К. А. Такер
Вечно дикая
Глава 3
– Он и правда небольшой, но мне не с чем было работать. Как думаешь, он может не понравиться арендаторам?
– Люди не арендуют жилье, чтобы все время торчать в ванной. – Слова Джоны звучат путанно из-за зубной щетки во рту.
– Ты прав.
Я изучаю черновик своего объявления на сайте Airbnb. Работаю над ним вот уже несколько недель.
– И все же… может, стоит об этом упомянуть?
Но что именно мне написать? «Санузел размером с гроб»? Я вздыхаю.
– Ты действительно думаешь, что им там будет удобно? Они могут остановиться здесь. Я знаю, твоя мама настаивала, но не похоже, что Бьерн…
– Да к черту Бьерна!
Кран с глухим стуком выключается, и через мгновение появляется Джона. Хмурый.
– Дом шикарный, Калла. Там есть туалет, раковина, душ. Что еще, черт возьми, ему нужно? Ничего. Он просто ищет повод поворчать. Что он и делает. Ворчит на все подряд. А я предупреждал, что так и будет, да?
– Да, предупреждал.
Джона перебирается на свою сторону кровати, и матрас под ним прогибается.
– Не позволяй ему залезть к тебе в голову. Ты трудилась изо всех сил, чтобы подготовить дом к их приезду. Взгляни на него. – Он прокручивает фотографии гостевого домика, которые я сделала вчера с помощью верного кэнона Саймона. – Это будет самый лучший дом, предложенный в аренду, в радиусе ста километров от Трапперс Кроссинг.
– Он, и правда, миленький.
Джона опускается на подушку.
– По крайней мере, этот придурок мог бы проявить уважение.
Я закатываю глаза.
– Ладно, но тебе все равно нужно успокоиться, Джона, иначе эти две недели покажутся вдвое длиннее, и никто из нас не получит удовольствия. Особенно твоя мама.
– Да, я знаю. Просто он так легко выводит меня из себя.
– И все же. Тебе нужно придержать язык.
– А когда мне это удавалось?
– Да никогда.
Это мне и нравится в Джоне. В обычных ситуациях.
Он улыбается, но улыбка быстро гаснет.
– Бьерн не дал мне забрать их на самолете, а потом жаловался всю дорогу сюда.
– На что?
– Да на все. На двухчасовую поездку, музыку по радио, то, что джип слишком трясет, что он тесный и не годится для передвижения по снегу. С последним я, кстати, вполне согласен…
Я издаю протяжный стон.
– Не начинай снова, пожалуйста.
– Я беспокоюсь, что ты можешь слететь с дороги.
Качаю головой. Один снегопад в октябре, и Джона уже решил, что ему не нравится, как мой джип «Вранглер» – между прочим, его подарок мне на день рождения – ведет себя на скользкой дороге.
– С моим джипом все прекрасно. Он буквально создан для того, чтобы ездить по плохой местности.
– Ладно. Я беспокоюсь о том, что ты можешь не справиться с плохой дорогой, так лучше?
Я в недоумении. Вот правда и выплыла наружу.
– Я хороший водитель!
– Ты ездишь слишком быстро.
– Неправда!
– Да ну? – Он ухмыляется. – Сколько зим ты уже водишь?
– Не в этом дело.
Как и не в том, что на экзамене по вождению я сбила лося, и, если Джона вспомнит сейчас об этом, я закричу.
– Если бы я водил самолет безрассудно, то ты, наверное, не захотела бы, чтобы я продолжил летать.
– Ты разбил два самолета, – сухо напоминаю я. – Разве я хоть заикнулась о том, чтобы ты прекратил летать?
– Это была не моя…
– Ага! – тычу в него пальцем.
Джона зависает в поисках подходящего ответа, который не может придумать, потому что одна из этих аварий произошла именно по его вине. Он поступил безрассудно.
Я сбавляю тон, иначе мы вот-вот поссоримся.
– Это мой джип. Я люблю его и не собираюсь продавать. Ездить со скоростью пятнадцать километров в час тоже не буду. Если тебе он не нравится, купи себе хороший, надежный, новенький грузовик. Деньги у нас есть.
В ответ получаю категоричный взгляд, но, похоже, Джона не в настроении спорить.
– В общем, я сказал Бьерну, что он может взять машину напрокат и доехать к нам самостоятельно, а не пользоваться услугами персонального водителя.
– И что он на это ответил?
– Что уже потратил достаточно денег на авиабилеты и не собирается платить еще и за машину.
– Перелет из Осло до Аляски – дело не дешевое.
Я знаю, потому что видела цену. Хотела предложить оплатить их перелет. Но Джона отговорил, сказав, что Бьерн сочтет это за оскорбление.
Джона отмахивается от моих слов.
– У этого скупого ублюдка полно денег. Бьерн просто хочет высказать свое недовольство, потому что он жалкий урод.
– Он не показался мне таким уж плохим.
Ворчливым, конечно. Немного резким, может быть.
– К тому же ему шестьдесят девять, и он, наверное, не спал целых полтора дня. Я бы на его месте тоже ворчала.
Джона хмурится.
– Когда это ты стала такой толерантной?
Смеюсь.
– Заткнись.
– Я серьезно. Ты слишком много времени проводишь с Мюриэль и Роем. Это они приучили тебя терпеть так много дерьма?
– О! Кстати, о Рое… У меня еще не было возможности рассказать тебе.
Закрываю ноутбук и убираю его на тумбочку, а затем придвигаюсь к Джоне. Он без лишних слов поднимает руку, позволяя мне прислониться к его широкой груди.
Пересказываю все подробности письма Делайлы.
– То есть ты хочешь сказать, что рылась в личной почте этого замкнутого человека?
– Оно лежало на самом видном месте.
– Так бы поступила и Мюриэль.
– Это не одно и то же!
– Ладно, как скажешь, мини-Мюриэль.
Я игриво бью его по животу, и мышцы Джоны напрягаются.
– Она ворвалась бы к нему в сарай и засыпала вопросами. А я этого не сделала.
– Потому что он, скорее всего, достал бы ружье.
– Да какая разница? В любом случае главное не это.
Джона улыбается, словно издеваясь надо мной.
– Ладно. И что же главное?
– То, что он не намерен с ней общаться.
– И это его выбор. Мы не знаем, что происходило между ним и его семьей все эти годы. Может быть, он просто не хочет иметь с ними ничего общего.
Прикусываю язык от желания сказать, что, вообще-то, знаем. Я знаю, потому что Рой рассказал мне в ту страшную ночь в августе, когда самолет Джоны разбился в долине. Я никогда не рассказывала о том, чем поделился со мной Рой. Никому, кроме Саймона, и сделала это лишь потому, что Саймон никого не осуждает.
Джона бы осудил. И очень сурово.
Рой и так уже достаточно наказал себя, уединившись в своем доме в лесу на тридцать три года, предпочитая в качестве собеседников домашнюю живность и диких собак.
– А как насчет «простить былые прегрешения и отпустить ситуацию»? Разве не ты подтолкнул меня к тому, чтобы дать отцу еще один шанс?
И Джона сделал это потому, что не дал своему собственному отцу второго шанса, а потом стало слишком поздно.
– Да, но Рой не умирает. Кроме того, Рен был порядочным парнем. А Рой… это Рой.
– Рой тоже порядочный.
Джона фыркает.
– На прошлой неделе, когда он приезжал подрезать копыта Зику, на нем опять была та чертова шапка из енота. Бандит от него спрятался.
– Он порядочный по-своему, – вношу поправку я. – Знаешь, я тут вот, что подумала: если бы Агнес не позвонила мне, я бы никогда не приехала на Аляску и не познакомилась с отцом. С тобой мы тоже никогда не встретились бы.
– И что? – В голосе Джоны появляется настороженность.
– И… я сделала фото контактов Делайлы.
– Что за безумный план рождается в твоей хорошенькой головке?
– Еще сама не знаю.
Его пальцы откидывают волосы с моего лица, пока он смотрит на меня сверху вниз.
– Он не похож на Рена. Рой больше напоминает дикого зверя – того, чье доверие ты наконец заслужила. Но если ты подорвешь его, все снова вернется на круги своя.
– Знаю. Поэтому и беспокоюсь.
Рой так далеко продвинулся с нашего первого визита к нему в марте – в тот день, когда мы переехали сюда и узнали, что стали гордыми владельцами ненужного нам козла.
– Ну хватит о Рое.
Джона наклоняется ко мне. Его губы касаются моего лица и плавно переходят к самому чувствительному месту – под ухом. Он знает о моей маленькой слабости.
– Это наша предпоследняя ночь наедине, аж до второго января.
– Боже мой, ты прав!
– Слишком долгий срок, чтобы за стеной нашей спальни находились твоя мама и Саймон.
– Они оба пользуются берушами для сна.
Саймон спит очень крепко, а маму раздражает звук его дыхания.
– Тебя никакие затычки для ушей не заглушат.
– Ой, заткнись.
Джона любит подтрунивать надо мной, что я могу быть очень громкой, но на самом деле это – обычно – неправда.
– Тогда, наверное, тебе лучше приняться за работу.
Он бросает на меня вопросительный взгляд.
– Какую работу?
– Ты мне должен. – Поднимаю брови. – За вчерашнее, в офисе.
Уголок его рта приподнимается, и его пальцы начинают ловко расстегивать пуговицы на моей пижаме, пока он не распахивает ее, подставляя мою грудь прохладному воздуху.
– Я когда-нибудь говорил тебе, как мне нравятся все твои сексуальные фланелевые пижамы огромных размеров, которые ты постоянно покупаешь? Особенно та, с леденцовыми тросточками?
Смеюсь, а Джона опускается все ниже, оставляя языком влажную дорожку на моей коже – от ключиц до пупка, задерживаясь на несколько секунд вокруг моих торчащих сосков.
– Хорошо, потому что я купила еще две.
Я делаю паузу и затем игриво-соблазнительным голосом добавляю:
– Vennen.
Он замирает.
– Можешь не называть меня так? Особенно когда я делаю это.
– Хорошо, Vennen, – повторяю я, сдерживая хихиканье.
– Я серьезно.
– Что это значит?
– Это ласковое обращение. К маленькому мальчику.
Он одним движением стягивает с меня пижамные штаны вместе с трусиками и отбрасывает их в сторону. Переместившись так, чтобы его плечи оказались между моими ногами, он замирает и пристально заглядывает мне в глаза.
– По-твоему, я похож на маленького мальчика, Калла? – Его голос становится хриплым.
Я сразу же проглатываю свое веселье.
– Нет.
Он похож на самого мужественного и красивого мужчину, которого я когда-либо видела.
При первом же движении его языка резко вдыхаю.
* * *
– О чем, черт возьми, ты говоришь, мама? О чем он говорит?
Я потираю еще слипшиеся от сна глаза и смотрю на часы, чтобы убедиться, что сейчас только восемь утра. На улице еще темно, но, учитывая разницу во времени, Бьерн и Астрид, должно быть, не спят уже давно.
Со стоном сползаю с кровати, ежась от утренней прохлады. Поспешно привожу себя в порядок в ванной, а затем торопливо спускаюсь вниз.
– Почему я узнаю об этом только сейчас? И узнаю от него? – Джона смотрит из-за кухонного стола на Бьерна, но разговаривает явно со своей матерью, сидящей на табурете.
– Я не хотела волновать тебя по такому незначительному поводу, – спокойно отзывается Астрид, листая свадебный журнал, на который меня подписала Диана, как только мы с Джоной обручились.
Она нанесла свежий слой туши и немного помады, короткие платиновые волосы уложила в аккуратную прическу, но ее лицо выражает сильную усталость. То ли из-за долгого путешествия, то ли из-за непрекращающейся ссоры между сыном и мужем – назвать причину может только она сама.
Тем временем Джона качает головой.
– Незначительному? Ты называешь это незначительным поводом?
Взгляд Астрид останавливается на свадебном платье, и она что-то говорит Бьерну на норвежском. И снова музыкальное звучание их диалекта маскирует не самые приятные, как я подозреваю, слова.
– Потому что я больше не стану хранить твои секреты! – огрызается он по-английски, по всей видимости, специально для Джоны.
– Следи за своим тоном, когда говоришь с ней!
От их раздраженных голосов все мое тело напрягается. Если так пойдет и дальше, то к Рождеству в доме будет атмосфера ядерной войны.
Преодолеваю две последние ступеньки и восклицаю:
– Доброе утро! – Надеюсь, мое присутствие сможет хоть как-нибудь разрядить надвигающийся взрыв. – Как вам спалось?
Астрид отвечает мне теплой, хотя и смущенной улыбкой.
– Неплохо. Мы все еще живем по времени Осло. Наверное, понадобится целая неделя, прежде чем адаптируемся. – Через несколько секунд она добавляет: – Но домик очень уютный. Правда, Бьерн?
Она поднимает брови и смотрит на мужа.
– Да, вполне комфортный.
И, независимо от того, обучили ли его правильному ответу или нет, я это ценю.
– Доброе утро.
Я приподнимаюсь на цыпочки, чтобы дотянуться до губ Джоны для утреннего поцелуя, а затем бросаю на него трехсекундный предупреждающий взгляд. Когда вижу в нем огонек признания, что ему действительно стоит успокоиться, иду к кофе-машине, чтобы получить столь необходимую мне порцию кофеина.
– Сегодня утром мне нужно облететь окрестности Талкитны, а после помогу вам перенести вещи в дом, – предлагает Джона, и его тон в самом деле меняется. – Вы можете занять комнату, которую мы приготовили для Агнес и Мейбл.
Хмуро смотрю на него. Что происходит? Разве Астрид только что не сказала, что им удобно в гостевом домике?
– В этом нет необходимости…
– Я вернусь в районе обеда. – Джона обходит стол и наклоняется, чтобы поцеловать мать в лоб. – Собери вещи, если получится, ладно?
Она вздыхает, но затем протягивает руку, чтобы погладить сына по щеке.
– Хорошо, vennen.
И несмотря на это любопытное изменение планов, я еле сдерживаю желание громко засмеяться. Джона выходит через боковую дверь, даже не взглянув на Бьерна, задержавшись лишь для того, чтобы снять с крючка зимнюю шапку и перчатки. Через несколько секунд в неловкой тишине, воцарившейся на кухне, раздается урчание двигателя снегохода.
Что за тайну разболтал Бьерн? Что скрывала Астрид от своего сына?
– Интересное устройство, – бормочет Астрид, отпивая глоток кофе и не сводя глаз с прибора. – Думаю, мне придется прочитать инструкцию, чтобы разобраться в нем.
– Хотите, я что-нибудь вам приготовлю? Латте, капучино, эспрессо…
Она отмахивается от моего предложения.
– Нас вполне устраивает черный кофе.
– Может, вы хотите перекусить? Есть банановый кекс домашнего приготовления.
Достаю хлеб из холодильника и ставлю его на стол вместе с тарелками. Всю прошлую неделю я запасалась едой, чтобы суметь накормить двадцать человек с совершенно разными пищевыми привычками.
– Или я могу приготовить яичницу с беконом. А еще у нас есть фруктовый салат и йогурт, если вам больше нравится…
– Все в порядке.
Астрид берет нож, чтобы отрезать Бьерну кусочек хлеба, а потом молча протягивает ему тарелку, и он, даже не поблагодарив, опускается на табурет.
– Джона сказал, что у тебя сегодня рождественская вечеринка?
– Да. Я помогаю в организации ежегодного благотворительного ужина в общественном центре. Простите, не смогла отказаться…
– А зачем тебе отказываться? – перебивает меня Астрид, нахмурившись. – Похоже, это важный вечер.
– Ну, это действительно так, но вы же только что приехали, и мне неловко оставлять вас одних.
– Если ты продолжишь так суетиться вокруг нас, то выдохнешься и начнешь считать дни до нашего отъезда. – Она смягчает свое замечание улыбкой. – Так что ты будешь делать на этом мероприятии?
– Даже не знаю. Наверное, массу черновой работы. Мюриэль сказала мне приехать к десяти.
– О, это та властная соседка?
– Да, она. Мюриэль руководит организацией вечера и обратилась ко мне за помощью. Хотя нет, она просто сообщила мне постфактум, что я буду помогать, признав, что мои маркетинговые предложения сыграли не последнюю роль в оглушительном успехе Зимнего карнавала, собравшем рекордную посещаемость и самый высокий доход за последние пятьдесят лет. – А Тедди оденется Сантой.
Астрид тихо поучает Бьерна, подбирая крошки бананового хлеба со стола вокруг его тарелки.
– Тот ворчливый сосед?
– Нет. Этого зовут Рой.
Я смеюсь при мысли о том, что Рой может надеть красный костюм и белую бороду. Он стал бы лучшей версией Санты в исполнении Билли Боба Торнтона и худшим рождественским кошмаром ребенка.
– Тедди – муж Мюриэль, и это, наверное, самый счастливый человек, которого я когда-либо встречала. О черт! Он забыл свой термос.
Я смотрю на высокий темно-синий цилиндр, стоящий у кофейника. Джона взял за правило брать его с собой по утрам, уходя на работу. Но, видимо, то, из-за чего они ссорились до моего прихода, отвлекло его.
– Иди, иди… – торопит меня Астрид. – Отнеси ему, пока он не улетел. Мы можем поговорить, когда ты вернешься. Например, о дате свадьбы, а? – Она показывает мне раскрытый журнал. – Возможно, у той, кто провела двадцать часов в пути, чтобы увидеть свадьбу своего единственного сына, было достаточно времени для кое-каких идей.
Слова Астрид звучат как предложение, но, судя по ее категоричному взгляду, садиться в самолет без окончательной договоренности она не собирается.
Бьерн бормочет что-то на норвежском, и его хриплый голос звучит не так музыкально, как голос Астрид.
Она забирает его тарелку и ставит в раковину.
А я наполняю термос Джоны черным кофе, радуясь предлогу выяснить, что тут произошло.
Глава 4
Когда я подъезжаю к ангару на зеленом снегоходе, который негласно стал моим, у него припаркован бордовый пикап Тоби. Теперь, когда рыболовный сезон закрыт, а гостиница Трапперс Кроссинг не принимает гостей, он может больше времени уделять ремонту старого самолета Фила и приезжает сюда с утра пораньше, пока в его мастерской, где он занимается техническим обслуживанием малолитражных двигателей, нет посетителей.
Когда я вхожу в боковую дверь, Тоби и Джона стоят возле бивера[2] 1959 года.
При моем появлении они синхронно оборачиваются.
– Ты забыл кофе. – Машу в воздухе термосом.
– Да. Я сообразил еще на полпути, но никак не мог заставить себя вернуться, чтобы снова возиться с ними.
Под «ними», я так понимаю, он имеет в виду Бьерна. Я бросаю на Джону неодобрительный взгляд, а затем переключаю внимание на грузного тридцатипятилетнего парня. Тоби стал моим самым первым приятелем здесь, когда мы только переехали в Трапперс Кроссинг в марте этого года, и я еще осваивалась в новом для меня месте.
– Не думала, что увижу тебя здесь, ведь сегодня рождественский ужин.
– Да. – Тоби почесывает коричневую щетину на подбородке.
В мае он снова побреется начисто, а пока та будет отрастать всю зиму.
– Я просто зашел проверить одну запчасть, которую ищу.
– Насколько длинный список поручений у тебя от Мюриэль?
Его лицо расплывается в широкой ухмылке, которая моментально придает его чертам мягкость.
– Две страницы. С обеих сторон.
И все же, я уверена, он не пожаловался бы, даже если его мать заслужила это. Он такой же добросердечный, как и его отец, и всегда готов прийти на помощь окружающим.
– Что ж, тогда удачи, – смеюсь я.
Он расплывается в улыбке.
– У нее есть список и для тебя, и он гораздо длиннее.
– Не напоминай мне, – стону я.
– Извини. Решил, что тебе нужно успеть подготовиться.
– Значит, к понедельнику она будет у тебя, да? – спрашивает Джона, возвращая разговор к теме самолетов.
– Сказали, что постараются доставить ее до начала бури. А как только получу этого малыша, сразу начну собирать. – Тоби похлопывает по разболтанному двигателю.
– Как думаешь, когда мы сможем снова поднять его в воздух?
Парень пожимает плечами.
– Трудно сказать. Насколько мне известно, кресла появятся только к концу января, но это, скорее, предположение, нежели факт. Но все остальное к тому времени уже должно быть готово, если не произойдет ничего неожиданного.
– Отлично. – Голубые глаза Джоны окидывают самолет: тот разобран на части и выглядит так, словно ему самое место на свалке. – А потом все, что ему потребуется, – свежий слой краски.
– Ты хочешь перекрасить его? – Тоби изучает корпус самолета, который, надо признать, в довольно приличном состоянии.
– В ярко-желтый, – без колебаний отвечает Джона. – Любимый цвет Рена. Не зря же нашего парня зовут именно так.
Если это не сентиментальность, то я не знаю, что. И это довольно нехарактерно для Джоны.
Я сокращаю расстояние между нами и обнимаю его за талию.
– Ему бы понравилось.
Он отвечает мне, крепко прижимая к своей груди.
В кармане Тоби пишит телефон. Он смотрит на сообщение, и по его тихому ворчанию понимаю, что это Мюриэль.
– Ну я пойду. Увидимся через несколько минут, да, Калла?
– Под звон колокольчиков. В буквальном смысле.
Волонтеры вечера в обязательном порядке должны надеть костюмы эльфов Санты. Свой я еще не видела, но Эмили предупредила, что звенеть он будет громко.
Выходя за дверь, Тоби посмеивается.
– Спасибо за термос. – Джона нежно целует меня в губы, а затем отстраняется. – Мне пора.
Но я обхватываю его руку, не давая сбежать.
– Не раньше, чем ты расскажешь, что это было в кухне. Почему они переезжают в комнату Агнес и Мейбл, если с гостевым домиком все в порядке?
Джона делает паузу.
– У моей мамы в прошлом году была тромбоэмболия легочной артерии. В августе.
– Это… плохо, да? – запинаюсь я.
На самом деле я даже не слышала о подобном заболевании.
– Это что-то связанное с легкими, верно?
– Да, закупорка. У мамы появились боли в груди, поэтому ее срочно отвезли в больницу и сделали все анализы. Нашли тромб. Довольно большой.
– Ей сделали операцию?
Джона качает головой.
– Я не знаю. Вроде бы в легкие ввели катетер, чтобы подавать лекарства для разрушения тромба. По-моему, это вполне смахивает на операцию, но мама сказала, что все время была в сознании. А затем назначили препараты для разжижения крови, поскольку она у нее быстро сворачивается. Так что разжижающие препараты ей, вероятно, придется принимать до конца жизни.
– Сейчас с ней все в порядке?
– Мама говорит, что да, но кто его знает. Она не сказала мне об этом, так что легко могла умолчать и о другом. – Джона мрачнеет. – Бьерн должен был мне позвонить.
– Похоже, она велела ему не беспокоить тебя.
– Да какая разница? Он должен был мне сказать. – Джона нервно расхаживает вокруг двигателя самолета. – Ведь я ее сын.
– Ты прав. Кто-то должен был сообщить тебе об этом. Но почему ты думаешь, что она решила скрыть от тебя операцию? Что бы ты сделал, если бы знал?
– Я бы поехал в Осло!
– Именно.
Джона останавливается, похоже, размышляя над моими словами.
– Я бы вылетел туда, как только мама сообщила мне об этом. Но тогда меня не было бы рядом с Реном в его последние дни. Или с тобой.
Не знаю, что сказать, чтобы смягчить отчаяние Джоны. Если бы на месте его матери оказалась моя мать или Саймон, я была бы в такой же ярости, как и он, узнав о случившемся более чем через год.
– А теперь этот чертов Бьерн, – он выплевывает имя отчима словно ругательство, – имеет наглость обвинять меня в том, что я заставил маму лететь сюда, чтобы увидеться со мной, когда я и понятия не имел, что происходит! Да, разумеется, я ни за что бы не согласился на это, если бы знал! Ей не стоило лететь сюда через полмира! Длительные перелеты для людей с таким заболеванием – всегда риск. Что, если разжижающие препараты перестанут действовать, и она окажется там посреди ночи с огромным тромбом в венах? Даже связи не будет, чтобы позвать на помощь!
– Так вот почему ты хочешь, чтобы они поселились в доме вместе с нами.
Кусочки пазла начинают складываться в единое целое.
– Если что-то пойдет не так, я по крайней мере буду рядом с ней.
Не знаю, насколько обосновано беспокойство Джоны, но знаю лишь то, что он глаз не сомкнет, если Астрид будет находиться по ту сторону озера.
– Это правильное решение. Я позвоню Агнес и предупрежу ее. Она не будет возражать. Все равно Мейбл только и говорила, что хочет остановиться в гостевом домике. Правда, это было до того, как она узнала, что там нет Wi-Fi.
– Спасибо, – медленно кивает Джона. – Эта новость застала меня врасплох. Я и не предполагал, что пора начинать беспокоиться о ее здоровье, ведь мама еще так молода.
– Похоже, у нее все под контролем. – Я протягиваю руку, чтобы пригладить его свежеподстриженную бороду кончиками пальцев. – С ней все будет в порядке.
– Думаешь? – В его голосе звучат нотки сомнения.
– Конечно! Вся компания – Сьюзан, Саймон, Астрид и Бьерн – под одной крышей. Что может пойти не так?
Джона со стоном откидывает голову назад.
– Кроме того, что Бьерн назовет Саймона шарлатаном?
– Ну, не считая этого.
Бьерн даже не скрывает, что считает психиатров ненастоящими врачами.
– Может, мы поселим Бьерна в гостевом домике одного?
– Прекрати, – смеюсь я, приподнимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы.
* * *
В двадцать пять минут одиннадцатого я втискиваю свой джип в ряд припаркованных перед общественным центром Трапперс Кроссинг машин, готовясь к тому, что меня ждет неприятный разговор из-за опоздания. Мюриэль не делает различий между наемными рабочими и теми, кто жертвует своей свободной субботой перед Рождеством добровольно. В ее глазах работа – это работа, и ты должен отдавать ей все свои силы, несмотря ни на что.
По крайней мере сейчас хотя бы солнечно.
Собираю свои вещи и силы, поскольку чувствую, что, когда снова окажусь в этом джипе, буду совершенно вымотана. Выпрыгиваю на мороз. Меня отвлекает грохот слева, где на открытом катке с хоккейными клюшками в руках целая стайка детей отрабатывает удары по сетке.
Из дверей общественного центра выходит Мари. Следом за ней бежит Бонни Хэтчетт.
Внутри меня все будто сжимается, впрочем, как и всегда, когда я вижу красивую блондинку-ветеринара. Разница лишь в том, что моя реакция на нее уже не такая острая, как раньше.
– Что ты имеешь в виду? Ты видела, как это происходило? – спрашивает Мари.
– Не совсем… нет. – Бонни поджимает тонкие губы и хмурится. – Но мы все знаем, что с этими собаками плохо обращаются. Да и вообще, кем он себя возомнил? Появляется здесь, скупает землю, не обращая ни на кого внимания. – В ее тоне отчетливо сквозит горечь.
– То, что ты видишь в нем прямого конкурента бизнесу Гарри, не дает тебе права бросаться обвинениями в жестоком обращении с животными, – мягко возражает Мари. – Только если у тебя нет доказательств.
– А если мы найдем доказательства? Тогда ты поможешь нам, верно? – не отстает Бонни.
Вздох Мари свидетельствует о ее нечеловеческом терпении.
– Если у тебя будут доказательства, я попытаюсь что-нибудь сделать. Послушай, мне надо идти. У меня распланированы дела на всю вторую половину дня.
Похоже, Бонни не заметила неодобрения в голосе Мари, потому что энергично кивает головой и восклицает:
– Спасибо, доктор Лер. Спасибо за помощь.
Мари замечает меня и идет навстречу.
– Что это было? – с любопытством спрашиваю я.
Девушка с трудом подавляет стон.
– Несколько месяцев назад сюда переехал какой-то парень. Он купил участок Дэнсона, расположенный вниз по дороге от Хэтчеттов. Видимо, он разводит ездовых собак. – Она оборачивается, чтобы проследить за тем, как маленькая, сгорбленная женщина забирается в старый пикап «Додж». – Бонни утверждает, что он жестоко с ними обращается.
– А ты ей веришь?
Мари пожимает плечами.
– Кто знает? Всякое бывает. Но сын Бонни тоже разводит ездовых собак, и что-то мне подсказывает, что дела у него в последнее время идут неважно, так что конкуренция – это последнее, что им нужно. К тому же этот новый парень выиграл какую-то большую гонку на собачьих упряжках там, откуда он родом, и подал заявку на участие в Iditarod.
– Разве не ее сын выиграл гонки в этом году?
Кажется, у каждого живущего в округе есть родственник, принимающий участие в ежегодном всемирно известном заезде на собачьих упряжках.
– Он занял второе место. Но на следующий год – фаворит. – Мари бросает на меня многозначительный взгляд. – Может стать им, если новичок ничего не испортит.
Я присвистываю.
– Драма с высокими ставками в собачьем мире Аляски.
– Верно, – смеется Мари, снимая варежку, чтобы откинуть с лица прядь длинных шелковистых волос. – И Хэтчетты пытаются втянуть в свои разборки меня, поскольку знают, что я не могу пройти мимо, услышав о жестоком обращении с животными.
И даже сейчас при одном этом предположении улыбка пропадает с ее лица.
– Значит, ты поедешь к этому парню, чтобы все проверить?
Девушка протестующе вскидывает руки.
– Да, судя по всему, поеду.
Мой отец как-то назвал Мари крестоносцем, который летает из поселения в поселение и лечит животных, что могли бы остаться без медицинской помощи. В то время она была просто подругой Джоны, а Джона – задиристым йети, твердо вознамерившимся запихнуть меня в обратный самолет до Торонто. Но как только я познакомилась с красивой блондинкой-ветеринаром, сразу поняла, что, друзья они или нет, она безумно влюблена в Джону. Проблема заключалась в том, что я уже тоже успела его полюбить.
С тех пор у нас с Мари были свои взлеты и падения, основанные на любви к одному и тому же мужчине. И хотя нам никогда не быть лучшими подругами, мы стали настолько искусны в дружеских танцах друг вокруг друга, что иногда начинаю думать, что все это искренне.
Смотрю на двойные двери общественного центра Трапперс Кроссинг, увенчанные вывесками с вечнозелеными венками и пожертвованными белыми гирляндами. «Бесплатные украшения – лучшие украшения», – с радостью провозгласила Мюриэль, всегда отличавшаяся бережливостью.
– Ты не видела Мюриэль, когда была внутри?
– Ты имеешь в виду сержанта? – На пути к своему грузовику уточнила Мари. – Она здесь с шести. А когда я уходила, уговаривала Тоби пригласить Эмили на ужин.
Я издала протяжный стон.
– Думаешь, это еще один пункт в ее списке?
– Пока мое имя там не значится, она может сводить его с кем угодно, кого сочтет приемлемым.
Качаю головой. Хотя Мари не говорит об этом прямо, думаю, мысль о том, что Мюриэль может стать ее свекровью, сыграла не последнюю роль в том, что их отношения с Тоби так и не вышли за рамки двух свиданий. Господь свидетель, ведь это отпугнуло бы любого здравомыслящего человека. Бедный Тоби может остаться холостяком всю жизнь, если не уедет отсюда.
Двигатель грузовика Мари с ревом заводится.
– Передавай Джоне привет от меня, – кричит она, прежде чем захлопнуть дверь.
Плотнее закутываюсь в куртку и иду к двойным дверям, дрожа от холода.
Однажды Мюриэль назвала общественный центр центральным узлом города. Лучшего определения для него и не придумаешь. Помимо посещения фермерского рынка и работы над организацией зимнего карнавала, я провожу в этих старых стенах так много времени, что мерцание флуоресцентных ламп и затхлый запах стали мне настолько привычными, что уже почти успокаивают.
Вхожу в просторный зал, где играет «Тихая ночь», и кипит бурная деятельность. Тоби и один из местных по имени Бенджамин раскладывают круглый обеденный столик, а Эмили и еще два волонтера ставят вокруг него стулья – по десять на один стол. Рядом с пятиметровой рождественской елкой и вокруг колоритного кресла Санты Тедди и фотограф расставляют различные реквизиты. По всему залу можно заметить прямоугольные столы, на которые будут выставлены товары для негласного аукциона. Они уже наполовину заняты всевозможными пожертвованиями – от подарочных корзин до носков ручной вязки и нарисованных горных пейзажей.
В центре всего этого хаоса возвышается моя коренастая соседка в своих неизменных закатанных джинсах – ввиду длины ее невысоких ног – и фланелевой рубашке на пуговицах, которая едва обтягивает ее могучую грудь. Я всегда могу сказать, как давно она мыла голову, потому что сейчас ее кудри плотно облепляют седую голову.
