Беонин проснулась на рассвете – это стало ее привычкой. Отблески восхода проникали в палатку сквозь застегнутый клапан входа. Если привычка хорошая, то она всегда во благо. За годы она воспитала в себе целый ряд таких привычек. Воздух в палатке еще хранил остатки ночного холода, но женщина не стала разжигать жаровню. Она не собиралась задерживаться тут надолго. Создав небольшое плетение, она засветила медную лампу, потом подогрела воду в кувшине, покрытом белой глазурью, и умылась над шатким умывальником с забрызганным засохшей мыльной пеной зеркалом. Практически все, что было в маленькой круглой палатке, казалось неустойчивым, начиная от маленького столика и заканчивая узкой походной кроватью. Единственным надежным предметом выглядел стул с низкой спинкой, настолько топорно сработанный, словно его кто-то позаимствовал из кухни какой-нибудь бедной фермы. Но Беонин привыкла к таким условиям. Не все суды, на которые ее приглашали, проходили во дворцах. Даже самая захудалая деревенька заслуживает справедливости. Она ночевала в сараях и амбарах, даже в лачугах и шалашах, чтобы претворить это высказывание в жизнь.
Не торопясь, Айз Седай надела платье для верховой езды, ладно скроенное из гладкого жемчужно-серого шелка, – лучшее из тех, что у нее были с собой. На ноги она натянула узкие сапоги, доходившие до колен. После этого Беонин принялась расчесывать свои темно-золотистые волосы щеткой, когда-то принадлежавшей ее матери. Тыльная сторона щетки была искусно отделана драгоценной поделочной костью. Отражение в зеркале было немножко искажено. Почему-то сегодня утром Беонин это раздражало.
У входа в палатку зашуршало, и мужской голос весело, с мурандийским акцентом сообщил:
– Завтрак, Айз Седай, если вам угодно!
Женщина опустила щетку и обратилась к Истинному Источнику.
Беонин так и не удосужилась обзавестись служанкой, и теперь ей постоянно казалось, что еду приносит каждый раз кто-то новый. Но полного седеющего мужчину, с чьего лица не сходила улыбка, она помнила. Повинуясь приказу, он вошел в палатку, неся поднос, накрытый белой салфеткой.
– Пожалуйста, Эхвин, поставь его на стол, – сказала она, отпуская саидар.
В ответ мужчина заулыбался еще шире и поклонился, умудрившись не накренить поднос, а потом отвесил поклон еще раз, уже уходя. Слишком многие сестры забывают о столь незначительных знаках внимания тем, кто стоит ниже их по рангу. А именно эти мелочи и смягчают жесткую реальность повседневной жизни.
Взглянув на поднос без особого энтузиазма, Беонин снова принялась причесываться. Этот ритуал она совершала дважды в день и находила его крайне умиротворяющим. Однако этим утром она почему-то не получала удовольствия от того, как щетка скользит по волосам, но мужественно заставила себя совершить ею сотню движений, прежде чем положить щетку на умывальник рядом с гребнем и зеркальцем работы того же мастера. Раньше Беонин могла холмы обучать терпению, но после Салидара это становилось труднее и труднее. А после Муранди стало и вовсе практически невозможным. Поэтому она приучила себя к этому с тем же упрямством, с каким отправилась учиться в Белую Башню вопреки строгим материнским заветам, как приучила себя смиряться с принятыми в Башне порядками, с ее строгостью в обучении. Она была девочкой настойчивой и упорной, и ей всегда хотелось большего. А Башня научила ее, что достичь большего можно, только умея держать себя в руках. И умение владеть собой было предметом гордости Беонин.
Каково бы ни было самообладание Беонин, но размышления над завтраком из тушеного чернослива и хлеба дались ей не менее тяжело, чем ритуал с щеткой для волос. Когда сливы сушили, они были отнюдь не первой свежести; а после этого их еще и разварили до кашеобразного состояния. К тому же Айз Седай была уверена, что упустила пару черных пятнышек, красовавшихся на свежеиспеченном хлебе. Она постаралась убедить себя, что на зубах хрустели ржаные или ячменные семечки. Конечно, есть хлеб с долгоносиками ей приходится не в первый раз, но вряд ли подобную трапезу можно назвать приятной. У чая тоже оказалось какое-то странное послевкусие, словно он уже начал киснуть.
Наконец, бросив льняную салфетку на резной деревянный поднос, Беонин вздохнула едва ли не с облегчением. Как скоро в лагере не останется ничего съедобного? Не так же ли обстоят дела и в Тар Валоне? По всей вероятности, положение там ничуть не лучше. Темный явно дотянулся до мира и воздействует на него своим прикосновением. Мысль безрадостная, как голое поле, усеянное острыми осколками камней. Но час победы настанет. Она отказывалась думать иначе, отвергая все иные возможности. Юному ал’Тору предстоит многое, очень многое, но он справится – он должен справиться! – так или иначе. Так или иначе. Однако Дракон Возрожденный был для нее недосягаем; все, что ей оставалось, – это следить за развитием событий. Беонин никогда не любила сидеть в сторонке и наблюдать.
Все эти горькие раздумья бесполезны. Пора двигаться дальше. Она так резко вскочила, что опрокинулся стул, но Айз Седай так и оставила его лежать на парусиновом полу.
Высунув голову из палатки, она обнаружила Тервайла, устроившегося на табурете у входа. Откинув назад темный плащ, он опирался на меч в ножнах, поставленный между носками сапог. Всходило солнце, из-за горизонта уже появились две трети сияющего золотого шара, однако в другой стороне, над Драконовой горой, теснились свинцовые облака, предвещавшие в близком будущем снегопад. Или дождь. После прошедшей ночи лучи солнца даже грели. В любом случае, если немножко повезет, скоро она окажется в весьма уютном месте.
При виде Беонин Тервайл едва заметно кивнул, не прекращая того, что на первый взгляд можно было назвать ленивым созерцанием всего, что происходило вокруг. В этот момент никого, кроме крестьян, в поле зрения не было. Простолюдины в грубых шерстяных рубахах тащили на спине корзины. Столь же непритязательно одетые мужчины и женщины правили телегами, груженными вязанками дров, мешками с углем и бочками с водой; большие колеса громыхали на выбоинах. Кому-то это созерцание и могло показаться праздным, но только не той, что связана узами с этим Стражем. Ее Тервайл сейчас был острием стрелы, наложенной на тетиву. Он тщательно изучал мужчин, и его пристальный взгляд задерживался на тех, кто не был знаком ему лично. Две сестры и Страж были убиты мужчиной, способным направлять Силу, – существование двух таких убийц представлялось просто немыслимым, – и поэтому все теперь с подозрением смотрели на любого незнакомца. По крайней мере, те, кто знал об этих убийствах. О таких новостях не кричат на каждом углу.
То, как ее Страж собирался вычислить убийцу, оставалось за пределами понимания Айз Седай, – разве что тот будет разгуливать по лагерю с табличкой наперевес, – но она не станет корить Тервайла за его попытки исполнить свой долг, как и недооценивать их. Сухощавый, с крупным носом, его скулу пересекал толстый шрам, полученный им уже в бытность Стражем, – Беонин нашла его еще совсем мальчишкой, быстрым и гибким, словно кошка. Но уже тогда Тервайл был лучшим фехтовальщиком в ее родном Тарабоне, и за все эти долгие годы он ни разу не заставил ее в этом усомниться. Он раз двадцать спасал ей жизнь. Помимо возможного нападения разбойников и бандитов, слишком невежественных, чтобы узнать Айз Седай, исполнение закона таило в себе множество опасностей, когда та или иная сторона решается на отчаянные меры, только бы им не был вынесен приговор, и зачастую Тервайл распознавал опасность раньше, чем это делала сама Беонин.
– Оседлай мне Зимнего Зяблика и приведи своего коня тоже, – приказала она Стражу. – Нам предстоит небольшая прогулка верхом.
Тервайл слегка выгнул бровь, искоса посмотрев на Беонин, потом прикрепил ножны к поясу с правой стороны, и очень быстро зашагал по деревянному настилу в сторону коновязей. Он никогда не задавал лишних вопросов. Быть может, она выглядела более взволнованной, чем полагала.
Вернувшись в палатку, Айз Седай тщательно завернула зеркальце в шелковый шарф, затканный черно-белым узором под названием «тайренский лабиринт», и засунула сверток в один из двух вместительных карманов, пришитых к подкладке ее добротного серого плаща; туда же она отправила щетку и гребень. Аккуратно сложенная шаль и небольшая шкатулка черного дерева с искусной резьбой были помещены в другой карман. В шкатулке лежало несколько драгоценных украшений, часть их Беонин унаследовала от матери, а часть – от бабки по материнской линии. Сама она редко носила украшения, не считая, конечно, кольца Великого Змея, но всегда брала с собой в путешествия эту шкатулку, зеркало и гребень – в память о женщинах, которых она ценила и любила и которые многому ее научили. Бабушка, известный адвокат в Танчико, внушила внучке любовь к хитросплетениям закона, в то время как мать беспрестанно доказывала дочери, что всегда есть способ сделать себя лучше. Адвокаты редко становились богатыми, но, вопреки этому, Колларис устроилась весьма неплохо, а ее дочь Аэлдрин, несмотря на неодобрение матери, занялась торговлей и заработала недурственное состояние на продаже краски. Да, всегда есть возможность сделать себя лучше, главное – поймать нужный момент, что она и сделала, когда Элайда а’Ройхан низложила Суан Санчей. Обстоятельства пошли совсем не так, как предполагалось. Обстоятельства вообще редко складываются нужным образом. Поэтому мудрая женщина всегда планирует обходные пути.
Раздумывая, Беонин ждала в палатке возвращения Тервайла – он же не может привести двух лошадей в считаные минуты, – но сейчас, когда время имело значение, терпение уже подходило к концу. Накинув на плечи плащ, Айз Седай решительно потушила лампу и вышла из шатра, однако, оказавшись снаружи, она все же заставила себя стоять на месте, а не мерить шагами грубые доски импровизированного «тротуара». Начни Беонин расхаживать туда-сюда, это привлечет внимание, а кто-нибудь из сестер сочтет, что она боится оставаться одна. По правде говоря, ей действительно было страшно. Совсем немножко. Если тебя могут убить, причем подкрасться так, что ты ничего не заподозришь и не заметишь, то, согласитесь, есть причины волноваться. И все же компания ей сейчас ни к чему. Беонин надвинула капюшон, давая понять, что у нее нет желания с кем бы то ни было общаться, и поплотнее закуталась в плащ.
Тощий серый кот с рваным ухом принялся тереться ей о щиколотки. Коты жили по всему лагерю; они появлялись везде, где собирались Айз Седай, и к этим животным относились как к домашним, какими бы дикими они ни были раньше. После нескольких минут тщетных попыток вынудить объект почесать его за ухом, кот, вышагивая гордо, словно король, удалился прочь в поисках того, кто обратит на него внимание. Кандидатов у него было превеликое множество.
Лишь пару мгновений назад вокруг сновали только рабочие и возничие, но теперь лагерь ожил. Группки одетых в белое послушниц – так называемые «семьи» – спешили по тротуарам на занятия, которые проводились в достаточно больших палатках, способных вместить всех учениц, а то и вовсе на открытом воздухе. Те, что торопливо проходили мимо Беонин, прекращали свою девчачью болтовню, чтобы необычайно почтительно поприветствовать ее. Айз Седай никак не могла перестать удивляться. А порой даже злиться. Немалая часть этих «девочек» уже отметила тридцатилетие – у некоторых в волосах блестела седина, а немногие были уже бабушками! – все они подчинялись ежедневной рутине, как любая девчонка, пришедшая в Белую Башню. И их так много. По лагерным «улицам» тек словно бы бесконечный поток. Скольких потеряла Белая Башня, уделяя внимание лишь девочкам, которым искра дарована с рождения, и тем, кто, сам того не осознавая, почти уже научился кое-как направлять Силу, оставляя остальным самостоятельно искать дорогу в Тар Валон? Сколько оказалось потеряно из-за правила, что на обучение нельзя принимать девушек старше восемнадцати лет, поскольку они не смогут подчиняться требованиям строгой дисциплины? Сама Беонин никогда не искала перемен – закон и обычай правят жизнью Айз Седай, это основа стабильности, – и некоторые перемены, такие как, например, эти «семьи» послушниц, слишком радикальны, на ее взгляд. Но все же скольких потеряла Башня?
Сестры скользили по дощатым дорожкам, иногда по две, а иногда по три, – их Стражи неотступно шли следом. Поток послушниц разбивался о них брызгами почтительных поклонов и приветствий. Сестры делали вид, что не замечают обращенные на них удивленные взгляды. Лишь вокруг немногих Айз Седай не сиял ореол Силы. Беонин чуть не прищелкнула языком от возмущения. Послушницы знали о смерти Анайи и Кайрен – никому и в голову не пришло скрывать от них погребальные костры, – но поведать им о том, каким же образом погибли сестры, значит испугать бедняжек до смерти. Но даже совсем новенькие, те, кого внесли в книгу послушниц в Муранди, носили белые платья достаточно долго, чтобы понимать, что едва ли можно счесть нормальным тот факт, что сестры перемещаются по лагерю в сиянии саидар. И рано или поздно это обстоятельство их напугает. А смысла в этом никакого нет. Вряд ли убийца станет нападать при всех, на виду у десятков сестер.
Беонин заметила пять сестер – они медленно ехали верхом в восточном направлении. Ни одна из них не обнимала саидар. Каждую сопровождала небольшая свита: это были секретарь, служанка, а еще слуга – на случай, если придется таскать тяжести, – и несколько Стражей. Капюшоны скрывали лица всех всадниц, но Беонин без труда различала, кто есть кто. Варилин – из Серой Айя, как и она сама, – по росту не уступит мужчине, а Такима, Коричневая, весьма миниатюрна. Плащ Саройи переливался сверкающей белоснежной вышивкой – она наверняка использует саидар, чтобы поддерживать столь блистательную белизну; два Стража, сопровождающие Фэйзелле, так же ясно выдавали в ней Зеленую сестру, как и ярко-изумрудная накидка. Получалось, что последняя, закутанная в темно-серое, – Магла из Желтой Айя. Что же они обнаружат, когда доберутся до Дарейна? Само собой, не переговорщиков из Башни, не сейчас по крайней мере. Возможно, они сочли, что должны идти до конца. Люди часто продолжают двигаться вперед, даже когда цель уже потеряна. Но с Айз Седай такое обычно долго не продолжается.
– Даже не кажется, что они вместе, а, Беонин? Можно подумать, что они просто едут в одном направлении.
По-видимому, капюшон не оградил ее от навязчивых собеседников. К счастью, она давно научилась сдерживать разочарованные вздохи и все прочее, что могло выдать, – то, что ей самой хотелось скрыть. Рядом с ней остановились две сестры – обе стройные, темноволосые и кареглазые. На этом их сходство заканчивалось. Узкое, с острым носом, лицо Ашманайллы редко выражало какие-либо эмоции. Ее шелковое платье, с серебристого цвета вставками, казалось, только что вышло из-под утюга служанки, а подбитые мехом плащ и широкий капюшон по краям украшало серебряное шитье в виде завитков. Шерстяное же темное платье Фаэдрин было кое-где помято, не говоря уже о пятнах, красовавшихся на подоле; простой шерстяной плащ требовал штопки. И она гораздо чаще хмурилась. Если бы не это, ее можно было бы назвать хорошенькой. Странная парочка – вечно взъерошенная Коричневая и Серая, которая уделяет платью столько же внимания, сколько всему остальному.
Беонин посмотрела вслед уезжающим восседающим. Действительно, казалось, что они просто едут в одном направлении, а не единой группой. Сегодня с самого утра она не в себе и, наверное, поэтому не заметила этого сама.
– А может быть, – Беонин повернулась к нежданным собеседницам, – они обдумывают события прошлой ночи? Правда, Ашманайлла?
В любом случае вежливость должна быть соблюдена.
– В конце концов, Амерлин жива, – ответила Серая, – и, судя по тому, что я слышала, она останется живой и… здоровой. Она и Лиане.
Даже после того, как Найнив Исцелила Суан и Лиане, никто не мог говорить об усмирении без внутреннего трепета.
– Быть живой, но пленницей все же лучше, чем лишиться головы, так мне кажется. Но не намного лучше. – Когда Морврин разбудила ее, чтобы рассказать новости, Беонин сложно было разделить взволнованность Коричневой. А судя по ее виду, Морврин явно испытывала эмоциональное возбуждение – она даже улыбалась уголком рта. Впрочем, менять свои планы Беонин даже и не подумала. Правде надо смотреть в лицо. Эгвейн в плену, с этим ничего не поделаешь. – Ты не согласна, Фаэдрин?
– Конечно, – коротко буркнула Коричневая. Буркнула! Но в этом вся Фаэдрин, она вечно так погружается в то, что занимает ее в данный момент, что забывает, как себя вести. Но она была согласна. – Но мы искали тебя не поэтому. Ашманайлла утверждает, что ты хорошо разбираешься в убийствах.
Внезапный порыв ветра попытался сдуть с сестер капюшоны, но Ашманайлла и Беонин придержали их рукой. Фаэдрин позволила ткани упасть на плечи и вперила взор в Беонин.
– Может, у тебя, Беонин, есть какие-то соображения по поводу наших убийств, – вкрадчиво подхватила Ашманайлла. – Поделишься с нами? Мы с Фаэдрин уже столько голову ломаем, но ничего не придумали. У меня лично больше опыта в гражданских делах. Я знаю, что тебе доводилось докапываться до причин не одной неестественной смерти.
Конечно же, она уже размышляла над убийствами. Разве найдется в лагере сестра, что не делала то же самое? Как Беонин ни пыталась, ей не удалось заставить себя не думать об этом. Искать убийцу гораздо интереснее, чем разрешать какой-нибудь спор о границах. И что самое гнусное в преступлениях – то, что украденное невозможно возместить, все те годы, что не будут прожиты, все те дела, что можно было в эти годы сделать, не будут сделаны никогда. Кроме того, убиты Айз Седай, а значит, это безусловно касается каждой сестры в лагере. Беонин подождала, пока очередная группка одетых в белое женщин – две из них оказались уже седыми – закончит свои приветствия и поспешит прочь. Количество послушниц на улицах стало наконец уменьшаться. Коты, похоже, следовали за ними по пятам. Послушницы щедрее на ласки, чем большинство сестер.
– Мужчина, нападающий с ножом из жадности, – произнесла она, когда послушницы отошли подальше, – женщина, из ревности прибегающая к яду, – это одно дело. В нашем же случае все иначе. Есть два убийства, совершенные одним и тем же мужчиной, но с разницей в неделю. Значит, преступник терпелив и планирует свои действия. Мотив пока неясен, но все же сложно представить, что он выбирает жертв случайно. Зная лишь то, что он способен направлять Силу, необходимо для начала выяснить, что же связывает жертв между собой. В данном случае Анайя и Кайрен принадлежали к Голубой Айя. Таким образом, возникает вопрос: что же связывает женщин из Голубой Айя с мужчиной, умеющим направлять? И тут же всплывает ответ: Морейн Дамодред и Ранд ал’Тор. И Кайрен, она даже общалась с ним, правда ведь?
Фаэдрин сдвинула брови, можно сказать, даже нахмурилась:
– Но ты же не предполагаешь, кто убийца.
На самом деле она продумала эту цепочку и дальше.
– Нет, – холодно ответила Беонин. – Я просто говорю, что вам следует рассмотреть эту связку. А она ведет к Аша’манам. Мужчинам, способным направлять Силу, мужчинам, которым известно, как совершать Перемещение. Мужчинам, у которых есть причины бояться Айз Седай, причем некоторых конкретных Айз Седай в большей степени. Такая связь не является доказательством, – неохотно признала она, – но это наводит на размышления, верно?
– Зачем какому-то Аша’ману появляться здесь дважды и каждый раз убивать по сестре? Такое ощущение, что ему нужны были только те две, и никто больше. – Ашманайлла покачала головой. – Как он мог узнать, когда Анайя и Кайрен окажутся одни? Не рыскает же он тут, переодетый фермером или работником. Судя по тому, что я о них слышала, эти Аша’маны слишком заносчивы для такого. Мне вообще кажется, что у нас тут и в самом деле есть работник, способный направлять Силу и затаивший на кого-то обиду.
Беонин недовольно фыркнула. Она почувствовала, что Тервайл возвращается. Он, наверное, бежал, раз управился так быстро.
– Ну а почему тогда он так долго ждал? Последних работников мы наняли в Муранди, и случилось это месяц назад.
Ашманайлла открыла было рот, но Фаэдрин опередила ее, словно воробей, хватающий крошку:
– Может, он только-только научился направлять. Мужчина-дичок, так выходит. Я слышала разговоры работников. Аша’манов боятся, но в равной степени восхищаются ими. Я даже слышала, как некоторые говорили, что, если бы у них хватило смелости, они бы сами отправились в Черную Башню.
Удивленно изогнув левую бровь, Серая сестра укоризненно воззрилась на говорившую. Несмотря на то что они были подругами, ей все же не понравилось то, как Фаэдрин перебила ее. Но она произнесла лишь:
– И Аша’ман сможет найти его, я уверена.
Беонин чувствовала, что Тервайл ждет ее чуть поодаль, в нескольких шагах позади. Узы Стража донесли до нее уверенный поток неколебимого, словно горы, спокойствия. Как же ей хотелось иметь возможность заимствовать это спокойствие, так же как и физическую силу.
– Но крайне маловероятно, что подобное случится. Уверена, с этим вы согласны, – коротко бросила она.
Романда и другие, быть может, и встали в поддержку этого бессмысленного «союза» с Черной Башней, но теперь передрались, словно пьяные возчики, из-за того, как претворить его в жизнь: как сформулировать соглашение, как преподнести его остальным. Они постоянно рвут все на мелкие кусочки, потом снова собирают и опять раздирают в клочья. Этот план, благодарение Свету, обречен.
– Мне пора, – сказала она двум сестрам, принимая поводья Зимнего Зяблика из рук Тервайла.
Шкура высокого гнедого мерина, принадлежавшего Стражу, лоснилась; он отличался мощью и быстротой, как и положено хорошо обученному боевому коню. Ее же бурая кобылка, напротив, была приземистой, поскольку ее хозяйка предпочитала выносливость скорости. Зимний Зяблик могла бодро продолжать путь, когда другие лошади, повыше и помощнее с виду, уже выдыхались. Уже вдев ногу в стремя и положив руки на переднюю и заднюю луки седла, Беонин обернулась:
– Погибли две сестры, Ашмайналла, причем обе – из Голубой Айя. Разыщите тех сестер, которые хорошо их знали, выясните, что еще было у погибших общего. Если вы хотите разыскать убийцу – ищите связи.
– Но я очень сомневаюсь, что они приведут к Аша’манам, Беонин.
– Важно найти убийцу.
Она вскочила в седло и, развернув Зимнего Зяблика, поскакала прочь, так что собеседницы ничего не успели ответить. Да, резкое завершение разговора и не очень вежливое, но ей больше нечего им посоветовать, тем более что время поджимает.
Солнце полностью взошло из-за горизонта и поднималось к зениту. После столь долгого ожидания времени уже действительно не хватало.
Поездка к площадке Перемещений оказалась недолгой, но у высокой парусиновой стены вереницей выстроилось около десятка Айз Седай. Некоторые женщины держали под уздцы коней, еще несколько ждали своей очереди без плащей или накидок – они, судя по всему, предполагали в результате оказаться в помещении, а парочка даже куталась в шали, которые по каким-то причинам была вынуждены надеть. Половину присутствующих сестер сопровождали Стражи, часть из которых была облачена в меняющие цвет плащи. Но всех Айз Седай объединяло одно: каждую окружал сияющий ореол Силы. Тервайл не выказал удивления, более того – узы доносили ощущение нерушимого спокойствия. Он доверял ей. За парусиновыми стенами сверкнула серебряная вспышка, и спустя некоторое время, за которое можно было медленно сосчитать до тридцати, две Зеленые сестры – в одиночку создать переходные врата они были не в состоянии – ступили внутрь в сопровождении четырех Стражей, ведущих коней под уздцы. Уединение при Перемещении уже давно превратилось в обычай. Разве что тебе лично разрешат наблюдать за созданием врат, а так попытка выяснить конечный пункт назначения считалась равносильной прямым бестактным расспросам. Беонин терпеливо ждала, сидя верхом на Зимнем Зяблике, Тервайл же возвышался над ней, расположившись в седле своего Молота. Видимо, на сей раз сестры поняли, что значит ее поднятый капюшон, и не приставали с разговорами. Или у них имелись свои причины хранить молчание. В любом случае ей не пришлось вежливо поддерживать беседу. Как раз сейчас это оказалось бы просто невыносимым.
Очередь двигалась быстро, и уже скоро им с Тервайлом пришлось спешиться – перед ними остались всего три сестры. Страж, пропуская Беонин вперед, придержал тяжелый парусиновый клапан входа. Ткань, натянутая между шестами, огораживала пространство примерным размером двадцать на двадцать шагов, в центре которого земля уже превратилась в замерзшую грязную кашу со следами сапог и копыт, перечеркнутую посередине прямой, словно лезвие бритвы, линией. Все чертили ее посередине. Земля чуть-чуть поблескивала – видимо, начала подтаивать, чтобы вскоре снова превратиться в грязное месиво, а потом опять замерзнуть. Весна тут наступает позже, чем в Тарабоне, но вот-вот доберется и сюда.
Как только Тервайл опустил входной клапан, Беонин обняла саидар и легко, словно лаская, коснулась Духа. Это плетение восхищало ее. Эгвейн ал’Вир удалось снова открыть то, что все давно почитали утраченным, и это воистину одно из самых великих ее открытий. Каждый раз, когда Беонин начинала это плетение, ее посещало ощущение чуда, знакомое ей по тем годам, когда она была послушницей и даже принятой, и забытое ею с тех пор, как она получила шаль. Нечто новое и чудесное. Серебристая вертикальная линия возникла перед ней, как раз над чертой на земле, и вдруг превратилась в щель, которая продолжала расширяться. Перед глазами словно разворачивали скатанную в рулон картину, и вот уже перед Беонин появился квадратный портал, висящий в воздухе, имевший более двух шагов в ширину и два в высоту. В проеме виднелись одетые снегом раскидистые дубы. Легкий порыв ветра вырвался оттуда, пошевелив складки плаща Айз Седай. Ей всегда нравилось гулять в этой роще или сидеть на нижних ветвях одного из дубов и часами читать книгу. Правда, ей никогда не приходилось так делать среди снежных сугробов.
Тервайл не узнал это место и, обнажив меч, устремился через врата, ведя за собой Молота. Копыта боевого коня разбросали комья снега по ту сторону. Беонин медленно последовала за Стражем и очень неохотно позволила плетению рассеяться. Оно поистине изумительно.
Тервайл же взирал на то, что возвышалось над верхушками деревьев, – огромная толстая белая колонна, тянущаяся ввысь на фоне неба. Белая Башня. Его лицо оставалось невозмутимым, через узы, казалось, тоже ощущалось лишь спокойствие.
– По-моему, Беонин, ты задумала что-то опасное. – Клинок он в ножны не убрал, а лишь немного опустил.
Женщина положила ладонь Стражу на левое запястье. Этого должно быть достаточно, чтобы убедить его в обратном. Она никогда не стала бы удерживать руку, в которой он держит меч, если бы не была уверена, что никакой опасности нет.
– Это не опаснее, чем…
Слова застыли в воздухе – всего в тридцати шагах от себя Беонин заметила женскую фигуру. Та медленно шла к ним через дубовую рощу. Видимо, до этого она скрывалась за массивным стволом одного из деревьев. Айз Седай, облаченная в платье старого покроя. Ее белые прямые волосы, перехваченные серебряной сеточкой с вкраплениями жемчуга, ниспадали до талии. Этого не могло быть. Однако это волевое лицо, эти темные, чуть раскосые глаза, этот нос с горбинкой нельзя было не узнать. Все верно, но ведь Туранин Мердагон умерла, когда Беонин была еще только принятой. И тут, не успев сделать очередной шаг, женщина исчезла.
– Что такое? – Тервайл развернулся с мечом на изготовку, чтобы проследить взгляд Беонин. – Что тебя напугало?
– Темный, он касается мира, – тихо произнесла Айз Седай.
Это невозможно! Невозможно, но она никогда не страдала от странных видений или галлюцинаций, не позволяла воображению обманывать себя. Беонин точно знала: она видела то, что видела. И дрожит она вовсе не оттого, что стоит по щиколотку в снегу. Беонин мысленно вознесла молитву. «Да осияет меня Свет во все дни моей жизни, и да обрету я убежище в руке Создателя в благой надежде на спасение и перерождение».
Когда Беонин рассказала Тервайлу, что видела сестру, умершую более сорока лет назад, он не стал утверждать, будто все это ей привиделось, а лишь беззвучно прошептал молитву. И все же Беонин не ощутила в нем страха. Море страха в себе, ни капли в нем. Мертвец вряд ли испугает мужчину, для которого каждый день – последний. Он не выказал оптимизма, когда она поведала ему свой план. Вообще-то, часть плана. Айз Седай говорила, глядя в карманное зеркальце и очень аккуратно совершая плетение. Она не была столь искусна в создании Иллюзии, как ей хотелось бы. Когда плетение окутало ее, лицо в зеркале изменилось. Перемены были не особо разительными, но лицо уже не принадлежало Айз Седай, не принадлежало Беонин Маринайе. В зеркале отражалась женщина, лишь слегка походившая на нее, с куда более светлыми волосами.
– Почему ты хочешь подобраться к Элайде? – с подозрением поинтересовался Страж. Через узы она вдруг ощутила укол. – Ты собираешься оказаться поближе к ней, а потом прекратить действие Иллюзии, так ведь? Она нападет на тебя, и… Нет, Беонин. Если тебе так нужно, то давай это сделаю я. В Башне слишком много Стражей, она не знает их всех в лицо, и ей и в голову не придет, что Страж может на нее напасть. Я сумею вонзить ей в сердце кинжал до того, как она успеет что-либо понять.
Короткий клинок с быстротой молнии возник у него в правой руке.
– То, что нужно сделать, Тервайл, я должна сделать сама.
Инвертировав Иллюзию и закрепив полученное плетение узлом, Беонин приготовила еще несколько плетений, на случай если дела пойдут совсем не так, как надо. Подвергнув инвертированию и эти, она принялась за другое, сложное плетение, которое наложила на себя. Оно скроет ее способность направлять Силу. Ее всегда интересовало, почему некоторые плетения, такие как Иллюзия, можно наложить на себя, а некоторые, такие как Исцеление, нельзя применить к собственному телу. Когда, будучи принятой, она задала этот вопрос, Туранин произнесла глубоким, запоминающимся голосом следующее: «Это все равно что спрашивать, почему вода мокрая, а песок сухой, дитя мое. Подумай лучше о том, что возможно, а не о том, что лежит за гранью доступного». Хороший совет, только ей так и не удалось смириться со второй частью. Мертвые теперь ходят. «Да осияет меня Свет…» Она закрепила последнее плетение, сняла кольцо Великого Змея и засунула его в поясной кошель. Теперь она может стоять рядом с любой Айз Седай, и никто не сможет понять, что она является одной из них.