Изяслав Кацман
Хрен с Горы
Глава 4,
в которой герой под давлением общественного мнения принимается исправлять то, чего вовсе не совершал
Бурные события вечера обернулись бессонной ночью. Причём обычные занятия оказавшихся наедине мужчины и женщины играли далеко не главную роль. То есть, конечно, без этого мы с Алкой не обошлись. Но в основном я почти до самого утра выяснял у моей подруги о возможных последствиях произошедшего боевого столкновения. Местные законы меня просто убили своей непонятной логикой: с одной стороны, изнасилование женщины-дареойки, да ещё своей односельчанки, по туземным понятиям – тяжкое преступление, с другой – я, не будучи мужем или родственником, не имел права вмешиваться, хотя, если бы эти молодые отморозки успели бы Алиу изнасиловать, то я мог бы их побить. За перебитую ключицу, слава богу, меня, скорее всего, не ожидало что-либо серьёзное; по крайней мере, родственники пострадавшего не должны отплатить тем же: самое большее, что могло грозить, – «выплата компенсации по временной нетрудоспособности» покалеченному. Если изувечивший не мог возместить ущерб, то поступал в полное распоряжение семьи покалеченного, пока тот не выздоровеет окончательно – в этом случае состояние своеобразного рабства могло длиться годами, особенно если заполучившее бесплатную рабсилу семейство имело наглость заявлять, что их родственник до сих пор не в состоянии нормально работать. Мне, впрочем, такого опасаться не стоило: во-первых, сопляк, ещё не вышедший из Мужского дома, не считался полноценным работником, а во-вторых, предъяви мне его семья серьёзные претензии, керамика, особенно модернизированная при моём участии, довольно дорогая вещь. А если мало будет, то Алкина родня поможет.
Гораздо опаснее во всей этой истории была возможность мести со стороны Длинного, как звали старшего приятеля «павианов», и его дружков. По мнению Алки, лучше бы я этого придурка вообще убил – тогда мне уж точно пришлось бы бежать к родственникам в Сонав, но так хоть было бы за что. А сейчас вроде бы я в отношении Длинного не совершил ничего такого, за что пришлось бы отвечать перед общиной или его родственниками, но, учитывая паскудный характер этого типа, можно ожидать неожиданной встречи с его шайкой в самый неподходящий момент…
Моё состояние на следующий день можно было охарактеризовать как сочетание напряжённого ожидания грядущих неприятностей и борьбы со сном. И не спрашивайте, как такое возможно. Возможно, да ещё как!
До вечера я проторчал в мастерских в компании Алки и Понапе. Больше за весь день никто не появился. Что уже казалось мне дурным знаком. Хотя и прежде бывало частенько, что на поляне находилась только наша троица. Особенно сейчас, когда путь от деревни до подножия холма, облюбованного ещё учителем хромоногого под гончарную мастерскую, приходилось проделывать под дождём и по колено в грязи. Но когда ждёшь подвоха, признаки чего-то нехорошего мерещатся во всём.
Понятно, что о предполагаемом кусочке медной руды, доставшимся мне в качестве трофея, я думал в последнюю очередь. Тем более Понапе говорил насчёт возможных проблем практически то же, что и моя подруга.
Домой я вернулся уже на закате. Хижина встретила пустотой и тишиной. Если днём сюда и заглядывали Длинный и его дружки с целью поквитаться или староста со своей свитой для проведения дознания по факту совершённых мной общественно опасных деяний, то никаких следов своего пребывания никто не оставил.
Алка велела мне сидеть и не отсвечивать (в том числе и в буквальном смысле – то есть не разводить огонь), а сама рванула к себе домой.
Соскучиться от бездействия и накрутить себе нервы от переживаний за девушку и ожидания появления противника я не успел. Шлёпанье по мокрой земле плетёных тапочек – единственно известной местным обуви – и шумное пыхтение нескольких человек заставили немного насторожиться. Но бодрый голос моей подруги сразу успокоил. Толпа, которую она привела, оказалась её отцом, дядькой (кажется, по материнской линии) и пятеркой прочих родственников. Боевые дубинки в руках пришедших говорили о серьёзности ситуации: вряд ли семеро взрослых мужиков и крепких парней стали бы без оснований разгуливать по родной деревне с оружием.
Алка принялась было тараторить. Но её батя моментально оборвал эмоционально окрашенный и малоинформативный словесный поток.
Не знаю, как насчёт талантливости в каких-либо сферах в свете фразы «Краткость сестра таланта», но Ваторе находился с данной дамой в определённом родстве. За пять минут он довольно толково обрисовал ситуацию, в которой я оказался.
Дело повернулось весьма хреновато. Причём перебитая ключица обитателя Мужского дома, попавшего под дурное влияние Длинного и K°, вообще никаких проблем не создавала – отец подростка умер несколько лет назад, взрослых мужчин со стороны близкой родни его матери тоже не было, а бедная женщина готова удовлетвориться в качестве компенсации пятёркой горшков и чашек нового образца. И вообще, похоже, она была даже немного рада, что её дитя отделалось одним переломом – не такая уж большая расплата за дружбу с Длинным, а, глядишь, после такого и сам пострадавший предпочтёт держаться подальше от дружка, втягивающего своих приятелей в неприятности.
Не грозила мне и месть со стороны Длинного. По причине того, что три моих удара в лоб напрочь отбили ему память, и теперь недавняя гроза всего Бон-Хо с его округой и головная боль нашего старосты находится в хижине шамана. Шайка же, лишённая предводителя, пребывает в полной дезорганизации.
И вот отсюда-то начинаются мои неприятности: и многочисленная родня заработавшего амнезию баклана, и вся деревня полагают меня после этого сильным и опасным колдуном. Но если большинству народа на это, в общем-то, пока пофиг, то семейство Длинного уже шумит по поводу негодяя, который вынул душу из бедного мальчика.
Понял я также, что если раньше Ваторе и прочие Алкины родственники считали меня чудаковатым малым, пусть и овладевающим перспективной, по местным меркам, профессией, то теперь я вырос в их глазах: перебить с одного удара ключицу, причём не боевой дубинкой, а совершенно несерьёзной палкой, годной только свиней отгонять, – это надо уметь. А уж лишённый памяти Длинный – вообще… Короче, батя моей подруги отныне готов хоть завтра отдать мне свою дочь в жёны.
Если честно, не люблю дутую репутацию – очень уж неудобно выходит, когда потом оказывается, что ты не оправдываешь надежд окружающих. Но в сложившейся ситуации, чует моё сердце, бесполезно оправдываться и говорить, что покалечил пацана случайно и вряд ли сумею повторить подобное деяние. И тем более никого не убедишь в случайном и непреднамеренном характере случившейся с Длинным потери памяти.
В общем, ночь я провёл в доме Алкиной семьи. А наутро в сопровождении молодняка, вооружившегося дубинками, отправился по пострадавшим. Первым номером шёл самый простой случай. Мамаша и старшие сёстры подростка соглашались всего на пару горшков и пару мисок – разумеется, сделанных по новой технологии. Я, глядя на испуганно жмущихся друг к другу женщин, был настроен великодушно пообещать выплату требуемой компенсации. Но тут в разговор влез один из моих потенциальных родственников, толкнувший небольшую речь насчёт ответственности родителей за воспитание детей. В итоге бедные тётки согласились на всего один горшок. Сам же потерпевший всё время, пока шли переговоры с его родственницами, сидел, уткнувшись лицом в земляной пол, не рискуя встречаться со мной взглядом.
Увы, с семейством Длинного разговора как такового не получилось: те просто с безопасного расстояния орали насчёт сонайского колдуна, намеревающегося при преступном попустительстве старосты извести всю деревню. К этому времени меня, кроме четвёрки Алкиных кузенов, сопровождала толпа зевак, в которой я заметил и держащуюся вместе группку регоев нашего босса. К вящему удовольствию публики, жаждущей бесплатного представления, мы с пострадавшей стороной не подкачали и расстались на повышенных тонах.
В сопровождении разросшейся до сотни с лишним человек толпы я двинулся к обиталищу главного деревенского кудесника. Здесь мне тоже ничего хорошего не сказали. Я-то по наивности полагал, что Вокиру, как всякий нормальный служитель потусторонних сил, обыкновенный мошенник, пудрящий мозги наивным папуасам. Каково же было моё разочарование, когда я понял, что старый хрыч на самом деле верит в ту пургу, которую несёт окружающим. Хорошо ещё, он даже не въехал в моё отношение к мистике и колдовству – по причине невероятности для туземцев подобного взгляда на вопрос. Мою робкую попытку откреститься от авторства амнезии Длинного шаман пресёк, прочитав длинную и поучительную проповедь на тему нежелания современной молодёжи отвечать за свои поступки.
Единственное, что немного внушало надежду, – пациент, не помня ничего и не узнавая окружающих, тем не менее сохранил речь и немалую часть бытовых навыков. По крайней мере, кормить его с ложечки и менять пелёнки не приходилось. Так что не исключено, что со временем Длинный или вспомнит всё, или приобретёт новый багаж знаний и опыта, который позволит ему нормально жить, а не глядеть на окружающий мир как баран на новые ворота (хотя в данном контексте – новый баран на ворота). Но мне-то нужно как-то выпутываться из данной ситуации не в отдалённом будущем, а здесь и сейчас. Так что единственное моё спасение – немедленное и полное восстановление памяти этого гопника и баклана. И все возможные отговорки насчёт того, что процессы, протекающие в человеческом мозгу, современной наукой до конца не познаны и не объяснены и что поэтому удар по голове может привести к самым непредсказуемым последствиям, – всё это для местной публики – нелепые попытки колдуна перевести стрелки на неведомых духов.
В общем, домой к Алке я вернулся в состоянии, близком к панике. А после самоличного визита по мою душу старосты со всей его свитой, потребовавшего ликвидировать последствия колдунства и вернуть память непутёвому сыну уважаемого в селении человека, я пребывал уже не в близком, а в самой настоящей панике. Единственным выходом казалось бежать на фиг из этого дурдома к деду Теманую. Вопрос только в том, что в одиночку, не зная дороги, сделать это затруднительно. Папаше Ваторе я о своих мыслях ничего не говорил – нечего показывать перед потенциальными родственниками (надо же, на фоне нынешних неприятностей даже женитьба на Алке со всеми вытекающими из этого последствиями уже не кажется такой уж страшной) свою слабость. Но подруге моей идею насчёт бегства я в Сонав подробно изложил. На что она ответила, что проще переколдовать всё обратно – Длинный получил достаточный урок. И все её родственники считают точно так же. Понятно, помогать мне в бегстве в Сонав никто не собирается – все уверены в моей способности восстановить статус-кво. Да уж, лучше бы я убил этого придурка, тогда уж точно мне помогли бы бежать к сородичам в горы. И что же делать?
Ну что за люди! Тут думаешь, как половчее свалить отсюда, а Ваторе лезет с каким-то идиотским вопросом насчёт камешка-трофея. Да какая разница, с помощью чего я вынул душу из хулигана?! Ну ладно, в камушек я её засунул.
А это идея! Я аж вскочил от возбуждения.
Теперь осталось обдумать, как преподнести это заинтересованным сторонам.
Вежливо попросив вероятного тестя оставить меня одного, потому что нужно готовиться к возращению души Длинного, я погрузился в составление речи, которую толкну перед местным руководством и роднёй баклана. Заняло это у меня пару часов.
К вечеру дождь, до этого чуть моросивший, опять перешёл в ливень. Не обращая внимания на буйство непогоды, героически выхожу на улицу и шлёпаю по лужам и грязи к шаману. Моя импровизированная охрана, поворчав немного, следует за мной.
Непогода разогнала возможных зевак, так что наша компания шествовала по деревне в гордом одиночестве. Даже вечно шатающиеся по улицам свиньи куда-то попрятались.
Вокиру был занят составлением каких-то снадобий. Ввалившаяся толпа его не очень обрадовала. Но выслушать меня главный по общению с невидимыми сущностями соблаговолил.
Выдвинутая мной концепция изымания человеческой души из организма путём помещения в камень-талисман и её обратного переноса посредством уничтожения данного талисмана по особой методике возражений со стороны профессионала не нашла. Точно так же убедительно я сумел объяснить и ту часть процесса, которая не имела отношения к магии.
И на следующий же день я приступил, с точки зрения туземного понимания мира, к обряду возвращения вынутой души обратно в тело Длинного. А с точки зрения привычного мне научного мировоззрения – к трудотерапии в сочетании с вдалбливанием пациенту информации о его прошлой жизни.
Первая часть заключалась в том, что пострадавший от моего колдовства должен был работать на мехах, подавая воздух в костёр, на котором в закрытом глиняном горшочке из числа новых образцов грелась смесь толчёного древесного угля и растёртого в порошок талисмана, он же медная руда.
Да, кстати, забыл сказать: претворившиеся со мной неприятности неожиданно оказали причудливое воздействие на мой мозг. Настолько причудливое, что я догадался, как соорудить меха без геморроя со сшиванием шкур, проклейкой швов и размачиванием веток. Надо было просто выкопать и утрамбовать две ямки, вывести из них тростинки-воздуховоды в печь или очаг, а сверху накрыть шкурами с дырками-клапанами, шкуры по краям прикопать глиной и хорошенько притопать ногами. Для обеспечения обратного хода мехов служили те же гибкие ветки (только менять их можно было без проблем). А парность ямок обеспечивала худо-бедно бесперебойную работу устройства.
Вот в качестве бесплатной рабочей силы для моего эксперимента я и решил использовать Длинного. Шаману, старосте и родственникам пациента я заявил, что вызволение души из каменного плена требует личного участия владельца этой самой души.
Так как надежды на одну трудотерапию было маловато, я решил задействовать родню и друзей случайно попавшей во «вроде бы малахит» души. Их задачей было как можно жалобнее и многословнее причитать над изображающим бег на месте Длинным, вспоминая его славные деяния, и как все по нему тоскуют и зовут обратно.
Я, конечно, ни фига не врач, тем более не психиатр или невропатолог, но вроде страдающие амнезией могут вспомнить своё прошлое, если им его начать напоминать. Ну а если память у Длинного не восстановится, её отчасти заменит та куча сведений, которую на моего пациента вывалят в процессе разрушения душевной (или духовной?) ловушки его родственники и приятели.
В общем, цирк вышел ещё тот.
Для пущего удобства я велел родне Длинного соорудить ещё один навес вдобавок к имеющемуся у нас с Понапе, под которым хранились инструменты, готовая к работе глина и необожжённая посуда. Под ним я и соорудил меха и очаг. Повозившись немного, я сумел развести огонь и велел пациенту начинать качать воздух. Полчаса ушло на освоение им нового навыка. А потом только оставалось подбрасывать в костёр дрова да изредка пронзительно дуть в свистелку, изображая магические действия.
Группа поддержки Длинного на все голоса запричитала, вызывая запертую в камне душу, и я решительно прервал эту какофонию, велев голосить по одному, передавая эстафету по кругу. Ну вот, теперь другое дело: с толком, с расстановкой. Так пациент что-нибудь да и запомнит.
Мои потенциальные родственники, а также шаман и староста со свитой расположились поудобнее под навесом и с удовольствием наблюдали представление. А что, все три вещи, на которые можно смотреть до бесконечности, присутствуют: вода, текущая ручьями по земле, огонь в очаге и обильно потеющий на импровизированном тренажёре Длинный.
Увы, всё хорошее когда-нибудь кончается. Я ещё и проголодаться не успел, когда глиняный сосуд пошёл трещинами. Крепкий всё-таки парень Длинный, надо же так раздуть огонь – ни у меня, ни у Понапе, ни у юных наших оболтусов так не выходило. Или дело в непрерывной работе установки? Ладно, потом разберёмся.
Я велел пациенту остановить работу. Пришлось подождать ещё, пока прогорит огонь. Конечно, не терпелось быстрее узнать, что получилось, но я заставил себя проявить осторожность: не хватало угробить единственный опытный образец из-за излишней торопливости. Наконец я снял ещё горячий горшочек, использовав в качестве прихватки кусок «тюленьей» шкуры. На земле сосуд окончательно развалился. Предо мной лежала небольшая кучка угольков и в ней – комок красноватого металла. Бесформенный, с вкраплениями угля и шлака, размером всего лишь с ноготь, но это был металл. Медь. В висках бешено стучали молоточки. И в этот момент мне было плевать на Длинного, его родню, обвинение в преступном колдовстве. Я получил металл!!!
Впрочем, я быстро вернулся с небес на землю. Публика с любопытством смотрела на меня. Представляю, какое сейчас у меня было лицо. Сгоняя с него остатки восторженности, я обнаружил, что родня пациента прекратила читать тому его биографию. Непорядок. Взгляд мой остановился на матери Длинного – худой и высокой по местным меркам тётке с лицом записной скандалистки.
– Душу твоего сына из камня высвободить удалось, – сказал я. – Теперь она ищет новое вместилище. Чтобы она точно попала в него, а не в свинью или в «мёрзнущую крысу», тебе нужно звать его душу. Давай, начинай.
– Это как? – не поняла мамаша.
– Как с утра. Только встань перед ним, чтобы он видел тебя. И говори, что ты его мать, что ты любишь его. Вспоминай больше о его жизни, – раздражённо объяснил я. – Когда устанешь, пусть твой муж начинает то же самое. А потом прочие родственники и друзья.
Мне же пришло время пообедать. Тем более Алка и её мать о еде позаботились. А поскольку подобного рода колдовское действо происходит не каждый день, обед у нас сегодня шикарный: свинина, рыба, приправленные специями, печёные клубни баки и даже брага. Что ж, я должен с ними согласиться: провёрнутое мероприятие заслуживало, чтобы оно завершилось праздничным застольем, точнее, «зациновковьем». Пускай совсем по другому поводу.
Наша компания – я, Алкины родственники, Понапе, примазавшийся к нам Тиворе – за обе щёки уплетали приготовленные женщинами вкусности, запивая брагой. Шамана и старосту со свитой тоже пригласили к столу. Вокиру принял приглашение с удовольствием, ел и пил за двоих. Деревенский начальник со своими приближёнными продемонстрировали меньший аппетит, хотя и их участие в уничтожении двух больших корзин с провизией я не назвал бы чисто символическим.
Ну а группа поддержки Длинного вынуждена была заниматься воспоминаниями и причитаниями натощак. Местные традиции гостеприимства и делёжки, конечно, Ваторе уважал, но не до такой же степени, чтобы угощать человека, едва не изнасиловавшего его дочь.
После успеха с медью и обеда настроение у меня было вполне благостное, так что я великодушно отпустил пациента и всю его родню, напоследок велев им и дома звать скитающуюся в поисках тела душу и продолжать пересказывать биографию Длинного её обладателю. Ну а если до завтра ничего не получится, пусть опять приходят сюда. Всё равно придётся медь ещё раз переплавить, чтобы получить более чистый кусок, так что парню предстоит поработать ещё – не мне же или Понапе топтаться на мехах…
За вечер и ночь чуда не произошло, и на следующий день Длинный опять изображал ходьбу на месте под монологи своей родни, обращённые к его заблудшей душе. А я получил небольшую пластинку красноватого металла – теперь уже практически чистого, без всяких вкраплений. На этот раз управились совсем быстро: полчаса нагревания, немного рискованных операций с раскалённой до красного каления глиняной чашкой, чтобы слить скопившийся на дне медный расплав в оттиск ножа на сырой глине. Вышло несколько хуже задуманного – лезвие получилось кривоватое – не будь я сам его автором, ни за что не решил бы, что это уменьшенная копия ножа. Ну да ладно, первый блин всегда комом.
Повтор биографии Длинного и перечень его родственников и друзей – уже по второму или даже третьему кругу – мне начал надоедать. И я открыл было рот, чтобы скомандовать отправление их домой, но тут пациент вдруг неуловимо изменился в лице: если прежде он таращился на окружающих, старательно слушая монологи родни, то теперь он глядел ещё более бестолково. Я успел перепугаться, что у него произошло разрушение не только памяти, но и вообще способности мыслить и понимать – уж очень бессмысленным был его вид. Но первые же слова, слетевшие с губ Длинного, показали, что он в здравом уме и рассудке, просто не помнит события последних двух суток. Память к пациенту вернулась на тот момент, когда он получил серию ударов палкой по лбу. Потому Длинный вполне естественно недоумевал, почему сейчас день, а не вечер, и почему вокруг всё его семейство, и где трое подростков, которых он надоумил проучить сонавского наглеца.
Уяснив диспозицию, я заявил мамаше Длинного, что душа его нашими коллективными усилиями вернулась в тело их любимого сына, брата и прочее. А то, что он не помнит промежуток времени, когда душа блуждала по неведомым мирам, вполне понятно, раз она была неизвестно где. Посему – все свободны. Могут идти по домам и радоваться за получившего обратно душу родича. А я буду отныне следить, чтобы душа пациента ненароком вновь не покинула тело – для этого у меня и амулет уже готов – продемонстрировал я медяшку. На сём и расстались. Надеюсь, намёк насчёт моей способности в любой момент провести с Длинным повторную процедуру вынимания души из тела они поняли.