К. Дж. Паркер
Шестнадцать способов защиты при осаде
9
Я все откладывал, но это нужно было сделать. Но черта с два я бы пошел пешком. Холм круто забирает вверх, а я вымотался. Стилико в два счета раздобыл мне лошадь; ненавижу верховую езду.
Никогда еще не видел я Город таким пустынным. На улицах никого, окна закрыты ставнями, двери заперты, мертвая тишина. Даже глубокой ночью в комендантский час нет-нет да и услышишь пьяное пение, женские крики или визг бродяги, на котором разминает кулаки стража. На самом деле ночь – напряженное время, потому что именно в поздние часы прибывают с окраин тяжелые груженые повозки. Им запретили ездить днем, потому что они передавили кучу народу; ступишь в колею по колено глубиной – и ты покойник; надо быть чокнутым, чтобы попытаться перейти дорогу между закатом и третьей вахтой. В четвертую вахту бузят возницы в круглосуточных питейных рыночного квартала, за которыми всегда интересно наблюдать издалека; на пятой вахте, как правило, где-нибудь происходит драка или поножовщина – Синие и Зеленые так находят здоровый выход до поры сдерживаемой агрессии. Шестая вахта – и деревенский люд потихоньку начинает ставить ларьки и лавки; заступает на смену дерьмовый дозор, респектабельные мужья тихонько бегут по домам после ночи в публичном доме. Думаю, суть вы уловили. Пустынные и тихие улицы Города – взаправду страшное зрелище, особенно в середине дня.
Я прошел мимо группы моих парней, тащивших что-то (по-моему, узел приводного вала от водяного колеса) на ручной тележке; я помахал им, они помахали в ответ. Кроме них, я не встретил ни души, пока не добрался до стены, где пьяный сторож попытался арестовать меня. Я вынул ногу из стремени и пнул его прямо в зубы. Всегда хотел это сделать.
Чтобы подняться на крепостной вал, нужно одолеть одну из этих ужасных винтовых лестниц внутри сторожевой башни. С внешней стороны должна была висеть веревка, за которую можно было бы держаться, но ее не было, и ступени казались гладкими, будто отлитыми из стекла. Меня трясло, когда я вышел на яркий белый дневной свет, где какой-то шут гороховый сунул мне под нос лезвие мотыги и рыкнул:
– Кто ты, черт возьми, такой?
– Полегче, – сказал я ему по-алаузски; по цвету волос было понятно, что он из Старой Страны. – Я Орхан, полковник инженерных войск. А этой штукой можно и глаз выколоть.
Он ухмыльнулся и опустил мотыгу. Явно слышал обо мне – я единственный алауз, добившийся в Городе успеха, своего рода знаменитость. Говорят, что я продался, но уверен – говорят беззлобно.
– Проходи.
Я проскользнул мимо него и положил руки на парапет. Никогда не любил большую высоту, что, конечно, проблема в моей сфере деятельности. Я окинул взглядом равнину и увидел нашего врага.
На первый взгляд – вроде бы всё в порядке. Имперская армия, блестящая и аккуратная, – обнадеживающее зрелище на поле брани, если вы – на правильной стороне. Но вот приходит осознание – и в горле встает комок, и в коленках слабеет. Их было несметное количество, и выглядели они так, как и подобает врагу – устрашающе.
Разве что ничего особенного они не делали. Пять рядов стояли при оружии – щиты на земле, копья к небу. Слишком жарко было, чтобы что-то делать, кроме как стоять на месте, когда на тебе надет весь ассортимент скобяной лавки. Позади них довольно много людей в ватниках, но без железа устанавливали палатки, носили туда-сюда припасы, копали отхожие места, разводили костры. До моих ушей доносился далекий перестук молотков – кузнецы подбивали подковы лошадям и чинили заклепки. Очевидно, никто никуда не торопился. Я еще разок огляделся, высматривая признаки того, что мои коллеги по ту сторону стены работают над большими баулами с пиломатериалами, – будь я с ними, давно бы уже строил лестницы, осадные башни и тараны. Насколько я мог судить – ничего подобного. А как же вязание толстых снопов – фашин, как мы их называем, – как же саперные работы, скрежет лопат подрывников у самого основания стен? Где широкие крытые повозки с распорками для пороховых ям? Такое не спрячешь запросто. Опять-таки – не видать.
Они чего-то ждали. Чего-то или кого-то.
Впрочем, этого я не знал наверняка. Но я знал, что нужно делать дальше. Строго говоря, это не моя работа; но у меня было неприятное чувство, что делать ее буду я. Надежда, впрочем, умирает последней – может, все еще есть шанс переложить груз на плечи кому-то еще. То есть…
То есть – да поможет мне Бог – следующим делом придется идти на поклон лично к его императорскому величеству.
Клеменс IV, брат Непобедимого Солнца, регент Неба и Земли, Необоримый, Отец Своей Страны, Царь Царей, неважно. Он провел на троне семнадцать лет, что по меркам правящей верхушки очень даже недурно. В среднем двенадцати лет хватало за глаза, ну и всех тех, кто продержался несколько месяцев и кончил как голова на пике с прекрасным видом на Холмовую улицу, я попросту не считаю. К тому же он был рожден в пурпуре, что много значит для робуров. Практически невозможно предугадать, войдет ли человек, сидящий в Большом Кресле при вашей жизни, в историю как Великий, или Мудрый, или Жестокий, или Старый Скряга, или Безумный. Правящая верхушка хочет, чтобы вы верили, будто он никогда не ошибается и вы живете в наилучшем из времен, но ваши друзья на рынке или в «Собачьем дуэте» уверяют вас же, что император – полоумный выпивоха-извращенец и Империя катится в ад на садовой тележке; ну а то, что вы видите собственными глазами (сияющие новые храмы, могучие многочисленные армии, марширующие на Новый год и Вознесение, заросшие поля, голодающие дети на улице), почти наверняка является нетипичным или единичным случаем или исключением, подтверждающим правило. Если бы вы спросили меня, я бы сказал, что Клеменс хорош, но был бы еще лучше, если бы не промахивался так часто в выборе советников. Ну, я бы хотел верить в такое положение вещей. Хотя мне ли вообще о таком задумываться?
Некоторые факты легко доступны любому, кто умеет читать или слушать, как их ему зачитывают. Клеменсу было сорок шесть лет; у него было два сына, Аудакс и Робуртинус, девятнадцати и пятнадцати лет от роду соответственно, так что наследование престола в его случае было делом вполне решенным. Его супруга, Волумния Молосская – холодная дама, большую часть времени проводившая за молитвами, – была мертва уже десять лет; ходили слухи – как же без них? – о дипломатическом браке либо Клеменса лично, либо отпрыска Аудакса с одной из эхменских принцесс; их всего две: одной пятьдесят шесть, другой – двенадцать, но такие вещи никого не волнуют в кругах власти. Забавно, наверное, быть императором.
Мне нужно было позарез увидеть императора, объяснил я префекту Фаустину, чтобы прояснить ситуацию. Если я остался самым старшим военным офицером в Городе (чего мне страшно не хотелось), мне нужно было подтверждение, или ордер, или что-то в этом роде. Если и был тут кто-то выше меня, я отчаянно хотел услышать о нем и попросить его приказать мне что-нибудь. Итак, как можно это устроить?
Фаустин окаменел.
– Откуда, черт возьми, мне знать? – Он успел почти протрезветь и чувствовал себя не лучшим образом. – Я никогда с ним не встречался.
– Никогда?
– Конечно, никогда, не городи чепухи. Естественно, мы общаемся через посредника.
Я кивнул.
– Прекрасно. И кто этот посредник?
– Камергер.
– Понятно. Значит, веди меня к нему.
Безумная улыбка снова появилась на его лице.
– Он сбежал на первом же корабле. А также Великий Логофет, Главный Паж, Хозяин Гардероба, Глава Палаты и Хранитель Конюшен. Никаких посредников не осталось. Их нет.
У меня начала болеть голова.
– Это невозможно, – сказал я. – Должны же где-то быть…
– Нет. – Фаустин повысил на меня голос – он никогда так не делал прежде. – Ты знаешь, как в этом Городе все устроено: есть иерархия, система, протоколы. Только теперь в них проделали дыру, хоть на телеге проезжай. Мы отрезаны от всего – с таким же успехом император мог оказаться на необитаемом острове. Мы не сумеем с ним связаться – у нас для того нет каналов.
Бедный Фаустин! Как же крепко его промыли. Единственный способ сделать что-то – через иерархическую цепочку, а если порвется – это конец. Я взял его за подбородок и приподнял ему голову.
– Возьми себя в руки. Кто следующий после Хранителя Конюшен?
Он посмотрел на меня так, словно я сошел с ума.
– Я. Наверное.
– Ладно, – сказал я. – Ты сойдешь. Пошли вместе.
И мы отправились во Дворец.
Фаустин говорил, что это безумие, что нас не пропустит стража.
Стражи не было. Через полуприкрытую дверь мы спокойно вошли в очень большой и очень пустой сводчатый вестибюль.
Фаустин надумал сдать назад, но я урезонил его, заломив руку за спину. Мы прошли в другую просторно-пустую залу – с великолепным расписным потолком и статуями в два моих роста, выстроившимися вдоль одной стены. В конце коридора нас ждала лестница из зеленого мрамора, по бокам которой стояли позолоченные бронзовые львы размером с быков. Мы поднялись по ней, производя жуткий шум – ну, главным образом я, спасибо подбитым гвоздями башмакам. На верхней площадке мы встретили лысого мужчину в белой тунике. Он сидел на последней ступеньке, обхватив голову руками.
– Мы пришли к императору, – сказал я.
Он уставился на нас. Фаустин повторил то, что я только что сказал сам. Лысому до нас, кажется, никакого дела не было – он глядел нам поверх голов, – и я вмазал ему.
Это его слегка оживило.
– Где он? – спросил я.
Мужчина указал направо, дальше по длинному высокому коридору с мозаичным полом. В конце коридора была бронзовая дверь высотой в двенадцать футов. Я толкнул ее – дверь распахнулась.
– Все это неправильно, – сказал Фаустин. – За это нас могут казнить.
Я улыбнулся.
– Ага. Кто?
– Мы не можем туда войти. Это Пурпур. Никто туда не ходит.
Я доказал, что он ошибался. Пурпур – это огромная квадратная комната, названная так потому, что ее стены, пол и потолок сделаны из полированного порфира. Что-то вроде гардеробной, как мне показалось, только без единого предмета мебели. Следующая дверь попирала все пределы разумного, будучи отлитой из чистого золота. Окажись здесь кое-кто со Старого Цветочного рынка, она вместе с петлями исчезла бы без следа ровно за пять минут.
– Спальня его величества, – прошептал Фаустин. – Мы не можем…
Я был сыт им по горло.
– Оставайся там, – сказал я. – Надолго я не задержусь.
Я легонько толкнул дверь, и та открылась.
Было темно. Я мог разглядеть только огромную кровать, отгороженную занавесями. Перед нею на низком табурете сидел старик.
Он повернулся и посмотрел на меня. Думаю, света было достаточно, чтобы он мог разглядеть мое лицо. В его взгляде сквозила грусть – я знал, о чем он в ту минуту думал.
– Я полковник Орхан, – представился я, – инженерные войска. Мне нужно увидеть Императора.
Старец рассмеялся.
– Извольте.
Он указал на кровать. Мне это не понравилось, но я не знал, что еще можно сделать. Поэтому, подойдя как можно тише, я отдернул занавеску.
В постели лежал мужчина. Обычный на вид; лысый, если бы не зачесанные волной пряди волос на загривке, одетый в простую белую ночную рубашку. Он смотрел на меня, его глаза были открыты, он дышал… но не шевелился.
– Он такой уже девять месяцев, – сказал старик за моим плечом. – У него случился обширный инсульт в тот день, когда ему сказали, что его сыновья погибли. С тех пор он не шевельнулся. Кстати, я его врач.
Помню, как однажды въехал на коне в низко нависшую ветку. В стремени удержался, но небо и земля поменялись местами. Вот как-то так я чувствовал себя сейчас.
– Император, – тупо произнес я.
– Император, – эхом откликнулся доктор. – Излишне говорить, что мы хотели удержать его состояние в тайне. Никто не знал – за пределами этой комнаты. Я не отходил от него ни на шаг с тех самых пор, как его перевели сюда.
– А он когда-нибудь…
– Нет, – доктор меня понял, – никаких шансов. Он останется таким до самой смерти.
Бессмыслица какая-то.
– Принцы?..
Я услышал, как доктор глубоко вздохнул.
– Аудакс и Робуртинус отправились на лодке в залив, – сказал он. – Они были пьяны – думаю, в то время это казалось хорошей идеей. Аудакс упал за борт. Он не умел плавать. Как и его брат, но он все равно пытался спасти его. Старик искренне любил их – одному Богу известно почему. В любом случае, вот он, твой император. Спрашивай, что захочешь.
Фаустин набросился на меня как кошка, когда я вышел.
– Ну что?
– Все готово.
– Что готово?
Я зашагал прочь. Фаустину пришлось припустить рысью, чтобы догнать меня.
– Я попросил у него полной власти, – сказал я.
– Что?.. И… что он сказал?
– Он дал согласие. Теперь я здесь за главного.
Я на мгновение остановился – меня тошнило и кружилась голова.
– Ты мой заместитель, Фаустин. Это тоже официально. Мы с тобой управляем гребаной Империей.
Он выглядел так, словно я только что отрезал ему ухо. Мне стало его жалко.
– И как мы… как ты это докажешь?
Я разжал кулак и продемонстрировал ему Великую Печать. Она лежала на столике у кровати вседержителя. Понятия не имею, как она оказалась у меня в руке. Должно быть, упала в какой-то момент, и я поймал ее не задумываясь.
– Пошли, Фаустин. Нас ждут великие дела.
Пурпур все так же пустовал. И две гулкие мраморные залы, и внутренний двор. Мы прошли через широко распахнутые главные ворота на Золотую Милю.
– Куда мы идем? – спросил Фаустин.
– На Старый Цветочный рынок, – сказал я. – Не думаю, что ты там когда-либо был.
Он поймал меня за рукав.
– Орхан. Вряд ли сейчас подходящее время.
Я высвободил руку.
– Самое время. А теперь – либо за мной, либо проваливай.
На Старом Цветочном рынке тоже никого не оказалось. Фаустин явно нервничал. Он все твердил мне, сколько нераскрытых убийств, поножовщин и грабежей произошло тут за последние шесть месяцев, что меня удивило – не думал, что кто-то утруждает себя подсчетом. Все будет хорошо, сказал я ему, ты со мной. Не думаю, что он мне поверил.
«Собачий дуэт» был заперт, окна упрятали за ставни. Я несколько раз постучался, а потом – пнул дверь со всей дури. Безрезультатно.
– Похоже, там никого, – заметил Фаустин, но я пропустил его слова мимо ушей. Уж в «Дуэте»-то точно должен кто-то быть – в противном случае спасать в Городе нечего. Но в округе не наблюдалось ничего такого, чем можно было бы сломать запоры, чтобы во всем убедиться самому. Хотя в таком районе подобные вещицы никогда не валяются без дела. Я несколько раз пытался ударить плечом в дверь, но мне хватило ума остановиться, прежде чем я вывихнул плечо. Вот же идиотизм – Верховный Лидер Империи не может открыть дверь.
К счастью, прежде, чем я разрыдался, открылось окно.
– Что, черт возьми, ты делаешь? – раздался вопрос.
Я поднял глаза и радостно улыбнулся:
– Открой эту дурацкую дверь.
– Уходи, Орхан, не до тебя сейчас.
– Открой дверь. Пожалуйста.
Айхма – конечно, это была она – назвала меня словечком, которое, должно быть, узнала от своего отца, и ставень захлопнулся. Вскоре я услышал, как отодвигается дюжина засовов – и дверь открылась передо мной.
– Мне очень жаль, – сказала она, – но я не хочу, чтобы здесь были солдаты. Пойми…
Я отпихнул ее с дороги. Айхма замахнулась на меня, но я увернулся.
– Мне нужно поговорить с верховодами Тем, – заявил я. – Дело срочное.
– А кто это с тобой?
– Кто? А, ты про него. Это Фаустин, городской префект. Где мне найти верховод Тем, Айхма? Это очень важно. Мне нужно поговорить с ними прямо сейчас.
Она уставилась на меня.
– Так это правда? Про варваров и…
– Правда. Именно поэтому мне нужны эти верховоды. Прямо сейчас.
– А как же армия…
– Все мертвы, – сказал я, и ее глаза округлились. – Нет ни армии, ни флота, есть только я. Вот почему мне жизненно необходимо найти верховод. Знаешь, где они, или нет?
– Не может быть, – сказала она. – Не всех же.
– Айхма.
Я знал ее с тех пор, как она умещалась у меня на руках. Айхмалот, ее отец, считал ее самым удивительным явлением в истории мира. Моя дочурка, Орхан, говорил он мне, будто это какое-то чудо – от него-то я в последнюю очередь ожидал гордости за отцовство. Но некоторым людям это нужно, и он неожиданно оказался из их числа. Айхмалот, конечно, не было его настоящим именем. По-элийски это означает «пленник войны», и именно это значилось на его ошейнике, ибо сержант-рекрутер не смог записать его настоящее имя. Айхмалотом он остался до самых последних своих дней. А Айхма означает «копье». Он назвал ее так, ибо она была лучшей его половиной – блистательной и разящей без промаха. Но внешне она – копия матери.
– Зачем они тебе?
– Айхма.
Нельзя было сейчас срываться. Заставить ее посодействовать – как свинью в телегу загонять. Надави на нее – и она надавит в ответ с той же, если не превосходящей, силой. Нужно, чтобы она сама захотела взойти на тележку, в ином случае с ней не споешься – и точка.
– Подумай сама. Армии нет, но по ту сторону Сухопутной стены – миллион головорезов. Что же мне нужно от верховод Тем, по-твоему?
– Они не станут…
– Пусть скажут это мне в лицо. Если ты, черт побери, скажешь мне, где их найти.
– Не скажу, – ответила она. – Но привести их сюда – смогу.
– Замечательно. Сделай это как можно быстрее.
Она на мгновение заколебалась, затем накинула на голову шаль и прошла мимо меня через двор на улицу.
– Что все это значит? – спросил Фаустин. Я успел совсем забыть про него.
– Что вы никак не можете рассказать простым смертным, где кого-то найти. Ты-то должен понять.
Он опять разволновался.
– О, разумеется. Чего я не понял – это какой прок нам от своры бандитов? Особенно в такой момент.
Ну конечно, для городского префекта, занятого важной работой по управлению столицей Империи, Темы – занятие преступное, а их верховоды – «просто бандиты».
– Возвращайся в префектуру, – велел я ему. – Мне нужно точно знать, сколько у нас денег. Не на счетах, не в кредитных резервах, а в настоящих золотых монетах. Ни с кем на эту тему не заговаривай, как справишься – возвращайся прямиком ко мне. Если встретишь вдруг капитана Бауцеса – скажи ему, что мне нужны полные комплекты доспехов, оружие для моих парней… – всё то, что необходимо солдатам на стене.
– И кого, скажи на милость, ты собираешься вывести на стену?
– Забудь. Просто сходи и посчитай деньги. Пожалуйста.
И потом я остался совсем один перед открытыми дверями «Собачьего дуэта». Решив, что пришел час для односторонних действий исполнительной власти, я вошел внутрь и изъял из-под стойки бутыль бренди. Полномочия, заполученные мной, позволяли и не такое, но я все равно оставил на стойке тридцать трохи.
Читатель, думаю, заметил, что вместо имен я ссылался на потребных мне людей как на «руководителей Тем». Всё потому, что имена их мне неизвестны. Их вообще мало кто знает. В руководители Синих или Зеленых идут не ради славы, ведь любая должность в Темах грозит смертным приговором. Но вообще, если бы кто-нибудь всерьез озадачился установлением личностей, не думаю, что сильно перенапрягся бы за работой. Верховоды Тем избираются из практикующих гладиаторов – берут если не действующего чемпиона цвета, то кого-то из десятка наилучших. К счастью, правительство всегда придерживалось мнения, что тот, кто имеет право верховодить, не задержится на посту надолго по самой природе своего поприща. Зачем поднимать шум, арестовывая человека, отдавая его под суд и отнимая жизнь, когда рано или поздно за вас это сделает деловой партнер, а зеваки еще и заплатят, чтоб на это посмотреть? Со своей стороны я был уверен, что знаю, кто был за главного у Синих, и имел несколько догадок о том, кто руководил Темой Зеленых. Конечно, я ошибся по обоим пунктам. Пора бы уже привыкнуть.
Оказалось, что главным Синим был Иераск. Он всегда отказывался отвечать на этот вариант своего имени, ибо говорил, что его зовут Арраск, и уж если синешкурые не могут произнести как надо – пусть идут лесом. Он был четвертым номером в рейтинге Синих, выступал как гладиатор сорок семь раз, выиграл сорок четыре боя, три прошли вничью. Его отцом был млеколицый по имени Санк Фуй, а матерью, судя по виду, – женщина из робуров. Считается, конечно, что такого попросту не бывает, но это неправда. Я видел, как Иераск дрался дюжину раз, восхищался его умением оставаться собранным и хладнокровным на арене. Больше мне о нем ничего известно не было. Это был худощавый и долговязый мужчина лет тридцати пяти, по гладиаторским меркам – если не старик, то к тому близко. Он выглядел как типичный качок с арены – разве что были у него грустные и умные глаза.
Зеленый верховода оказался Лонгин – номер два в десятке лучших бойцов Зеленых. В стрессовой ситуации нет ничего лучше, чем встретить старого знакомого, верно? Когда-то он был самым откровенно нечистым на руку интендантом за всю историю Корпуса снабжения. Шутка ли, однажды он пытался продать мне две тысячи кирок, которые были указаны в утвержденной разнарядке как передаваемые безвозмездно. Лонгин одарил меня широкой ухмылкой, чрезвычайно меня взбодрившей. Это был кряжистый и широкоплечий мужик, у которого руки были примерно той же длины, что и ноги. Про его происхождение ходило два слуха. Согласно одному, его мать была проституткой, а сам он вырос прямо здесь, на Старом Цветочном рынке, чему я охотно верю – он немного похож на узловатые деревья, что пробиваются через трещины в рыночных стенах. Второй слух утверждал, что его мать была горничной в знатном доме; от нее он унаследовал свой веселый нрав, в то время как телосложение и ум достались ему от отца. У него был до одури красивый голос; Лонгин мог бы стать актером театра, но однажды, как он сам мне рассказал, в ходе какой-то батальной сцены он так увлекся, что своротил пару носов, после чего никто не захотел с ним работать. По моим прикидкам, он ростом где-то с Нико, и в плечах – примерно одинаковой с ним ширины. Этот богатырь запросто перебрался бы со второй позиции на первую, если бы сражался почаще – тридцать боев на Ипподроме, ни единого поражения. Недавно ему исполнилось двадцать восемь лет.
Итак, они собрались в одном месте, и между ними, точно барьер на ристалище, встала Айхма – как будто боясь, что при столкновении этих людей грянет взрыв. Должно сказать, и мне было слегка не по себе. Гладиаторы производят такой эффект; они как большие собаки, никогда нет уверенности, что не вцепятся в тебя. Пришлось напомнить себе, что я солдат.
– Спасибо, что пришли, джентльмены, – поприветствовал я. – Садитесь, выпьем.
Верховоды расселись по разные стороны стола. Я занял северный конец, Айхма – южный. Я не просил ее остаться; не просил и об обратном. Выставив позаимствованное из ее запасов – пару бутылок финикового вина и четыре граненых стакана, – я предложил старый ипподромный тост:
– Да поможет Господь проигравшим.
От финикового вина у меня заслезились глаза. Я не любитель выпить.
– Наверняка вы все слышали новости, – начал я. Верховоды дружно кивнули. – Мы все знаем, кто управляет Городом. За стенами – легион варваров, которые совсем недавно успешно перебили имперское войско. Вы люди деловые – предлагаю подумать о ситуации пару минут.
Арраск хмуро посмотрел на меня.
– Нам крышка, – сказал он.
– Вынужден не согласиться, – ответил я. – Пока нет. Я понятия не имею, кто эти придурки, но они умны, и это для нас – удача. Они достаточно умны, чтобы понять, что стены им не одолеть; им хватает ума не подходить на расстояние выстрела из катапульты. Говорю по секрету – никаких катапульт в Городе нет, но варвары этого не знают. Когда я в последний раз наблюдал за ними, они устраивались поудобнее, разбивали стоянки. Не знаю, ждут ли они тяжелую артиллерию или планируют построить тараны на месте. В любом случае у нас, кажется, есть минутка-другая на передышку. Мы еще живы, господа, у нас еще есть шанс.
Лонгин наполнил стакан и по-светски изящно пригубил из него.
– Я видел, как твои ребята перевозили на тачках разный хлам, – сказал он. – Для чего это все?
Я объяснил ему, и он расхохотался.
– Если дать моим ребятам несколько дней и сто бочек гвоздей, они построят из всего, что стащили туда, настоящее оружие, – продолжал я, – но нас всего четыре тысячи душ, плюс шестьсот городских стражников, которым я не доверил бы и стручок подержать, пока отливаю. – Над шуткой поусмехались. – Ну и сверх всего – чернорабочие из управы Парков и Садов. Это все. Мне нужны крепкие руки и спины, господа. У вас в достатке и того и другого. Предлагаю заключить сделку.
Повисла неудобная тишина. Айхма явно занервничала. Я чувствовал себя так, будто стоял в загоне с двумя быками. Зря, совершенно зря. В конце концов, сам Айхмалот был мне другом – а он ведь тоже верховода Тем.
– Положительные для вас стороны, – пояснил я, – заключаются в том, что Город не падет и нас всех не перережут как овец. По морю вам не спастись – кораблей в порту нет. Несколько барж с дерьмом и одно грузовое судно – на всех не хватит, даже часть людей у вас не выйдет выручить. Если хотите остаться в живых, вы должны помочь мне удержать Город. Это реально, сдается мне. Я ничего не обещаю и не гарантирую, но думаю, это возможно. – С этими словами я достал из кармана Великую Печать и возложил в центр стола.
Лонгин поднял брови, но ничего не сказал.
– Это?.. – начал было Арраск, и я кивнул.
– Да, она теперь моя. И с ней я могу делать все, что захочу. А хочу я узаконить Темы. Разрешить вам выступления, ношение цветов, занятие должностей. У вас будет устав, как у Рыцарей Аллектуса или Госпитальеров. Вы сможете покупать земли и владеть ими, собирать деньги народными усилиями, сходиться за долги в судах – вместо того, чтобы ломать друг другу коленные чашечки. Мы все знаем, что достойную управу в Городе вершите только вы. Что ж, я сделаю так, чтобы вы смогли вершить ее открыто, при содействии префекта, без препон и неудобств. Если захотите – сможете даже прийти на общественные обеды и пройтись парадом в День Вознесения. – Это заставило Лонгина засмеяться вновь. – Спросите Айхму, она подтвердит, что я говорю об этом уж много лет. И я могу это сделать. Что мне потребуется – так только стопка писчей бумаги и воск для печатей.
Они смотрели на меня во все глаза. Гладиаторы Арены смотрят по-особому, тяжело и неподвижно, впитывая, по-настоящему. Все эти сражения на мечах оставляют след. У них тяжелый взгляд, пугающий, пока не привыкнешь, а привыкать не стоит. Люди с Ипподрома всегда опасны.
– Чего ты хочешь? – спросил Арраск.
– Всех, кого вы можете мне дать, – сказал я. – И женщин с детьми – в том числе. Мне нужны бойцы на стенах. Я хочу, чтобы носильщики доставляли грузы, копатели копали траншеи и ямы, строители строили стены и сносили дома. Нужна рабочая сила, что будет по моей указке доставлять необходимое из пункта А в пункт Б. Нужны люди, которым я смогу доверять, чтобы собрать весь провиант в Городе и раздавать его по строгой норме, без обмана. Поручи я это префекту, вы откроете черный рынок, и вы гораздо умнее его. Я хочу, чтобы вы двое встали на мою сторону и проследили, чтобы всякий, кто будет жульничать, схлопотал перелом ноги. Мне от вас нужно… – Я призадумался, но на ум шло только: – …сотрудничество. Этот Город, хоть и принадлежит на словах Империи, не в меньшей степени является и вашим достоянием. И если победа будет за нами, я обещаю – вы получите то, что принадлежит вам по праву. Ну а если мы проиграем… Уже будет все равно. Ну так что? Что думаете?
Снова долгое молчание, жутко волнительное. Затем Лонгин спросил:
– Кто-нибудь будет платить нам за всю эту работу?
– Да. Пайками и наличными деньгами. Буду с вами откровенен, сейчас в Городе не так много денег, и казначейство не снабдит нас, когда монета подойдет к концу. Так что, если осада затянется, рано или поздно ей на смену придут расписки. Но я готов отвечать за каждую. Деньги будут, и вам причтется. Положитесь на мое слово.
Лонгин и Арраск посмотрели на Айхму – она лишь кивнула. Большой риск для нее, но она сделала это без колебаний. И Арраск протянул мне свою крупную костлявую лапу:
– Договорились.
Я пожал ее, как будто сунул руку псу в пасть. Лонгин пока колебался. Тут я и сообразил, что не учел одно весомое «но». Синие и Зеленые – враждующие фракции и друг друга, чуть что, готовы со свету сжить. Вот же черт!
– Должен подчеркнуть, – сказал я, – никто не ожидает, что Синие и Зеленые начнут работать плечом к плечу. Исключено. Но это и не нужно. Мы распределим работу по уму – что-то Синим, что-то Зеленым.
– И Синие получат что полегче, пока мы будем нырять в дерьмо. – Лонгин презрительно хмыкнул, глядя на Арраска, пытаясь его спровоцировать. – Я что, похож на дурака?
Если тебе, читатель, доводилось когда-нибудь рубить дерево, ты знаешь тот мягкий скрип, означающий, что оно вот-вот упадет – и, если не стрельнешь в сторону с должной прытью, раздавит тебя. Ситуация накалялась, но я не предвидел эту проблему и не знал, как поступить. И поэтому я сказал:
– Что ж, если Зеленые не станут работать со мной, в отличие от Синих, у меня нет выбора, не мне решать. Но я бы предпочел вас обоих.
Лонгин бросил на меня взгляд, который испугал бы и тигра. Но потом я подумал обо всех тех по ту сторону стены, и знаете что, он и вполовину не был так страшен, как они.
– Ну так что? – спокойно спросил я.
Лонгин все еще колебался.
– Никакой дерьмовой работы, – процедил он.
– Дерьмовой работы будет полно, – сказал я, – но всем поровну.
Это его рассмешило.
– Заметано! – сказал он и протянул мне ладонь.
* * *
– Что сделал, что?
Фаустин – мужчина симпатичный. Настолько хорош, что почти ждешь, что он идиот. А еще он ниже меня, а для имперца это без трех секунд карликовость. Ему примерно сорок пять – сложно сказать, ведь как-то так он мог выглядеть и в семьдесят. Его жена умерла за год до осады, и ей он был безумно верен.
– Успокойся, – сказал я. – Мы купили их задешево. Нам нужна рабочая сила.
Арраск и Лонгин ушли с длинным списком дел. Я осался в «Собачьем дуэте», ибо сказал Фаустину, чтобы он встретил меня там. Он задержался дольше, чем я ожидал, и уже почти стемнело. Айхма заварила мне большой чайник чая, и мы поговорили о старых добрых временах.
Фаустин был вне себя от ярости.
– Ты пообещал амнистию двум преступным группировкам, чьим людям собираешься платить в два раза больше, чем имперскому стражнику, – и после всего этого думаешь, что я одобрю…
– Фаустин, – сказал я, – заткнись. Помощи от тебя никакой.
Он уставился на меня так, словно я дал ему пощечину. Затем он на мгновение отвел взгляд. Затем – снова посмотрел на меня.
– Ты зашел слишком далеко, – сказал он. – Твоим друзьям-гладиаторам уже даже не сказать, что сделка расторгается, – поднимут беспорядки. Ради всего святого, о чем ты думал?