Жюль Верн
Михаил Строгов
Глава IV. Из Москвы в Нижний Новгород
Строгову предстояло проехать до Иркутска пять тысяч двести верст. Когда телеграфа еще не существовало в Сибири, то депеши доставлялись туда курьерами. В качестве царских посланных, они пользовались всякими льготами для скорейшего передвижения, но, несмотря на это, им приходилось употреблять на свое путешествие от четырех до пяти недель, а в исключительных случаях никак не менее трех. Зимою сообщение по Сибири было гораздо удобнее, так как санный путь значительно облегчал его, но и тут мешали метели, сильные туманы и нападение волков, которых голод часто заставляет выходить на дорогу целыми стаями. Михаил Строгов, как истый сибиряк, не боявшийся ни волков, ни морозу, предпочел бы путешествовать зимою, но у него не было выбора. Кроме того, что ему приходилось спешить, он должен был сохранять строгое инкогнито, опасаясь шпионов, которыми кишела охваченная мятежом страна. Поэтому генерал Кисов, вручая ему значительную сумму на путевые издержки, снабдил его также паспортом на имя иркутского купца Николая Корпанова для свободного выезда во все города Европейской и Азиатской России и с правом иметь при себе одного или двух спутников. Путешествуя под видом частного лица, фельдъегерь не мог уже рассчитывать на то, чтобы получать почтовых лошадей скорее, нежели прочие смертные, и потому подвергался тем же случайностям и задержкам, как и всякий другой путешественник. Расстояние от Москвы до азиатской границы не представляло особенной трудности: тут он мог выбирать между железной дорогой, пароходом и почтовым трактом. Утром 16 июля Строгов явился на вокзал к утреннему поезду. На нем была одежда небогатого торговца, но под платьем был спрятан револьвер и большой охотничий нож. По его расчету, часов через десять он уже должен был достигнуть Нижнего Новгорода.
В том вагоне, куда сел Строгов, было довольно много народу; он притворился, будто дремлет, а сам продолжал зорко следить за своими спутниками и прислушиваться к их разговорам. Соседи его, по большей части купцы, едущие на Нижегородскую ярмарку, принадлежали к различным национальностям; между ними были евреи, персы, армяне, калмыки и т. д., но почти все говорили по-русски. Разговор их касался нашествия бухарцев, киргизского восстания и тех мер, которые были приняты русской полицией для ограничения ввоза продуктов из Азии.
Эти меры должны были очень невыгодно отразиться на ярмарочной торговле.
– Говорят, что цены на чай поднялись, – заметил один из купцов, костюм которого обличал в нем перса.
– Тем, кто торгует чаем, бояться нечего, – возразил с недовольным видом старый еврей, – а вот что касается бухарских ковров, так с ними дела плохи.
– А вы ждете транспорта из Бухары? – спросил перс.
– Из Самарканда, и в этом вся беда. Разве можно рассчитывать на провоз товара по стране, охваченной восстанием!
– Ну что делать, – сказал третий путешественник, – не получите вы своих ковров, не выручите и барыша за их продажу.
– Вам хорошо говорить, – возразил жид, – сейчас видно, что вы сами не торгуете.
– Зато я покупаю ваши товары, – заметил, смеясь, его собеседник, – правда, в небольшом количестве и только для своего личного употребления.
– Этот субъект мне что-то подозрителен, – шепотом сказал перс своему соседу. – Будем осторожнее, а то как раз наскочишь на шпиона.
В другом отделении вагона тоже говорилось о событиях дня, но уже с другой точки зрения. Путешественники опасались трудности достать почтовых лошадей и с ужасом говорили, что скоро полиция будет препятствовать переезду даже на пароходах и железных дорогах, так что попасть в восточные города Сибири сделается невозможным. Как видно, тема разговора была во всем поезде одна и та же, но все говорившие высказали необычайную сдержанность в своих суждениях, что было тотчас же замечено одним из путешественников. Это был, очевидно, иностранец, совершенно незнакомый с местностью, по которой проезжали. Он беспрестанно открывал окно и высовывался из него, чем крайне раздражал своих спутников, спрашивал названия местечек, через которые проходила дорога, интересовался предметами их торговли и промышленности, числом жителей и т. д., и все полученные сведения заносил в свою записную книжку. Это был уже знакомый нам француз, корреспондент Альсид Жоливе, а цель его расспросов, очевидно, была сообщить что-нибудь интересное своей кузине. Но его болтовня заставляла соседей остерегаться его как шпиона, и ему пришлось занести в свою книжку следующую заметку:
«Путешественники весьма молчаливы и в разговоре о политике от них слова не добьешься».
В поезде было еще другое лицо, столь же заинтересованное разговором спутников, как и наш француз: это был Гарри Блэнт, ехавший в другом вагоне и не подозревавший присутствия в поезде своего коллеги. Англичанин всю дорогу молчал, зато он внимательно слушал своих соседей, которые, не считая его опасным, разговаривали при нем, не стесняясь. Ему было что послушать, и наблюдения свои он выразил так:
«Путешественники очень встревожены событиями дня, они только и говорят что о войне и судят о действиях правительства чрезвычайно смело».
Между тем полицией были приняты все меры, чтобы схватить Огарева, который, как предполагалось, еще не успел выехать из Европейской России. На каждой большой станции вагоны осматривались, и если кто-либо из едущих казался подозрительным, его задерживали для обыска. Во Владимире в тот вагон, где сидел Строгов, вошло несколько новых пассажиров, между прочим, молодая девушка лет семнадцати, которой пришлось сесть как раз напротив нашего героя. Она была среднего роста и очень стройна, но ее миловидное личико было печально. Должно быть, будущее представлялось ей в мрачных красках, хотя по ее лицу было видно, что это энергичная натура, готовая бороться с жизнью, несмотря на свою молодость. Молодая путешественница была, очевидно, небогата: весь ее багаж состоял из небольшого саквояжа, который она держала в руках. Одежда ее была также очень скромна: широкий дорожный плащ, темное платье, очень просто сшитое, прочная обувь, очевидно предназначавшаяся для продолжительного путешествия, и соломенная шляпа, из-под которой выбивались роскошные золотистые волосы. Строгов, рассеянно взглянувший на девушку при ее появлении, тотчас почувствовал в ней характер, сходный с его собственным, и это заставило его приглядеться к ней внимательнее. Он не искал случая завязать разговор, но, когда путешественник, сидевший рядом с девушкой, задремавши, толкнул ее, Строгов его разбудил и попросил не беспокоить соседку. Тот сначала покосился на непрошеного защитника, но, видя по его лицу, что он шутить не намерен, предпочел пересесть подальше. Молодая девушка посмотрела на Строгова, и ее взгляд выразил немую благодарность. Верст за двенадцать не доезжая Нижнего, поезд едва не сошел с рельсов на крутом повороте. Пассажиры, испуганные сотрясением, вскочили со своих мест и, как только поезд остановился, бросились из вагонов, хотя скоро выяснилось, что никакого несчастья не произошло. Строгов, взглянув на свою молодую спутницу, с удивлением заметил, что она спокойно осталась сидеть на месте и только слегка побледнела.
«Эта девушка не из робких», – невольно подумал он.
Происшествие это заставило поезд опоздать часа на два, но к вечеру он благополучно достиг Нижнего Новгорода. Все прибывшие должны были предъявить свои паспорта, не выходя из вагонов. Осматривавший их чиновник, посмотрев паспорт, поданный ему молодою девушкой, спросил ее:
– Вы едете из Риги в Иркутск?
– Да, – отвечала она.
– Какою дорогой?
– На Пермь.
Услыхав этот разговор, Строгов почувствовал невольное страдание к своей юной спутнице, которой предстояло совершить в полном одиночестве такую длинную и опасную дорогу. Он хотел подойти к ней, но как только дверцы вагона открылись, молодая девушка легко спрыгнула на землю и скрылась в толпе, прежде чем он успел ее остановить.
Глава V. Неожиданный приказ
Чем дальше к востоку, тем путь нашего героя становился медленнее и затруднительнее, так как в Нижнем путешествие его по железной дороге прекращалось.
Тотчас по прибытии в этот город Строгов отправился на пароходную пристань, чтобы узнать, когда идет пароход в Пермь. Оказалось, что ему надо ожидать следующего дня, что было крайне неприятно нашему герою. Отыскать себе пристанище на ночь было тоже нелегко ввиду того, что все гостиницы оказались переполненными. Наконец Строгову удалось найти свободный номер в гостинице «Константинополь». Поужинавши, он не лег спать, а пошел бродить по улицам, окутанным прозрачными сумерками летней ночи. Мысли его невольно обратились к молодой девушке, бывшей в течение нескольких часов его спутницей. Ему пришло в голову, каким неприятностям она легко могла подвергнуться одна среди разноплеменной толпы, наполнявшей Нижний во время ярмарки. Он охотно выступил бы ее защитником, но по какому праву и притом, где разыскать ее?
«Уже теперь, – думал он, – положение ее незавидно, что же будет дальше? Как доберется она до Иркутска и зачем туда едет? Она слышала тревожные толки в вагоне, но не выказала ни удивления, ни испуга; следовательно, ей уже было заранее известно о восстании. Причины, побуждающие ее к путешествию, вероятно, очень важны, если заставили ее решиться на этот путь, зная, с какими опасностями он сопряжен. Но при всем ее мужестве она едва ли достигнет цели своей поездки – препятствия и утомление наверно сломят ее».
Занятый своими мыслями, Строгов машинально двигался вперед, пока усталость не дала себя почувствовать. Он присел на скамейку возле одного из деревянных бараков, выстроенных на месте торга. Вдруг чья-то рука, опустившаяся на его плечо, заставила его вздрогнуть.
– Что вы тут поделываете, барин, – раздался возле него грубый голос, и герой наш, подняв голову, различил в нескольких шагах от себя какую-то высокую фигуру.
– Отдыхаю, – отвечал он.
– Что же, вы и ночевать тут хотите? – продолжал свои расспросы незнакомец.
– Может быть, – возразил Строгов с оттенком нетерпения.
– Дайте-ка взглянуть на себя, – продолжал неотвязчивый собеседник.
– Это совершенно лишнее, – спокойно сказал фельдъегерь и из предосторожности отступил на несколько шагов.
Теперь он разглядел незнакомца: это был, очевидно, цыган, которых так много на всех ярмарках. Возле барака стояла одна из тех повозок, какие служат этим кочевникам для переездов. Дальнейший разговор бы прерван появлением женщины, которая высунулась из дверей барака и крикнула по-цыгански:
– Оставь его, это, наверное, шпион. Иди скорее, ужин на столе!
– Твоя правда, Сангарра, – отвечал цыган, – притом мы все равно завтра уедем.
– Завтра? – воскликнула та с удивлением.
– Конечно, – продолжал ее собеседник, входя в барак и запирая за собой дверь. – Ты сама знаешь, куда мы едем и кто нас посылает!
Строгов, знавший цыганское наречие, понял их разговор, но не придал ему особенного значения и скоро о нем позабыл.
Вернувшись к себе в номер, он лег в постель и скоро уснул. Наутро, напившись чаю, он заплатил по счету и вышел, намереваясь позавтракать где-нибудь поближе к пристани. Уверившись, что пароход «Кавказ» отчалит ровно в полдень, он пошел, как и вчера, бродить по городу. Перейдя понтонный мост, соединяющий город с левым берегом Волги, он очутился недалеко от того места, где ночью встретился с цыганами.
Тут начинаются ярмарочные постройки, состоящие из деревянных зданий, разделенных широкими изгородями. Каждый род торговли занимал отдельный квартал: там были деревянные, железные, мясные, рыбные, пушные, мануфактурные ряды. Среди лавок толпилась масса народу, осматривая, выбирая, прицениваясь к разнообразным товарам, предлагаемым торгующими. Тут можно было встретить представителей всех наций, как европейских, так и азиатских. Шум и суматоха еще увеличивались барабанным боем и духовой музыкой, которые неслись из балаганов, где непрерывно давали представления фокусники, акробаты и укротители зверей.
Между зрителями, наблюдавшими это интересное зрелище, оказались и знакомые уже нам корреспонденты, господа Блэнт и Жоливе. Встретившись, они нисколько не были удивлены, но обменялись холодными поклонами и не вступали в разговор. Их мнения о Нижнем Новгороде совершенно расходились: французу посчастливилось найти порядочный номер и недурной обед, поэтому он отозвался о Нижнем весьма благосклонно, тогда как Блэнт, которому не удалось нигде найти пристанища, собирался разгромить в своей газете город, где путешественники были лишены самого необходимого комфорта.
Посторонний наблюдатель легко мог бы видеть, что на этот раз, несмотря на видимое оживление, в среде торговцев было заметно беспокойство. Волнения в Средней Азии очень невыгодно отразились на торговле теми товарами, которые привозились оттуда.
Был еще и другой признак, указывавший, что не все обстоит благополучно, это – полное отсутствие солдат, которые в ожидании внезапной тревоги были все собраны в казармах.
Вдруг в толпе разнесся слух, что генерал-губернатор получил очень важную депешу из Москвы и немедленно потребовал к себе полицмейстера. Строгов стал прислушиваться к ходившим в толпе толкам о том, что, пожалуй, закроют ярмарку, когда полицмейстер вдруг показался на подъезде губернаторского дома с какой-то бумагой в руке и громко прочел следующее:
«Приказ нижегородского генерал-губернатора:
1) Всем русским подданным воспрещается выезжать из губернии под каким бы то ни было предлогом;
2) Всем инородцам предписывается выехать из пределов ее через двадцать четыре часа».
Глава VI. Брат и сестра
Эти меры, несмотря на их неудобства для частных лиц, были вызваны необходимостью: они имели в виду если не предупредить, то хотя бы затруднить выезд Огарева из пределов Европейской России, и таким образом лишить Феофар-Хана самого опасного его пособника. Вместе с тем второй пункт приказа изгонял всех прибывших из Центральной Азии торговцев, равно как и цыган и прочих бродяг, которые принадлежали к монгольским народностям и потому легко могли оказаться шпионами.
Начались поспешные сборы: балаганы ломали, холст, натянутый над лавками, складывали и убирали в наскоро запряженные фургоны. Полицейские строго следили за исполнением указа и торопили тех, кто медлил.
Михаил Строгов, выслушав чтение указа, вспомнил загадочные слова цыгана, с которым встретился ночью: «Ты сама знаешь, – сказал тот позвавшей его женщине, – куда мы должны ехать и кто нас посылает». Слова эти как будто указывали на то, что принятая правительством мера была заранее известна этим кочевникам и, по-видимому, оказывалась им на руку. Внезапно молодого человека осенила другая мысль, заставившая его забыть все остальное: он вспомнил свою молодую спутницу и невольно воскликнул:
– Бедное дитя! Теперь уж ей ни за что не удастся перейти границу.
Строгов стал раздумывать, не может ли он оказать ей какую-нибудь помощь. Цель путешествия обоих была одна и та же, и на пути в Пермь они, по всем вероятиям, должны были встретиться. Желая оказать беззащитной девушке услугу, фельдъегерь в то же время сообразил, что и она может быть ему полезна как спутница, так как присутствие ее рассеет всякие сомнения в тождестве его с купцом Корпановым, каковым он значился в паспорте. Поэтому он твердо решил отыскать ее во что бы то ни стало, употребив на эти розыски те два часа, которые еще оставались до отплытия парохода. Он осмотрел все улицы, заглянул в церкви, но нигде не нашел молодой рижанки. Измученный поисками и почти утеряв надежду на успех, он зашел в канцелярию полицмейстера, чтобы предъявить свой паспорт. Хотя ему был разрешен свободный проезд всюду, но лучше было заранее удостовериться, что никаких препятствий не возникнет. В приемной полицмейстера оказалось громадное скопление народа. С помощью сунутого сторожу рубля нашему герою удалось проникнуть в канцелярию. Вставши в очередь, он огляделся и вдруг увидел ту, которую так долго и безуспешно разыскивал. Молодая девушка сидела в стороне на скамейке, и ее поза выражала немое отчаяние. Очевидно, она пришла сюда, чтобы показать свой паспорт, еще не зная ничего об изданном указе, но так как никаких исключений не допускалось, то ей было отказано в пропуске. Подняв голову, молодая девушка вдруг увидела подходившего к ней Строгова, и ее лицо озарилось слабой надеждой. Она встала ему навстречу и уже готова была просить его о помощи, как вдруг его отозвал один из сторожей, сообщив, что его требует полицмейстер. Он должен был удалиться, к безграничному отчаянию девушки, терявшей в его лице последнюю надежду. Однако через несколько минут Строгов вышел из кабинета полицмейстера и направился прямо к ней.
– Сестра, – сказал он, – поедем, мы можем беспрепятственно продолжать дорогу.
Она поняла все и, протянув своему спутнику руку, молча последовала за ним.
