К. Дж. Паркер
Шестнадцать способов защиты при осаде

Полная версия

K. J. Parker

SIXTEEN WAYS TO DEFEND A WALLED CITY

First published in the English language in the United Kingdom

in 2019 by Orbit, an imprint of Little, Brown Book Group, London

Copyright © 2019 by One Reluctant Lemming Company Ltd.

© Григорий Шокин, перевод, 2022

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Посвящается Констанции и Сталкерам – с благодарностью

Орхан, сын Сийи, Доктус Феликс Преклариссимус, здесь изложил историю Великой осады, с тем чтобы деяния и страдания великих людей никогда не были забыты

1

В Классис я заехал по делам. Мне понадобилось шестьдесят миль четырехдюймовой пеньковой веревки второго сорта. Я строитель понтонных мостов, а вся армейская веревка в Империи проходит через Классис. Сделка обычно идет так: подается заявка в Отдел снабжения дивизий, тот отправляет ее в Центральный отдел снабжения, оттуда она уходит генерал-казначею, он ее одобряет и отсылает назад в Отдел снабжения дивизий, откуда она отправляется через Центральный отдел снабжения снова в Классис, где квартирмейстер говорит: извините, у нас нет веревки. Или же можно нанять в Хереннисе какого-нибудь ловкача жулика, чтобы он вырезал на заказ такую копию печати казначейства, чтоб комар носа не подточил. Желанный оттиск я ставлю на свою заявку сам – и доставляю ее на руки заместителю квартирмейстера в Классисе, где есть старший клерк, который отмотал бы немалый срок в сланцевых карьерах, если б я не стащил кое-какие документы несколько лет назад. Я их, конечно, все сжег сразу после того, как заполучил, но клерк-то этого не знает – вот и приходится ему выделять из армейских запасов шестьдесят миль веревки для меня.

Я выбрал сухопутный маршрут из Траекты в Цирт, пролегающий по одному из моих мостов (срочный заказ, выполненный мной пятнадцать лет назад; должен был стоять всего месяц, но мост все еще там, и это единственный путь через Лузен, не считая того, что в двадцати шести милях оттуда, если в сторону Понс-Йовианиса) и дальше вниз через перевал на береговую равнину. Открывающийся с перевала вид поистине легендарен – огромное зеленое лоскутное одеяло с синевой залива за ним, и Классис, геометрически идеальная звезда, тремя лучами вонзается в сушу, а еще тремя – вдается в море. Решение, если подумать, сугубо прагматичное, прямо по полевой инструкции. Более того, спустившись на равнину, вы уже не сможете ухватить эту форму, если только вы не Господь Бог. Три обращенных к морю рукава представляют собой сужающиеся причалы, в то время как их сухопутные аналоги – это оборонительные бастионы, предназначенные для прикрытия трех главных ворот огнем сразу с двух сторон. И наконец, когда девяносто лет назад был построен Классис, тут были огромные чащобы (срубленные на древесный уголь во время Народной войны – теперь памятью о них служат пеньки, болота и кустики ежевики), так что и с перевала его было толком не осмотреть. Я к тому, что эта зрелищная манифестация имперской власти, судя по всему, получилась сама собой. Добравшись до перевалочной станции на Вехе 2776, я вообще не видел Классиса, хотя, конечно, его очень легко найти. Просто следуйте по прямой как стрела военной дороге уклоном в шесть футов – глазом моргнуть не успеете, и вы там.

Особо отмечу – прибыл я не на экипаже военной почты. Будучи почетным командиром инженерных войск, я имею на это право; будучи млеколицым (нас так называть не полагается, хотя все так и делают; мне-то всё равно; я люблю молоко), я не должен сидеть в одной карете с имперцами, это не принято – дорога от полустанка до полустанка длится шестнадцать часов, вдруг кто от вида моего занервничает. Конечно, они в мою сторону и слова не скажут. Робуры гордятся своими хорошими манерами; кроме того, назвать млеколицего млеколицым – акт предвзятости, от которого и до трибунала недалеко. Замечу, что никто никогда не сталкивался с официальными обвинениями на сей счет, что доказывает (вроде как): имперцы свободны от предубеждений. С другой стороны, несколько десятков офицеров резерва осудили и уволили за то, что они назвали имперца синешкурым, так что сами судите, насколько они порочны и достойны презрения.

Нет, я проделал весь четырехдневный путь на повозке гражданского перевозчика. С экипажем военной почты, меняющим лошадей на полустанках каждые двадцать миль, мне потребовалось бы пять дней с небольшим, но моя повозка везла рыбу – чудесный стимул двигаться дальше.

Повозка с грохотом подкатила к средним воротам, я спрыгнул наземь и заковылял к часовому. Тот смерил меня угрюмым взором, потом – приметил мои офицерские петлицы. Я уже было решил, что меня вот-вот арестуют за то, что выдаю себя за военный чин (как будто впервой), но меня пропустили – правда, пришлось отскочить в сторону, чтобы меня не задавила телега размером с собор. Классис.

Приемная моего приятеля клерка находилась в квартале 374, ряд 42, улица 7. О последовательной нумерации в отделе поставок явно слышали, но сомневаются в ее эффективности, так что блок 374 вклинен между 217-м и 434-м. Улица 7 ведет с улицы 4 на улицу 32. Впрочем, наверное, так и должно быть, тем более что я тут вполне могу найти дорогу, а я всего лишь строитель мостов – никто.

Клерка на месте я не застал. За его столом сидел робур без малого семи футов росту в молочно-белом монашеском одеянии. Он был лыс как колено и смотрел на меня так, будто я только что вывалился из-под хвоста дворняги. Я упомянул имя своего приятеля. Робур улыбнулся.

– Его переназначили, – сказал он.

– Он мне не рассказывал.

– О таком переназначении с гордостью не говорят. – Он оглядел меня с головы до ног; я уже думал, что он сейчас заглянет мне в рот и примется зубы изучать. – Чем могу помочь?

Я одарил его широкой улыбкой.

– Мне нужна веревка.

– Прости. – Он явно был счастлив. – Веревки нет.

– У меня при себе одобренная заявка.

Он выставил вперед руку, я показал ему свою бумажку. Уверен, он заметил, что печать поддельная.

– К сожалению, в настоящее время у нас нет веревки, – сказал он. – Но как только мы получим…

Я кивнул. В штабном колледже меня не муштровали, так что в стратегии и тактике я не смыслю ни черта, но знаю: если проигрываешь – лучше вовремя отступить.

– Спасибо. Прошу простить за беспокойство.

Его улыбка говорила, что он со мной еще не закончил.

– Оставь-ка этот свой запрос здесь.

С фальшивой печатью? Ищи дурака.

– Спасибо, но разве не нужно его отправить обратно по инстанциям? Я же не хочу влезать в арсенал без очереди.

– Думаю, порой можно и влезть. – Он снова протянул руку, и я подумал: «Черт!» А потом меня спасли враги.

История всей моей жизни. Счастливых случайностей на мою долю перепадает гораздо больше, чем я заслуживаю, – так что, получив гражданство, я указал Феликс как свое настоящее имя. Фортуна улыбалась мне почти на каждом повороте – а самая загвоздка в том, что ее агентами всегда выступали какие-нибудь плохие ребята. Судите сами – когда мне было семь лет, хусы напали на нашу деревню, убили моих родителей, а меня уволокли волоком и продали шердену, который и обучил меня плотницкому делу – тем самым утроив ценность – и перепродал на верфь. А когда мне исполнилось девятнадцать, через три года после перепродажи, имперская армия вздумала пойти с карательной экспедицией против шерденских пиратов. Угадайте, кто был среди пленных, доставленных обратно в Империю, – флоту всегда отчаянно не хватает умелых работяг на верфях. Мне разрешили вступить в армию, чем я и заслужил гражданство, и в двадцать два года я стал бригадиром. А затем пришли эхмены и захватили город, где я находился. Меня, одного из выживших, перевели в инженерный корпус, где теперь я имею честь быть почетным командиром. Такой вот у меня путь. Головокружительный взлет от безграмотного раба-деревенщины до командира полка в Империи – на совести хусов, шерденов, эхменов и, наконец, не в последнюю очередь робуров, жутко гордых тем фактом, что за прошедшие сто лет они убили более миллиона подобных мне. Один из городских уродских карго-культов из разряда «сегодня мы тут заправляли, а завтра всех нас разогнали» утверждает, что путь к добродетели пролегает через любовь к своим врагам. У меня с этим точно никаких проблем нет. Мои враги мне всегда помогали, им я обязан всем, что имею. А вот от друзей – впрочем, у меня их было немного – я не получал ничего, кроме боли и обид.

Я заметил, что робуру стало не до меня – он уставился в окошко. Я подступил поближе, заглянул ему через плечо и спросил:

– Это что, дым?

– Да. – Он на меня даже не оглянулся.

Пожар в таком месте, как Классис, – плохая весть. Любопытно, как люди реагируют. Мой собеседник, например, застыл как вкопанный, а я вот что-то занервничал. Чтобы лучше видеть, как горит длинный амбар, из обоих окон которого дымило, я привстал на цыпочки.

– Что у вас там хранится? – поинтересовался я.

– Веревка, – ответил он. – Три тысячи миль.

Оставив его таращиться, я удрал. Армейская веревка просмолена насквозь, а в Классисе у всех сараев вместо крыш – солома. Сейчас лучше держаться отсюда подальше.

Я выскочил во двор. Люди бежали во все стороны. Некоторые из них не были похожи ни на солдат, ни на клерков. Один из них бросился ко мне, потом остановился.

– Прошу прощения, – сказал я, – а не подскажете…

Он пырнул меня; я не заметил меча в его руке. Что за черт? Теперь он нацелился в голову. Может быть, я не самый проницательный парень на свете, но между строк читать умею: я ему не нравился. Я метнулся в сторону, дал ему по пяткам, а потом ударил ногой в лицо. Такого в инструкциях по строевой подготовке нет, но, когда тебя воспитывают работорговцы, образование выглядит примерно так. Прием напомнил мне о шердене-плотнике (собственно, он меня ему и научил); я подумал о пиратах, и тогда до меня дошло.

Я наступил человеку с мечом на ухо, надавил, пока что-то не хрустнуло – не то чтобы я затаил обиду, – и огляделся в поисках места, где можно было бы спрятаться.

Если происходит что-то без шуток плохое, всегда требуется время на осознание. Шерденские пираты беснуются в Классисе? Да быть такого не могло. Я шмыгнул в тенистый проем и замер совершенно неподвижно. Если глаза не врали, очень даже могло. От имперской армии проку было чуть – солдаты чересчур отвлеклись на борьбу с пожаром на веревочном складе и пиратам ничего и не стоило перестрелять их, пока они метались с ведрами, лестницами и длинными крюками. Никто, казалось, не понял, что происходит, – кроме меня, но я-то не в счет. Довольно скоро во дворе не осталось ни одного имперца. Пираты стали подтягивать повозки к большим сараям и грузить их всяким добром. В Классисе никогда не было недостатка в тележках. Надо отдать шерденам должное – работали они на совесть. Чтобы бригада докеров или складских рабочих загрузила двести тележек четвертого размера за сорок минут! Видимо, в этом и состоит разница между работой на себя и по найму.

Думаю, пожар был роковой случайностью – шерденам он точно доброй погоды не сделал. Он распространился от одного сарая к другим до того, как те успели разграбить, затем уничтожил главный конюшенный блок и каретные сараи, прежде чем ветер сменил направление и огонь перекинулся на казармы и второстепенные административные блоки. То есть прямо в мою сторону. К тому времени поблизости не осталось ни солдат, ни клерков – одни только пираты. Пришлось мне снять плащ, подивившись на большое красное пятно спереди – ах да, меня же мечом задели, подумаю об этом позже, – и стянуть с мертвого пирата халат. Натянув его через голову, я с занятым видом устремился прочь из двора.

Правда, прогарцевав ярдов тридцать, я упал. Удивился поначалу, а потом дошло: а задели-то меня серьезнее, чем сначала показалось. Я чувствовал себя до смешного слабым и ужасно сонным. Затем кто-то навис надо мной – шерден с копьем в руке, – и я сначала весь напрягся, а потом подумал: «Да какая, на хрен, разница».

– С тобой все в порядке? – спросил меня пират.

Нет, повезло мне все-таки млеколицым родиться.

– Все путем, – отозвался я с земли. – Честно.

– Чушь собачья, – усмехнулся пират и рывком поднял меня на ноги. Приметил мои ботинки – жукодавы на толстой подошве – таких в простой лавке не купишь, – а потом я увидел, что он и сам в таких же. Пираты. Ботинки, снятые с мертвеца.

– Давай, – сказал он. – Обопрись на меня. Жить будешь.

Пират обнял меня за шею, потом обхватил за талию и повел к ближайшей повозке. Возница помог ему поднять меня, и они оба бережно уложили меня на огромную стопку кольчуг. Мой спаситель снял халат, свернул его и положил мне под голову.

– Верните его на корабль, там о нем позаботятся, – сказал он, и это был последний раз, когда я его видел.

Святая простота. Судя по тому, как быстро и эффективно грабители обстряпывали все свои дела, было совершенно очевидно, что поблизости не осталось имперцев – кроме меня, с любовью уведенного от опасности моими врагами. Повозка с грохотом проехала через лагерь к среднему причалу. С каждой стороны было пришвартовано по дюжине кораблей. Возница не смотрел, так что я смог слезть с повозки и зарыться в большой моток веревки, где и оставался до тех пор, пока последний корабль не отплыл.

Некоторое время спустя появился военный шлюп. Я вовремя вспомнил, что стоит избавиться от шерденовского халата, спасшего мне жизнь. Он бы и стал моей последней одеждой, если бы это увидел кто-то из наших.

Именно по этой причине – одной в ряду причин – я решил написать эту историю. При обычных обстоятельствах я бы и не подумал, не предположил бы – кто я такой, чтобы брать на себя запись деяний и страданий великих людей, и так далее. Но я был там, не только на протяжении всей осады, но и в са´мом ее начале. Как я, возможно, уже упоминал, по жизни мне везло гораздо чаще, чем я заслуживал, и, когда – раз за разом – какая-то незримая рука выхватывает, так сказать, из-под колес и благополучно опускает на обочину, стоить спросить себя – а с какой стати? Наверное, подумал я, меня берегли для роли свидетеля. В конце концов, любой может свидетельствовать в имперском суде; даже дети, женщины, рабы, млеколицые, хотя, конечно, судья должен принять решение, какой вес придавать показаниям таких, как я. Если Фортуна рассудила, что я достаточно хорош для командования инженерными войсками, – возможно, сочтет, что и как историк я вполне себе ничего. Подумать только – сын погонщика с севера Бычьей Шеи увековечит свое имя на переплете. Это было бы нечто.

2

Я оказался не единственным выжившим. Заместитель квартирмейстера прожил достаточно долго, чтобы подтвердить бо´льшую часть того, что я сообщил, и пара рыбаков видели, как шердены нагрянули со стороны Северного пролива и встали у причалов. Они направились по каналу против ветра к военно-морской базе в Колофоне, где им никто не верил, пока не появился столб дыма.

Шлюп сплавил меня обратно в Колофон, где флотский костоправ залатал меня, хоть не должен был – догадайтесь почему, – прежде чем отправить меня на судне снабжения в Малату, где есть больница для резидентов, лицензированная для лечения людей с кожными заболеваниями. Через пару дней мне до смерти надоели врачи, я выписался и на груженной углем повозке направился обратно в Город. Тут я влип – люди из Следственного комиссариата проследили меня аж до Малаты, чтоб взять показания, а меня на месте не оказалось. Одни беды от млеколицых!

Как только разведке надоело кричать на меня, я, пошатываясь, побрел повидать Фаустина – префекта Города. Он мне не то чтобы друг – не хочу добавлять ему проблем такими словами. Просто так вышло, что уделяет мне гораздо больше времени, чем подавляющее большинство робуров, и мы вместе работали над ремонтом акведуков. Фаустина я не застал на месте – его вызвали на важное заседание Совета. Черкнув ему записку с просьбой о визите, я потащился в сторону холма, к муниципалитету, служащему мне чем-то вроде пристанища, когда я в Городе.

В качестве особой милости, оказанной мне личным заступничеством префекта Фаустина, я получил собственное жилье из фонда муниципалитета. Когда-то это был сарай для угля; потом, видимо, служил конурой для сторожевой псины. Исконно же здание было подворьем монастыря Огня, который построил Темрен Великий, чтобы возблагодарить за разгром робуров при Маркиане. Город – место с историей: где ни копни, везде что-то древнее. Как бы то ни было, мне разрешили держать там вещи, а почта и всякая всячина копится в старом сундуке без крышки, поставленном у двери. Неподалеку от сундука я соорудил из ящиков кровать (я же плотник, не забыли?). Не став просматривать письма, я забрался в кровать, зарылся в попоны и заснул.

Какой-то дурак разбудил меня – огромный, с головы до ног в позолоченных чешуйчатых доспехах, как огромная рыба, стоящая на хвосте. Он был не один.

– Вам чего? – Я зевнул.

– Полковник Орхан.

– Слушаю.

– Вас приветствует генерал Приск. Вас хотят видеть в Совете.

Это, конечно, была откровенная ложь. Генерал Приск не хотел, чтобы я находился под его юрисдикцией, как он ясно дал понять, когда я был готов к повышению (но Приск тогда не был главным, слава богу). В частности, он не хотел, чтобы я входил в его Совет; жаль, у него не было права выбора в этом вопросе.

– Когда?..

– Прямо сейчас, полковник.

Я застонал. На мне все еще была окровавленная туника с дырой поверх грязно-белых бинтов из Малаты.

– Мне нужно умыться и переодеться, – сказал я. – Дадите мне десять минут?

– Нет.

Из немногих вещей, для которых тут хватает места, я храню запасной шерстяной серый плащ и красную фетровую шляпу – их я и надел. День был жаркий, и я понимал, что сварюсь в них, но – или так, или сидеть в Совете в кровавых лохмотьях. Воротилы в золотых латах окружили меня – в том никакой необходимости не было, но, сдается мне, в них говорила сила привычки.

Военное министерство находится через четыре двери от Золотого Шпиля, слева. Пройдя через маленькую низкую дверь в унылой кирпичной стене, оказываешься в самом удивительном саду, полном лаванды, хлопка и невероятно красивых цветов. За садом находятся двойные бронзовые двери, охраняемые двумя самыми мощными солдатами, а за дверьми – изобилие белого мрамора, такое яркое, что из глаз слезы. Я понимаю, почему люди обижаются, когда я туда захожу. Я даже наполовину не понижаю тон.

И все же с вершины открывается великолепный вид. Море крыш – красная черепица, серый шифер, солома. Ничего зеленого или синего, одна лишь работа человеческих рук – от края до края, насколько хватает глаз. Нигде больше на земле такого не увидишь. Каждый раз, созерцая этот вид, независимо от ситуации, я понимаю, насколько мне повезло.

Однако из окна в зале Совета видно море. Генерал Приск сидел к нему спиной, а я занимал позицию главного наблюдателя. За его плечом я мог видеть рукава гавани, а за ними – ровную темно-синюю поверхность. Много парусов, но ни на одном из них не было красно-белых полос шерденов. Во всяком случае, пока. Если бы я предложил поменяться местами с генералом, он бы подумал, что я пытаюсь пошутить, поэтому я держал рот на замке.

По-армейски лаконично и конспективно генерал Приск рассказал нам все, о чем мы и так знали: внезапное нападение агрессоров с моря, выживших нет, нанесен значительный ущерб зданиям и складам, ведется расследование, чтобы установить личности нападавших…

– Прошу прощения! – поднял руку я.

Краем глаза я заметил, как префект Фаустин поморщился. Вечно твердит он мне – не чини проблем. И он, разумеется, совершенно прав и принимает мои интересы близко к сердцу. Фаустин все время спрашивает меня – почему? Ответ: понятия не имею. Я знаю, что это плохо кончится, и, видит бог, мне это не нравится. Мои колени слабеют, кишки вяжутся узлом, в груди дыхание спирает – слышу собственный голос и думаю: «Только не сейчас, дурень, только не снова»; к тому времени уже слишком поздно спохватываться, правда.

Все уставились на меня. Приск нахмурился.

– Что?

– Я знаю, кто это был, – ответил я. Ничему жизнь не учит.

– Знаете?..

– Ну да. Их зовут шерденами.

Когда Приск злился, он понижал голос так, что почти начинал мурлыкать.

– Есть ли какая-либо причина, по которой вы не сочли нужным упомянуть об этом раньше?

– Меня никто не спросил.

Фаустин крепко зажмурился.

– Что ж, – сказал генерал, – может быть, будете так добры и просветите нас сейчас?

Когда я нервничаю, я много болтаю и начинаю грубить. Это просто смешно. А вот если я вне себя от гнева, если кто-то пытается меня спровоцировать – голова моя льда холоднее, и я все держу под контролем, как возничий на Ипподроме своих лошадей. Паника же делает меня весьма самоуверенным. Черт знает что.

– Конечно. Шердены – вольная конфедерация, в основном изгнанники и беженцы из других стран, базирующиеся в устье Шельма на юго-востоке Пермии. Мы обычно называем их пиратами, но в основном они торгуют; мы много работаем с ними, напрямую или через посредников. У них быстрые легкие корабли – небольшого тоннажа, но прочные. Обычно они воруют только в трудные времена, выбирают легкие цели, где успех обеспечен – монастыри, уединенные виллы, в крайнем случае немноголюдные армейские форпосты или обоз серебряной руды из шахт. Однако, если бы у них был выбор, они предпочли бы покупать ворованное, а не грабить сами – им известно, что мы могли бы прижать их к ногтю за две минуты, если б захотели. Но мы не хотим – как я уже сказал раньше, мы много работаем с ними. В принципе, они никому не мешают.

Адмирал Зонарас наклонился вперед и посмотрел на меня через стол.

– Сколько кораблей?

– Понятия не имею. Не моя область знаний. Мне известно только, откуда они – скажем так, наши пути пересекались. Военно-морская разведка должна знать.

– Я спрашиваю у вас. – Ох уж этот Зонарас, бессердечный тип! – Выскажите разумное предположение.

Я пожал плечами.

– Ну, я скажу – три-четыре сотни кораблей. Но поймите, речь идет о дюжине-другой мелких обособленных флотов. Нет никакого короля Шерденов, я имею в виду.

Приск бросил взгляд мимо меня, на стол.

– У нас есть какие-нибудь данные о количестве кораблей в Классисе?

Никто и словом не обмолвился. Такой прекрасный шанс помолчать выпадает раз в жизни, Орхан.

– Около семидесяти, – сказал я.

– Погодите.

Сострат, лорд-камергер. Если бы мы обсуждали сейчас гражданский вопрос, он сидел бы в кресле вместо Приска.

– Откуда ты все это знаешь?

Я пожал плечами.

– Я там был.

– Был?

– Именно. Я был в Классисе по делам и все видел своими глазами. – Тут по Совету пробежал бормоток. – Моя оценка основана на самом непосредственном наблюдении за их кораблями, пришвартованными в доках. С каждой стороны каждого из трех причалов стояло по дюжине судов. Шесть раз по двенадцать – это семьдесят два. Не думаю, что их могло быть больше – им бы просто не хватило места, и так-то было негде яблоку упасть. Возможно, другие суда прибудут, когда этот отряд закончит погрузки. Не знаю.

Симмах, имперский агент, спросил:

– Почему нам не доложили, что есть свидетель?

Генералу это настроения не подняло.

– Свидетель, по всей видимости, до сего момента не нашел уместным высказаться. Но лучше поздно, чем никогда. Вам, Орхан, лучше рассказать нам о том, что произошло, как можно более полно.

Я собирался указать на то, что в Колофоне с меня и так уже стрясли все, что нужно, но Фаустин – мысли он, что ли, читать умеет? – энергично затряс головой, будто корова, которой докучают слепни. Ну да, он прав. И я рассказал Совету обо всем еще раз: от пожара до спасения имперцами. Когда я закончил, повисла долгая пауза.

– Мне все видится довольно простым, – сказал адмирал Зонарас. – Я могу вывести Пятый флот в море через четыре дня. Они позаботятся о том, чтобы эти шердены больше никогда нас не беспокоили.

Все покивали – как будто ветер покачал полевой клен. Кровь застучала у меня в затылке. Хоть сейчас промолчи, умолял я себя.

– Прошу прощения…

После того как заседание Совета окончилось, я попытался слинять вниз по холму, но Фаустин меня нагнал-таки – у самого фонтана Калликрата.

– Ты с ума сошел?

– Всего лишь сказал правду.

Он закатил глаза.

– Конечно, правду! Дело же не в этом, а в том, что ты разозлил каждую хоть сколько-нибудь важную шишку.

– Я все равно никогда им не нравился, – парировал я, пожимая плечами.

– Орхан, послушай, – так ко мне никто не обращается, – котелок у тебя варит как надо, и поэтому ты – уникальное явление для этого города. Но с манерами твоими надо что-то срочно делать.

– С манерами? А что не так?

Почему я раздражаю единственного робура в Городе, который может вынести мое присутствие? Извините, не знаю.

– Орхан, ты должен что-то с этим сделать, пока не попал в серьезные неприятности. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты так полон обиды, что она сочится из тебя как молоко из недоеной коровы. Демонстративно отворачиваешься от людей – конечно, так они скорее умрут, чем сделают то, что ты им скажешь, даже если это правильно и разумно. Знаешь, если Империя когда-нибудь рухнет, это запросто может случиться из-за тебя!

Ну да.

– Знаю, – кивнул я, – испортил хороший совет тем, что посмел его дать.

Это вызвало у Фаустина невольную улыбку.

Что мне нужно сделать – так это попросить кого-то еще, кого-то, кто бы не мутил так воду и мог говорить за меня. Тогда люди будут слушать.

Лицо префекта стало каким-то деревянным.

– Ну не знаю, но вот если б ты только поменьше грубил…

Я вздохнул.

– Кажется, тебе бы не помешало выпить.

Фаустин всегда создает такое впечатление, на самом деле. На сей раз, однако, он покачал головой.

– Слишком занят, – сказал он, очевидно имея в виду, что слишком занят, чтобы рисковать появиться со мной на публике еще по крайней мере неделю.

– Подумай о том, что я сказал, ради бога. Слишком многое поставлено на карту, чтобы рисковать провалом только из-за твоего несчастного характера.

Справедливое замечание, и я действительно серьезно думал об этом всю дорогу вниз по Холмовой улице. Беда в том, что я был прав. Все, что я сделал, – указал, что Пятый флот никуда не отправится в течение довольно долгого времени. Адмирал Зонарас сказал, что это для него новости; я указал, что, поскольку все снасти и доски для бочек – всё, что находилось в сарае рядом со складом веревок, как я узнал у флотского костоправа, прежде чем меня вышвырнули, – обратилось в дым, флоту придется…

Так, ладно, здесь необходимы пояснения. Это называется «необходимые складские запасы» и считается, что это ежегодно экономит армии целое состояние. У нас есть шесть флотов по триста двадцать кораблей в каждом. От корабля самого по себе толку мало: ему нужны мачты, паруса, весла, снасти, всякие припасы, из которых самое важное – бочки для хранения пресной воды. Без бочек с водой корабль не может отойти далеко от берега из-за необходимости заправляться один раз в день, в жаркую погоду – дважды. И если бы у каждого корабля было свое снаряжение – вы наверняка сильнее меня в арифметике, посчитайте, – это все вышло бы в кругленькую сумму. Поскольку в море задействованы обычно только два (в чрезвычайной ситуации – три) флота и поскольку комплекты снаряжения у них взаимозаменяемы (а это тоже непростая задача), кому-то пришла в голову революционная идея. Итак, один флот – дивизион Внутренних войск, постоянно дежурящий на охране проливов, – был полностью укомплектован во все времена. Остальные пять делили два полных набора снаряжения, для удобства и скорости развертывания хранящиеся на складах Классиса, готовые к выдаче в любой момент, когда кому-то понадобится их использовать.

Очевидно, Зонарас был в курсе. Но, даже зная что-то, вполне можно не думать об этом. Или, может быть, адмирал прекрасно понимал, что не сможет cпустить на воду ни одного корабля теперь, когда снасти и бочки превратились в пепел, – но не хотел, чтобы о том прознали остальные в Совете. В любом случае, он назвал меня проклятым лгуном, круглым идиотом и уймой других нехороших слов – правдивых, что уж там, но едва ли имеющих отношение к насущному делу. Генерал Приск прямо спросил его: сможешь послать флот в Пермию или нет? И Зонарас сделал единственное, что мог в данных обстоятельствах: вскочил, бросил на меня сердитый взгляд, скрежетнул зубами и вышел из комнаты не сказав ни слова.

На том заседание закончилось. Оно и к лучшему, думаю, – я и так нажил себе целую телегу неприятностей. Если бы члены Совета не разбрелись в замешательстве кто куда, я мог бы поднять еще несколько вопросов касательно погрома в Классисе – что, вполне возможно, стоило бы мне головы.

И вот я оказался в Городе, в безвыходном положении. Собственно говоря, поскольку мои дела тут закончились, следовало вернуться в штаб и плотно засесть за бумаги. Но я почему-то чувствовал, что это не самая блестящая идея. Немыслимо, чтобы генерал, адмирал, камергер или один из начальников дивизий и многочисленных штабов устроил убийство служащего офицера Империи, когда тот ехал бы домой один по пустынным дорогам через вересковые пустоши. Но даже в такой упорядоченной империи, как наша, есть бандиты, уволенные солдаты, беглые рабы, недовольные крестьяне, религиозные фанатики и просто психи, готовые перерезать вам горло за гвозди в подошвах. Порой должностные лица, за которыми значился статус неудобных или несговорчивых, попадались на их пути. Так что я решил выждать день-другой, а после влиться в торговый караван или группу паломников. Провидение лучше не искушать без повода – и, как говорил один мудрец, судьба как монашка – не стоит ее искушать.