Изабеля Сова
Вкус свежей малины
Изменение характера наших отношений
– Когда ты ему скажешь? – спросила Эва перед Новым годом.
– А что я должна сказать?
– Что твой отец сочиняет. Что у него нет счетов и что он не разрушал Берлинскую стену.
– Ты думаешь, надо?
– А как долго ты собираешься это скрывать?
– Не знаю. Сколько получится.
– И ты думаешь, ваш брак будет удачным?
– Господи, Эва, у каждого свой скелет в шкафу. – Я слегка занервничала. – Я понимаю, ему надо сказать. Только…
– Боишься, что он разорвет помолвку? Ты бы разорвала?
– Хорошо, завтра и скажу.
– Малина, ты можешь не говорить.
– Могу, но тем не менее скажу. – Мы сидели у меня в кухне. – Все равно после свадьбы это откроется. Отец никаких бумаг ведь не привезет. Разве что справку из дурдома. Но если Рафал разорвет помолвку, это будет на твоей совести.
– Если разорвет, значит, он недостоин тебя.
* * *
Я все рассказала Рафалу. Сперва выпила целый пузырек пассиспазмина и половинку маленькой бутылочки мелисаны. Вышло дороже, чем два «малибу» со льдом, но эффект тот же. Мы стояли во дворе дома, где я снимаю хату. Я даже не заметила, когда зажглись фонари. Рафал слушал и рыл носком свежий снег.
– В корабль я тоже не поверил, – произнес он, помолчав. – Кто сейчас возит золото на кораблях?
– Не мой отец, это точно.
– Но откуда ты знаешь насчет счетов? Он же прожил в Германии пятнадцать лет.
– Рафал, я не рассчитывала бы ни на какие счета.
– Жаль. Но мир от этого не рухнет.
– А что будет с нами?
– Ну что ж, неудавшаяся богатая наследница, я приду за тобой тридцать первого, – улыбнулся он.
Ура! Все будет хорошо.
* * *
Новый год мы встречали в горах. Сразу же после первых петард и победоносной борьбы с пробкой шампанского Рафал подошел ко мне с пожеланиями.
– Всего самого лучшего тебе, Малинка. – Мы чокнулись. – Чтобы нас всегда соединяла дружба.
– За дружбу, Рафал, и за любовь.
– Любовь приходит и уходит, а дружба остается.
– Что это ты все о дружбе?
– Видишь ли, я все обдумал и считаю, что нашим отношениям нужно придать другое измерение. Ты была откровенна со мной.
– Это плохо?
– Нет. Совсем нет, – заверил меня Рафал. – Я благодарен тебе, что ты не скрыла от меня правды. Я долго думал о нас и пришел к выводу, что самый лучший друг, какой у меня есть, это ты. И наш брак мог бы все испортить.
– Что ты этим хочешь сказать? – занервничала я, несмотря на то что выпила уже несколько порций достаточно крепких напитков.
– Малинка, ответь мне на один вопрос. Что лучше: настоящая дружба или неудавшийся брак?
– Неудавшийся брак, – проблеяла я.
– Вот именно за это я и ценю тебя. За откровенность и чувство юмора.
– Ты хочешь разорвать помолвку?
– Ну почему сразу разорвать? Просто придать иной характер нашим отношениям. Я все обдумал и понял, что я еще не готов к тому, чтобы вступить в брак. Но я не хочу потерять тебя. Не хочу потерять такую чудесную, умную девушку с чувством юмора. Потому…
– …ты предлагаешь мне дружбу. – Я стиснула кулаки, чтобы не разреветься. Но это плохо помогало.
– Да, самое прекрасное чувство, какое соединяет мужчину и женщину.
– А я думала, самое прекрасное чувство – это любовь.
– Ох уж эти исполнители диско поло. «Я люблю тебя». «Я жить не в силах без тебя». «И я тоскую по тебе смертельно». Нет, Малинка, самое прекрасное чувство – это дружба…
– А где же поцелуи под дождем? Прогулки по только что выпавшему снегу и первый танец вдвоем?
– Ты не дала мне закончить. Говоря «дружба», я имел в виду чувство, обогащенное эротическим элементом. То есть эротическую дружбу. Идеальную в нашей ситуации. Что скажешь?..
* * *
– …И что ты сказала? – деловито осведомилась Эва. Она прибежала сразу же после моего отчаянного звонка.
– Сказала, что мне нужно подумать.
– Ничего себе.
– Что ничего себе? Что ничего себе?! – завопила я. – Я хотела выйти из этой ситуации, сохранив лицо.
– Надо было бросить ему в рожу обручальное кольцо и хлопнуть дверью!
– И замерзнуть в горах? Мне нужно было дождаться утра. Из Закопане я уехала первым поездом. Все остались. Наверное, сейчас сплетничают, что, мол, я слиняла. Всякие домыслы строят.
– Вот уж впрямь главная проблема, – фыркнула Эва. – Домыслы…
– Нет, главная проблема – это разрыв с Рафалом. Из-за тебя, – разрыдалась я.
– Малина, это был тест. Он ушел, потому что не любит тебя. Понятное дело, Рафал, а не тест.
– Но я люблю его! У меня сердце болит, в желудке жжет, руки дрожат.
– Сколько кофе ты выпила? – поинтересовалась Эва.
– Пять. И три чая. Рассказать тебе все мое меню?
– Это никакая не любовь, а кофеин. Возможно, еще страх перед пустотой. Как определила бы Иола.
– Да мне плевать, как это называется! Я чувствую, что люблю его и умру, если он не женится на мне!
– У тебя же у самой были сомнения, выходить за него или нет, а сейчас вдруг ты впадаешь в такое отчаяние.
– А может, до меня только сейчас дошло, что это Он!
– Если бы это был Он, то не испугался бы отсутствия счетов у твоего отца.
– Он нисколько не испугался. Ведь когда он делал мне предложение, он вовсе не рассчитывал ни на какие счета, потому что еще не знал моего отца.
– Он, должно быть, боится, что у твоего старика не все в порядке с головой.
– А разве не так? – закричала я. – Разве твой отец рассказывает о кораблях, груженных золотом?
– Нет, потому что он знает только пять фраз: «Когда обед?», «Когда ужин?», «Где газета?», «Освободи уборную» и «Переключи на новости».
– По крайней мере он предсказуем. И не ломает тебе личную жизнь.
– Мне – нет, скорей маме. Малина, да не плачь ты. Может, Рафал вернется. Может, он просто тогда слишком много выпил.
– Он почти совсем не пил.
– Или слишком мало. Еще не все потеряно. Ведь люди не разрывают помолвку одним махом. Тебе нужно подождать.
Я выдержала три дня. Потом позвонила, якобы хочу отдать обручальное кольцо.
– Малинка, а я как раз собирался звонить тебе. Спросить, как ты себя чувствуешь.
– Нормально, – выдавила я, тронутая его несказанной добротой.
– Это здорово. Ты все обдумала?
– А ты?
– Я? – удивился он. – Я это уже сделал раньше. И хотел бы зайти к тебе.
– Хорошо, когда? – Мы с ним спокойно поговорим, и, может, он поймет, какую совершил ошибку.
– Завтра. Представляешь, я могу вернуть кольцо, и с меня удержат только пятнадцать процентов.
– Классно…
Почему это прозвучало так жалобно?
– Ты – настоящий друг. Другая бы торговалась, может, даже мстила бы.
– Можешь быть спокоен, Рафал. За что тебе мстить? За то, что ты разорвал помолвку, причем на праздновании Нового года?
– Ну ты же знаешь, какие бывают девушки. Приходится прикидываться. А с тобой не нужно.
Еще минута, и я не знаю, что с ним сделаю.
– Ладно, приходи завтра, так как потом я ненадолго уеду.
Он пришел, забрал кольцо и ушел. А я решила что-то сделать со своей жизнью. И начала с носа. Сейчас я продемонстрирую его миру и Рафалу. Рафал. Увидев меня, он сразу услышит ангельский благовест.
15.02. Не услышал. Он пришел с какой-то пышнотелой бабищей. У нее был здоровенный носяра и цветастое платье. Со мной он поздоровался чуть ли не между прочим. И как тут не верить в тринадцатое число!
Эва, как всегда, была права. На мой нос никто не обратил внимания. Сейчас каждый занят собственным. Люди думают о защитах, о работе, о деньгах. Мне тоже пора начать, иначе запахнет переносом срока защиты. Ладно, начинаю с понедельника. А на Рафала мне глубоко наплевать.
29.02. Удивительный день. Добавочный, високосный, последний в этом столетии. Очень хорош для раздумий и обетов. Но какой я могу дать себе обет, если не знаю, чего хочу? Хочу быть счастливой.
– Не слишком конкретно, – оценила Иола, та самая, что угощала меня рогаликами с вареньем. – Ты должна точно определить, что тебя осчастливит. Экстравагантность или простая жизнь? Карьера? Любовь? Деньги? Все вместе?
Откуда ж я знаю? Иола считает, что пора бы уже. В августе мне стукнуло четверть века, а счетчик продолжает крутиться. И все быстрей. Оглянуться не успею, как мне уже будет сорок. Господи, сорок лет! Еще недавно, в лицее, я была уверена, что не доживу до тридцати. Остановите кто-нибудь эти страшные часы!
– Эй! Очнись! – услышала я Иолу. – Так чего же ты, собственно, хочешь, двадцатилетняя женщина?
3.03. Именины месяца. Тоже неплохой день для размышлений.
– Когда ищешь оправдания собственной лени, каждый день хорош.
– Какой лени? – обрушилась я на Иолу. – Это серьезные размышления над целью жизни.
– И что? Дошла уже до чего-то конкретного? Уже знаешь, что для тебя важнее?
* * *
Чего, собственно, я хочу? В минуты депрессии – Рафала. А еще чего? Когда мне было семнадцать, мне казалось, что я спасу мир. Придумаю вакцину от рака, полечу на Марс или стану знаменитостью, звездой. У меня было ощущение, что я могу все, мне все удастся. Наивная девчонка с ангельскими крылышками, витающая в облаках. После каждой неудачи я теряла несколько перышек, а первые университетские годы окончательно спустили меня на землю.
Сперва я сдала на «Историю искусства». «И что ты будешь делать, когда закончишь?» – спрашивали у меня знакомые приземленцы. В качестве объяснения: приземленец (термин Эвы) – это тот, кто видит только прозу жизни. Сплошная приземленность. У него не мечты, а конкретные, приземленные планы: заработать на телевизор, купить машину помощней, выбрать хорошую специальность.
А я выбрала историю искусства. Организую галерею высокого класса, мечтала я. Никакой халтуры. Только Высокое Искусство, именно с большой буквы. Окружу себя художниками, отгорожусь от грязи жизни. Буду курить сигару и свысока поглядывать на ничтожные проблемы приземленцев. К счастью, я познакомилась с Анкой. Анка закончила «Живопись» с отличием, а сейчас «делает» солдат для игры «Fire, fi re, fi re!». Сперва она рисовала фон, потом элементы одежды, сейчас уже фигуры – снайперов, борцов, мутантов. Растет.
Когда я с ней познакомилась, она уже месяц была безработной, как и большинство из ее выпуска. Попытки рисовать шаржи на Рынке закончились угрозами со стороны конкурентов, так что Анка решила поискать что-нибудь другое. В ту пору по причине безденежья она жила налетами: налетала к знакомым и съедала все, что удастся. Как-то появилась она и у меня.
– Привет, Малина? Помнишь меня? Мы были вместе на вечеринке у Эвы. Я проходила мимо и решила заглянуть. Ой, какой запах!
– У меня шарлотка сгорела. Угощать стыдно.
– А я не откажусь.
– Я нарежу, а ты проходи в комнату.
– Ты знаешь, я предпочла бы посидеть на кухне. Как-то уютней. У тебя, может, найдется что-нибудь попить?
Ну, посидели мы за шарлоткой. Я рассказывала ей об учебе. До планов об устройстве галереи я дойти не успела.
– Если хочешь через несколько лет сидеть в нищете, продолжай, – равнодушно бросила она, оглядывая полки. – О, йогуртовый крем в порошке. И вкусно?
Голодные глаза Анки и ее безразличие к искусству дали мне пищу для размышлений. Но окончательное решение я приняла во втором семестре. У нас появился новый предмет – «Библиография». Мы должны были вызубрить перечень книг для прочтения на все пять лет. Автор, название, издатель, год издания. И тогда я решила: все, конец. И вовсе не потому, что это превышало возможности моих извилин. Нет, просто если на пороге XXI века студентов прославленного вуза заставляют заучивать на память названия устаревших книг, значит, что-то не так. И я ушла. Сейчас заканчиваю «Управление». Тоже глупость.
7.03. Все, берусь за работу, так как руководитель интересуется следующей частью диплома. Пока что он получил только вступление, реферат и оглавление.
– Выглядит обещающе, но хотелось бы увидеть хотя бы полглавы.
– Я не успела отпечатать, но у меня все в компьютере.
Ложь, опять ложь.
– Все так говорят, – усмехнулся руководитель. – Итак, перед нами будущее?
И вот я пишу. Целыми днями читаю умные книги и стучу по клавишам. Защита в июне, если успею. А потом? Я стану по-настоящему взрослой. Найду работу и цель в жизни.
…Первое июля. Я, длинноногая и в меру загорелая, в белом бикини, отдыхаю после защиты на яхте. Рядом Рафал, мускулистый, с золотистым загаром. Он подает мне полный бокал и небрежно спрашивает: «Может, поженимся все-таки?» А я сперва спокойно отпиваю глоток шампанского, а потом так же небрежно отвечаю: «Почему бы и нет?» Такие мы – внешне равнодушные, однако влюбленные. А через неделю свадьба и…
– Дальше как в рекламе маргарина.
– Зря смеешься, Эва, – вмешалась Иола. – Например, мы с Виктором решили, что поженимся в сентябре после моей защиты и его экзамена на юрисконсульта. Потом мы едем в длительное свадебное путешествие. А в октябре начинаем работать. Виктор уже нашел себе место в юридической конторе.
– У папочки. Долго искать не пришлось! – фыркнула Эва.
Иола пропустила ее слова мимо ушей.
– Через три года мы хотим купить квартиру. Когда цены немного упадут. Виктор считает, что сейчас нет смысла переплачивать. Так что сначала машина, потом квартира. Обставим ее, тогда и ребенка можно будет завести. А после тридцати, когда малыш пойдет в садик, начнем строить дом за городом, в Крыспинуве. Мои родители уже участок купили.
– И что дальше? – скучающим голосом поинтересовалась Эва.
– Как это что?
– Уже к сорока годам вы добьетесь всего, что следует заиметь в этой юдоли. Вот я и спрашиваю: а дальше? Еще больший дом? Еще один ребенок? Еще одна тачка?
– А в чем дело? – раздраженно бросила Иола. – Разве плохо, что я планирую свою жизнь, что хочу иметь хорошую семью?
– Так ты говоришь о семье? Карьера, дом, вилла, контора Виктора, машина. Точные слова для определения семейного тепла. А ты, сумасшедшая, – обратилась Эва ко мне, – тоже мечтаешь о подобной идиллии?
– Не знаю.
– Зато Эва знает, как должно выглядеть счастье. – буркнула Иола. – Никаких яхт, белых платьев и шампанского, это банально. Сценарий таков. Ты обмываешь сданный экзамен. Идешь на танцы. Там знакомишься с темпераментным красавчиком. Вы месяц гуляете. Ты подзалетаешь. Живете вы в одной квартире с его родителями. Свекрови все в тебе не по нраву, все она критикует. И вареники не те, и чересчур ты красишься. Но вам хорошо. Живете вы по инерции, планов не строите, ни о чем большом не мечтаете. Потом красавчик теряет работу и в подавленном настроении залегает перед телевизором. Однако депрессия не мешает ему заделать тебе очередного ребенка. После тридцати у вас уже четыре спиногрыза, обшарпанная комнатенка и собственный шкафчик в кухне. Красавчик (уже утративший красоту) будет подсчитывать долги и упущенные возможности, а ты – синяки и остатки волос, еще не вырванных тобою в отчаянии…
– Девочки, вы обе прекрасно знаете, что я имею в виду. И зря ты, Иола, рисуешь такую трагическую картину. Будь счастлива. Но только помни: жизнь – это не карамельный телесериал.
– А я все сделаю, чтобы моя жизнь стала именно такой, как в карамельном сериале, – довольно агрессивно ответила Иола.
Иола только так говорит. Она прочно стоит на земле. Никаких сказок, все разложено по полочкам. Каждый фрагментик мозаики на своем месте. Полный контроль. Потому ее два года назад так напугал мой сдвиг на почве похудания. Да, я забыла сказать, что Иола тоже пыталась мне тогда помочь. По-своему, холодно и деловито.
Помощь Иолы
– Малина, меня беспокоит твой аппетит, – объявила Иола как-то вечером. Она неожиданно пришла ко мне в начале каникул и застала меня за жаркой лепешек. Вода, мука, соль – размешать и на горячую сковородку с маслом.
– Все под контролем. Я просто играю со сковородкой, чтобы обмануть мозг. А потом все выбрасываю в ведро.
– Хотелось бы верить, – с сомнением покачала она головой. – По моему мнению, тебе необходима помощь специалиста.
– Ты имеешь в виду себя?
Я подбросила лепешку под самый потолок.
– Нет, я ведь всего на третьем курсе. Кроме того, меня не интересует клиническая психология. Но я могу устроить тебе встречу с группой людей, у которых подобные проблемы.
– Только не с группой. Ты ведь знаешь, до чего я недоверчива. Анка мне говорила, что они это записывают, а потом развлекаются.
– Они – это кто?
– Ну, не смотри на меня, как на дуру. Ты же прекрасно знаешь, что они – это не Чужие-3, а студенты-стажеры. Сидят по другую сторону зеркала и помирают со смеху.
– Студентов на стажировку не берут, – бросила Иола.
– Ну тогда выпускники, стажеры, практиканты. Без разницы. Они. Ни с какой группой я встречаться не буду.
– Почему?
– Я уже сказала. И потом, я не считаю, что у меня какие-то проблемы.
– Так говорит каждый, попавший в зависимость.
– Если ты не прекратишь, со мной и вправду не знаю что произойдет.
– Хорошо, хорошо, все. Пообещай только, что покажешься специалисту.
– Какому?
– Это друг нашей семьи, психиатр.
– Никаких знакомых! Потом он придет к вам на чашку чая и станет рассказывать твоей маме, что подруга ее дочери жрет сырой рис и запивает водой из унитаза.
– Да, ты и впрямь недоверчивая, – признала Иола. – Сдаюсь и ни с кем не буду устраивать тебе встречу. Ты сама сходишь.
– Куда?
– К психиатру из университетской поликлиники. Обещаешь?
Я кивнула.
Иола вздохнула:
– Тебе, Малина, жутко трудно помочь.
Всю следующую неделю я не решалась дойти до поликлиники. Нет, не сегодня. Еще чуток поем. Завтра. Нет, я сама справлюсь. К тому же что я ему скажу? А если меня кто-то увидит? Наконец через два дня после переселения к Эве я набралась храбрости. Мы пошли вместе с Эвой. И вот я лицом к лицу с университетским психиатром.
Университетский психиатр
– Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.
Я оглядела кабинет. Низкая скамья, два кресла горчичного цвета и кушетка. Пресловутая кушетка психоаналитика! На нее, наверно, ложатся пациенты и позволяют себя потрошить.
– Мне лечь?
– Нет, это всего лишь бутафория, чтобы выглядело профессиональней, – объяснил скучающим голосом доктор Губка. У него была бородка с проседью, очки в тонкой металлической оправе и усталые глаза пятидесятилетнего мужчины. Типичный психиатр.
– Вот моя медицинская книжка.
– Малина, – прочел доктор. – Аппетитное, вкусное имя. Ну и в чем у нас, Малина, проблемы?
– Именно с аппетитом. Заглатываю все, как пылесос. Двадцать четыре часа в сутки я мечтаю о том, чтобы есть, жрать, хавать, лопать, трескать, уминать…
– Мгм, – кивнул головой доктор Губка. – Вот так? И что же?
– И ем. – Я громко сглотнула слюну.
– Интересно.
Он снял очки и принялся тереть веки. Потом, опершись локтями на стол, закрыл лицо ладонями. Посмотрел на меня сквозь раздвинутые пальцы. Мне захотелось засмеяться. Что я тут делаю? Выворачиваюсь наизнанку перед усталым человеком, который изображает заинтересованность.
– Это совсем неинтересно. Наоборот, отвратительно. Я встаю ночью, жарю, а потом жру, как волк-оборотень, пока не начинаю дышать с трудом. Но стоит проглоченному чуть умяться, и я опять открываю холодильник и мечу в себя что попало.
– И когда ты начинаешь «метать»?
– Около восьми вечера. Утром я еще верю, что выдержу.
– А что ты утром ешь?
– Да почти ничего не ем, потому что начинаю борьбу, но вечером уровень мотивации у меня падает.
– Может, он не падал бы, если бы ты съела нормальный завтрак?
– Каждый нормальный завтрак у меня – это прелюдия к обжорству. Потому я и стараюсь начинать есть как можно позже. Если бы я начинала с завтрака, то уже давно бы не помещалась в мамины платья, которые она носила во время беременности.
– И это бы тебя очень огорчило?
– А вас не огорчило бы?
– То, что я не помещаюсь в платьях мамы периода беременности? Деточка, ты посмотри, как я выгляжу. Если бы я и смог выиграть какой-нибудь кастинг, то только для мультипликационного фильма, и это меня ничуть не огорчает. За пятьдесят лет можно привыкнуть.
– Но мне-то еще нет пятидесяти! – взорвалась я. – Зато у меня есть проблемы и я ищу помощи!
– И ты очень удачно попала. Я дам тебе лекарство, так как вижу, что наши дела немножко вышли из-под контроля. Но сама-то проблема гораздо глубже. Аппетит – это только вершина айсберга. Я не слишком напугал тебя?
– Еще не знаю. Я всегда реагирую с запозданием.
– Вот и хорошо, завтра ты будешь уже в состоянии заторможенности. Ты склонна огорчаться?
– Еще как. Причем с детства. В детском саду я огорчалась, что вот-вот придется пойти в школу. В первом классе задумывалась, что будет с моими куклами, когда я вырасту. Меня постоянно что-то грызет.
– В этом больше уныния или нервозности?
– Когда как. Иногда я чувствую подавленность, а иногда не могу заснуть от нервов.
– И тогда ты ешь.
– Тогда я ем особенно много. Но больше всего я сжираю, когда мне грустно. Вот как сейчас.
– Ну что ж, определенная схема у нас есть. Попробуем ее развить. Для начала полдоксин. – Он полез в ящик стола за печатью. – Через неделю снова ко мне. Посмотрим, попал ли я в точку.
– А если не попали?
– Такое тоже может быть. – Доктор как-то лениво почесал голову. – В конце концов, у нас только схема данного случая. Если лекарство не подействует, придешь послезавтра, и мы продолжим работу над полной картиной. И тогда я выпишу тебе что-нибудь другое. Так, а теперь рецепт. Как твое имя?
9.03. Вчера ждала весь день. Может, он позвонит, принесет какую-нибудь сухую веточку или хотя бы положит открытку под половик. Но я для него уже перестала быть женщиной. Я всего лишь поблекшее воспоминание. А у воспоминаний нет пола.
Как обычно, вспомнил только Лешек. Потому я и ненавижу Женский день. Что это за праздник, который приносит столько разочарований?
12.03. Теперь я уже знаю. Я недостаточно сексуально притягательна. Полная противоположность Эвы, которая выглядит как младшая сестра Сальмы Хайек. С этим надо что-то делать. В смысле не с Эвой, а с самой собой. Когда-то мне казалось, что самая большая проблема – это нос. «Если бы не он, я записалась бы на шейпинг». «Начну кокетничать после операции». «Вот укорочу его и наконец-то выберусь на дискотеку». Все потом. Но вот наступило это «потом», проблема носа исчезла, и я вдруг увидела себя во всем своем «великолепии». Бесцветная блондинка с признаками начинающегося целлюлита. Я должна уничтожить его. Размассировать, растворить, сжечь.
– Ну, теперь у тебя появилась цель до конца жизни, – сделала вывод Эва.
19.03. Цель в жизни. Все ищут ее, эту маленькую точку на горизонте, к которой можно будет стремиться. Без нее ты кружишь, плутаешь, топчешься на месте. Теряешь время впустую, как считает Иола, и постоянно чего-то ждешь. Чуда.
– Цель – это лишь половина успеха, – заметила она, подсев ко мне и Эве. А мы уже больше часа сидим в кафе, ожидая чуда. – Я услыхала ваш бред еще в дверях.
– Вовсе это не бред, а серьезные раздумья, – возразила я.
– Ладно, пусть будут раздумья, – согласилась Иола. – Но вернемся к теме… Не менее важен выбор пути, то есть способ продвижения к цели.
– Иначе говоря, стиль жизни? – уточнила Эва.
– Можно это определить и так, – кивнула Иола. – Но мне важны не дефиниции.
– Да? – удивились мы с Эвой. – С каких это пор?
– Да, я люблю дефинировать и не стыжусь этого.
Вот это и есть асертивная, сиречь утверждающая, позиция. Об этом я узнала от Иолы.
– Ладно, закончи с путем, – бросила Эва.
– Я имею в виду, что важен весь путь, а не только последние метры. Потому-то меня так раздражают сладенькие обращения в американских фильмах из серии «Правдивые истории». Герой издевался над женой, бил детей, пинал единственную собаку. Неожиданно у него обнаруживают рак в десятой стадии. «Вам осталось жить две недели и три дня», – с точностью вычисляет доктор Джон Эксперт.
– Как это умеют только эскулапы в сериалах, – встряла Эва. – Но вернемся к главному герою.
– Тот, выслушав приговор, – продолжила Иола, – полностью преображается. Он просит у всех, включая родину и президента, прощения. Впервые в жизни на лице у него появляется кроткое выражение, и он начинает заниматься глубоким самоанализом. А семья просто не может утешиться. Жена, вся еще в синяках после последней «дискуссии», прощает его. Сын, у которого после недавнего разговора с папочкой рука в гипсе, всхлипывает: «I love you». На похоронах все восхищаются, как он красиво отошел в мир иной. И оказывается, что шестьдесят лет гнусной жизни не важны, значение имеют только эти две недели, так как они оказались в конце.
– Но, может, он только перед смертью осознал, что заблуждался.
– Эва, его жизнь не стала лучше только потому, что без пяти двенадцать он упал на колени.
– Лучше поздно, чем никогда, – заметила я. После второго пива я люблю выдать что-нибудь глубокомысленное.
– А вы не задумывались, почему так бывает?
– Что? – спросили мы, подавляя зевоту.
– Почему люди смотрят на конец, а не на всю жизнь? – уточнила Иола. – Вот представьте себе супругов. Счастливая пара. Муж верный, как лебедь, и вдруг единственный раз в жизни он скакнул налево. И тут у него случается инфаркт, и он умирает в чужой постели. Как поступает типичная жена? Закрывает глаза на случившееся?
– Еще бы. А как иначе? – с иронией произносит Эва.
– А вот другая пара. Он не проспал в своем доме и двух ночей подряд. Не ездил с женой в отпуск. Не ходил с нею ни в кино, ни на праздники. Пропадал с другими бабами. Дома его не бывало. Так он прожил семьдесят лет. Но тут инсульт, паралич и инвалидная коляска. Безумства кончились. Оказавшись в полной зависимости от жены, он присмирел. «Как хорошо, что я выбрал тебя». «Какое счастье, что ты осталась со мной». А что жена? Украдкой вытирая слезу, она приходит к выводу, что стоило терпеть. Представляете? Она полвека мучилась, а теперь счастлива.
– Ты предпочла бы, чтобы она не была счастлива? – отозвалась из-за пивной кружки Эва.
– Да ясное дело, нет. Просто та, у которой жизнь была по-настоящему удачная, сокрушается. Почему люди замечают только самый конец?
– Причин существует много. – Иола удобнее устроилась на стуле. Сейчас начнется лекция. – Защитные механизмы, не допускающие мысли, что наши страдания были напрасными, а тяжелая жизнь – бессмысленной. Они могли подействовать в случае жены Плейбоя. Кроме того, эффект контраста, некие претензии или самоисполняющееся предсказание.
– Как в случае пани Лебедь? – спросила я, хотя на причины ее страданий мне было плевать.
– Это вполне возможно, особенно в сочетании с депрессией, – подтвердила Иола, – хотя, разумеется, могли действовать и другие факторы.
– А мне кажется, – заметила Эва, – что иногда конец оказывается таким важным именно потому, что приходится на конец. Ну чего вы смеетесь?
– Да с чего ты взяла? – запротестовали мы. – Просто у нас такое выражение лиц по причине приближающейся весны.
– Тогда выслушайте меня и поправьте, если я ошибаюсь. В течение всей жизни мы переживаем какие-то огорчения, минуты счастья, маленькие и большие драмы.
– Ничего против не скажу. – Иола взяла соленую палочку.
– Предположим, ты влюбилась со взаимностью. Ты чувствуешь легкий хмель, эйфорию, порхание бабочек в животе. И в эту минуту ты не думаешь о прошлых поражениях и неудачных связях.
– А я вот думаю. Я бы даже сказала, что огорчаюсь.
– Ты, Малина, будешь огорчаться даже в раю, – вынесла приговор Иола. – По моему мнению, ты страдаешь неврозом навязчивых состояний. Хотя нельзя исключить и других форм психастении.
– Могу я закончить? – напомнила о себе Эва. – Так вот. Когда мы что-то переживаем, то переживаем именно это, а не старые истории столетней давности. Может, у нас и мелькнет какая-нибудь мысль, сомнение или надежда, но переживание останется переживанием. «Я сейчас несчастна, – думает пани Лебедь, – и меня не интересует, что было когда-то». «Наконец-то я счастлива», – думает пани Плейбой, поглаживая мужа по парализованной ноге.
На секунду Эва умолкла.
– И вот наконец, – вновь загремел ее голос, – одно из переживаний становится тем самым последним. Ничто больше не встретит нас, по крайней мере здесь, на Земле. Может, потому мы и переоцениваем его значение. И, быть может, потому соглашаемся с тем, чтобы наша жизнь была похожа на холодный жидкий кисель, при условии, что на самом верху этой жижи нас будет ждать малюсенькая вишня в шоколаде. Ну что, радостно? Разве я не права?
– К сожалению, частично права, – признала Иола.
– Почему «к сожалению»?
– Потому что твое объяснение доказывает, что очень немногие люди способны поставить себе цель в жизни. Они живут от события до события. Плывут по течению, как бревна, позволяя жизни тянуть себя за шиворот. Не хочу вас огорчать, но вы совершаете ту же самую ошибку.
– А ты?
– Я, в противоположность вам, все взяла в свои руки. Я поставила себе цель и стремлюсь к ней.
– А может, тебе это только кажется, а на самом деле ты плывешь вместе с другими бревнами?
– Эва, я знаю, чего хочу, – стояла на своем Иола. – А вы знаете? Если нет, то, значит, вы впустую потратили еще один день.
21.03. Что, собственно, значит впустую потратить жизнь? Надо будет поговорить с доктором Губкой. Я хожу к нему примерно раз в месяц. Мы продолжаем работать над картиной моего случая. Я рассказываю о себе, а Губка подправляет эскиз и при случае жонглирует лекарствами.
