Изабеля Сова
Терпкость вишни

Полная версия

 
I ain’t happy, I’m feeling glad
I got sunshine in a bag
I’m useless but
Not for long
The future is coming on
Is coming on
Is coming on…
 

Gorillaz^[1]

IZABELA SOWA

Cierpkość wiśni

2007

Izabela Sowa © Издание на русском языке. Storyside, 2022

© Цывьян Л. М., наследники, перевод на русский язык, 2022

© Белов. И. Л., перевод на русский язык, 2022

© Оформление. Т8 Издательские технологии, 2022

Осень

Начало октября

– Итак, вы отказываетесь. – Юла-Юрзкий почесал за ухом. – Ну что ж, не буду вас принуждать, потому что это уже будет насилие, а я как-никак джентльмен. Погодите, погодите, Бомбская, я еще не закончил. О чем это я говорил…

– О насилии, пан доктор, – напомнил Бартек.

– Благодарю вас, Яновский. Хорошенько выслушайте меня, Бомбская, потому что повторять я не буду. Не хотите отвечать, что ж, воля ваша. Но теперь уж вы ждите, когда у меня возникнет желание пообщаться с вами. Увы, – вздохнул он, – в моем возрасте это не так-то просто.

Бомбская, совершенно пришибленная, шлепнулась на стул. Когда же наконец кончится этот чертов коллоквиум?

– Ну что ж, продолжим охоту, – сообщил Юла-Юрзкий. – Кого бы подстрелить…

Все замерли, даже дышать перестали. Большое испуганное стадо первокурсников.

– Репка, – наконец выстрелил он.

– Ее нет, больна, – в тот же миг доложила Матуля. Что, подождать минутку не могла? Ну хотя бы секунд десять…

– Благодарю за быструю реакцию, – похвалил ее Юла-Юрзкий. – Ну раз Бомбская не хочет, а Репка не может, я приглашаю к себе… панну Вишню. Попросим ее рассказать нам что-нибудь о структуре сказок для масс.

Поднималась я медленно, стараясь напоследок заглянуть в учебник.

– Поторопитесь, поторопитесь, коллега. И не косите глазом в учебник, здесь вам не лицей.

К сожалению.

Я шла к Юле-Юрзкому, скрывая панику под толстым слоем тонального крема. Откашлялась для храбрости и выдавила:

– Ну… если говорить о структуре сказок… то я предпочла бы рассказать про конструирование абсолютных врак.

– А я предпочел бы «мерседес» той развалюхе, на которой езжу, – возразил Юла-Юрзкий.

– Так мы сбросимся на машину пану доктору, – предложила Матуля.

– Доценту, – поправил Юла-Юрзкий, потупившись. Этакий скромняшечка.

– Да, да, – закивала Матуля. – Мы можем сброситься.

– Большое спасибо за заботу, студентка Матуля, но вернемся к нашим баранам. Сиречь к структуре сказок для масс. Итак, я вас слушаю…

И в этот миг мы услышали хейнал^[2].

– Вам повезло. Трубач вас спас. Но, – тон его охладил, а точнее сказать заморозил немногих смельчаков, посмевших начать складывать свои вещи, – берегитесь этих глаз. Видите? – Он указал пальцем на два пинг-понговых шарика за толстыми стеклами очков. – Глаза эти будут следить за вами до конца семестра. Плюс еще один день.

* * *

Мне восемнадцать лет, у меня кудрявые волосы и коэффициент интеллекта 157. Папа утверждает, что если бы я напряглась, то смогла бы набрать минимум 165. Он считает, что я могу выдавить гораздо больше из немалого тюбика своих возможностей. Ладно. Поработаю над этим. Когда-нибудь после, потому что сейчас я учусь на факультете «Современное и эффективное распространение белибердятины» (СЭРБ) и ни на что другое времени у меня нет.

Десять дней до Задушек^[3]

– Запишите шесть тактик активного слушания, – протявкал Чверчак, свежеиспеченный доктор управления вздорной информацией. – Во-первых, «подтверждение», или подача вербальных либо невербальных сигналов, что мы слушаем реципиента. Например…

– Поддержание зрительного контакта, – быстро влезла Матуля.

Откуда она знает, чего ожидает преподаватель? Телепатка она, что ли?

– Отлично, пани…

– Матуля.

Еще поклонилась бы. Под аплодисменты.

– Отлично, пани Матуля. Стратегия номер два, – продолжал Чверчак, – «согласие», или сигнал, что мы думаем точно так же, как говорящий. Стратегия номер три – «эхо». Время от времени мы повторяем почти абсолютно точно слова говорящего. Это понятно?

– Да, – объявила от имени группы Матуля.

– Я спрашиваю не вас, а остальное стадо, – осадил ее Чверчак. – Понятно? Я охотно выслушаю критические замечания. Парадоксальные мнения, провокационные вопросы. Ну, есть смельчаки?

Я робко подняла два пальца на высоту бровей. И в тот же миг опустила. Однако зоркое око доктора Чверчака зафиксировало это мое движение.

– Хочешь что-то добавить или просто упражняешь трицепс?

Все, выхода нет. Придется задавать вопрос.

– Я не совсем понимаю… – пискнула я, залившись краской до корней волос.

– Н-ну?

– Я не могу понять… да, не могу понять… э-э-э… для чего служат эти стратегии…

– Спрашиваешь, для чего они служат? – Чверчак применил тактику «эхо».

– Э-э-э… да. Вы сказали, что это стратегии активного слушания. И я не понимаю, чему помогают они, то есть эти стратегии, – слушать собеседника или же делать вид, что мы его слушаем.

– Как тебя зовут? – сменил тему Чверчак, испытующе вглядываясь в меня.

– Вишня, то есть Вислава.

– Так все-таки Вишня или Вислава?

* * *

Увы, Вислава. В честь Шимборской^[4]. Так хотел папа. Мама хотела Мерседес, но папа сказал, что тогда уж лучше Трабант или Волга.

– Кроме того, – сказал он, – последние психологические исследования свидетельствуют, что люди стараются соответствовать своим именам. Например, многие Альберты занимаются физикой, а значительный процент Эрнестов посвящают себя литературе.

Против таких весомых аргументов не поспоришь. К счастью для меня, мамина капитуляция была притворной. И потому сейчас почти все (за исключением папы) зовут меня Вишней.

Неделя до Задушек

– Говоря о творцах современного стиля передачи вздорной информации, – зашептала профессор Халда, директор по работе со студентами, – прежде всего надлежит назвать следующих пятнадцать ученых: Джулиано Ла Гранде Баллиста, Жан…

– Ничего не слышу, – занервничала девушка, сидящая рядом со мной. – Как я буду записывать?

– Да вроде бы Халда всегда так шепчет, – отозвался парень, сидящий перед нами. – Это ее метод отделять зерна от плевел. При этом она заранее убеждена, что зерна сидят только в первом ряду.

Ага, теперь понятно, почему Матуля уселась в первый ряд.

– Но так же нельзя! – возмутилась я и подняла руку.

Халда мгновенно среагировала:

– Вы хотите что-нибудь добавить или всего лишь помешать мне читать лекцию?

Я, что ли, хочу ей помешать?

– Да, да, это я к вам обращаюсь. Пятый ряд, вишневый свитер, легкомысленно распущенные волосы.

– Нет, я только хотела попросить вас написать фамилии ученых на доске. Здесь, наверху, почти ничего не слышно.

– Деточка моя, – отнюдь не материнским тоном прошипела Халда, – ты должна была всосать эти имена с молоком матери или в крайнем случае заучить их в детском саду.

– Но меня не кормили грудью, и в детский сад я не ходила, – сообщила я в порядке самооправдания.

– Браво! Невежественная, но остроумная. – Аудитория отреагировала смехом, у меня же на миг остановилось сердце. – Так вот, слушай внимательно, потому что повторять я не стану. Мне совершенно безразлично, что вы, плевелы с пятого ряда, ничего не слышите. Читайте по губам. Или пропускайте мои лекции. Никто вас здесь насильно не держит. А ты, – это она адресовала непосредственно мне, – наглая девица с легкомысленной прической, скажи мне свою фамилию, и можешь быть уверена, я ее запомню.

Чуть живая от стыда, я пролепетала свою фамилию.

– Как? Повтори, я ничего не слышу.

* * *

– Надо было посоветовать ей читать по губам, – сказала Милена, платиновая блондинка, с которой еще пять минут назад мы не были знакомы, просто она села на ту же скамейку на Плянтах. Единственную не меченную вездесущими голубями.

– Не уверена, что после этого у меня были бы шансы дотянуть до середины семестра.

– Сейчас у тебя их тоже нет, – обрадовала меня Милена. – Так же как у меня. В течение двух последних недель мне сообщили, что меня никто сюда не приглашал, а то, что я поступила, вовсе не означает, что я закончу, а если у меня есть претензии, то я всегда могу отправиться сажать деревья на Любельщине. Короче, плохо дело. И к тому же я вовсе не собиралась идти на эту чертову специальность. Но мой папахен велел мне думать перспективно. Ну я и подала на «Первоклассное и активное вешание лапши на уши».

– А я, наоборот, еще в школе мечтала поступить на ПАВЛ. Но папа мне сказал, что на СЭРБ у меня гораздо больше шансов сделать научную карьеру.

– И ошибся. Ну да не он первый. – Милена засмотрелась на голубя, который осторожно подкрадывался к ее сапожкам. С минуту она молчала и вдруг предложила: – Послушай, Вишня, а как ты смотришь на то, чтобы нам поменяться?

– Как это? Я буду притворяться тобой, а ты мной? – спросила я. – Все пять лет? Нет, я умру от страха. И потом, что после окончания с работой? В дипломе СЭРБ, а подготовка – ПАВЛ, и наоборот.

– Да погоди ты. Я думала о простом и совершенно легальном обмене. Ты переходишь на ПАВЛ, а я – вместо тебя на СЭРБ. Слушай, мы могли бы устроить все это прямо сегодня. Декан обычно сидит до часу, так что у нас… – она взглянула на свои сиреневые часики, – в запасе почти час. Пошли. Или ты хочешь все обдумать?

– Да, мне надо бы подумать… – Я нервно сглотнула слюну. – Взвесить все плюсы и минусы. Во-первых, мы сможем скрыться с глаз преподавателей, относящихся к нам с предубеждением. Начать все сначала. С другой стороны, реакция наших отцов…

– Это проблема, которую не стоит брать в голову раньше времени. Есть какой-то шанс, что они отреагируют положительно. Особенно мой.

– А вот насчет своего я не уверена.

Я представила выражение папиного лица.

– А тебе вовсе не обязательно говорить ему прямо сейчас, – предложила решение Милена. – Можешь подождать, когда он дозреет до такого состояния, чтобы спокойно воспринять информацию о смене специализации.

– Папа всегда говорил, что он уже давным-давно зрелый человек.

– Вишня, но это же такой шанс. Соглашайся. Ну пожалуйста.

Ну что я могла на это сказать? Я, знающая про ассертивность только из учебника психологии?

– Хорошо. – Я поднялась со скамейки. – Идем, а то я раздумаю.

И мы пошли.

Четыре дня до Задушек

Почти улажено. Первым делом три коротких разговора с деканом и кураторами соответствующих специализаций.

– Нет проблем, – это декан, весь в своих мыслях, отсутствующий, но гуманный. – Где подписать?

– Вам, девочки, я все что угодно готов подписать, – это куратор ПАВЛ, симпатичный, немножко потрепанный шатен с липкими пальчиками плейбоя.

– Раз высшая сила, сиречь декан, выражает согласие, я противиться не буду, – это куратор СЭРБ, формалист, аккуратно зачесанные волосы так и сверкают от геля.

Значит, все? Еще нет. Нас ждет сражение с секретаршами. А они, как известно, тут главные.

– Вы что, думаете, у меня есть на это время? – раскричалась одна из церберов деканата. – Думаете, у меня накануне Дня всех святых нет других дел, кроме как рыться в шкафах и перекладывать папки с личными делами? Где я их найду в этой кипе? И вообще, кто устроил здесь такой кавардак?

– Ну и что из того, что куратор согласен? – вопросила секретарша СЭРБ и пригрозила: – Ох, придется с ним серьезно поговорить. А такой переход соответствует правилам? Ох, чую я, здесь какие-то подозрительные шахер-махеры.

– А я против. Не согласна и все! – разоралась третья, с ПАВЛ. – Ишь ты, перейти соплячкам захотелось! А тут уродуешься, даже чашечку кофе выпить некогда! Что вы мне тут кладете? Немедленно заберите эту папку со стола и приходите завтра с утра, потому что у меня жуткая мигрень! Всего хорошего!

На другой день

Сидим на Плянтах, зализываем раны после выигранной битвы с секретаршами.

– Теперь по-быстрому сообщить родителям, и порядок, – сказала Милена, расчесывая пальцами платиново-розовые пряди волос.

– Не знаю, получится ли с моими так же легко, как с секретаршами, не говоря уже о кураторах.

– Спокуха. Тебе нужно только придумать несколько убедительных аргументов.

– А ты уже придумала?

– Еще бы! Скажу, что ко мне приставали два ассистента и один доцент, и я решила, что лучше перейти, чем рисковать потерей целого года. Как ты думаешь, поверит?

Наверно, поверит. Ведь Миленка выглядит как одно большое приглашение пристать к ней, чтобы вкусить. Короткая курточка цвета свежайшей ветчины. Под ней облачко цвета клубничного мороженого, к нему прилагаются брючки в облипочку, над поясом которых чуть виднеются стринги оттенка топленых сливок. Губы леденцового цвета и аметист в шоколадном пупке. И еще запах как у конфеты пралине, с которой только-только сняли фольгу.

– Со мной все сложнее, – с огорчением промолвила я.

– Ну да. – Миленка осмотрела меня критическим взглядом завсегдатая конкурсов красоты. – Бедра отсутствуют, бюст в зачатке, лицо школьницы, вымазанное тональным кремом, явно украденным у матери. А может, тебе сказать, что к тебе приставал факультетский педофил?

* * *

Нет, не получится. Не умею я врать, особенно родителям. Я ни разу их не обманула. Ни разу злотого без спроса не взяла из папиного бумажника. Даже когда я беру у мамы тот самый тональный крем, то сперва прошу у нее разрешения. И чтобы я теперь воспользовалась методикой «домашний манипулятор», приплетя туда еще и педофилов, шастающих по коридорам нашего факультета? Ни за что.

День всех святых

Скажу сегодня во время прогулки среди могил, уставленных горшками с грязно-желтыми хризантемами и пластиковыми чашечками для поминальных свечей цвета клоунских румян. Начну так: «Папа, понимаешь, люди часто думают, будто то, что сделало их счастливыми, сделает счастливыми и их близких. Возьми, к примеру, этот памятник. – И я укажу на небоскреб из мрамора с прожилками. – А может, останки, которые под ним лежат, предпочли бы камень или скромную урну?»

Нет, слишком длинное вступление. Лучше так: «Как в универе? Все нормально. – И как бы невзначай брошу: – Три дня назад я перевелась на ПАВЛ».

Перед моим мысленным взором мелькнула огромная лимонно-желтая молния, поражающая папу точно в левый желудочек. Отпадает. Кстати, не будем обманываться. У такой информации, поданной настолько в лоб, просто нет ни малейшего шанса отделиться от моих голосовых связок. Скорей меня поразит огромная лимонно-желтая молния. Как же мне это ему сказать? Деликатно. Прежде всего нужно приучить его к мысли, что на других факультетах тоже может существовать научная атмосфера. Вот именно!

– Знаешь, папа, – начала я, когда мы прогуливались по дорожке между рядами одинаковых надгробий, ярко освещенных свечками в пластиковых чашечках цвета уже упоминавшейся молнии, а также клоунского красного, зеленого и оранжевого, – я должна тебе сказать, что этот СЭРБ вовсе не такой уж высокий класс, как кажется со стороны.

– В этом-то и заключается его сила, – объяснил мне папа, доставая из пластикового мешка огромного диаметра свечку в сосуде, украшенном пластмассовыми барельефами, представляющими массовые сцены из жизни святых. – Тебе кажется, что пять лет ты ничем не занимаешься, а потом вдруг все научные центры Европы горят желанием заполучить тебя.

– Но я занимаюсь, – поправила я его, вытаскивая из льняного мешка устрашающего диаметра свечу в сосуде цвета бешеной лососины. – Я читаю старые, рассыпающиеся томины, зазубриваю определения полувековой давности. Кому это надо?

– Например, профессору Ягодинской, урожденной Мозговитой, – погасил мое недоумение папа, зажигая свечу. – Она тоже должна была зубрить якобы устаревшие определения, а потом защитилась в Тюбингене на тему сравнительного анализа научных терминов. Если бы не СЭРБ, ей нечего было бы исследовать.

– Но я-то их уже исследовать не буду, потому что до меня это сделала профессор Мозговитая, так что…

– А ты забыла высказывание прославленного критика Леопольда Нейрона? Он сказал, что по-настоящему его научила жизни учеба на СЭРБ. Именно там он понял, что значит аналитический подход к проблеме, и это открыло ему двери многих университетов.

– Нейрон заплатил за открытие этих дверей тремя инфарктами, – бросила я невинным тоном.

– Потому что у него не было поддержки в семье. А у тебя есть.

Начало ноября

– После такого заявления я бы тоже не решилась сказать правду, – призналась Милена, поправляя розовый шарфик из ангоры. Как обычно, мы сидели на Плянтах, нахохлившись в своих курточках, как голуби. Один голубь сизый, второй – цвета свежайшей ветчины.

– Спокойно, – утешила я сама себя. – Я скажу ему, только нужно поймать подходящий момент.

– Надеюсь, ты поймаешь его до защиты. – Милена явно читала мои мысли. – Потому что иначе…

* * *

Собственно говоря, а что может случиться? Телесное наказание отпадает – меня никто ни разу даже не шлепнул. И в темной ванной меня не закроют (в нашей есть большущее окно), и телевизор не запретят смотреть (я сама перестала его смотреть, когда поступила в лицей). Чего, спрашивается, я опасаюсь?

Вторая неделя ноября

Сегодня Миленка пригласила меня к себе. И я наконец согласилась: стало слишком холодно, чтобы сидеть на покрытых инеем скамейках на Плянтах. Даже голуби спрятались в какие-то места потеплее. И одинокие старички и старушки тоже.

– Увидишь мою хату, поросшую грибами, – пообещала Милена, обрадованная, что сможет наконец-то показать мне пресловутый гриб в ванной и своего соседа, любителя грибов совсем другого свойства. А вернее сказать, не столько соседа, сколько дым, просачивающийся из его комнаты сквозь щели между дверью и дверным косяком.

– А он там будет?

– Гриб точно будет, а вот Травка… В принципе девяносто процентов времени он проводит в своей норе, где он хранит грелку, кастрюлю, ночной горшок и много, много марихушки. Так что он вроде бы в квартире, а с другой стороны, его как бы и нет, потому что я куда чаще разговариваю со старушкой с первого этажа, чем с ним. Но все нормально, я не жалуюсь. Воду он спускает, счета оплачивает, стакан после себя моет.

– А испарения? Ты столько о них рассказывала.

– Надеюсь, они не особенно ядовитые, – ответила Милена. – Уж наверно, не более, чем краковский воздух. Вообще говоря, Травка не самый худший сосед. Иногда у него слишком громко звонит будильник, но это, по правде сказать, такая ерунда… Стоит мне вспомнить мою предыдущую соседку…

Предыдущая соседка Милены

Было это годом раньше. Милена получила место в общежитии в студгородке – большую комнату на двоих. Пребывая первые два дня на вершине блаженства, она думала, как ей повезло. А затем к ней подселилась немногословная студентка с юридического с лицом, намазанным толстым слоем крема от прыщей. Представилась она весьма кратко: Паулина Свёнтек, из-под Торуни, и тут же категорическим тоном заявила, что запрещается прикасаться к ее вещам, особенно к дорогим учебникам и тайваньскому будильнику (чудо техники, 47 вариантов сигнала). После чего замолчала на два месяца.

Вопреки видимости тихой мышкой Паулина, к сожалению, не была. Активная ее жизнь начиналась в половине шестого утра, когда приличные студенты только-только по-настоящему засыпают. Ровно в пять тридцать в комнате раздавалась автоматная очередь (вариант звонка номер 44) или пронзительный крик японского воина (вариант 13), от которых вскакивала половина обитателей четвертого этажа. После пяти минут стрельбы (либо воплей самурая) рука Паулины выныривала из-под подушек, стараясь нащупать будильник. Когда ей удавалось попасть на соответствующий рычажок, наступала минута хрустальной тишины, но потом Паулина внезапно впрыгивала из-под шуршащего стилонового одеяла прямиком в тапки на деревяшках и, ожесточенно стуча ими, направлялась в ванную. Следующие четверть часа Милену донимали звуки намыливания, надраивания и споласкивания различных частей организма, начиная с зубов и кончая толстопятыми лапами (размер 41 с половиной). После гигиенических процедур наступала очередь завтрака. Сперва Паулина в течение нескольких минут добывала запас продуктов, которые хранились в льняной сумке, вывешенной на веревочке за окно. Когда же после изнурительной борьбы со ржавым оконным шпингалетом сумка со съестными припасами попадала на стол, Паулина принималась развязывать десятки полиэтиленовых мешков и мешочков, извлекая поочередно хорошо прокопченную деревенскую чесночную колбасу, сухарики и смалец с луком. Потом она нарезала толстые, восхитительно пахнущие куски колбасы и начинала жрать, чавкая, как старый сенбернар моей тетушки. После завтрака – утренняя зубрежка: почти час бормотания формулировок, положений и параграфов. Затем второй завтрак, поглощаемый под трындящее радио. Затем, разумеется, обед, который она притаранивала в термосе из соседней столовки. А вечером – большая жарка. Около восьми Паулина исчезала из комнаты, чтобы в угловой кухне произвести густое желтоватое облако, которое до самой полуночи клубилось в коридорах. Спустя час она возвращалась с тарелкой дымящегося картофеля фри и большим котлом перекаленного масла; его она засовывала под кровать. После шестидесяти дней жизни с Паулиной, заполненной подобными впечатлениями, Милена попросила переселить ее в общежитский подвал. Увы, она получила отказ.

К счастью, в один из ноябрьских уик-эндов Милена нашла отдушину в виде местного Пигмалиона. Он водил ее по разным модным местам, где она могла шлифовать хорошие манеры и стиль в самом широком смысле этого слова. Но это было еще не все: заодно Милена научилась наплевательскому отношению ко всякой ерунде вроде чавканья Паулины, вони горелого масла и проваленного экзамена. Поэтому зимняя сессия не произвела на нее никакого впечатления.

* * *

– Это и есть мое королевство. – Милена распахнула дверь в огромную комнату, украшенную стенкой «Бещады». – А рядом – королевство Травки.

– Наверно, он у себя, – прошептала я, заметив зеленоватый дым, лениво выползающий из замочной скважины.

– Или то, что от него осталось, то есть свитер, грязные джинсы и несколько костей крест-накрест. А теперь хит сезона – клозет! – И она распахнула следующую дверь, за которой оказалась узкая, выкрашенная коричневым нора полтора на два метра.

– Унылое место, – признала я.

– Обрати внимание на гриб. – Она указала на здоровенный трутовик, выросший на потрескавшемся потолке в трех метрах над нашими головами. – Счастье, что он так высоко, а то я боялась бы сюда входить.

– Меня гораздо больше интригует это зеркало. – Там на стене примерно на высоте человеческого роста висело зеркало! – Зачем в клозете зеркало?

– Как зачем? Встаешь с горшка и проверяешь: не лопнул ли, пока ты тужилась, сосудик у тебя в глазу.

* * *

Какое счастье, что мне не нужно снимать хату. Что у меня есть уютная комната рядом с папиной библиотекой (где в изобилии представлены словари и биографии ученых). Что у меня собственный балкон, откуда открывается вид на близлежащие холмы за улицей Сольной. Собственный, заваленный всяким хламом письменный стол и трехстворчатый шкаф, забитый умными книгами. Правда, каждое утро мне нужно втискиваться в автобус на Краков и каждый вечер возвращаться домой, вместо того чтобы отправляться вместе с группой в кафешку, но лучше это, чем обшарпанная квартира, где воняет сыростью и которую мне приходится делить с разными там любителями подымить травкой. Я предпочитаю свой дом и своих родителей. Вот только нужно все-таки им сказать, что я перевелась.