Мережковский осмыслил по-своему бытие мира, и ошибается он или не ошибается, так ли сбывалось и так ли сбудется, как он толкует, все равно, огромна мысль художника-мыслителя. Он убеждает нас, что так сбывается. Может быть, мир и не таков, как мир Мережковского, но он желает такого мира, он творит свой мир.
Именно в этом и заключается то, что давно следовало заметить, говоря о Мережковском, – в этом его магия.
Он больше заклинатель, маг, чем учитель и пророк. Один мир он приемлет – тот, который создал себе, и этим своим миром заклинает наши души.
Такими заклинаниями полон и его последний труд «Наполеон». Когда вы не примете его «Наполеона», когда он не войдет и не заполнит вас с магической силой, когда вы, отряхнув его магическое очарование, не станете его глазами смотреть на мир, – вы скажете, что «Наполеон» Мережковского, по крайней мере, в первом томе, который мы разбираем, только блещущая и холодная цепь острых аналогий, пирамида силлогизмов, чтобы отчетливо построить геометрически-бездыханную фигуру Наполеона – «квадрат человеческого гения» и в то же время основание «божественной пирамиды, заостряющейся в одно острое, в одну точку: я – Бог».