bannerbannerbanner
Кремлевское дело

Тельман Хоренович Гдлян
Кремлевское дело

Полная версия

А судьи – кто?

«Правительственная. Ташкент. Первому заместителю Председателя Совета Министров Узбекской ССР товарищу Осетрову Тимофею Николаевичу.

Примите сердечные поздравления в связи с юбилеем и награждением орденом Дружбы народов. Желаю доброго здоровья и дальнейших успехов в вашей деятельности на благо советского народа.

С уважением – Теребилов».

Аналогичного содержания правительственные телеграммы обнаружены при обысках у Усманходжаева, Худайбердиева, Салимова и других взяточников из руководства республики. Знакомство с автором тёплых поздравительных телеграмм позволит нам пристальнее присмотреться к коридорам высшей судебной власти, где многие годы припеваючи жили подлинные мастера судебных трюков.

Владимир Иванович Теребилов был своим человеком в партийно-мафиозной верхушке Узбекистана. Депутатом Совета национальностей Верховного Совета СССР четырёх созывов он избирался в Ферганской долине. Два десятка лет в составе узбекской депутации он представлял интересы руководства республики в высшем органе власти страны. Не знать ничего о коррупции, хищениях, приписках, разложении кадров в течение двух десятилетий юристу-практику можно было лишь при одном условии: очень сильном желании их вовсе не замечать. Так что Теребилов вполне устраивал и партийных боссов в Москве, и мафиозные кланы Рашидова-Усманходжаева. Он ничем не докучал взяточникам ни в Верховном Совете, ни в ЦК КПСС, в составе которого находился с 1971 года, ни на посту Министра юстиции, ни в должности Председателя Верховного суда страны.

Когда в 1984-1987 годах под руководством Горбачёва, Лигачёва, Усманходжаева, Осетрова и их сподвижников проходила кампания борьбы с «отдельными негативными явлениями», когда крёстные отцы бросили в тюрьмы по так называемым «хлопковым делам» десятки тысяч своих сограждан из числа исполнителей их воли, то Теребилов поддержал этот локальный геноцид узбекского народа через подчинённую ему судебную систему. Приговоры были неоправданно жестоки: расстрел, 15, 14, 12 лет лишения свободы. Мало кто получил меньше 10 лет. Мафия заметала следы, отправляя в застенки рядовых исполнителей своих преступных замыслов, сохраняя в неприкосновенности главарей, свои основные структуры, рычаги власти.

По мере исследования сложившейся в республике ситуации мы всё чаще натыкались на следы Теребилова. Его фамилия мелькала в журналах проживающих в резиденции ЦК КП Узбекистана, в списках лиц, пользовавшихся персональными самолётами вождей республики, в оперативной информации по криминальным связям взяточников. Чувствовалась рука Теребилова при передаче в суды расследованных нами уголовных дел. Так, он жёстко контролировал процесс по делу бывшего первого секретаря Бухарского обкома партии Каримова. Когда 14 апреля 1987 года в здании Верховного суда СССР началось слушание его дела, в служебном кабинете Теребилова у монитора собирались работники административного и организационного отделов ЦК КПСС. В зале были установлены камеры, передававшие изображение в кабинет Председателя Верховного суда. Функционеры беспокоились не напрасно. Признавая свою вину и раскаиваясь, Каримов в тоже время подробно рассказывал в суде, при каких обстоятельствах и в каких размерах он сам давал взятки работникам ЦК КПСС Смирнову, Могильниченко, Ишкову, руководителям республики Усманходжаеву, Осетрову, Салимову и другим лицам, требовал, чтобы его судили вместе с ними – его соучастниками. Такая строптивая позиция определила судьбу подсудимого. Судебный приговор лишь оформил партийный вердикт: смертная казнь. Чтобы он замолчал навсегда. И нам позднее стоило немалых усилий, чтобы сохранить Каримову жизнь. Расстрел был заменён 20-ю годами заключения. В ряду свидетелей обвинения по делу о коррупции в высших эшелонах власти удалось сохранить ещё одного человека.

Председательствовать в чурбановском процессе Теребилов поручил заместителю председателя Военной коллегии генерал-майору юстиции Михаилу Марову, проигнорировав, скорее всего сознательно, одно обстоятельство весьма щепетильного свойства: несколько лет назад этот генерал проходил службу в Ташкенте, где председательствовал в Военном трибунале Туркестанского военного округа, и был лично знаком по службе с некоторыми подсудимыми. Есть элементарная профессиональная этика, которая предписывает судье в подобных случаях заявить самоотвод. Но до этики ли, когда кукловоды со Старой площади повелевают своим марионеткам развалить уголовное дело. Отчего же наш «независимый» суд так ревностно выполнял приказания хозяев? Заглянем ещё раз в материалы уголовного дела № 18/58115-83.

Из протокола допроса обвиняемого Умарова Хамдама – бывшего первого секретаря Ферганского обкома партии: «…Теребилова В. И. я знаю как депутата Верховного Совета СССР от Кокандского избирательного округа 8, 9, 10 и 11 созывов. Прилетал он в Коканд через Ташкент. Оттуда нам сообщали, что он тогда-то и тогда-то будет в Коканде, номер рейса, и мы его встречали. Встречали, как правило, первый секретарь обкома, председатель исполкома, первый секретарь горкома и председатель Кокандского горисполкома. Обычно после встречи в аэропорту мы сопровождали Теребилова в дом приезжих зеленхоза, давали ему немного отдохнуть, обедали, составляли план работы. Проживал Теребилов и питался за счёт города, т.е. деньги он за это не платил. Часто с Теребиловым приезжал и председатель Верховного суда Узбекистана, в последнее время это был Йигиталиев. Приезжал он, как правило, на 3-4 дня, уезжал также через Ташкент.

Теребилову я передал две взятки по 15 000 руб. Первый эпизод был в 1983 году: мы с женой приезжали отдохнуть в подмосковный санаторий ЦК КПСС «Барвиха». Тогда Теребилов пригласил нас с женой к себе на дачу. В один из выходных дней пришла машина от Теребилова, и мы с женой поехали к нему. Дача Теребилова находится недалеко от санатория. Я с собой прихватил коробку с грушами, яблоками, сухофруктами и туда же положил завёрнутые в бумагу деньги – 15 000 руб. Как только мы приехали на дачу к Теребилову, разделись, и тут же я эту коробку занёс в комнату! Сказал, что вот фрукты, гостинец по нашему обычаю. При мне Теребилов коробку не вскрывал. Поблагодарил и пригласил к столу… Тогда остро стоял вопрос о строительстве промышленных объектов в Коканде, объектов социального, культурно-бытового назначения. Из них главный – реконструкция чулочно-прядильного комбината. Решался тогда вопрос и о строительстве Новококандского химкомбината. Чтобы заинтересовать Теребилова в решении этих вопросов, я и дал ему 15 000 руб. Они решились положительно, и помощь исходила действительно от Теребилова. Он «пробил» эти вопросы через Совет Министров, Госплан, ЦК…

Второй эпизод взятки имел место в предпоследний приезд Теребилова в Коканд в 1985 г. Как обычно, получив сведения о его приезде, я выехал в Коканд, чтобы встретить его. Теребилов прибыл со своим помощником. Разместились я, Теребилов и его помощник в Доме приезжих зеленхоза. Пробыли мы с Теребиловым в Коканде три дня. В день его отъезда я зашёл к нему в комнату. Сам Теребилов туалетной комнате, а его чемодан стоял на столике и был приоткрыт. Я положил 15000 руб., завёрнутые в бумагу, в чемодан, на вещи. Вышел из комнаты. Потом все позавтракали и проводили Теребилова в аэропорт. Я считал своим долгом отблагодарить Теребилова за то, что он уже сделал для области и что ещё для нас сделает…»

Из протокола допроса обвиняемого Усманходжаева И.Б.: «…После избрания меня на должность первого секретаря ЦК КП Узбекистана Владимир Иванович в числе первых связался со мной по телефону правительственной связи и тепло поздравил. При этом заверил, что будет оказывать всяческую помощь в решении стоящих перед трудящимися республики задач. Мне было лестно слышать добрые слова от такого уважаемого человека… Осенью 1985 г. Владимир Иванович прибыл в республику для встреч с избирателями. После поездки в Ферганскую область, вернувшись в Ташкент, он зашёл ко мне в ЦК и рассказал о встречах, наказах избирателей. В беседе я воспользовался случаем и попросил Теребилова увеличить штаты судебных работников Узбекистана и прислать нам грамотных и квалифицированных специалистов. В ответ Владимир Иванович мне сказал, что данный вопрос разрешить практически невозможно. Мы договорились встретиться за ужином в гостинице ЦК. Ужинали в уютном кабинете, были вдвоём. Кушали плов, пили сухое вино, говорили о делах республики. Я ещё раз поставил вопрос об укреплении судебной системы республики…

Утром у себя в кабинете положил в дипломат чёрного цвета красочные альбомы и буклеты об Узбекистане и деньги – 20 000 руб. в конверте. Приехал к Владимиру Ивановичу в номер. Поставил на пол дипломат с деньгами и книгами, сказал, что подарок от меня. При этом сообщил, что там двадцать тысяч денег и книги. Он поблагодарил меня, взял дипломат и отнёс его в спальню. Я попрощался и ушёл. Спустя некоторое время Теребилов мне позвонил и сообщил, что смог разрешить вопросы о расширении штатов судебных работников республики. Действительно, в 1986 г. Верховным судом СССР Верховному суду Узбекистана было выделено 24 или 26 дополнительных единиц судебных работников…

Вторую взятку Теребилову я дал в 1986 г. Мы встретились с ним у меня в рабочем кабинете. Разговаривали о встречах с избирателями. Я попросил Владимира Ивановича подождать минутку. В комнате отдыха в сейфе взял два конверта по 10 000 руб. в каждом. Давать меньше, чем первый раз неудобно. Передал Теребилову обе пачки, всего 20 000 руб. При этом подумал, что он может ещё пригодиться оказать помощь в будущем. Уже в 1987 г. по моей просьбе он увеличил штат судебных работников на 14-15 человек…

Первый раз давать взятку Председателю Верховного суда СССР было, честно говоря, страшновато. Потом понял, что он такой же хапуга, коррумпированный преступник, обличённый властью, как и многие ему подобные представители из Москвы, которым я давал взятки ранее…»

 

Только суд, тщательно исследовал приведённые показания в совокупности с другими доказательствами, мог решить вопрос о виновности или невиновности Теребилова в коррупции. Но материалы эти на судейский стол не попали. Начавшийся весной 1989 г. разгром уголовного дела о взяточничестве в высших эшелонах власти Узбекистана и Москвы привёл к автоматической реабилитации десятков партийных сановников. В их числе оказался и главный судья страны.

Статью из номера убрать, редактора уволить.

Во многом помогли преуспеть фокусникам в судейских мантиях и наши средства массовой информации.

В ЦК КПСС прекрасно понимали, что гласность в чурбановском процессе могла бы сорвать задуманный спектакль. Посему во все печатные издания, на ТВ и радио со Старой площади поступил запрет давать какую-либо информацию из зала суда. Освещение процесса было поручено только ТАСС – ведомству, которое в то время являлось, по существу, одним из отделов того же ЦК. Информации ТАСС правились и визировались либо Маровым и руководством Верховного суда СССР, либо прямо в ЦК КПСС. Общественности же объясняли, что подобные ограничения приняты с целью исключить какое-либо воздействие на ход судебного разбирательства.

Но вот приговор оглашён. Он вызвал немалое удивление и у юристов-профессионалов, и у простых людей. Теперь, казалось бы, высказывание различных точек зрения на судебное решение уж никак не повлияет, и ограничения должны быть сняты. Не тут-то было. В «Правде», «Известиях», «Труде», «Литературной газете» и других центральных изданиях появились обширные публикации, посвящённые завершившемуся процессу. И хотя писали их разные люди, но суть сводилась к одному. Во-первых, процесс проведён в полном соответствии с нормами закона, приговор объективен, на что и должны ориентироваться другие суды страны. Во-вторых, в споре между обвинением и защитой победили адвокаты, благодаря усилиям которых стало возможным освобождение Яхъяева и Кахраманова, исключение множества якобы недоказанных криминальных эпизодов. В-третьих, выявилась масса недочётов и нарушений в ходе следствия, свидетельствующих о его недостаточной компетентности. Всё это, по мысли законников из ЦК КПСС, должно было посеять в обществе сомнения в объективности расследования дела о коррупции. В прессе косяком пошли статьи с такими обвинениями. При этом замалчивалось, что сам суд не нашёл никаких оснований для вынесения частного определения в адрес следствия.

Одновременно из ЦК поступил полный запрет на все наши выступления по данному поводу. Задача была поставлена однозначная: скрыть правду о чурбановском процессе. Как это делалось, подробно могли бы рассказать члены редколлегии «Комсомольской правды», «Социалистической индустрии» и других газет, где из вёрстки уже готовых номеров изымались набранные и завизированные интервью следователей с оценкой чурбановского процесса. А главного редактора «Водного транспорта» Г. Панушкина, который осмелился опубликовать в своей газете фельетон «Свободу Юрию Чурбанову!» и наши интервью, просто выгнали с работы.

Допустим, мы могли быть необъективными в своих оценках. Но запрет распространялся и на других юристов, публицистов и журналистов, которые по поводу чурбановского процесса имели точку зрения, отличную от официальной. Кому, к примеру удалось посмотреть пятисерийный документальный фильм «Чурбанов и другие», снятый белорусскими документалистами во время судебных заседаний в Верховном суде СССР? Во второй половине 1989 года ленту показали по республиканскому телевидению. После демонстрации первых же серий разразился скандал, но зрители добились, чтобы фильм показали полностью. Потом фильм обошёл многие зарубежные страны. И только у нас он оказался под запретом, поскольку не показывался ни по телевидению, ни в кинотеатрах.

И всё-таки полностью скрыть правду о чурбановском процессе не удалось. В начале января 1989 года мы на 15 минут вышли в прямой эфир в одной из передач радиостанции «Юность». Через месяц в урезанном, правда, виде опубликовал небольшую нашу статью журнал «Новое время». В феврале 1989 года, участвуя в телепередаче Ленинградского ТВ «Общественное мнение», посвящённой проблеме смертной казни, один из нас, выступая в прямом эфире, отошёл от темы и попытался объяснить «странности» этого судебного разбирательства.

Для оценки итогов чурбановского процесса, проверки объективности приговора по инициативе Генерального прокурора СССР была создана специальная комиссия более чем из двух десятков компетентных юристов, которая работала в феврале-марте 1989 года. Ещё в декабре 1988 года Сухарев публично заявил, что если суд оправдает кого-либо из подсудимых, то он немедленно принесёт протест на приговор. Но как только стало ясно, что приговор по делу фактически вынесен в ЦК КПСС, Генпрок как-то сразу стушевался. И всё же, чтобы сохранить лицо, он пошёл на создание комиссии. Вот главный её вывод: на приговор Военной коллегии Верховного суда СССР по делу Чурбанова и других в виду его незаконности и необоснованности Генеральному прокурору необходимо принести протест.

Разумеется, никакого протеста Сухарев приносить и не собирался. Тем более, что кремлёвская власть уже готовилась поставить жирный крест на расследовании дела о коррупции, а послушных исполнителей своих предначертаний, фокусников в судейских мантиях Теребилова и Марова потихоньку спровадить на заслуженный отдых.

Замолчать и похоронить выводы комиссии по чурбановскому процессу тоже не удалось. Пять месяцев спустя, в июле 1989 года в еженедельнике «Аргументы и факты» было опубликовано интервью с работником Главной военной прокуратуры В. Прищепой, которое называлось «Законность и целесообразность». Вот что в нём, к примеру, говорилось: «В вводной части приговора оказался «забыт» подсудимый, бывший начальник УВД Хорезмского облисполкома генерал-майор милиции Сабиров. Данными о его личности суд незаконно дополнил приговор через десять дней после его вступления в силу. Причём в заседании без участия подсудимого и защитника. Эти и другие отступления от требований закона не позволяют считать решения по делу образцовыми, как это, увы, полагают многие авторитетные юристы, не изучившие материалы. Несмотря на естественные рабочие споры, в главном наше мнение было единодушным: надо безусловно вносить протест, что в данном случае является полномочием Генерального прокурора… 30 декабря 1989 года истекает годичный срок пересмотра судебного решения в сторону, усугубляющую положение затронутых им людей. По моему мнению, необоснованно оправданные по некоторым эпизодам лица окончательно уйдут от ответственности. Осуждённый Сабиров выйдет на свободу, а «чурбановские» тенденции проявятся и в других судах. Всё это может осложнить борьбу со взяточничеством, а значит, и с организованной преступностью. Избежать повторного громоздкого слушания этого дела по соображениям целесообразности – не значит упростить ситуацию, наоборот. Раз уж мы строим правовое государство, то законность должна быть превыше всего».

Публикация снова вызвала немалый общественный резонанс. Вновь Генеральному прокурору стали задавать вопрос: намерен ли он внести протест по делу Чурбанова и когда? И вновь на выручку Сухареву пришли Лукьянов со товарищи, которые просто цыкнули на газеты и таким немудрёным способом приглушили полемику вокруг чурбановского процесса.

Прищепа оказался прав. Было прекращено дело в отношении Яхъяева: Ленинская партия вновь открыла объятия блудному сыну Кахраманову. Стали постепенно покидать места заключения и другие осуждённые.

А чурбановский процесс так и остался пятном на мантии советской социалистической Фемиды.

НА ЗАВИСТЬ ВЫШИНСКОМУ

КПК вместо УПК

Из показаний кандидата в члены ЦК КПСС, первого секретаря Бухарского обкома КП Узбекистана И. Джаббарова:

"…Я знал, что арестованы Худайбердиев, Осетров, Айтмуратов, Есин и другие крупные руководители, которым давал взятки. Естественно, сильно переживал, боялся разоблачения и ареста… Я был делегатом XIX партконференции, приехал в Москву в составе делегации Узбекистана. После статьи в "Огоньке" – "Противостояние", написанной руководителями следственной группы Гдляном и Ивановым, я был сильно расстроен и подавлен, так как не исключал, что речь шла в том числе и обо мне, как взяточнике. Когда и на конференции был поднят вопрос, что в зале находятся взяточники, это было для меня большой неожиданностью. Я был готов к тому, что этот вопрос мог возникнуть где-либо на другом уровне, но на партконференции этого не ожидал…"

Тем более не ожидал такого поворота событий Соломенцев. Скандал на высшем партийном форуме затрагивал его непосредственно. Ведь именно в возглавляемом им Комитете Партийного Контроля сосредоточивалась вся информация о коррупции многих должностных лиц, которые тем не менее с правом решающего голоса восседали в зале Кремлёвского Дворца Съездов. Он мог оказаться в весьма щекотливом положении при разрешении возникшей ситуации. Но внешне выглядел невозмутимо. Бывал и не в таких переделках. Куда только не бросала судьба кадрового партработника: второй секретарь Челябинского обкома КПСС, первый секретарь Карагандинского обкома партии, второй секретарь ЦК КП Казахстана, первый секретарь Ростовского обкома, секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР. Дважды Герой Социалистического Труда, кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени и других наград. С 1971 года бессменно входил в состав Политбюро ЦК КПСС.

Почётное кресло Председателя КПК Соломенцев занял в 1983 году при Андропове. Для 70-летиего функционера это обеспечивало не только власть, но и возможность пребывать на этом посту пожизненно. Его предшественник А. Пельше сохранял председательское кресло до 84-х лет, пока не был захоронен в Кремлёвской стене. Да и обязанности необременительные. Надо лишь чётко отражать интересы верхов, стоящих над Законом. Как известно, законы писаны для рядовых граждан и обязательны только для них. Для номенклатуры же существуют парткомиссии райкомов, горкомов, обкомов, ЦК КП республик и высшая инстанция партийного правосудия – Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС. Тут тебе и дознание, и следствие, и суд – всё в одном лице. Конечно, задачи КПК были различны в зависимости от направленности и нюансов политики очередного вождя и покорной ему партийной верхушки. Скажем, способствовать проведению репрессий 30-50-х годов, а во второй половине 80-х помогать реабилитации невинно осуждённых; следить за неукоснительным выполнением требований Хрущёва «догнать и перегнать Америку» путём выполнения 2-3 планов по мясу, зерну, шерсти, а потом наказывать тех, кому за счёт приписок и других махинаций удалось эти требования выполнить; частично вести борьбу с коррупцией и одновременно преследовать тех, кто осмелился досягнуть на интересы сановных мздоимцев… Но при всех вариациях политической конъюнктуры неизменной оставалась одна задача: зорко стоять на страже корпоративных интересов коммунистической номенклатуры и беспрекословно выполнять любой приказ её верхушки.

Конечно, от ошибок никто не гарантирован. Допускал их и Пельше. Так, в 1977 году КПК исключил из КПСС Председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР Насреддинову за получение ею крупных взяток, которые были доказаны следствием, проверены в судебных процессах. Но вмешался Брежнев, устроил нагоняй. Решение пришлось отменить. Через несколько лет в связи с расследованием коррупции в Краснодарском крае Пельше также не проявил дальновидности и не сумел вовремя погасить скандал. Только после вмешательства Брежнева расследование было остановлено, Медунов ушёл от ответственности, а заместитель Генерального прокурора СССР по следствию Найдёнов лишился своей должности. Но Брежнев прощал своим подчинённым неумышленные промахи, потому они на карьере Пельше не отразились.

Соломенцев в своё время поддержал избрание Горбачёва Генсеком и считал себя вправе рассчитывать на ответное понимание. Ему импонировала политика Горбачёва и в части свёртывания борьбы с коррупцией, особенно в верхних эшелонах власти. Соломенцев способствовал этому процессу не только по долгу службы, выполняя те или иные поручения, но и по своим убеждениям. Не допуская таких промахов, как Пельше, он был предельно осторожен: не делал ни одного лишнего шага, пока не только позиция Генсека, членов Политбюро, но и других влиятельных руководителей не прояснена окончательно. И лишь тогда действовал решительно и просто. В частности, если это касалось разгрома дел о коррупции, применялась обычная схема: следователей обвиняли в нарушениях соцзаконности, против них возбуждали уголовное дело, а в дальнейшем, в зависимости от их поведения, либо увольняли со службы, либо судили. Уголовное же дело о коррупции передавали послушным, исполнительным работникам, и они спускали его на тормозах, за что и поощрялись.

 

В точном соответствии с этой схемой было разгромлено так называемое «золотое дело». В 1986 году на заседании КПК рассматривался вопрос о помощнике Брежнева Г. Бровине. Он сам того заслужил: покаялся в Верховном суде страны в получении взятки, даже возвратил полученную сумму. Истинные коммунисты так не поступают. Его исключили из КПСС, и в тот же день Бровин был арестован. Но разве в КПК могли тогда предполагать, что следственная группа прокуратуры во главе с А. Нагорнюком начнёт копать глубже. Эти ребята собрали со всей страны уголовные дела по расхищению золота в золотодобывающей промышленности, оттуда потянулись нити в ЦК КПСС. Стали подбираться и к другим махинациям, которые крёстные отцы со Старой площади творили с валютой, золотым запасом, алмазами. Конечно, не только для себя старались, ещё и братские тоталитарные режимы поддерживали, кормили компартии по всему миру. Против Нагорняка и следователей его группы мигом возбудили уголовное дело о «нарушениях законности», они были изгнаны из прокуратуры. Расследование преступлений Бровина и других соратников по «золотому делу» передали следователю по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР В. Галкину. От беседы с ним у Соломенцева осталось приятное впечатление: пожелания начальства тот понимал с полуслова. И впрямь, через полгода от «золотого дела» даже пыли не осталось: все материалы разбросали по разным архивам, а Бровина в назидание другим осудили: дабы не болтал лишнего…

В том же 1987 году пришлось ударить по рукам и не в меру прытким товарищам с Украины. Прокурор Одесской области В. Зимарин и некоторые его коллеги из МВД и КГБ, похоже, поверили в перестройку, начали всерьёз вести борьбу с коррупцией. Особенно разворошили службу ОБХСС, от работников которой потянулись преступные нити на более высокие этажи власти. Арестовали начальника ОБХСС Одессы А. Малышева, а ведь того с детских лет опекал сам Гейдар Алиев. Одним словом, пришлось вмешаться. Прокуроров, следователей, оперативников поувольняли, Малышева освободили и восстановили в прежней должности, дело о коррупции прекратили. А с помощью «Литературной газеты» так расписали «преследования» Малышева и других мздоимцев, – аж слезу прошибало. В завершение в январе 1988 года провели заседание КПК по этому делу и раструбили о том во многих газетах: пусть все знают, что КПК твёрдо стоит на страже соцзаконности и никому не позволит её нарушить, преследовать честных коммунистов-руководителей!

Много подобных «заслуг» было на счету у Председателя КПК, и тем не менее Соломенцев начал чувствовать, что его положение стало пошатываться. Уже отчётливо прослеживалась линия Горбачёва на постепенную замену всех тех, кто помогал ему прийти к власти, на более молодых, гибких, изворотливых, более преданных ему лично. Он видел, что всё большую силу набирали Лукьянов, Разумовский и другие функционеры их типа…

В президиуме XIX партконференции он и А. Громыко были самыми старшими не только по возрасту (75 и 79 лет), но и по стажу пребывания в Политбюро. Нет, вовсе не случайно именно в их адрес на партконференции звучит критика с партийных низов. Соломенцеву, опытному аппаратчику, этот приём был хорошо известен: звучал сигнал того, что уже готовится замена.

А тут ещё некстати этот скандал с делегатами-взяточниками. Правда, товарищи по партии Разумовский и Сухарев пришли на помощь, бодро солгав конференции, что уголовные дела в отношении каких-либо делегатов не возбуждались, достоверной информацией о взяточничестве этих лиц ни ЦК КПСС, ни прокуратура не располагает. После чего было принято решение поручить КПК и прокуратуре разобраться во всей этой истории. Но Соломенцев хорошо понимал, что в зависимости от дальнейших событий эта ситуация может ускорить его отставку. Да и в условиях гласности работать он не привык. Прежде он бы выполнил поручение конференции в два счёта по уже отработанной методике: следственную группу бы разогнали, дело похоронили и всё было бы шито-крыто. А когда к скандалу приковано всеобщее внимание и любой его шаг может стать достоянием общественности? Ох, и времена пошли…

Соломенцев предложил Сухареву ещё раз тщательно проверить материалы уголовного дела в отношении делегатов конференции, а также Усманходжаева и Салимова и представить в КПК подробное заключение. В свою очередь Генеральный прокурор поручил эту работу группе подчинённых прокуроров. После тщательной проверки были подготовлены заключения в отношении Усманходжаева, Салимова и делегатов XIX партконференции Могильниченко, Смирнова, Джаббарова, Раджабова. 13 июля 1988 года эти шесть заключений за подписью Сухарева были направлены Соломенцеву. В документах отмечалось, что Усманходжаевым получено взяток на 2 миллиона рублей, Салимовым на 497 000 рублей, Смирновым – на 376 000 рублей, Могильниченко – на 90 000 рублей, Джаббаровым – на 77 000 рублей, Раджабовым – на 38 000 рублей, а также о фактах дачи ими взяток другим должностным лицам. В отношении Смирнова Генеральный прокурор отметил, что география его преступной деятельности не ограничивалась одним Узбекистаном: «…Прокуратурой Союза ССР расследуется и уголовное дело о взяточничестве некоторых должностных лиц Таджикской ССР. По этому делу с 14 марта 1988 года содержится под стражей и бывший первый секретарь Кулябского обкома КП Таджикистана С. Хасанов. В своих письменных заявлениях и на допросах он сообщил о многочисленных фактах получения взяток, а также о даче взяток вышестоящим работникам, в том числе и Смирнову. Он пояснил, что летом 1980-1981 годов вручил Смирнову взятку в размере 5 000 руб. В действиях Смирнова содержится состав преступлений, предусмотренных ст.ст. 173 УК РСФСР, 152 УК Узбекской ССР, 186 УК Таджикской ССР».

Все заключения Сухарев завершил традиционной для того времени фразой: «Сообщается в порядке информации и решения вопроса о привлечении к партийной и уголовной ответственности».

Как же отреагировало высшее руководство на очередную информацию прокуратуры о взяточничестве Смирнова и других функционеров? В своей обычной манере. Уже 20 июля 1988 года, спустя неделю после того, как эти документы легли на стол Соломенцева, в «Правде» была опубликована информация ТАСС: «Для участия в работе XI съезда Компартии Эквадора из Москвы в Кито выехала делегация КПСС во главе с кандидатом в члены ЦК КПСС, вторым секретарём ЦК Компартии Молдавии В. И. Смирновым». Поделившись ценным опытом с коммунистами Эквадора, Виктор Ильич благополучно вернулся в Кишинёв, где продолжал руководство республикой. Напрасно переживали на партконференции и другие взяточники. Гром не грянул, всё осталось по-прежнему. Джаббаров продолжал руководить Бухарской областью, Раджабов – Самаркандской, Салимов – Ташкентским институтом ирригации и механизации сельского хозяйства, а Могильниченко в ЦК КПСС занимался, как и прежде, подбором и расстановкой кадров по всей стране и одновременно, как секретарь парткома ЦК, направлял деятельность партячейки на Старой площади. Не у дел оставался лишь пенсионер Усманходжаев, обставляя пока две шикарные московские квартиры, которые ему выделили товарищи по партии и соучастники по взяткам.

Но мы не ослабляли натиск, используя прежде всего рычаги гласности. Выступили перед коллективами ТАСС, Гостелерадио СССР, ряда центральных газет. В начале августа 1988 года в телепрограмме «Взгляд» сообщили, как после конференции уже дважды проверялись материалы дела, но вывод один и тот же: имеются все основания для привлечения ряда делегатов конференции к уголовной ответственности. Кстати, это было последним нашим выступлением в этой популярной программе: вплоть до закрытия самого «Взгляда» вход туда нам был запрещён по распоряжению из ЦК.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru