Jacob Davidovsky
Ленин. 1917-06
– Так. Давай по порядку. Ты кто такой? Кого убили? Где это произошло? – Пётр сразу решил выяснить ситуацию.
– Прохор я. Отца Фомой звали. Приказчик в лавке. Убили хозяина – Дементия Фёдорыча. Вот здесь, – человек указал на дверь в доме около витрины, которая и в самом деле весьма напоминала витрину лавки.
– Здесь? Ну, пошли, – Пётр двинулся к двери. Николай последовал за ним.
– Погодите! Я сейчас! – Прохор шустро метнулся в арку, из которой давеча выскочил и скрылся из виду.
Маркин пожал плечами и попытался открыть дверь.
– Заперто … на засов, похоже … ломать, что ли? – он вопросительно взглянул на Мартынова. Тот в нерешительности полез почесать в затылке, как вдруг что-то громыхнуло, и дверь отворилась.
За ней обнаружился Прохор.
– Покорнейше прощеньица просим. Забыл засовчик отодвинуть. Милости прошу, братцы, сейчас всё сами увидите, – он точно работал приказчиком судя по манере разговаривать.
Пётр с Николаем последовали приглашению и вошли. И впрямь лавка. Сыры колбасы, окорока, хлеб, выпивка. Стандартный набор. Правда, в общем интерьере диссонансом смотрелся нож, лежавший на прилавке и покрытый чем-то тёмно-красным … не кровью ли? Вроде не лавка мясника
Послышался шум, и ввалились задержанные, сопровождаемые матросами. Ребята недоумённо переговаривались, с интересом оглядывая лавку.
– Пускай пока … в углу постоят, – распорядился Николай, указав рукой на угол, находящийся дальше от прилавка, – Надо, чтобы … следы не затоптали, – Маркин извлёк уроки из расследования убийства Филиппычем Лукерьи, проведённого давеча Петром. Хотя на гладком чисто вымытом полу лавки никаких следов не наблюдалось.
– Где … мёртвое тело? … за прилавком? – показал Николай теперь на тёмно-красный нож и, не дожидаясь ответа, прошёл за прилавок. Посмотрел на что-то, лежащее там на полу и потому не видное остальным, повернулся к Петру, удовлетворённо кивнул и сразу исчез из виду, видимо, присев на корточки.
Мартынов прошёл вслед за матросом и увидел того сидящим над телом пожилого человека в рубашке и жилетке, лежащим на спине в луже крови. Жилет и рубашка были тоже в крови и пробиты чем-то во множестве мест.
Маркин как раз касался шеи человека, пытаясь, видимо, нащупать пульс. Поняв безуспешность попытки, он отнял руку и принялся расстёгивать верхние пуговицы жилета, а затем рубашки. Увидев что-то интересное на трупе, расстегнул все пуговицы полностью, отогнул края рубашки, обнажив живот и грудь мертвеца – и торжествующе оглянувшись на Петра, произнёс:
– Пётр Петрович … ты глянь-ка, – после чего выпрямился и шагнул в сторону, освобождая Мартынову доступ к мёртвому телу.
Пётр приглашение принял, присел в свою очередь над телом, потрогал шею, внимательно осмотрел живот и грудь, мысленно поаплодировал Маркину – быстро учится, молодец – и, встав, обратился к тому:
– Думаю, вы правы, Николай Григорьевич.
Вышел из-за прилавка, подошёл к Прохору и уставился тому в глаза. Прохор преданно взирал в ответ. Мартынов краем глаза заметил вставшего рядом Николая, вздохнул и заговорил:
– Так. Понятно. Мёртвое тело в наличии. Так что произошло, Прохор Фомич?
Тот набрал полную грудь воздуха и затараторил:
– Там, значит, Дементий Федорыч лежит убитый. Хозяин лавки, я у него приказчиком. Дементий Фёдорычу невозможно всё время в лавке быть, вот меня и нанял. Когда я, значит, за прилавком, когда хозяин, а когда и супружница его была.
– Стоп, – перебил Пётр, – Так он женат? И где ж он с супругой проживал?
– Да тут, рядышком, – заторопился Прохор, – вот как из лавки выйти, так налево сразу, и по той же стороне третий дом будет. Кирпичный. Второй этаж, квартирка ихняя справа сразу.
– Ясно … Митроха, сгоняй … коли супруга дома … покличь … да поделикатней … смотри … у неё мужа убили. … Как супружницу-то … по имени? – Николай порядок помнил.
– Мелания Сидоровна. Такая ну, как барыня, в общем.
– Давай … Митроха … дуй.
Митроха без лишних слов исчез. Пётр поощрил приказчика:
– Ну а ты пока, Прохор Фомич, продолжай, рассказывай.
– Так значит сегодня я лавку открывал. Ну, открыл. Торговлишка ни шатко, ни валко шла. Денежек-то у людишек маловато стало. Где-то с час тому хозяин зашёл. Ну, поглядеть, проверить, то да сё. Поглядел, уже уходить собрался. А мне как на грех в нужник приспичило. Я так-то как приспичит, двери на засов запираю, а тут Дементий Фёдорыч и говорит – дуй, мол, Прохор, я пока за прилавком постою. Чтобы, значит, торговлю не прерывать.
Лучше бы я потерпел, да после того, как хозяин ушёл бы, на засов закрыл, как обычно! Жив бы Дементий Фёдорыч остался! – трагически возопил приказчик, но, как бы устыдившись своего эмоционального порыва, продолжил.
– Так значит, выхожу из нужника – и вдруг шум какой-то слышу нехороший. Гвалт, ругань, то да сё. У нас дверь в нужник-то вон в том коридорчике, изволите видеть. Ну, я осторожненько так выглянул, вижу – тот, чубатый, – он показал на парня с сыром в руках, – стоит за прилавком уже, держит хозяина за горло и бьёт ножом. Раз за разом. Тот хрипит, глаза выкатились, потом на пол сполз. А душегубец-то из-за прилавка вышел, скомандовал своим – они тоже в лавке были – мол, хватайте кому что понравится – и уходим. Ну, похватали и через дверь-то и ушли. Меня не заметили, слава богу, а то бы и мне лежать рядом с хозяином.
Это что же на белом свете деется?! За кусок колбасы и пару бутылок казёнки христианскую душу лютой смерти предали!, – в голосе Прохора слышались слёзы.
– Да что ты врёшь, приказчичья твоя душонка! – не выдержал чубатый парень. Он явно устал держать на весу полкруга сыра, но, вынужденный стоять в углу, не знал, куда его девать, и это, видимо, раздражало ещё больше, – Мы ни в какую лавку и не заходили! Воскресенье нынче – вот и гуляли с девчатами. Эх, испортили нам воскресенье.
Впрочем, на лицах ребят с девчатами уже читались не только сожаление и досада из-за испорченного отдыха, но и явная встревоженность. Они начали понимать, что в историю попали неприятную.
– Тише, пожалуйста, – тон Петра был твёрд, но злобы в нём не ощущалось, – Дайте Прохору Фомичу договорить. Вам потом тоже дадим высказаться. Нам же разобраться надо, – уже мягче добавил солдат.
А ты, – он указал на чубатого, – сыр-то положи … ну, хоть на прилавок. А то держишь, маешься. Я же вижу.
Чубатый немедленно выполнил распоряжение, вернулся обратно, с наслаждением выпрямил спину и потянулся всем телом.
Тем временем Прохор благодарно кивнул, как бы говоря “спасибо” за предоставленную возможность продолжить и снова заговорил:
– Ну я, значит, к хозяину сразу. Глянь – а он и не дышит уже. Весь в крови лежит … загубленный безвинно. Хотел я на улицу через дверь выскочить – на помощь звать, да испугался. Вдруг душегубцы не ушли далеко ещё. Увидят, уразумеют, что я в лавке тоже был, вернутся – и меня кончат как Дементий Фёдорыча. Чтобы, значит, никто уже на них показать не мог.
– Да что ж ты, холуйская морда, на честных людей наговариваешь?! – чубатый снова не смог сдержаться, – Я тебе сейчас покажу, как напраслину возводить.
Он кинулся к приказчику так стремительно, что Тимоша не успел среагировать.
Впрочем, Маркин даже не встревожился. Он лишь обернулся и взглянул на парня. Тот, натолкнувшись на этот угрюмый взгляд, как-то сразу стушевался и шагнул назад, в угол, к своим.
– Вот и правильно, молодец, – нравоучительно произнёс Тимоша, поняв чубатого., – Николай Григорьич безобразий не любит. Давеча одного такого … повыше тебя, да в плечах раза в два пошире, одним ударом уложил. Наповал. За такое же.
Тимоша несколько утрировал давешний случай, но впечатление от его слов парней утихомирило. Только лица стали мрачнее и задумчивее. Пётр посмотрел на задержанных, повернулся обратно к приказчику и сделал знак продолжать.
– Ну я, значит, обратно в коридорчик. Он у нас во двор выходит. А оттуда в арку на улицу – ну, вас увидал и подбежал сразу.
– Что ж это деется!, – продолжил свои причитания Прохор. – Этим фабричным человека жизни лишить – что муху прихлопнуть! Захотели водки-закуски – шасть в лавку и ну хватать что пожелается. А хозяин вмешался – так он же для них лавочник. Зарезать – и вся недолга. А то, что душа христианская – им наплевать!
На вас только, братцы, уповаю! Верю, не дадите душегубцам уйти безнаказанными! – разливался соловьём Прохор, упиваясь своим красноречием и собою любуясь. Прерван был он, впрочем, весьма непочтительно.
– Не дадим … не бойся … А ведь врёшь ты … Прохор Фомич, – слова Николая прозвучали весьма отчётливо и произвели впечатление разорвавшейся бомбы.
Приказчик поперхнулся на середине фразы и непонимающе уставился на Маркина. Присутствующие тоже смотрели на него же. На лицах задержанных появилось недоумение, смешанное с надеждой.
Вдруг Пётр уловил краем глаза взгляд, устремлённый не на Николая, а на него, Петра Мартынова. Он перевёл глаза – и столкнулся взглядом с молоденькой девчонкой из фабричных. Та смотрела на Петра с какой-то радостной надеждой. Видимо, на то, что этот громадный спокойный солдат во всём разберётся и вытащит их из неожиданно свалившихся неприятностей.
Красавицей девчоночку назвать было нельзя, но выглядела она со своими рыженькими косичками и усыпанным веснушками лицом удивительно милой. При встрече глазами с Петром девушка вдруг по-доброму улыбнулась. А взгляд отвести и не подумала. Улыбка, оказывается, красила её ещё больше.
Пётр внутренне смутился и отвёл глаза. Тут убийство, дело серьёзное, а он в гляделки играет.
– Значит так, Прохор Фомич, – начал солдат даже как-то ласково – но ласковость эта уже не успокаивала, а наоборот вгоняла в дрожь, – Николай Григорьевич на службе не первый день и сразу заметил, что убит твой хозяин не только что, а самое меньшее час назад. Кровь на теле и на ноже давно запеклась, само тело успело остыть. Так что прав Николай Григорьевич. Врёшь ты.
Но приказчика было не так-то легко поймать. Он подумал, шмыгнул зачем-то носом и ответил:
– Да я не сказал вам сразу. Стыдно было. Понять должны. Вы, Николай Григорьич и Пётр Петрович, сами видели – как хозяина зверски изрезали. Я подошёл посмотреть – жив ли ещё – и увидал весь этот ужас. Ну, а душевное строение у меня до невозможности деликатное. В общем, сомлел. А вам не стал сказывать – стыдновато было. Ну вот, очухался потом, гляжу – на полу валяюсь. Не знал, что уже час минул. Тут же всё припомнил – и побежал на улицу за помошью. А дале – всё как я вам уже сказывал. Не сомневайтесь.
