bannerbannerbanner
Кремлевское дело

Тельман Хоренович Гдлян
Кремлевское дело

Полная версия

РАСПОРЯЖЕНИЕ

коменданта г. Москвы

об административном аресте

В соответствии со ст. 9 Закона Союза Советских Социалистических Республик «О правовом режиме чрезвычайного положения» санкционирую административный арест гражданина Гдляна Тельмана Кореновича сроком на тридцать суток.

Комендант г. Москвы
генерал-полковник Н. Калинин
19 августа 1991 г .

Надо же, усмехнулся я про себя, оказывается уже стал «Кореновичем», а вслух сказал, что военный комендант Москвы Калинин, подписавший распоряжение на мой арест, согласно закону не является должностным лицом, наделённым правом лишать свободы представителя высшего законодательного органа страны. Кроме того, заявил, что после введения чрезвычайного положения, как известно господам из КГБ, я не выходил из своей квартиры и, следовательно, физически не мог воспрепятствовать практической реализации Постановления № 1 ГКЧП. А за нереализованные мысли, как известно, не судят. Более того, новое руководство страны, согласно публичным заявлениям, намерено строго соблюдать Конституцию СССР и охранять основные права и свободы граждан. В свете всего сказанного «филькина грамота» генерала-гэкачеписта Калинина не выдерживает никакой критики.

Надо было видеть этих всесильных некогда молодцов с Лубянки! Бессмысленный испуг в глазах, трясущиеся руки и неуклюжие жесты. Это был неподдельный страх, который я намеренно подогревал, всякий раз напоминая об ответственности за произвол, которая спросится с них после провала путча. Майор окончательно сник, побледнел лицом и начал чуть ли не упрашивать меня подчиниться приказу. Я поблагодарил за вежливость и ещё раз напомнил, что отказываюсь выполнять незаконное требование. В самом деле, не на свадьбу же меня приглашают, а в тюрьму, куда, известно, добровольно не ходят. Поняв, что добром ничего не добиться, в одно мгновение майор КГБ преобразился до неузнаваемости: резко изменились мягкие черты лица, взгляд стал колючим, на щеках заходили желваки. Стальным голосом он рявкнул: «Взять его!» Подручные тотчас приблизились ко мне и всем видом продемонстрировали, что сопротивление бесполезно. Да и у меня не было сомнений, что они своё грязное дело сделают. Я пошёл переодеваться. В комнату заглянул десятилетний сын Мартин. Весь как-то напружинившись, он выдавил из себя: «Ну ты, папа, доигрался». Я успокоил его, заверив, что всё будет хорошо, и скоро вернусь домой. Вряд ли он верил мне в ту секунду, ибо уже давно знал, что в любую минуту с отцом может случиться самое худшее. Я вышел в холл, и в это время зазвонил телефон. Дочь Анджела протянула трубку: «Дядя Коля звонит». Кагэбешник попытался вырвать у дочери трубку, но я опередил его и успел сказать Иванову: «За мной пришли из КГБ. Уходи!» Двое суток, находясь в изоляции, гадал, взяли Иванова или нет.

Я попрощался с детьми. В эту трудную минуту было приятно видеть, что сын и дочь вели себя достойно, без паники и слёз. После освобождения друзья, опекавшие семью во время моего недолгого отсутствия, сказали, что жена Сусанна и дети держались молодцом. Оно и понятно. За восемь лет, что наша группа вела расследование дела о коррупции, домашние попривыкли ко всяческим неприятностям.

Вместе с охранниками я вышел на улицу. Там нас ждал «жигулёнок» с госномером 60-33 ММЗ. Перед тем как сесть в машину, я увидел пенсионерку из нашего подъезда. Она поняла всё без слов. Вижу нервно задрожали губы, по щекам потекли слёзы. Чтобы хоть как-то разрядить гнетущее безмолвие, морально поддержать её, а может и себя тоже, я подчёркнуто уверенно и бодро сказал соседке, что ничего особенного не происходит, просто пришли новоявленные фашисты, наводят свой порядок, который долго не продержится. Мне предложили сесть на заднее сиденье, по бокам устроились оперативники. Всё делалось по правилам, предусмотренным в соответствующих инструкциях. Сопровождающий нас молодой участковый инспектор милиции, понурив голову, остался стоять на тротуаре.

За рулём сидел четвёртый оперативник, участия в аресте не принимавший. Он что-то нервничал, время от времени меряя меня презрительным взглядом. Чувствую, как закипает злость:

– Ну, что смотришь, непонятно кого поймали? Главаря. Вы же сегодня одних главарей берёте, пытаясь таким образом обезглавить всё демократическое движение страны.

– А вы что, считаете себя главарём?

– Не только я, но и ваше ведомство тоже, раз приехали арестовывать.

После этого обмена «любезностями» я поинтересовался, куда всё-таки меня везут. Ответили: в военную комендатуру Москвы. Однако через некоторое время мы оказались на окраине города. Дорога вела в сторону Балашихи. Я заявил, что не знаю, с кем имею дело, куда и зачем меня везут. А ,может, рядом со мной какие-нибудь рэкетиры, хотя очень подозреваю, что так беспардонно могут вести себя только люди с Лубянки. Не желая накалять и без того гнетущую ситуацию, старший оперативник сообщил, что вскоре меня доставят в штаб, сдадут начальству, которому я буду обязан давать соответствующие пояснения. На вопросы о том, что за штаб и с каким начальством предстоит объясняться, ответа не последовало. Я замолчал и уставился в окно.

Политбеседа в солдатской казарме

День 19 августа выдался солнечным. Если бы не усиленные наряды милиции и военные патрули на перекрёстках, ничего особенного вроде бы и не происходило. По обе стороны шоссейной дороги спешили куда-то по своим делам сельские жители. Чувствовалось, что они далеки от происходящих событий и заняты своими повседневными проблемами. Вскоре мы проехали Медвежьи озёра и свернули влево на просёлок. Проехав два-три километра в сторону от главной шоссейной дороги, оказались у ворот какой-то воинской части. Сидящий рядом с водителем охранник вышел из машины, поговорил с дежурным КПП и с недовольным видом вернулся. Явно произошло какое-то замешательство. По всему видно было, что конвоиры озабочены вопросом, что делать и куда дальше ехать. Кто-то из них в сердцах бросил: «Давай дальше, может там». «Так-так,– подумал я,– значит у путчистов не всё ладится, если не отработаны даже мелкие организационные моменты». По опыту я знал, что если чекисты за что-то берутся, то, как правило, проводят скрупулёзную предварительную подготовку акции, не упуская даже мельчайших деталей. А сейчас, как-никак, совершается государственный переворот, и такие ляпсусы. Взяли живьём «врага народа» и не знают, куда его упрятать. Есть над чем подумать. И сделать первый утешительный вывод: закрутившаяся машина переворота буксует.

Мы проехали километра два и остановились у проходной ещё одной воинской части. Всё опять началось с переговоров, но на этот раз открылись железные ворота, и мы въехали на территорию военного городка. Проехали плац и остановились у входа в штаб воздушно-десантной бригады. Вышли армейские офицеры и с ними человек в штатском. Воспользовавшись паузой, решил выкурить сигарету и заодно выяснить, куда меня поместят:

– Ну, господа офицеры, позвольте перед заходом в камеру покурить на свежем воздухе.

Старший офицер с погонами полковника смутился, вынул из кармана пачку сигарет и закурил первым. Поговорили о том, о сём и направились ко второму подъезду. На лестничной клетке первого этажа нас встретили два автоматчика. Та же картина на втором и третьем этажах. Значит дело серьёзное, если только в одном подъезде выставлено шесть автоматчиков. Меня провели через пустую, коек на пятьдесят, солдатскую казарму в ленинскую комнату, где стояло с десяток таких же аккуратно заправленных коек. На стенах наскоро переоборудованной в казарму ленинской комнаты все атрибуты коммунистической пропаганды: стенды, красные флажки, вымпелы, обязательства по социалистическому соревнованию и прочий идеологический хлам.

Вместе со мной в ленинскую комнату вошли полковник и человек в штатском.

– Господа, пардон, товарищи, – обратился я к ним, – вы хотя бы представились. Любопытно всё-таки узнать, кто будет решать мою участь.

Первым представился военный, сообщив, что он является командиром воздушно-десантной бригады. Внешне полковник производил благоприятное впечатление: высокого роста, крупного телосложения, подтянутый, бравый офицер, который всем своим уверенным видом подчёркивал, что он – профессионал и дело своё любит.

В разговор вступил молчавший до того штатский, и начался спектакль. Для начала он предложил мне сесть. Я ответил старой, всем известной шуткой:

– Сесть ещё успею.

– Тогда сяду я.

– А вот это непременно случится. Но всё-таки хотелось бы знать, с кем приходится иметь дело. Взглянуть хотя бы на документ, удостоверяющий вашу личность.

– Ну что вы, что вы, Тельман Хоренович, это не секрет, я вам представлюсь: заместитель начальника управления контрразведки, полковник КГБ Чайка Геннадий Павлович.

Собеседник нехотя вынул из внутреннего кармана пиджака служебное удостоверение и передал мне.

Я повторил свои претензии и спросил, кто же будет нести ответственность за незаконный арест союзного и республиканского депутата. На что кагэбешник без тени смущения заявил, что впервые слышит о моём аресте. Что касается его появления на территории войсковой части, то это чистая случайность: был в отпуске и заглянул в часть.

– Полковник, кончайте валять дурака. Ваши люди привели меня сюда,сдали вам, а вы талдычите, что оказались здесь случайно.

– Уверяю вас, что КГБ к вашему аресту не имеет никакого отношения.

– Вы напоминаете своих подчинённых, которые, арестовывая меня, тряслись как осиновый лист, ибо ведали, что творят беззаконие.

– Тельман Хоренович, вас арестовали военные, они же будут заниматься вами.

От такой наглости командира войсковой части аж передёрнуло. Но виду он не подал и лишь спокойно заметил, что военные не принимали участия в моём аресте и не намерены заниматься моими делами. Единственная функция, возложенная на военных – обеспечить мою охрану. По существу комбриг опроверг необоснованные обвинения в адрес армии. Таким образом, я оказался ничейным, бесхозным арестантом, которого почему-то усиленно охраняют автоматчики. С одной стороны, никто не хочет взять на себя ответственность за незаконный арест, а с другой – по чьему-то приказу я продолжаю находиться под стражей. Конечно, я отчётливо представлял расстановку сил, понимал, что преступная акция была совершена по указанию руководства Комитета госбезопасности, которое не могло простить расследования дела о кремлёвской мафии. Марионеткой в их руках оказался комендант Москвы, генерал-полковник Калинин, который по указке новых хозяев бездумно подписывая распоряжения на арест ни в чём не повинных людей. Офицеры же войсковой части, где я находился в дни путча, видимо, против своей воли оказались втянутыми в грязную игру. Я сознательно не называю фамилий, чтобы не дискредитировать наше российское офицерство, которое, уверен, в трудную минуту станет надеждой и опорой народом избранной власти.

 

Полковник Чайка, решив, что спектакль окончен, обрушил на меня град вопросов. Что думаю о происходящих событиях? Каково моё личное отношение к ГКЧП? Какие, с моей точки зрения, силы стоят за новым руководством страны? Сумеет ли оно сохранить стабильность и законность в стране? Какие силы могут этому помешать и в какой форме? Из ответов на поставленные вопросы можно было составить достаточно полное представление о политических взглядах арестованного, о чём и доложить начальству.

Скрывать мне было нечего. Я сказал, что захватившая власть хунта долго не продержится, изложил свои версии происходящего. Далее зашла речь о роли в перевороте правоохранительных, то бишь репрессивных, органов и вооружённых сил империи. Я заявил, что все эти органы поддержат путч и могут даже обеспечить победу в борьбе со слабыми демократическими силами на первом этапе. Судя по тому, что одним из ведущих игроков в затеянной авантюре является Крючков, Комитету государственной безопасности отведена ударная роль в установлении режима чрезвычайного положения. Естественно, что на первом этапе репрессивная машина образует единый альянс с партийной и государственной структурами власти. Объединённый блок необольшевиков ввиду явного перевеса сил может одержать очередную победу над своим народом, дабы окончательно погубить страну.

Однако я предостерёг полковника КГБ, что его хозяевам не следует предаваться эйфории, ибо вопрос об окончательной победе будет решаться на втором, определяющем этапе противоборства между вечно вчерашними и всё более укрепляющимися силами демократии. Я изложил своё видение дальнейших событий в случае, если верх возьмут путчисты.

Во-первых, СССР уже не то политическое государственное образование, каким оно было в начале горбачёвской перестройки. Прежнего монолита нет. Большинство республик и, прежде всего, Россия, заявили о своём суверенитете. Для сохранения целостности страны назрела политическая реформа. С этой целью и подготовлен новый Союзный договор, подписание которого сорвали путчисты. Однако без ожесточённых боёв никто не уступит завоёванной свободы. Предположим, что армии, КГБ и внутренним войскам удастся силой навязать прежний режим. В таком случае начнётся бесконечная партизанская война на обширных территориях. Даже мусульманские фундаменталисты не останутся в стороне от этой борьбы и нанесут удар в спину путчистам. Далёкие от демократии, они на этом этапе окажутся в одной упряжке с силами сопротивления в христианских республиках, чтобы общими усилиями избавиться от ненавистной диктатуры КПСС. Таким образом, начнётся ливанизация всей страны, появятся десятки новых карабахов, начнётся распад государства. Во-вторых, Москва – ещё не вся Россия. Установление контроля над столицей не означает победу над всей необъятной и непокорной Россией, которая уже никогда не захочет влачить прежнее рабское существование. Первыми против хунты поднимутся шахтёры Кузбасса и Воркуты. Мы с этими ребятами подружились с тех пор, когда вместе с Ивановым в знак солидарности с шахтёрским движением в марте 1991 года присоединились к проводимой ими политической голодовке. Кроме того, я побывал в этих угольных бассейнах и лично убедился в решимости людей биться с кремлёвской верхушкой до последнего. Без сомнения, шахтёры найдут поддержку, в результате чего вся Российская Федерация окажется в кольце всеобщей, бессрочной политической забастовки с единственным ультимативным требованием незамедлительного возвращения к власти всенародно избранного Президента Ельцина.

Внимательно выслушав мои рассуждения, полковник КГБ задал весьма резонный вопрос:

– Вы могли бы сказать, кто же приведёт в действие столь обширную программу сопротивления новым властям?

Я напомнил, что идея путча витала в накалённой политической атмосфере давно. После кровавых событий в Сумгаите, Карабахе, Тбилиси, Ферганской долине, Баку и Вильнюсе стало очевидным, что кремлёвские временщики пойдут на крайние меры ради того, чтобы удержаться у власти. Об этом мы с Ивановым заявили ещё 4 марта 1990 года на полумиллионном митинге на Манежной площади в Москве.

Кроме того, в период создания Народной партии России весной 1991 года, бывая в различных регионах республики, неоднократно обращали внимание наших сторонников на то обстоятельство, что в случае установления диктатуры демократическое движение будет обезглавлено в одночасье. Поэтому не следует ждать призывов и указаний из какого-то центра. В начале каждый регион должен организовать сопротивление диктатуре, после чего начнётся цепная реакция и естественным путём произойдёт консолидация всех сил, выступающих против тоталитарного режима.

Следует учитывать то обстоятельство, что экономика и финансы страны разваливаются. При одновременной внутренней и внешней блокаде народное хозяйство долго не продержится, даже если хунта использует стратегические запасы продовольствия. У диктатуры есть шансы удержаться на политической арене в том случае, если новый режим накормит народ, а это, как мы прекрасно понимаем, весьма проблематично.

В силу названных причин хунта, даже если победит, просуществует максимум несколько месяцев. Возможен временный возврат к прошлому, но невозможно дальнейшее развитие недемократических институтов власти. Народы однозначно предпочтут свободу и демократию коммунистическому режиму. Поэтому судьба путча предрешена объективным ходом истории. В завершение я сказал полковнику:

– Скажите, чем объяснить то обстоятельство, что в хунте не нашлось места ни одному мало-мальски приличному человеку. Все они, как на подбор, люди, которые давно скомпрометировали себя в общественном мнении, вошли в сознание людей как организаторы кровавых столкновений в различных регионах страны. Они не пользуются доверием народа. Более того – их ненавидят. А малоизвестные члены ГКЧП, не столь одиозные, не смогут повести за собой людей, им просто не поверят, за ними не пойдут. Неужели для такого большого дела не нашлась пара профессиональных психологов, которые вовремя обратили бы внимание на подбор команды для совершения государственного переворота? Проиграют они – проиграете и вы, полковник. Подумайте об этом.

Вот такая политбеседа состоялась в ленинской комнате, которой гэкачеписты нашли достойное применение, превратив в казарму-тюрьму. Собеседник на секунду задумался. Может он в чём-то и был со мной согласен, но будучи штатным сотрудником КГБ, полковник не имел права на собственные чувства и мысли. Повторив свои идиотские уверения о том, что он оказался здесь совершенно случайно, кагэбешник удалился.

Кусочек хлебца с кабачковой икрой

В казарме остались мы с комбригом. Зашли в маленькую десятиметровую комнату с тремя железными койками, заправленными также по-солдатски аккуратно. Комбриг разрешил мне обосноваться здесь, так что первому арестанту предоставлялось льготное право выбора своей койки. Дальше мы прошли в большее помещение, в каких размещаются обычно красные уголки. Но сейчас здесь установили сдвинутые два больших стола, на которых стояло больше полсотни тарелок, металлических солдатских кружек и ложек. На каждой тарелке лежало по два куска хлеба, аккуратно намазанных кабачковой икрой. Даже человек с буйной фантазией в тот момент не смог бы догадаться, для чего всё это понадобилось. Потом, в доверительных разговорах с младшими офицерами, выяснилось, под каким предлогом были сервированы далеко не праздничные столы. Военным объяснили, что эти зловредные демократы подготовили массовые террористические акции в отношении семей ответственных партийно-государственных работников Москвы. Так вот, чтобы уберечь несчастные семейства от террора со стороны экстремистов, высшим руководством страны принято решение временно переместить беззащитных домочадцев под охрану военных и не дать помереть с голоду, для чего и были приготовлены кусочки хлебушка с кабачковой икрой. Они, мол, скромные, к такой неприхотливой еде привыкшие. Эта в высшей степени трогательная история должна была, по замыслу лубянских живодёров, вышибить слезу не только у боевого офицера, но и у простого, далёкого от политики солдата. Кроме того, сердце каждого честного военного должно наполниться искренней ненавистью к кровожадным демократам, способным поднять руку на ни в чём не повинных членов семей руководящих работников. Офицеры были несколько ошарашены, узрев во мне первую жертву коварных демократов. Поскольку я никак не мог быть членом «семьи ответственного партийно-государственного работника», то, как выяснилось позже, стали обсуждать такую версию моего появления у десантников: раз ГКЧП объявило народу о беспощадной борьбе с мафией, то меня привезли к десантникам, чтобы здесь, находясь в безопасности под усиленной охраной автоматчиков, я вместе со своей прежней следственной группой возобновил трудную и опасную работу. В то время как десантники строили догадки на счёт моего появления в их казарме, коллега Иванов, выступая с балкона Белого дома, сказал: «Да, хунта начала беспощадную борьбу с мафией, арестовав прежде всего Гдляна». Тем временем появился ещё один «член высокопоставленного семейства», ставший жертвой озверевших демократов. С шумом и руганью в казарму втолкнули бывшего полковника авиации Николая Проселкова, сняли с него наручники. Успокоив арестанта, я принялся за двух доставивших его офицеров госбезопасности. Старший угрюмо молчал. Второй, помоложе, как бы оправдываясь и стыдясь своего участия в грязном деле, напомнил, что в ноябре 1984 года в составе следственно-оперативной группы под моим руководством он участвовал в изъятии ценностей на шесть миллионов рублей у первого секретаря Бухарского обкома партии Каримова. Поистине, неисповедимы пути Господни. Кто бы мог подумать тогда, что спустя годы может случиться такая встреча, при которой одному из нас станет неловко и стыдно.

Ближе к вечеру приволокли третьего арестанта, народного депутата Российской Федерации Владимира Комчатова. Вероятно, он прогневил ГКЧП не только своими антикоммунистическими выступлениями, но и участием в справедливом решении карабахской проблемы. За несколько дней до начала путча Комчатов выехал в Нагорный Карабах, чтобы воспрепятствовать массовой депортации армян, планомерно проводимой азербайджанскими боевиками. Акция, одобренная Горбачёвым, была направлена на силовое решение национально-территориальных конфликтов, чтобы раз и навсегда вновь загнать в коммунистическое стойло разбуженные от долгой спячки народы.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru