Иван Аксаков
Мы глупы и бедны
Добрый чернозем навозить – только портить; для того чтобы семя пустило рост и уродилось, нужно чернозем лишь глубже вспахать. У нас такого глубокого вспахивания в родной почве не производилось, а выделивши часть чернозема (оставив, к счастию, прочее необъятное пространство с народными массами впусте), соорудили одну колоссальную казенную оранжерею, куда и загнали «господ» или высшие общественные классы, куда и не пощадили навоза, лучшей культуры ради. Двери в оранжерею были, впрочем, открыты и для низших сословий, но все приобщавшееся к «культуре» немедленно становилось служилым, получало ранг, поступало в «господа». Одним словом, вся наша культура взята была в казну; русское просвещение выросло не в грунту; русская интеллигенция – питомица казенной теплицы. Садовник же был более усерден и тяжел на руку, чем искусен, тоже ведь понаслышке, да наглядке, кое-как поучился и не успевал, да и не всегда умел разобраться ни в семенах, ни в искусственных удобрениях, так что подчас вместо сладкого горошка – глядишь: чертополох, вместо апельсина – тыква!.. А кругом оранжереи, с ее искусственным воздухом и навозом, с ее слабосильными деревьями – заброшенные черноземные поля, полные растительной мощи, ждущие только добрых семян! Если кто оттуда, из народных масс, когда-либо возжаждет просвещения – не угодно ли в теплицу, с чистого чернозема на навоз, в спертый воздух, где и произрасти чахлым и дряблым растением!..
Но бывало, что поднавозный природный грунт проявлял-таки свою силу, и вырастали неожиданно деревья мощные, которым душно и тесно становилось в теплице, которые нехотя кривились и изгибались в своей тюрьме и успевали подчас просунуть свои крепкие ветви на вольный простор, сквозь щели расседающейся от времени оранжереи… Да, являлись высокие, чудные таланты и в нашем «культурном» слое, и вынуждены были они поневоле кривиться и изгибаться, и не могли достигать полноты подобающего им развития, благодаря своей неестественной, отрешенной от родной народности атмосфере. История нашей литературы и нашего искусства есть именно история этой борьбы талантов с фальшивыми условиями культуры, – и чем сильнее талант, тем болезненнее и тоска его по родной почве, тем напряженнее усилия вырваться на простор из своей культурной темницы. Потому-то и замечательна наша историческая «глупость», что людей не только даровитых, но и умных, и даже ученых, у нас немало (хотя слабоумие и гниломыслие – богатство!); но в том и горе, что этот ум, даровитый, даже обогащенный наукою, воспитывается, развивается, мыслит, творит в отвлеченном пространстве, в атмосфере искусственной, без прикосновения с живым воздухом, без непосредственной органической связи с родною реальною жизнью, – а потому и нет в нем здоровья, и весь проникается он отрицанием… И какими призраками, какими фантазиями, какими абстрактами – дикими, нелепыми, чудовищными, населена эта атмосфера, – от насаждения кукурузы в Архангельске до аристократических на английский манер конституций, до бессознательного предательства, измены родной стране, до белой горячки замыслов революционного нигилизма! И из этой-то теплицы, с ее подчас тропическою температурой, даже по сей час вербуются сеятели для нашего холодного климата, вербуются чиновники и сановники для управления русским народом и русскою землею!
