно кто-то пытался смягчить впечатление от унылой архитектуры. Перед входом росла сосна, рядом сладко пахла медом форзиция, усыпанная сотнями желтых цветов.
Улочка была тихой, и утопающий в зелени участок терялся на ней, словно намекал горожанам совершать поменьше нарушений, чтобы не тревожить его покой. О том, что это полиция, напоминал только флаг и две припаркованные у входа патрульные машины.
Судя по близости к этнографической деревне, на вести о смерти второй девушки должны были выехать отсюда, но на бурную деятельность тут ничто не намекало.
Зайдя внутрь, я оказалась в просторном помещении с унылой мебелью. Никаких кофейных аппаратов и турникетов, стены увешаны плакатами, объясняющими, как правильно сортировать мусор и куда звонить при аварии. За столами сидели несколько полицейских, у стойки с компьютером двое туристов в козырьках от солнца рассказывали, где именно они потеряли фотоаппарат. Красивая девушка в полицейской униформе кивала и фиксировала их жалобу на очень старом компьютере. Этот участок выглядел полной противоположностью центральному: там все было энергично и деловито, а здесь сразу создавалось ощущение дремоты и расхлябанности. Я дождалась, когда туристы уйдут, и приблизилась, чтобы спросить про офицера Чана, заранее готовая к словам, что о нем тут впервые слышат.
За моей спиной открылась дверь, и послышалось приятное позвякивание льда в стакане с холодным напитком. Я обернулась – и замерла. Инспектор Чан Чон Мин собственной персоной. Он стоял в дверях с гигантским стаканом холодного кофе и смотрел на меня совсем не так, как мне бы хотелось.
Мои тайные мечты: «О, я вас помню! Как вы себя чувствуете, уже оправились от пережитого стресса? Тут неподалеку кофейня, а день жаркий, хотите айс-латте?»
Реальность:
– Опять вы? – спросил инспектор так, будто сюрприза хуже жизнь ему еще не преподносила.
Краска бросилась мне в лицо. Лучше бы он оказался галлюцинацией! Чан Чон Мин смотрел на меня так, будто считал, что это я ему тогда привиделась и больше не побеспокою. Спутанные черные волосы падали на глаза, щетина на одной стороне лица была сбрита короче, чем на другой, лоб – влажный от пота. Тот еще подарочек! И человек, который так выглядит, имеет наглость грубить хорошо одетой девушке, которая пришла поблагодарить его за доброту? Ну или узнать, как идет расследование. Я сама точно не знала, зачем пришла.
– Я… Я хотела… – забормотала я.
Потом вспомнила, кто я. Моя мать – знаменитая предсказательница, которая регулярно выступает по телевидению и в интернет-шоу. Семья моего отца живет в Андоне много поколений. У меня – собственный астрологический салон, и всю юность я выдерживала тяжелый удар судьбы: избегала малейшего сближения с парнями. Я – звезда, я – героиня и даже не подумаю расстраиваться из-за потрепанного копа, которого все равно никогда больше не увижу.
– Добрый день, инспектор Чан, – проговорила я, надеясь, что голос мой холоден, как лед в его стакане. – Я пришла узнать, что выяснилось о причинах смерти девушки в моем салоне. Прочитала о точно таком же происшествии в Йемтео и разумно обеспокоена.
– Остановка сердца вследствие инфаркта. – Он глотнул кофе через трубочку. – У вас всё?
Он сейчас ничем не напоминал того заботливого человека – может, он такой, только если кто-то теряет сознание?
– Две одетые для похода в бар девушки упали и умерли от инфаркта с разницей в пару дней? – спросила я, просто чтобы побыть тут еще хоть минуту.
– Откуда вы знаете, как была одета умершая студентка? – неожиданно цепко посмотрела на меня девушка в униформе. – Журналистам запретили съемку.
– На фото туриста попала ее сумочка. Никто не носит такие с повседневной одеждой.
– Я говорила, что эти случаи похожи, инспектор, – страстно произнесла девушка, уставившись на Чана Чон Мина. – Видите, даже люди замечают! Может, все-таки пора добиться открытия дела?
Инспектор обогнул нас обеих и поставил пластиковый стакан на стойку с компьютером. Лед громко звякнул.
– Объясню, как устроена работа полиции. – Он хмуро глянул на сотрудницу, которая неожиданно меня поддержала. – Не думал, что и вам это нужно, Чхве Ми Рэ, но давайте освежим память. Врачи скорой помощи в обоих случаях не нашли следов насильственной смерти. Патологоанатом больницы, куда поступили тела, произвел вскрытие, чтобы сообщить семье точную причину смерти, и отправил отчет полиции.
Он вытащил телефон и демонстративно полистал там что-то. Я, конечно, слушала, но в основном думала о том, как человека меняет настроение. Сегодня инспектор был определенно на что-то зол, и от этого, на мое счастье, хоть немного утратил обаяние.
– Случай первый: остановка сердца. Мисс Ким Ха Юн мы обнаружили вчера вечером, вскрытие прошло сегодня утром, причина смерти – также внезапная остановка сердца. Я смотрю в отчет, там ничего подозрительного. Если бы в крови покойных нашли какое-то вещество, дело забрал бы региональный отдел по борьбе с наркотиками. В крови первой было умеренное количество алкоголя, вторая – чистая. Если бы нашли следы насилия, дело забрал бы отдел особо тяжких преступлений округа Северный Кёнсан. Хоть что-то из этого произошло? Нет. – Инспектор отвернулся от пристыженной коллеги и посмотрел на меня. – Мы простой районный участок, понимаете? Отвечаем за Йемтео и Юг Андона. Ищем пропавшие сумки туристов, разнимаем драки, патрулируем улицы, осматриваем места преступлений, чтобы передать дело дальше, если надо. Но тут никакого дела нет.
«Он не зол, он волнуется», – внезапно поняла я. Его горячая отповедь звучала как попытка утихомирить собственную тревогу. Интересно, почему? Может, он все же беспокоится, что с девушками не все так просто? А может, переживает, что он такая мелкая сошка и ему никогда не удается поработать над серьезным преступлением. Я уже предчувствовала громкое «нет» в ответ на следующий вопрос, но все равно спросила:
– А можете сказать мне дату рождения девушки, которая умерла около храма?
– Серьезно думаете, что я отвечу?
Был таким милым в прошлый раз и такой противный – в этот! На столе стоял фикус, который привлекал внимание в основном тем, что еще не сдох: ствол высокий и вытянутый, листья только на макушке, будто в какой-то момент несчастное растение полностью сбросило листья, а потом одумалось и решило выжить.
– Зачем вам ее дата рождения? – с любопытством спросила девушка.
Инспектор Чан тут же вмешался:
– Не говори ей никаких дат, Чхве Ми Рэ! Я запрещаю. Она – астролог.
Так презрительно это сказал, будто вовсе не он заваривал мне сосновый чай, помогал сесть и отводил волосы от лица. Может, это вообще был не он, а его добрый брат-близнец? Стало обидно до слез: примчалась сюда, как дура, а он так себя ведет. Ну и прекрасно, тем легче его забыть.
– Я буду читать новости, – произнесла я стервозным тоном, чтобы скрыть огорчение. – И если кто-нибудь еще умрет, приду снова.
– Ждем с нетерпением, – кисло ответил инспектор и уткнулся в какую-то папку.
Я бы не удивилась, если б оказалось, что он держит ее вверх ногами и изображает бурную деятельность только чтобы меня спровадить. Я повернулась, чтобы уйти, но тут одна из дверей в дальней части зала распахнулась и оттуда, нагруженный папками, вышел симпатяга Гиль. Я невольно улыбнулась. Вот уж кто регулярно ходит в барбершоп! Униформа на нем была казенная, как у всех здесь, – темно-зеленая рубашка, галстук, куртка с нашивками, – но я была уверена, что в свободное время он, в отличие от своего старшего офицера, одевается стильно.
– Предсказательница Ли! – обрадовался Гиль. Мне польстило, что он узнал меня и даже имя вспомнил. – Рад видеть вас в добром здравии.
Я нарочно глянула на инспектора Чана. Тот сверлил помощника свирепым взглядом – видимо, не мог пережить, что так успешно меня выставил, а Гиль все портит. Это больно резануло по сердцу: чем я так его разозлила?
Гиль сгрузил папки инспектору на стол и пошел мне навстречу.
– Сержант Пак, – утомленно позвал инспектор. – Вернитесь на свое место.
Пак Гиль не послушал, мало того, жестом пригласил меня выйти на парковку. У меня все нервные окончания словно огнем загорелись. Только что готовилась уйти поверженная, и вдруг…
– Извините его, инспектор – грубый человек, – сказал Гиль, когда мы оказались на залитой солнцем парковке. Ха! Грубый! А кто был таким милым в прошлый раз? – Вы, наверное, хотели узнать, что мы выяснили про смерть Пак Со Ён.
Так у тусовщицы, которая умерла в моем салоне, появилось имя. Через стеклянную дверь я краем глаза увидела, что инспектор уже движется к нам. Видимо, боялся, что помощник сообщит мне лишнее.
– Прошу, скажите мне дату рождения студентки, которая умерла около храма, – попросила я, не надеясь на успех.
– Третье мая две тысячи девятого, – ответил Гиль. – Родилась здесь, в Андоне, время не знаю.
Я ошарашенно уставилась на него. Он точно понял, для чего это мне: чтобы рассчитать бацзы человека, нужны дата, время и место рождения.
– Мне жаль, что вам пришлось увидеть ту смерть, поэтому решил вам помочь. Но теперь уходите.
За нами распахнулась дверь, и я отпрянула, чтобы не подставить Гиля.
– Пошли, – отрезал инспектор Чан. Дождался, пока Гиль поравняется с ним, и понизил голос: – Что ты ей сказал?
– Ничего.
Я поклонилась обоим и пошла прочь, отчего-то взволнованная до мурашек. Когда я решилась оглянуться, дверь в участок уже закрылась.
Мозгу, который склонен на чем-нибудь зацикливаться, только дай повод. Три дня назад я старалась забыть доброту инспектора, а теперь пыталась забыть его грубость. Меня будто встряхнули, как тот европейский сувенир – стеклянный шар со снегом, – и все во мне взболталось и пока не осело. Голым я его больше не представляла – много чести! – но и себя представлять мертвой расхотелось. В конце концов, это последнее средство, и я сейчас не в опасной близости от увлечения красивым парнем, а в гражданском возмущении от поведения мужчины, которого точно не взяли бы сниматься в кино или рекламировать джинсы. Так что ночь прошла спокойно – от обиды я проспала часов десять.
– Юн Хи, хватит в облаках витать! Или ты выходишь на работу, или я отменю аренду салона, – сказала мама за завтраком. – Я сделала тебе расклад: день удачный для бизнеса, особенно до полудня. Вечер надо провести спокойно, чтобы энергия дня не иссякла, так что ладно уж, можешь валяться и смотреть телик, как ты любишь.
– Можно подумать, ты не любишь, – буркнула я. – Сегодня же вторник, будет пятая серия «Тайн семьи Ын», а потом какая-то премьера.
– Телепрограмму она помнит, а то, что пора бы на работу, – нет, – проворчала мама, обращаясь к отцу, но он тоже витал в облаках и не ответил.
Я представила, как снова захожу туда, где лежала мертвая тусовщица Пак Со Ён, вспомнила ее остановившийся взгляд, неподвижные влажные губы, и меня замутило так, что пришлось лечь головой на стол.
– Ты всегда слишком интенсивно думаешь о смерти. Девушку подвело сердце, ее же не убили, – рассердилась мама. – Иди-ка на работу, там быстрее обо всем этом забудешь.
В общем, пришлось соврать, что я ушла в салон, и надеяться, что у отца нет концерта в Йемтео, а то он обязательно решит заскочить к дочери. Тот день и пару дней после я занималась тем, что бродила по центру Андона и изучала бацзы мертвой девушки номер два, сидя в кафе и библиотеках. При мысли о салоне я покрывалась испариной, но не нашла сил признаться в этом своей несгибаемой матери.
Никакого сходства между умершими девушками я не нашла: разный год рождения, разные стихии. Студентка Ким Ха Юн оказалась Быком земли инь – мудрый и творческий знак. Интересно, что она делала в Йемтео в тот день? Тоже туристка? Или, может, писала какую-то научную работу? В интернете об этом, увы, никто не упоминал.
Местные новости я теперь читала каждый день. Если кто-то еще умрет… Я не хотела этого, честное слово, – просто фантазировала, как пришла бы к инспектору и сказала: «Я была права, тут что-то странное». Какая из его ипостасей встретила бы меня? Добрая или злая?
Я пила вот уже который капучино за день, смотрела на парней в очередном кафе и сравнивала их с инспектором Чаном. Это уж точно не могло считаться увлеченностью, потому что все сравнения оказывались не в его пользу. У одного парня были стильно подобранные аксессуары, у второго – идеально отбеленные зубы, третий водил пальцем по экрану самой последней модели телефона, о которой везде писали, – значит, богатый. Вот доживу до тридцати и выберу себе такого парня, что все ахнут. А инспектор пусть прозябает в своем участке с плакатами и фикусом.
Бывают моменты, когда жизнь становится на удивление лишенной содержания, призрачной, пока что-то не пробуждает нас, как весна – семена, спящие под землей. Десятого июня я проснулась и, как обычно, первым делом уткнулась в телефон. Открыла новости – и резко села в кровати.
«Молодую офисную сотрудницу О Су Джи накануне обнаружили мертвой в Йемтео, около книжной лавки Story. Полиция сообщает, что следов насильственной смерти не найдено, но, по информации нашего издания, за последнюю неделю это третья подобная смерть, что не может не вызывать тревогу».
Я начала судорожно искать другие новости по теме и обнаружила на сайте местного телеканала видеорепортаж, который начинался с записи, сделанной женихом девушки. Он снимал себя на телефон – подавленный, красивый, глаза заплаканные.
«Су Джи была совершенно здорова. Я знаю это, потому что мы готовились к свадьбе и оба недавно проходили обследование. Полиция говорит, она умерла естественной смертью, но этого не может быть! Я добьюсь правды, чего бы это ни стоило. Она пошла в этнографическую деревню, чтобы заказать серьги к свадьбе. Прошу всех, кто был вчера в Йемтео и видел ее, связаться со мной по номеру телефона внизу экрана и рассказать любые детали».
Он показывал ее фотографию, открытую на планшете, и его руки дрожали.
«Безутешный жених в знак протеста и скорби отказывается покидать место смерти О Су Джи», – печально сообщил корреспондент андонского канала, но глаза у него так и горели: в кои веки в Йемтео происходило что-то более сенсационное, чем фестиваль народной музыки или выставка глиняных изделий.
Корреспондент стоял на знакомой улочке в десяти минутах ходьбы от моего салона, а рядом на земле понуро сидел парень, одетый в деловой костюм. Он держал в руках белую хризантему, цветок скорби, а двое полицейских пытались вежливо его увести – не тащить же волоком под прицелом камеры. К своему стыду, внимательнее всего на этом видео я разглядывала полицейских, но знакомых не увидела. Зато искренне зареванное, несчастное лицо жениха меня поразило. В моей семье яркие эмоции не приветствовались, а жених, нисколько не стесняясь журналистов, прохожих и полиции, рыдал по мертвой невесте, размазывая слезы рукавом пиджака.
«Вот бы меня кто-то настолько сильно любил», – подумала я.
Я отбросила телефон, до краев наполненная щекочущим, нездоровым предвкушением. Меня все это не касается – и все же… У меня ведь никогда больше не будет настоящей причины встретить инспектора Чана, разве что начну грабить все магазины подряд, пока он не явится меня арестовать. Я видела его добрым, злым… Каким он будет в третий раз? Это же простое человеческое любопытство, без всякого тайного умысла.
Чтобы решить, как поступить, я впервые со дня трагедии в салоне расписала себе предсказание бацзы на день.
«Проявлять осторожность. Вести размеренную жизнь», – посоветовало оно. Я несколько секунд смотрела на результат, а потом вскочила и начала одеваться. Ослушаюсь всего разок!
– Мама, я на работу! – сказала я, промчавшись мимо нее.
В этот раз я решила подготовиться к встрече с инспектором Чаном: чтобы он смягчился, нужно принести ему что-нибудь ценное. После трех смертей подряд возмущенная общественность наверняка насела на полицию, им несладко – а раз так, неплохо бы им помочь. Вдруг, изучив бацзы всех трех девушек, я найду что-то схожее в сплетениях судеб, которые привели их к ранней смерти? Докажу, что чтение бацзы – это не шарлатанские сказки!
К счастью, полиция оставила жениха в покое и разрешила скорбеть на пороге книжного. Он сидел на широкой ступеньке и тихо плакал, сжимая потрепанную хризантему. У работников магазина, похоже, не хватило духу обругать скорбящего за нарушение общественного порядка и отпугивание клиентов. Я подошла и тихо села рядом.
– Господин, – позвала я, оробев от силы его скорби. – Сочувствую вашей утрате. Я предсказательница, меня зовут Ли Юн Хи. Прошу, скажите мне дату, время и место рождения вашей невесты.
– Вам для какого-то блога? – хрипло спросил он, глядя прямо перед собой.
– Нет. Я тоже хочу выяснить, что с ней случилось.
– Уходите, – устало бросил он и вытер щеку пиджаком.
Я порылась в сумке и протянула ему упаковку бумажных платков.
– Прошу прощения за бестактность. Просто я… – Я заколебалась, но все же сказала правду. – Мне предсказали, что я умру молодой, если полюблю раньше тридцати лет. Я хочу понять, существует ли в бацзы какой-то знак, который может указать на возможность ранней смерти. И если существует, есть ли он у меня. Потому что, если нет… вдруг я могу полюбить, когда захочу?
Мне было стыдно бросать такую мелкую проблему в ураган его скорби, но он вдруг слабо усмехнулся и глянул на меня.
– Полюбить, когда захочешь, – это абсурд, – хрипло сказал он. – Любовь просто случается. Она, как стихия, захватывает тебя, и… Су Джи была девушкой моего приятеля. Но мы увидели друг друга и уже не могли забыть, как ни пытались. Нам столько всего пришлось преодолеть! В прошлом году она попала в аварию, еле выжила, и вот наконец… – Он застонал и вцепился себе в волосы. – Это несправедливо! У нас наконец-то все было так хорошо, мы готовились к свадьбе, и…
Я сжала его запястье, горюя вместе с ним.
– Хотите, прочту вашу судьбу? Я думаю, вас ждет прекрасная жизнь. Вас это утешит?
Он посмотрел на меня в упор. Бледный, невозможно красивый, благородное тонкое лицо, как у сказочного принца.
– Я не хочу утешаться. Значит, такая была у моей Су Джи судьба, и постепенно я смогу это принять. Все равно мы были предназначены друг другу. Даже зная, что она умрет, я ничего не стал бы менять и полюбил бы ее снова. – Он вытащил из пачки платок и вытер глаза. – Она родилась двенадцатого мая двухтысячного, в Андоне, в шесть вечера. Спасибо, предсказательница. Я посижу тут еще, а когда скорбь немного отступит, пойду молиться в храм.
– Вы справитесь с этой бедой, – выдохнула я, очарованная им до предела.
Я бы уже влюбилась, если бы не научилась душить это чувство в зародыше. Представлять голым скорбящего человека неприлично, так что я промямлила что-то невразумительное, поклонилась и дала деру.
Ах, как было бы здорово найти в бацзы девушек схожую черту, понять, что у меня такой нет и что мама ошиблась в своем предсказании, а потом решительно полюбить какого-нибудь симпатичного парня! Мы пойдем вместе пить ярко-розовый лимонад в парке, будем страстно целоваться на каждом углу. Глядя на жениха, я твердо поняла: любовь стоит того, чтобы за нее побороться. Не хочу ждать десять лет! Хочу полюбить прямо сейчас.