Жанна Лебедева
Ведьмино золото
ГЛАВА 1. АМУЛЕТ
Среди раскуроченных могил бесновались мертвяки.
Их было около десятка, неупокоенных. Может, больше. В эту короткую ночь, близкую к великому празднику Солнцестояния, что-то тревожило их и злило. Скрюченные пальцы царапали надгробия, выдирали из земли столбики деревянных могильных оградок. Гнилые зубы впивались во все, что попадалось на пути…
Жители деревни дружно как один собрались перед старым погостом. Их взгляды, полные ужаса и отчаяния, были устремлены на линию защитного круга, неровный свет которой с каждой минутой истончался и слабел все заметнее.
– Пройдут. Как пить дать, пройдут сегодня, – дрожащим голосом объявил сельский староста и беспомощно оглянулся на односельчан. Потом спросил у внучки, стоящей рядом: – Что, Имушка, милая, делать будем? Неужто не получится больше защитный круг поддерживать?
Девушка опустила рыжеволосую голову и ответила устало:
– Нет, дедушка, сегодня, кажется, не получится.
Она показала старику ладони, на которых едва тлели искры почти полностью истраченной магии. Тогда староста обернулся и через головы собравшихся людей обратился к стоящему поодаль человеку в черном скрывающем лицо капюшоне.
– Может, поможешь? Это твое призвание все-таки. Некромант ты или нет?
– Не призвание, а работа, – отозвался человек. – Три золотых.
– У-у-у-у, сволочь жадная, – тихо прорычала себе под нос рыжая девушка, отправив в адрес некроманта полный ненависти взгляд.
– Где это видано, чтобы за обычный упокой на сельском погосте с добрых людей такие деньжищи сдирали? – возмутился здоровый и лохматый как медведь кузнец Олаф.
– Ну, раз для вас это обычное дело, так и справляйтесь сами.
Черная фигура повернулась спиной и двинулась в темноту.
– Тьфу на тебя, – плюнула вслед некроманту внучка старосты. – Эх, дедушка! Пока замертво не упаду, круг защитный из последних сил держать буду!
Она присела возле светящейся на земле полосы, положила на нее ладони, закрыла глаза. Бледный свет стал ярче лишь на миг, после чего замерцал и потух. Последние искры магии стремительно умирали.
Почуяв, что путь к живым почти открыт, мертвяки застонали, завыли – все разом двинулись к оцепеневшим селянам. По рядам людей пронесся ропот, но надо отдать им должное, отступать или сбегать они не стали. Что толку? Некуда бежать. Эти мертвецы, злобные и ловкие, все равно настигнут – хоть в лесу, хоть в домах. От смерти уже не уйти.
Никому.
Вскинув рогатины, вилы, дубины, крестьяне приготовились встретить озверевшую нежить.
Староста вгляделся в обескровленные ужасом лица односельчан и снова отчаянно позвал в темноту:
– Эй, некромант! Вернись! Заплатим мы тебе, слово даю. Все карманы вывернем, наскребем… Только помоги.
Черная фигура вновь выступила из мрака, застыла у кромки освещенной факелами земли.
– Три золотых, – настойчиво повторил глухой голос.
Вытянулась из-под полы плаща рука, запястье блеснуло вороненой сталью доспеха. Ладонь, затянутая черной кожей перчатки, раскрылась, требуя плату.
– После! После заплатим! – чуть не плача, взмолился староста. – Дай три дня сроку. Завтра ярмарка в Перекрестье. Продадим там, что можем, – рассчитаемся.
– В долг не работаю, – равнодушно произнес некромант.
– Значит, с процентом тебе отдадим. Поработай в долг, будь человеком! – поддержал старосту Олаф.
– Человеком… – Голос под черным капюшоном будто дрогнул.
А может, это просто земля дрожала, раздираемая изнутри яростью рвущих ее мертвых созданий. Новая и новая нежить выбиралась из могил.
Когда из-под гнета камней и почвы освободились все – около тридцати общим числом, – мертвые неровным строем подошли к краю защитного круга. Магическая линия уже не светилась, но сила, наполнявшая ее, еще не ушла до конца – мертвякам нужно было подождать. Совсем немного.
И броситься на добычу…
…но не удалось.
Быстро и бесшумно к ним приблизился некромант. Он вынул из-за спины меч. Удивительный клинок тускло блестел в свете пламени, открывались на гранях витиеватые клейма. Не менее странная рукоять была от совершенно другого оружия, но неведомая сила намертво сомкнула ее с тяжелым, округлым на конце лезвием.
Все ждали, что некромант начнет колдовать, а он не стал. Взмахнул своим оружием, и началось. Мертвяки завизжали истошно и дико, сперва собрались атаковать, а потом, будто сообразив нечто важное, одним им ведомое, бросились врассыпную. В глазах тех из них, у кого все еще были глаза, отразился ужас.
Человек в плаще не позволил им убежать далеко.
Клинок со свистом рассек воздух, и первый мертвяк, ударом разваленный на две стороны, с шипением повалился на колья ближайшей оградки. А дальше пошло-поехало! Некромант работал, как косарь на покосе, методично, спокойно, даже монотонно. Меч летал из стороны в сторону, словно маятник. Нежить опадала вокруг черной фигуры кучами гнилых кусков плоти. Некромант не упокаивал, он уничтожал и сокрушал мертвых, перебивая им хребты в районе шеи, чтобы встать больше никогда не смогли.
А еще он действовал избирательно – выискивал в мертвой своре лишь определенных…
В суматохе селяне не придали этому значения, только внучка старосты, Има, внимание обратила и про себя отметила. С перебитыми шеями ложились только те мертвяки, на которых куски проржавевших, рваных кольчуг блестели матово в ярких отсветах странного некромантова меча…
Наконец все закончилось.
Остатки двенадцати поверженных мертвых тел в пожухлой траве изошли тьмою, выпуская к небесам едкие ленты вонючего тощего дыма. Остальные трусливо расползлись по могилам и закопались в них обратно, как кроты, оставив наверху рыхлые кучки взрытой земли.
Лишь двенадцать особенных дымились, пока от расколотых надвое грудин, от смятых, перекошенных черепов, от откинутых на десятки метров ног и рук не остались на земле лишь черные влажные пятна.
– Вот и все, – некромант повернулся к селянам. – Буду ждать свою плату три дня на старых развалинах.
– А что, если не заплатим? – дерзко бросил Олаф.
– Плохо вам, людям, тогда будет, – спокойно ответил некромант, и все поняли, что вопрос кузнеца был излишним.
На том и разошлись.
Некромант в свою сторону. Селяне в свою. По тонкой дорожке к бедному сельцу о двадцати избах, с мастерской для починки плугов и телег, со старой кузней, увязшей в кустах бузины, и развалившейся церковью.
Тишина, павшая на округу с приходом мертвых, отступила. Долетел от жилья звонкий лай собак, разлился мелодичным эхом по долине.
В дороге селяне немного отошли от пережитого, развеселились, начали обсуждать ночное противостояние.
Има недоумевала:
– Дедушка, почему некромант не колдовал? Он же маг? Ему же положено?
– Да, действительно странно, – согласилась шедшая справа от девушки Лайма-охотница. – И меч у него странный какой-то… Все ведь видели?
– Видели-видели, – дружно закивали идущие рядом. – На клинке клейма с какими-то чудищами, а рукоять такая, какой ни у кого из окрестных вояк отродясь не бывало. И сам он, некромант этот, очень подозрительный.
– И все-таки, почему он не колдовал? – не унималась Има. – У меня вот за три ночи, что до этой мы у погоста стояли, силы все утекли. А ему и не понадобилось. Или он, что же? Магию берег?
– Может, и берег, – пожал сутулыми плечами дед. – Зачем ему магия, ежели он всех мертвяков как траву покосил?
Има ничего больше не сказала, лишь губу прикусила задумчиво и, сунув руку за пазуху, принялась теребить висящий на шее кулончик. Она всегда так делала, когда размышляла. Пальцы огладили узоры на гранях металлического диска.
– Дед, а чем мы ему заплатим?
– Лошадь на ярмарке продадим.
Староста замолчал – не хотелось продолжать разговор. Его внучка тоже замолкла, гоняя в голове одну единственную, пугающую мысль: «Последнее ведь отдадим. А как же мы дальше-то? Без средств… Без лошади… Нельзя».
Заметив, что дед ушел вперед, заговорившись с Олафом и Лаймой, Има незаметно отстала и отступила в тень. Потом, когда вся группа селян протекла мимо в свете качающегося на верхушках длинных факелов огня, тихо вернулась на тропу и пошла назад к погосту и мимо, выше на холм, туда, где за старой дубравой возвышались развалины богатого дома. Те самые, в которых обосновался некромант.
***
В землях мрачного Пограничья никто не ведал его имени.
Он и сам своего истинного имени не знал, не помнил, а посему откликался на новое, данное еще в рядах армии грозного Мортелунда – Моа. Но для большинства нанимавших его людей он был просто лич – мертвый колдун с темным прошлым.
Странным прошлым. Ведь никто обычно не покидал Мортелунд по собственной воле, а Моа покинул. И мало того, что покинул, так еще и против своих же выступать потом сподобился. Пошел на нежить охотиться, хоть и сам нежитью был…
И теперь, сидя в полуразваленном главном зале давно заброшенной и разоренной дворянской усадьбы, он ждал свою заслуженную плату. Он мог долго так сидеть – неподвижно, без всякого звука.
Мертвому не нужно шевелить затекшее тело или шуметь дыханием. Можно бесконечно слушать шелест листьев старого дуба, глядящего сквозь дыру в разрушенной крыше. Улавливать едкий запах крошечных мышеподобных животных, устроивших под половицами гнезда, внимать их тихим песням: вот сейчас запели детенышам своим колыбельные, а утром станут приветствовать рассвет…
Моа мог просидеть так три дня, не меняя позы, покрываясь чуть заметным налетом невесомой пыли, но покой его быстро растревожили. Кто-то топотал на крыльце перед сбитой с одной петли покосившейся дверью. Топотал-топотал, да рухнул вниз сквозь ломкие, размоченные дождями в труху доски. Выругался. Заскребся, выбираясь из-под обломков. Голос был женский, знакомый.
– Чего надо? – спросил Моа.
– Оплату принесла. Одну монету. – Девушка, та самая, рыжая, что колдовала на погосте, отряхиваясь и хромая, проковыляла в зал. Сняв с шеи круглый амулет на толстом шнуре, нехотя протянула его некроманту. – И это еще вдобавок. Пойдет? Пусть не деньги, но тоже золото.
Моа взял блестящий узорчатый диск, вгляделся в него внимательно. Его единственная бровь, скрытая от гостьи капюшоном, удивленно приподнялась.
– Это не золото, а особый металл, что родится из мертвой плоти, сокрытой в земле. Откуда у тебя такая вещь?
– Моя, – девушка быстро выдернула амулет из некромантовой руки. – Всегда при мне была, сколько себя помню.
Моа откинулся на спинку кресла, в котором сидел, и капюшон соскользнул по волосам назад, за спину, приоткрывая лицо. Има разглядела его. Ахнув, попятилась.
– Так ты сам нежить! Не живой колдун, а мертвый – лич.
Внешний вид Моа не оставлял места иллюзиям: белые волосы, бледная кожа, мутный взгляд с алой искрой на дне зрачка, вместо половины лица – голый череп с пустой глазницей и выставленными наружу зубами. С живым точно не спутаешь. Для того и капюшон.
– Ну лич, – не стал спорить Моа. – Что же теперь поделать? А одной монеты мало. И амулет твой я не возьму. Не нравится он мне.
Девушка осмелела, нахмурилась.
– Экий ты привередливый. На хоть это. – Она сунула ему в руку золотой, кулон свой обратно на грудь прибрала, сокрушаясь. – И чем не понравился-то?
– Во-первых, я только деньгами оплату беру. Золотыми королевскими райсами. – Лич покрутил звонкую монету в пальцах, приложил к лицу, и она утонула в черной дыре пустой глазницы. – У меня у самого долг, возврат которого в магическом договоре прописан. Сумму большую отдать надо, вот и коплю, и если в срок свои райсы за работу не беру, то они из накопленного сами собой вычитаются.
– Так ты и сам должник, вот как… – грустно протянула Има. – А амулет…
– А амулет твой как-то с поднявшимися мертвецами связан. Я, когда их бил, такие же узоры на доспехах у них разглядел. Эти самые «узорчатые» всю бучу и подняли. Откуда они на вашем сельском кладбище взялись? Целый отряд чужестранцев-воинов?
– Откуда ж мне знать? – пожала плечами Има. – У деда спрашивать надо.
Моа хотел ей что-то на это сказать, но вдруг натянулся тетивой, насторожился, прислушался чутко к накрывшей развалины тишине. Потом резко дернулся и схватился за лицо, за пустой глаз… Когда руку отнял, из глазницы, плеснув черной жижей, выпала отданная Имой монета. Оставив грязный след, прокатилась по половицам и заиграла, кружась, у ног прежней хозяйки. Та подняла деньгу, обтерев о подол, сунула в карман, поинтересовалась:
– Обратно отдаешь? Чего так?
– Монета сама вернулась, потому как мертвые ваши не упокоились, – прозвучало в ответ. – Воротились.
– Вот досада! – выругалась Има, оборачиваясь лицом ко входу.
Туда, дергаясь и корчась, уже сунул с улицы рожу знакомый «узорчатый» мертвяк. Заметив девушку, оскалился, заворчал, обернулся, призывая остальных. Здесь добыча!
Он не успел полностью протиснуться в проход, лич среагировал стремительно. Как молния обрушился на ворчащего гостя и снес ему голову.
– Как это так? – спросила у него остолбеневшая Има. – Они же черным дымом в небо ушли? Все же видели?
– Ушли, – согласился Моа, поджидая лезущего следующим неупокоенного. – Но вернулись. Видать, заклятие на них какое-то особенное. Сильное. Если они из дыма назад собрались, из пепла вновь проросли…
Меч рассек воздух, покатилась по полу очередная хрипящая голова, замазала текущей из среза жижей полустертый узор на деревянных половицах. И тут же, поскальзываясь в этой грязной луже, повалили в зал остальные мертвяки.
– Все вернулись! Вот ведь… – разочарованно выкрикнула Има, пятясь к осыпавшемуся зеву камина.
Моа в это время пытался оттеснить наступающую нежить. Косая дверь слетела с единственной петли и с грохотом рухнула на обломки разрушенного Имой крыльца. Неупокоенные дружно рвались вперед.
Пока трое напирали на лича, еще трое шустро, слишком шустро и дружно для безмозглой низшей нежити, прошмыгнули мимо и разбежались в разные стороны. Надо отдать должное, остатки их гнилых мозгов соображали неплохо: нужно было держаться подальше от опасного противника и друг от друга, чтобы выбрав одну цель, лич непременно упустил бы другую.
Хотя бы на несколько мгновений. Им хватит.
Пока самый здоровый мертвяк, что при жизни, наверное, был настоящим богатырем, обходил Моа с тыла, самый быстрый и ловкий нацелился на Иму. Разгадав его намерения, девушка прижалась спиной к обломкам каминной решетки, судорожно зашарила рукой в поисках хоть какого-то оружия. Под пальцы попалась кочерга. Схватив ее, Има со всего размаха ударила врага по голове. Раздался омерзительный хруст, на пол брызнуло гнойной слизью, с застрявшими в ней кусками костей и мозгов.
Подавив рвотный позыв, девушка предупредила своего спутника:
– Лич! Сзади!
Он услышал – как раз дорубил на части самого настойчивого из своих врагов.
Того здоровенного неупокоенного, что планировал напасть со спины, Моа привычным движением развалил на две ровные половины.
Остался последний мертвяк – безглазый, с развороченной грудиной и разорванным до самых ушей ртом. Оскалившись во все зубы, он кинулся на девушку. Та вскинула кочергу, но тут же выронила, болезненно схватившись за скрывающую грудь ткань холщевой рубахи.
– Отбивайся! Не стой! – рявкнул Моа, понимая, что может не успеть добраться до неупокоенного вовремя.
– Жжется! Больно… Жжется… – корчась от боли, прошипела в ответ Има.
Впав в какое-то необъяснимое оцепенение, она застыла на месте, согнулась пополам. Когда же мертвяк, целясь ей в шею, раззявил свою пастищу, девушка, не видя, наверное, ничего, наугад ткнула ему в зубы кулаком…
Брызнула кровь. Гнилая, черная – подоспевший лич снес безглазому мертвому полкорпуса одним ударом; и алая, живая – из прокушенной ладони Имы. Капли упали на пол, собрались в темную лужу, и голодные половицы старого дома жадно впитали ее.
– Что с тобой? Эй! – Моа тронул девушку за плечо. – Эй! Очнись. Твоя рука повреждена.
– Что? – вяло отозвалась Има, поднимая на лича мутные глаза.
– Да что с тобой такое? Приди уже в себя.
– Тяжело… дышать… – раздалось в ответ хрипло. – Мой амулет. Он стал горячим и таким тяжелым…
– Сними его. Быстро!
От резкого окрика Има немного пришла в себя и, стянув с шеи свой кулон, швырнула на пол. Узоры на блестящей поверхности диска сияли холодным мертвенным светом. Расходился от граней тонкими нитями бледный туман. Стекал сквозь щели в полу куда-то к самым корням древнего дома, ниже подвала, глубже фундамента.
Во тьму…
… И что-то шевелилось там, принимая туман как зов.
– Они за ним пришли? За амулетом? – догадалась Има.
– Да, похоже. – Лич задумчиво склонил голову и чутко прислушался к звукам, идущим снизу.
Маленькие мышеподобные существа, духи старинного дома, больше не пели. Они молчали, в ужасе забиваясь в самые дальние отроги своих подпольных нор. Было там нечто, в глубине земли, что пугало их до дрожи, до ломоты в крошечных костях, до безумия…
И оно уже стремилось к месту боя.
– Что это? – воскликнула девушка, обнаружив, что половицы под ногами выгибаются горбами и ходят ходуном.
– Осторожно! Уходим.
Моа потянул Иму за рукав в сторону двери, но они не успели выбраться наружу, пол по всему периметру зала провалился. Лич и девушка рухнули в раскрывшийся зев темной дыры на какие-то холодные, пахнущие плесенью камни.
Моа первым поднялся на ноги, закинул голову, всмотрелся в блеклый прямоугольник проваленного пола. Луна, глядящая в дырявую крышу зала, и прежде давала мало света, а теперь, похоже, вовсе скрылась. Еще и подвал, как назло, был очень глубок – ни выпрыгнуть из него, ни выкарабкаться. И темнотища сгустилась вокруг такая, что не разглядеть ничего.
– Ай! – Рядом села Има, потирая отбитый зад, быстро зажгла на не раненой ладони искорку магического пламени. – Лич, моего огня не хватит, чтобы осветить тут все и осмотреться. Зажги свой.
– Нет.
– Ты, как я погляжу, вообще не используешь магию? У тебя с этим какие-то проблемы? – догадалась девушка.
– По ней меня могут отследить те, с кем, поверь, ты бы тоже не захотела сейчас встретиться, – нехотя пояснил Моа.
– Тебя ищут… Понятно, – кивнула Има. – Что же, я сама попробую посветить. Не знаю, надолго ли хватит, – почти все силы на защитный круг ушли…
Тусклое сияние озарило поддомную пустоту. Из непроглядного сырого мрака выступили бесконечные ряды поддерживающих строение каменных опор. Они были выточены из зеленовато-серого камня с красными прожилками, похожими на вены. Дно подвала, слишком глубокого, сделанного явно не по пропорциям надстроенного над ним жилища, было устлано такими же камнями.
Лич принюхался, отовсюду тянуло кровью. Из каждой каменной жилы, из каждой трещины, каждой щели. Разной кровью. Живой и мертвой, недавней и такой древней, что страшно даже представлять, кто и когда эту кровь тут оставлял.
Над головой, в выси, зажглись глаза пары опоздавших к драке мертвяков. Они глядели через край, недовольно ворчали, но соваться в подвал не спешили. Наблюдали. Один из них с растерянным видом теребил в руках Имин амулет.
Девушка тоже заметила преследователей, поинтересовалась:
– Чего это они? И не нападают, и не отстают…
– Ждут чего-то, – отозвался лич.
Има понизила голос, заговорщицки дернула Моа за край плаща.
– Они будто удивляются, зачем я им амулет отдала. Будто не знают, что теперь дальше-то делать…
– Похоже на то.
Лич кивнул. Протянул руку, помогая девушке подняться. Когда отпустил, на его собственной, скрытой перчаткой, ладони остался влажный след от Иминой раны. Свежая, живая кровь размазалась по черной выдубленной коже…
– Ай. – Има встряхнула рукой, подула на укус. – Надо обработать скорее, а то, глядишь, и руку потом оттяпают, если зараза по крови далеко разойдется.
– Прижги магией.
– Так ведь света тогда не будет!
– Его и так скоро не будет, тем более, если от раны вдруг ослабеешь.
– Не ослабею. Меня ведь кусали уже мертвяки. Чай не первую ночь в дозоре стояла. Кроме меня ведь в селе круги никто не рисует – не маги. А я магичу чуть-чуть, вот и нужная всем везде. Пока чертила там, на погосте, меня уже пару раз укусили. Один раз мертвяк прямо из-под меня вылез – так ловко ход прокопал. И цапнул.
Моа взглянул задумчиво на ее руку. На безымянном пальце у Имы недоставало двух фаланг.
– Это тоже мертвяк отъел?
– Нет, это давнее, – донеслось в ответ. Разросся во мраке магический огонек, изошел жаром, лизнул хищно Имину рану. В воздухе запахло паленой кожей – неприятный, тревожащий запах. – Вот и все… В темноте сидим.
– Сидеть не станем – выход искать пойдем, – ободрил спутницу лич. – Я дорогу разберу.
Как всякий мертвый, Моа не чурался темноты. Даже из самых скудных крупиц света, что есть практически в любом мраке, он мог собрать худо-бедно различимую картинку и ориентироваться благодаря ей. Больше, чем на глаза, он полагался на чутье и слух, на движения воздуха, производимые вездесущим сквозняком.
В этот раз воздух шел из глубины поддомья. Заходил под землю далеко от того места, где стояли они с Имой, но точно снаружи, со свежести. И пусть быстро налипали поверх него затхлые подземельные смрады, все равно в основе своей был этот ветерок чистым и живым.
Лич взял спутницу за руку – она-то во тьме не видит, – и повел вдоль воздушного течения вперед, к скрытому лабиринтом подземных закоулков далекому выходу.
– Ох, смотри, что это… – вдруг удивленно выдохнула Има.
Моа тоже заметил – не заметить было трудно. Клейма на его клинке начали светиться холодным, фосфорическим светом. Они не рассеивали темноту, наоборот, делали ее еще непроглядней и плотнее. Лич насторожился – прежде такого никогда не случалось.
Остановился.
– Впервые такое.
– Интересно, это плохо или хорошо, что твой меч так засветился? – спросила Има.
– Не плохо и не хорошо, – отозвался Моа. – Ново.
Лич не мог объяснить своего спокойствия. Оно рождалось откуда-то из глубин затянутой туманом небытия памяти. Память мертвого – вещь особенная. Она вроде есть, а вроде и нет ее. Она как закрытая запретная книга. Знаешь, что под обложкою много всего, но пока не откроешь, подробностей не выяснишь. И иногда вроде получается мельком листнуть пару страниц, ухватить пару ярких строк, но неведомая сила снова сомкнет переплетные крышки и не даст прочитать предложение до конца…
Моа знал, что свечение клейм не связано с опасностью, несмотря на то, что ответ на вопрос «Почему так?» скрыт плотным ментальным туманом. По поводу меча он не волновался. Здесь, в подвале, имелись и другие поводы для беспокойства. Мертвяки. Те, что пришли за амулетом Имы, хоть и угомонились там, наверху, но, похоже, разбередили местных, спящих в поддомье, прячущихся по закоулкам этого бесконечного подвала. Кто эти «местные» лич догадывался смутно.
Он внюхивался и вслушивался в темноту, решив, что полагаться на скудное зрение в этом лесу из каменных колонн – не самая лучшая затея. Пару раз он отвлекался на неожиданные шевеления. Оба раза это оказывались терзаемые сквозняком обрывки какого-то тряпья. Пахло пылью, древесным гниением, сыростью камня, снова кровью…
…но вскоре, опережая звуки, пришел новый запах.
Отчетливый, едкий, раздражающий смрад чужой нежити. Моа остановился. Его напряжение тут же уловила спутница и поинтересовалась тихо:
– Мертвые рядом, да?
– Да, – ответил лич. – Странные. Собаками пахнут.
– Ой! Это же знаешь кто? – страшным голосом прошептала Има. – Сам Проклятый Герцог.
– Какой еще герцог? – недоверчиво уточнил Моа. – И почему он псиной воняет?
– У-у-у-у, да ты не знаешь, – многозначительно протянула Има. – Это же легенда наша местная! Проклятый Герцог. Ух, и жуткий! Я на портрете видела. Картина раньше там, над камином висела, а потом делась куда-то – то ли украли, то ли сожгли. Говорят, жил он тут, в доме, и весь окрестный народ в страхе держал. Разъезжал по округе на огромной лошади со сворой кровожадных псов – все боялись. А когда помер – так селяне, прямо, разом от облегчения и выдохнули. В склепе его погребли. Говорят, в одном саркофаге с его верными собаками – так уж он их любил. И сокровищами до самой крышечки досыпали. Сельские искали те сокровища, но ни склепа, ни саркофага так в округе и не нашли…
– Тогда понятно, – невозмутимо хмыкнул Моа, – почему псиной воняет.
Словно в ответ на его слова раздался из глубины подполий надрывный, хриплый вой.
– Точно герцогова свора, – обреченно вздохнула девушка. – Они самые.
– Сколько у него собак? – уточнил Моа, задвигая Иму себе за спину так, чтобы она оказалась между ним и ближайшей колонной, максимально закрытая от врагов в этой неприветливой темноте.
– На портрете две было. Ох, и здоровые, сволочи! Мастифы королевские…
Метрах в пятидесяти от лича и девушки тишина прорвалась дробным цокотом когтей по камням. Кто-то незримый тяжелой рысью безошибочно двигался в их направлении. На расстоянии метров двадцати костяное клацанье на миг прекратилось. Звонко капнула на камни влага – пущенная из гнилостной пасти слюна. Потом тишину подземелья огласило утробное булькающее рычание. И снова зацокали когти. Аллюр – быстрая рысь. Быстрее…
Быстрее!
Огромный разъяренный зверь поднялся в галоп.
Мысли крутились в голове Моа. Королевский мастиф… Килограммов сто пятьдесят в таком будет! Прямым ударом с разбега он расшибет свои жертвы в лепешку. Если не самого Моа, то Иму точно. Нужно подправить этой твари траекторию, пока она не впилилась в них на всем ходу…
Стремительным движением вырвавшись навстречу врагу, лич с размаху ударил мечом туда, где звякали когти передних лап и, присев для устойчивости на одно колено, толкнул врага в бок плечом, заставляя отвернуть в сторону. Где-то за спиной, там, где осталась Има, раздались тихий вскрик и шорох осыпающегося песка… Слабые звуки мгновенно утонули в свирепом рыке подрубленного монстра. Падая, чудовищный зверь огрызнулся, разверзлась во всю ширь смердящая пасть. Моа увернулся от клыков, но лицо, костяную сторону, остро царапнули какие-то тонкие иглы. Видимо, шипы песьего ошейника.
Бросив врага трепыхаться на камнях, Моа отступал назад, позвал спутницу:
– Эй! Ты в порядке? Ты тут?
Ответа не было.
Лич прислушался. Возле колонны, где оставалась Има, едва слышно осыпался песок, шуршал по крутым каменным граням. Пригляделся. Темнее тьмы там зияла дыра.
Несколько здоровенных булыжников, застилающих пол, мягко ушли вниз, съехали в зев открывшейся ямы по текучему песку. С ними пропала и Има.
Моа принюхался. Свежей кровью из дыры не тянуло. Сквозняк оттуда шел особенный, живой. Своей едва ощутимой вибрацией он, словно рябь на воде, разносил по округе чье-то дыхание. Верно, Имино… Только вот двоилось оно как-то странно, будто дышали два существа, а не одно.
Выходит, Има жива!
Пока что.
За колоннами прокатился рев второго мастифа. Следом за голосом пришла волна смрада. Новое чудище сохранилось значительно хуже предыдущего. Гниль пожирала его, заставляя распадаться на ходу – Моа отчетливо слышал, как с влажным, чавкающим звуком приземляются на камни отваливающиеся от костей куски тухлого мяса. Как, принюхиваясь к добыче, вбирают воздух песьи ноздри.
– Иди сюда, давай! – позвал лич.
Чудовище громогласно рыкнуло в ответ и побежало к нему. Приблизилось оно молниеносно, по-медвежьи вскинулось на дыбы, собираясь нанести удар всем корпусом.
Зверюга слишком быстро подскочила вплотную и не дала мечу размаха. Клинок чавкнул, завяз в трупной слизи, не достав до хребта твари. Мастиф навалился на Моа, желая уронить его и добраться зубами до горла, но не так-то это было просто. Одной рукой лич выдрал из песьей шеи свой меч, второй – ухватил зверя за глотку и отшвырнул в сторону. Рубанул наотмашь в полете, выпуская из гнилого брюха зловонные внутренности. После этого, пока ревущий от ярости враг, поскальзываясь, силился устоять на собственных потрохах, размахнулся, как следует, и сокрушительным ударом снес чудищу голову. Воя и рыча, песья башка укатилась за колонны, оставив бьющееся тело валяться у ног Моа.
– Има! – снова позвал лич.
Лишь едва слышный шорох песка был ответом.
***
Има упала не больно. Боком на песок.
Он был мягок, этот песок, и все сыпался, сыпался откуда-то с высоты. Его монотонное тихое шуршание успокаивало, хоть время для спокойствия пока и не подошло – Има одна, в непроглядном мраке, на неизведанном уровне набитого злобной нежитью подземелья. Ниже подполья! Там, где, похоже, сам Герцог никогда не бывал…
Девушка пошарила руками вокруг себя. Вот свалившиеся вместе с ней через дыру булыжники, дальше все песок, песок… Воздух, на удивление не спертый, резво тянется в проем над головой. Има встала, вытянула руки вверх, силясь нащупать потолок, но его не было. Упала она, видимо, с большой высоты. Теперь старым путем не выбраться, надо новый искать.
Для начала девушка затаилась на время и прислушалась к собственным ощущениям, внешним и внутренним. Наделенные магическим даром люди часто чувствуют присутствие мертвых, в особенности, если ни на что, кроме чутья, больше не положишься. Несколько минут Има пыталась уловить приметы присутствия нежити, но здесь, в подземелье подземелья, неупокоенных пока не обнаружилось. Правда, они могли пробраться сюда с верхнего яруса следом за Имой, поэтому девушка пошла вперед, ориентируясь на течение сквозняка.
Через несколько сотен шагов она различила мягкое журчание воды. Ветерок, по всей видимости, тянулся оттуда. Има обрадовалась. Подземные воды часто выходят на поверхность. Сразу вспомнился гротик на противоположной стороне холма с Герцоговым домом. Оттуда выбивалась, чтобы поискриться на солнечном свете, холодная подземная вода. Гротик был совсем маленький, но при желании Има смогла бы там протиснуться…
Вытянув в стороны руки, девушка слепо побрела вперед.
Через пару десятков шагов споткнулась обо что-то и хлопнулась носом в песок. Правую ногу стягивали путы. Има пошарила и обнаружила цепь, в кольцо которой вступила. Хотела распутаться, потянула, и вдруг кто-то доселе неслышимый и неощущаемый отчетливо произнес:
– Ай, госпожа… Осторожнее.
– Кто здесь? – Има чуть на месте не подпрыгнула, вперилась невидящими глазами в темноту, попыталась зажечь магическую искру, но вместо света появился лишь тусклый шипучий уголек, тут же утекший дымом под своды подземелья.
– Это я, госпожа, не бойтесь, – дружелюбно отозвался кто-то.
Има напрягла магическое чутье так, что в висках зазвенело. Нет. Рядом была не нежить. И не морок. И не призрак. Вроде бы кто-то и впрямь живой… Ребенок? Голосок-то мягонький, детский. И десятка лет возрасту такому голосишке не дашь, но… что здесь делать ребенку?
– Чего тут делаешь? – последовал немедленный вопрос.
– Меня, госпожа, с позволения сказать, спрятали здесь от любопытных глаз. Меня украли, чтобы потом продать, – прозвучало в ответ стыдливо и грустно.
– Ох ты, бедолага… – неуверенно протянула Има и предусмотрительно отступила от «бедолаги» на шаг.
