Иван Наумов
Балканский рубеж

– Ты-то как? – спросил Шаталов, оказавшись плечом к плечу с Беком.

– Дел по горло! – улыбнулся друг. – Не скучно!

Когда Джигоевич ровно пять минут спустя вернулся с угрожающим выражением лица, Деян уже завел мотор, Ненад запирал кузов, а десантники грузились в микроавтобус. Шаталов молча пожал югославу руку и сел на переднее сиденье. Группа Бека растворилась в темноте.

Машины тронулись. Грузовик, идущий первым, заметно просел на заднюю ось. В свете фар промелькнул поручик Джигоевич, смотрящий в ночное небо.

Выбрались с грунтовки на асфальт, потом со второстепенной дороги на шоссе, влились в редкий трафик. Придурковатый парень настаивал: «Вот так перевезем!» Шаталов оглянулся. В той стороне, откуда они уехали, горизонт осветился серией вспышек.

– Слушать меня внимательно, – сказал Шаталов. – Наша задача – сопровождение фургона. В случае его остановки приказываю немедленно покинуть «рафик», рассредоточиться, держать периметр под контролем. При приближении к фургону посторонних открывать огонь на поражение. Задача ясна?

– Так точно! – нестройно ответили бойцы.

Надолго наступила тишина. Десантники сидели, поставив автоматы прикладами под ноги, молча следили за дорожными знаками. Путь до боснийской границы был неблизкий. Потом с заднего сиденья раздался голос Цыбули:

– А вот интересно, если это настоящий «невидимка», пиндосы, наверное, там у себя уже на кислые щи изошли!

– А то! – отозвался Зуев.

– Оно ж секретное все, – подхватил Коновалов. – Знали бы, где их секреты сейчас катаются!

– Типун тебе! – отозвался из-за руля Самарцев. – Знали бы – уже прилетело бы с неба, мало б не показалось.

– Что, по нам, что ли?! – возмутился Зуев.

– Дубина ты, Зуй! – констатировал Цыбуля. – Мы на штатском транспорте! Твой шеврон с неба не разглядишь. Шваркнули б, как по югам, и вся недолга.

Десантники снова замолчали – видимо, каждый переваривал эту мысль.

* * *

На границе их ждали два бронетранспортера. Пристроились машинам в хвост и следовали на удалении – вроде бы как отдельно, но в случае любой проблемы мигом окажутся рядом.

Десантники приободрились и всю дорогу обсуждали, как сбитый «Стелс» повлияет на ход войны. Ведь раз завалили один, значит, эти невидимки тоже уязвимы, значит, можно и нужно сбивать их! Шаталов не вмешивался в разговор рядового состава. Его волновало, успел ли Бек со своими людьми убраться подальше от обломков.

Как же здорово было встретиться с ним вот так, на задании, пусть и мельком! Ощутить, что скручиваются пружины и качаются маятники, о которых говорил Воронов, что дело делается – и стрелка часов однажды перескочит на новое деление.

В часть они въехали поздним вечером. Платов встретил их у гаражей тяжелой техники.

– Товарищ полковник, груз доставлен, задание выполнено, – отчитался Шаталов.

– Молодец, Андрей Иванович! Фургон в бокс, там «ноль-девятнадцатый» БТР. Голый, нутро снято. Неустранимые неполадки. Отзыв на завод. У вас два часа: перегружайтесь, уминайте, трамбуйте, чтоб все влезло… Но деликатно! «Коробочку» тягачом оттащим на аэродром, под борт. Завтра уже в Москве будет.

– Лихо!

– Скорость решает все, Андрюша! Как прошло, штатно?

Шаталов на секунду задумался.

– Да пожалуй! Если не считать того, что погрузкой командовал один Юрий Борисович – вылитый наш Бек.

– Наш пострел везде поспел! – рассмеялся Платов. – Ладно! Закончите – дуйте на кухню.

– Ребята до кафаны к Златковичу просились! Разрешишь?

– Много зарабатывать стал рядовой состав! Все по кабакам… К Златковичу? Это рядом с Красным Крестом, что ли? Разрешаю. Смотри только опять в роддом не загреми!

Глава 8

Расположение российского миротворческого контингента, Босния

Март 1999 года

Десантники шли по слабо освещенной улице. Колонной по двое, впереди задавал темп Шаталов, замыкал коренастый Саня Зуев. Из-за покосившихся заборов торчали ветви деревьев с нежными молодыми листьями. Пахло весной.

Миновали двухэтажный дом за сетчатым забором. Над крыльцом колыхался от ночного ветерка флаг с красным крестом. На втором этаже горел свет. Шаталов в одном из окон увидел силуэт Ясны. Нежданная удача! Он почувствовал, что совсем не голоден.

Метрах в ста впереди показалось плоское одноэтажное здание, над входом помигивала неоновая вывеска «У Златковича», для красоты еще и обмотанная гирляндами. У входа стояли несколько мотоциклов, курила компания подростков.

– Стой, раз-два! Разойтись! – скомандовал Шаталов. – Значит, так, по залу не расползаемся, спиртным не злоупотребляем. По супу, котлете, и на базу. Заходите, я присоединюсь чуть позже. Цыбуля, за старшего!

– Есть – за старшего, товарищ майор!

Шаталов направился назад к Красному Кресту. На вопросительные взгляды десантников Цыбуля лишь многозначительно и высокомерно повел бровью.

В кафане кипела ночная жизнь: играла громкая музыка, в полутьме разбрасывал зайчики зеркальный шар, в глубине зала извивались полуголые танцовщицы. Несмотря на позднее время, больше половины столиков были заняты. Вдоль стен стояли столы с диванчиками, разделенные перегородками. Цыбуля показал своим на две свободные секции недалеко от входа.

Через стол от десантников сидели американские солдаты из контингента, некоторые приветственно подняли банки пива. Капитан Роджерс расположился за отдельным столом с двумя шведскими офицерами.

– Гуд ивнинг! – громко поздоровался Цыбуля.

Десантники расселись по диванам, то и дело поглядывая на танцующих девушек.

– Вечер удался! – воскликнул Самарцев. – Не зря этой хреновиной чуть пупки не надорвали! От рук, вон, до сих пор сивухой несет.

Цыбуля, Зуев и Коновалов одновременно понюхали ладони и заржали в голос.

Вскоре перед десантниками появилась большая тарелка с мясом и овощами, потом разливное пиво в высоких кружках. Зуев, сидевший с краю, о чем-то негромко переговорил с официанткой.

– Ты что ей там нашептывал? – насторожился Цыбуля, наделенный статусом старшего.

Зуев не ответил, только хитро подмигнул. Цыбуля убедился, что никто из американцев на него не смотрит, достал из-за пазухи сверток и развернул у себя на коленях.

– Смотрите, ребзя, чего есть!

Все уставились на обломок «Стелса». Первым среагировал Коновалов:

– Ты что, рехнулся, Цыбуля? Ты на хера его стырил? Это ж не сувенир!

– Во-первых, не стырил, а сам нашел. Во-вторых, не сувенир, а трофей! Контракт закончится – отвезу мамке с батей, похвастаюсь.

– Чем похвастаешься-то? – поддел его Самарцев. – Будто сам сбивал!

Десантники по одному рассматривали обломок под столом, трогали острые края.

– Сам, не сам, много ты понимаешь! – вступился за Цыбулю Зуев. – Может, еще внукам будешь рассказывать, в чем поучаствовал.

Официантка вернулась с графинчиком ракии и рюмками.

– Блин, Зуй! Шаталов же просил не бухать!

– А кто бухает? – не стал отнекиваться Зуев. – Тут по три капли на нос! А такое дело, как сегодняшнее, нельзя не обмыть! Внукам, внукам расскажешь. Это же невидимый самолет! Призрак, привидение! А юги его – шварк! И собирайте на совочек.

Как-то так все и восприняли сегодняшнее приключение. Цыбуля махнул рукой:

– Ладно, давайте по-быстрому, пока майор не вернулся, а то влепит мне наряд…

* * *

Едва Шаталов подошел к Красному Кресту, окна наверху погасли. Послышался цокот каблуков по деревянной лестнице. Ясна вышла из калитки, удивленно улыбнулась.

– Доброй ночи! – сказал Шаталов по-сербски.

– Ты уже прощаешься?

– Просто не знаю, до какого времени длится сербский вечер. Ты всегда так допоздна работаешь?

– А я думала, в это время все военные уже спят в казармах!

– И видят сны про медсестер…

– То есть я тебе снюсь?

– И во сне я тебя провожаю.

Ясна взяла Шаталова под руку:

– Но я живу совсем неподалеку.

– Значит, это будет короткий сон. Нам, военным, спать особо некогда.

Ясна засмеялась. Возникла внезапная пауза. Ее пальцы лежали на его локте так правильно – не слишком цепко и не слишком легко, но послушно и невесомо, что Шаталов сбился с мысли и теперь пытался вспомнить, о чем говорил и говорил ей в разговорах, которые еще не произошли.

Ясна помогла ему:

– Откуда ты так хорошо знаешь сербский?

– Не слишком хорошо. Захотелось выучить.

– Я думала, обычно учат английский, немецкий. Почему вдруг сербский?

– Длинная история.

– Жаль. Потому что мы уже пришли.

Они остановились у калитки. За забором виднелась крыша дома.

– А вообще так говорят, когда не хотят рассказывать, – сказала Ясна. – Не хочешь?

– Боюсь испортить сон, – тихо ответил Шаталов.

– Не бойся! – ласково ответила она. – Или давай так: я закрою глаза и как будто усну. Тогда все, что ты расскажешь, будет сном во сне. И если мне не понравится, я просто открою глаза и проснусь. Давай?

Ясна встала напротив Шаталова, положила пальцы ему на грудь. Закрыла глаза и широко улыбнулась:

– Я готова! Сплю!

Шаталов с нежностью и горечью рассматривал ее лицо.

– Мой младший брат, – через силу заговорил он. – Валентин. Я стал военным, а он инженером. Меня надолго командировали в Афганистан, я даже не заметил, как он вырос. Потом я ездил по всему Советскому Союзу, совсем не бывал дома.

Улыбка медленно сошла с губ Ясны.

– Потом я узнал, что он бросил все и исчез. Оставил записку родителям: «Так нечестно. Нужно им помочь». Валентин в девяносто третьем уехал в Сербскую Краину, больше мы его…

Ясна стояла вся белая, но не открыла глаз.

– Если проще, говори на русском. Я же понимаю… чуть-чуть.

– Его могила где-то там, – продолжил Шаталов по-русски. – Я стал учить сербский. Мечтал попасть в миротворческий контингент, рапорты по три раза в год направлял. Думал, приеду, найду Валькину могилу. Даже не разобрался, что здесь в Боснии – Республика Сербская, а Сербская Краина теперь в Хорватии. Выходит, не туда приехал! Дурак, да?

Ясна сильнее прижала пальцы к его груди, открыла глаза. Заговорила по-сербски короткими рублеными фразами:

– Туда приехал. Вы здесь нужны. Слишком много крови. Много смерти. Мало жалости. Совсем мало справедливости. На кого нам еще рассчитывать? В девяносто четвертом нам пообещали мир в обмен на разоружение. Когда нас безоружных шли убивать в девяносто пятом, войска ООН просто расступились, слились с пейзажем. Если бы тогда здесь стояли русские, все было бы по-другому.

Ясна не замечала собственных слез. Шаталов осторожно смахнул их мизинцем. Она на секунду задержала дыхание и продолжила отстраненно, по-деловому:

– С поисками могилы я могу помочь. По нашей линии. Что известно?

Шаталов достал из бумажника маленькую нечеткую фотографию. Холм, на холме деревянный крест, на табличке всего две буквы и даты: «В. Ш. 1969–1994». Ясна внимательно рассмотрела фотографию, кивнула:

– Я постараюсь.

Шаталов взял ее за плечо. Она не отстранилась.

– У тебя бывают выходные? Свободные дни?

Ясна не ответила, лишь вопросительно приподняла брови.

– Слишком грустный сон получился, – объяснил Шаталов. – Хочу другой… другие.

Она пальцами прикрыла его губы, потом провела по щеке.

– Андрей… Я, наконец, получила разрешение на перевод. С осени ждала. Совсем скоро я переезжаю в Югославию, в Косово.

– Там война, – сказал он, оглушенный, потому что просто не знал, что еще сказать.

Ясна приподнялась на цыпочки, притянула его к себе, долго целовала в губы. Потом отодвинулась и сказала очень буднично и решительно:

– Вот именно. Там война.

* * *

И все бы ничего, но Саня Зуев, за долгий день накорячившийся при погрузке-разгрузке авиационных железяк – и как такая тяга в воздух-то поднимается! – захмелел стремительно и недобро. Пружина, взведенная в душе событиями последних дней, нападением на Югославию, невозможностью хоть как-то ответить, стремилась разжаться.

Зуев обвел взглядом американских солдат, опрокидывающих жестянку за жестянкой, криво улыбнулся. Поймав взгляд одного из них, сложил из пальцев самолетик и показал, как тот летит, а потом уходит в пике. Американец не отреагировал, отвернулся. Зуев повторил, сопроводив полет самолетика звуком «вье-е-е-ууу», имитируя рев реактивных двигателей. Разговоры за американским столом стихли, теперь уже все смотрели на Зуева. Он снова показал падающий самолет и растянул губы в улыбке.

Роджерс, заметив, что назревает конфликт, отвлекся от беседы со шведами и подошел к столу десантников. Цыбуля под столом пнул Зуева в ногу.

– Какие-то проблемы? – холодно, но спокойно спросил Роджерс.

– Ноу проблем, Капитан Америка! Сорри! – дружелюбно ответил Цыбуля, радуясь своему остроумию и возможности так элегантно подколоть представителя армии потенциального противника.

Зуев схватил за локоть проходящую мимо официантку, взял у нее пустой круглый поднос с эмблемой клуба «Црвена Звезда» и «примерил» его к Роджерсу, как щит. Самарцев и Коновалов задержали дыхание, чтоб не лопнуть от смеха.

Но американца перформанс не впечатлил. Его взгляд прирос к куску обшивки «Стелса», лежащему на диване между Цыбулей и Зуевым. Роджерс шагнул к столу, нагнулся через Зуева и взял трофей в руку:

– Могу взглянуть?

Зуев вскочил и молниеносно выдернул обломок у Роджерса, но тот перехватил десантника за запястье и вздернул вверх. Будучи выше Зуева на целую голову и тяжелее килограммов на двадцать, Роджерс без труда удержал его и вместе с ним отступил от русского стола.

– Джимми, что случилось? Кажется, это не твоя вещь?

За спиной Роджерса стоял Шаталов. Капитан свободной рукой выдернул обломок из пальцев Зуева и оттолкнул его назад к столу.

– Джимми, не возражаешь? – Шаталов протянул руку, недвусмысленно требуя вернуть забранное.

– Надо разобраться, Андрей!

Роджерс убрал обломок за спину, предупреждающе выставил перед собой ладонь. Не пытаясь вступить в дискуссию, Шаталов схватил капитана за выставленную руку и с размаху бросил через себя. Под Роджерсом с треском распался на части деревянный стол. Обломок «Стелса» отлетел под ноги Самарцеву.

– Убрал, быстро! – крикнул Шаталов, пока Роджерс поднимался и вставал в боевую стойку.

Посетители из-за центральных столиков разбежались к стенкам. Лишь шведские офицеры не шевельнулись и, не выпуская из рук кружек с пивом, с интересом наблюдали за происходящим. Американские солдаты повскакивали со своих мест. Цыбуля опрокинул стол в их сторону, отгораживая их от офицерского поединка.

– Отставить! – гаркнул Роджерс подчиненным. – Стоять на месте!

– Никакого мордобоя! – приказал Шаталов десантникам. – К выходу, быстро!

Роджерс сделал ложный выпад и точно пробил Шаталову в челюсть, и еще раз, тот отступил, встряхнул головой, поменял стойку. Третий выпад американца ушел в никуда, а Шаталов ударил на противоходе, под костяшками хрустнуло. Он поднырнул под зашатавшегося Роджерса и эталонным самбистским приемом швырнул его через плечо в сторону американских солдат.

Крупное тело производит много шума. Когда капитан «вернулся на базу», его бойцы растерянно заозирались. Шаталов пригрозил им пальцем: без резких движений! Десантники сгрудились за спиной своего командира.

– Цыбуля, – сквозь зубы спросил Шаталов, – вы за ужин заплатили?

– Нас всегда сразу рассчитывают, товарищ майор.

– Исчезли, пулей!

И пока десантники по одному просачивались в дверь, Шаталов обратился по-сербски к застывшим посетителям:

– Извините! Отдыхайте! Доброй ночи!

Роджерс приподнялся с пола, держась за разбитый нос, и крикнул Шаталову вслед:

– Ответишь за это! Как юрист тебе говорю!

Глава 9

Десантники быстрым шагом возвращались в расположение части.

– Кто припер сюда эту дрянь? – угрожающе спросил Шаталов.

– Извините, товарищ майор! – севшим голосом ответил Цыбуля.

– «Извините» здесь не работает. В части поговорим.

– Думали, ушатает он вас, товарищ майор! – осторожно подбросил тему Саня Зуев. – Больно здоровый!

– Шаталова еще никто не ушатал! – мрачно ответил Шаталов, обстановка не разрядилась.

– Товарищ майор, – спросил Коновалов, – а что теперь будет?

Шаталов обернулся, взглянул на него искоса, зло сплюнул кровь на обочину.

– Пистон будет. Размером со штурмовой бомбардировщик. И столовская жратва до конца тысячелетия.

* * *

В комнате командира батальона было холодно, как в склепе: Платов всегда спал с открытыми окнами.

– Я спрашиваю: ты охерел, майор?!

Шаталов пристроился на табуретке и машинально крутил в руках злополучный обломок «Стелса». Полковник в футболке и форменных брюках сидел перед ним на расстеленной кровати.

– Спецы все вокруг прочесали – не заметили, а этот идиот глазастый оказался.

– Я же просил – вменяемых!

– Влепи выговор, Сергей Григорьевич. На «губу» отправь. Все понимаю, недоглядел.

Платов сокрушенно опустил голову.

– Шаталов-Шаталов… Меньше понимаешь, Андрей Иванович, чем тебе кажется.

Полковник поднялся, накинул китель, посмотрел на наручные часы:

– Успеешь. Значит, так. Птицей летишь на аэродром. Борт дождется тебя. БТР уже погружен. Люки все опечатаны. Но ты придумай, как твой вещдок в БТР пропихнуть. Никаких неучтенных предметов с места аварии не вывозилось, ясно? В курсе будет только генерал Сомов. Это все, что могу для тебя сделать. Про безобразную драку ответ будешь сам в Москве держать.

– Какой Москве, Сергей Гри…

– Майор Шаталов! Смирно! Кругом! Пятнадцать минут на сборы. Исполнять!

Оставалось только выполнить прозвучавшие команды.

Сжав кулаки, Платов слушал, как шаги друга затихают в коридоре.

* * *

Сколько продлится отъезд? Как все повернется в Москве? Что брать с собой?

Контингент – хоть и военная миссия, а все-таки загранка. И рядовой, и офицерский состав получал какие-никакие суммы в валюте, по углам и тумбочкам копились коробки с бытовой техникой, пакеты с джинсами, модным шмотьем – кому для себя и родных, кому на продажу или под заказ.

То ли Шаталов как-то не прилипал к вещам, то ли вещи не липли к Шаталову – за три года в контингенте он не разжился барахлом. Сборы вместо отведенных пятнадцати минут заняли пять. Долгое ли дело – выгрести одежду с полок в чемодан, а все прочее загрузить в вещмешок.

С того момента, как Ясна сообщила о переезде в Косово, окружающая действительность не очень-то соприкасалась с Шаталовым. Он погрузился в густой туман внутри самого себя, а на внешние раздражители реагировал автоматически, на рефлексах. Дурацкая проделка Цыбули, столкновение с Роджерсом – по сути, международный конфликт, отзыв в Москву – все оставалось размытым, не в фокусе. Мысли снова и снова возвращались к Ясне.

«Настоящие солдаты сейчас в Косове», – сказала она тогда, в январе. И, как настоящий солдат, сама стремилась туда – в опасность, в кровь и боль, чтобы быть полезной, чтобы спасать жизни.

Шаталов всегда ставил общее дело выше личного, так был воспитан в детстве, да и военная служба – огромный сложный механизм, приучающий человека встраивать свои желания и чаяния в рамки совместного действия, – закрепила в нем нацеленность на достижение общей цели. Что Ясна могла ему ответить? Как они могли совместить тяготение к друг другу с центробежной силой, растаскивающей их в разные стороны?

Прощание с Ясной вышло скомканным, неправильным. Шаталов сослался на подчиненных – хороша отговорка, кабак с девицами! – и по сути сбежал, ничем не ответив на новость о ее отъезде. А чего она ждала? Поддержки? Восхищения? Просьбы не уезжать? Можно было дать ей и то, и то, и то…

Лейтенант Бражников принес пакет с документами, на его лице читалось сочувствие. Они не были близки, но Шаталов решился попросить помощи:

– Рома, выручай…

* * *

От работающих вхолостую турбин воздух дрожал и плавился. «Ил-76» ждал на рулежке аэродрома «Углевик» с открытой рампой. Шаталов взошел на нее с вещмешком и небольшим чемоданом, оглянулся на взлетное поле, бетонный забор с кольцами колючки, розовеющие над ним горы.

Стоило ему шагнуть в чрево транспортного самолета, рампа начала закрываться, отрезая Шаталова от Боснии, Балкан, самого себя. Кто-то из экипажа показал ему откидные лавки вдоль борта и тут же ушел в кабину. Закрепленный стальными тросами, в полутьме грузового отсека стоял БТР под номером «019». Шаталов обошел его, нащупал пальцами смотровую щель, просунул в нее обломок «Стелса», тот проскочил внутрь, глухо лязгнув по броне.

Шаталов положил ладонь на люк механика-водителя:

– Ну что, брат «ноль-девятнадцатый»? Списали нас, похоже!

Шаталов устроился на десантной лавке с торца, прижался виском к иллюминатору. Отсюда была видна дорога, по которой его только что привезли, площадка перед шлагбаумом. Стремительно светало, и с каждой минутой становилось яснее, что на дороге никого нет.

Где же ты, Бражников? Что-то случилось в дороге? Ты нашел ее? Что она сказала? Не смогла приехать? Не захотела? Вопросы заползали один на другой, перекликались эхом, порождали все новые.

Она сербка, напоминал себе Шаталов. Она росла на других книжках, ее смешили другие мультфильмы, в школе преподавали другую историю. Традиции, культура, привычки, правила – все другое, не наше. Что значил этот поцелуй? Эта мимолетная ласка? Что это было? Утешительный приз – или крик о помощи? Ведь это мужчина должен сказать: будет так! Взять за руку и повести за собой. И надо было что-то сделать – а вместо этого ты сбежал в кафану… И едва успел, чтобы предотвратить такое, о чем и подумать страшно…

Турбины запели громче. Самолет качнулся и тронулся вперед. Проехал по рулежке, плавно развернулся на взлетную. До последней секунды Шаталов прижимался щекой к стеклу иллюминатора и ждал, что на дороге блеснут фары бражниковского «уазика». Потом дорога исчезла из виду, переборки задребезжали, «ноль-девятнадцатый», как конь в стойле, потянул за удерживающие его постромки.

Самолет разогнался, привстал на дыбы и взмыл в небо. Боснийские холмы поплыли за иллюминатором, быстро мельчая, отодвигаясь, превращаясь в плоское изображение аэрофотосъемки.

«Ил-76» поднялся над цепью ползущих от Адриатики облаков, и в вышине над ними Шаталов разглядел пять черных треугольников. Хищники возвращались с охоты.