Иван Митряйкин
Наблюдатель
Едва выйдя на улицу, я их и увидел. Они висели в воздухе и напоминали, не знаю что напоминали, то ли предметы, то ли каких-то птиц… Я так вначале и подумал. Птицы. Еще мелькнула мысль про новое оружие. Когда ты на войне, про другое особо и не думаешь. И только подойдя достаточно близко к одному из них увидел, что это не оружие и не какой-то там предмет, а что-то живое и непонятное. Натурально так, в центре живой глаз, а вокруг много-много перьев или крыльев, я не разобрал, но оно ими не махало, а просто плавно передвигалось по воздуху. Вот в тот момент я и промолчал. Если ни у кого это не вызывает удивления, то почему я-то должен волноваться? Я посмотрел на нее, хрень пернатая посмотрела на меня, и я молча прошел мимо к офицерскому блиндажу. По дороге с присущим мне флегматизмом накидал в голове пару вариантов. Скорее всего, глюк, то есть галлюцинация, и тут или спирт оказал на меня такое влияние или, что, скорее всего, повреждение мозга. Все-таки у меня в нем кусок свинца застрял, и если от этого свинца я начал видеть плавающие по воздуху непонятные глаза, ну и пусть себе плавают, ведь они никому не мешают и никого не трогают.
Символически постучав, я сразу вошел. У нас все просто, если пришел, значит по делу, не было бы дела, то и не пришел бы. Батя сидел за столом и читал книгу. Его вид только укрепил мою теорию насчет повреждённого мозга, у Бати на рукаве была белая повязка. Нет у нас таких войск. По крайней мере, я о таких ничего на слышал. Синие, красные, голубые (и не только по названию) зеленые, розовые, да мало ли цветов, но я никогда не слышал о белых. Я перевел взгляд на свой рукав, так и есть, тоже белая, а до ранения была синяя. Ну, всё, кукуха поехала, плюс к белой повязке слева от головы комбата висела уже знакомая мне хрень с крыльями. Она плавно передвигалась по комнате, и казалось, не обращает на нас никакого внимания. И Батя тоже на нее не смотрел, а если вышестоящее начальство не видит проблемы, значит, ее нет. Некстати вспомнил анекдот.
– Товарищ лейтенант, а крокодилы летают?
– Нет, не летают.
– А комбат говорит, что летают.
– Но раз комбат говорит, что летают, то летают, но низенько-низенько.
Ротный обернулся на стук двери, посмотрел на меня и расхохотался.
– Кутузов, вылитый Кутузов, слышь, педагог, ты сейчас не педагог, ты генерал-фельдмаршал.
Педагогом меня звали из-за моей гражданской профессии педагог-психолог.
Батя встал, строевым шагом подошёл ко мне и молодцевато отдал честь.
– Разрешите обратиться?
– Батя, не издевайся, и так башка трещит. Лучше скажи, что у нас тут нового произошло, пока я валялся трехсотым?
– Да ничего нового, синие держатся крепко, два раза ходили на нас в атаку, без толку. Нам и некуда, горы, а за горами грязная земля, фонит так, что Гейгер перегорает, так что нам только вперед. Мы зеленые, а зелень только вверх, только к солнцу.
Я до крови закусил губу, чтобы не ляпнуть, что синие это мы, мы. А зеленых мы били и не раз. Да и не выдержал бы, сказал, но тут взгляд мой упёрся в пернатого, и увидел, что этот глаз смотрит на меня, так внимательно смотрит. В общем, я сглотнул, моргнул и промолчал.
– Хреново мне Батя, я к себе пойду, но если что, то я в строю.
– Да, да не расслабляйся, ещё не известно, что на рассвете, вдруг опять…
Казарма встретила меня шумом, все старались похлопать по плечу, поздравить. У всех были белые повязки, а примерно половину парней и девчонок, что находились в нашем здании, я не знал, или если учесть травму головы, не помнил. Ведь в лазарете я пролежал не так долго, состав сменить не успели бы, а если успели, то откуда они так хорошо меня знают, называют по имени и предлагают чай пуэр в термосе, так как пью только я. Все чудесатее и чудесатее. И все те же пернатые плавают себе везде, глазеют. Их становилось то меньше, то больше, они проплывали сквозь потолок и стены. В итоге я окончательно смирился с тем, что это глюк и причина этому – мое недавнее ранение. Смирился и лег спать. Спал, на удивление крепко, до четырех утра, а там как всегда, знакомый свист, и прежде чем мозг понял, что происходит, тело уже спряталось.
Бахнуло совсем недалеко. В современной войне это не так как в древности, там тебя, скорее всего, убила бы пуля, штык ну или граната, а сейчас большинство погибает от артобстрелов. В общем, рванули мы из казармы на позиции, я смотрю, а рядом со мной девчонка трётся и явно не из наших.
– Ты кто такая, – спрашиваю. Не хватало еще в бою с новичком рядом оказаться.
– Педагог, тебе с глазом кусок мозга отстрелили, мы же с тобой с первого дня вместе воюем, забыл?
– Да, видимо что-то с головой, тут помню, тут не помню, – пошутил я, рассчитывая на понимание и улыбку. Но она осталась безучастной, глянула неодобрительно.
– Тебе бы ещё полежать, а то начнёшь своих крошить, а надо зелёных.
Да что за … опять зелёных, вчера вечером зеленые были мы, ну тут я уже решил не шифроваться. Спросил.
– А мы тогда какие?
– Ты дебил?
От ее очень содержательного ответа мне ничего понятней не стало, но я предпочел согласиться с ее диагнозом, чем усугубить положение тупыми вопросами… тупыми на ее взгляд.
Разведка вывела на цель, и их артиллерии пришел конец. Мы пошли навстречу и врубились в мясорубку. Было страшно, я абсолютно не понимал, кто свой, а кто чужой, учитывая, что повязки у всех были белые и матерились все на русском, даже черно- и желтокожие. Сбоку появился Ахмед, я ему кивнул и улыбнулся, при этом, не забывая выискивать глазами врага. Вот видимо из-за этого и пропустил тот момент, когда дружелюбный чечен, которому я жизнь спас, вдруг бросился на меня. Я чисто рефлекторно ушел под удар. Дай бог здоровья моему тренеру по боксу, куда я ходил аж целых шесть месяцев. Видимо только благодаря его стараниям по выработке у меня безусловного рефлекса, камень, зажатый в руке Ахмеда, просвистел мимо моей головы. Вот сука. Мы боролись в грязи, с переменным успехом. То он бил меня по голове здоровой рукой надетой в тактическую перчатку, то я пытался его оглушить зажатой у меня в руке гранатой… ГРАНАТОЙ! У меня же есть граната. Если вы видели в кино, как герой мужественно вырывает зубами чеку, так вот, это чушь, так не получится. Я это знал и поэтому даже не пытался. Но уже через пару минут я лежал обессиленный, а спасенный мною Ахмед, пытался меня задушить. Если бы у него нормально работали две руки, мне бы уже пришел конец. Но я понимал, что и так долго не продержусь. А так как терять мне было особо нечего, и при этом было обидно, что меня сейчас убьет человек, которому я спас жизнь, и получил из-за него пулю. В общем, я решился, полностью перестал сопротивляться, расслабился, освободил руку и дотянулся до гранаты. А потом крепко, крепко обнял его за шею, прижимая к себе. Ахмед все понял, задергался, но я держал крепко. Обнимал как в последний раз. И в этот момент в поле моего зрения появились берцы, их хозяин наклонился, и, приставив ствол к голове моего недруга, сделал одиночный выстрел. Оттолкнув от себя тело, я посмотрел на труп. Сука, Ахмед, ты что наделал. И только потом вспомнил… Граната. Оглянувшись и не увидев ее рядом, в прыжке сбил с ног ротного, прижал к земле, замер, ожидая взрыва. Полежав подо мной несколько секунд, Батя поинтересовался:
– Педагог, мы как, будем воевать, или у тебя начался брачный сезон?
– Граната!
– Какава-такава граната, – ротный легко отодвинул меня и встал на ноги.
Треснула автоматная очередь, и в тот же миг время как будто замедлилось, Батя стоял, всматриваясь в землю вокруг нас, а пули медленные как шмели долетали до него и исчезали, я видел это собственными глазом, а ротный не обратив на стрельбу никакого внимания повернулся.
– Пошли, устал ты, сейчас парни зачистят, и будем закрепляться. Он резко повернулся и пошел в расположение, при этом чуть не снес пернатого, висящего у его правого плеча.
Спать я не мог, повалявшись пару минут на лежанке, не выдержал, встал и пошел к Бате. Ну а к кому мне еще было идти. Не с ребятами же делиться. И так многие уже думают, что у меня фляга свистит. Хотя с вечно пищащими счетчиками Гейгера, гарью, полумраком, запахом горелого мяса и ожиданием, что тебя придут убивать, крыша поедет у любого. Я постучал и сразу попытался войти. У Бати было занято, вокруг стола сидели пара ротных и комбат собственной персоны.
– Зайди через час, – махнул рукой Батя.
Час так час. И я пошел бродить по расположению. Народ отдыхал. Кто-то курил, кто-то дышал, сняв некоторую часть амуниции. Ну а я себя накручивал. Что происходит? Как понять? Что делать? Этот Ахмед сука, я из-за него глаз потерял, а сегодня он меня чуть не убил, а в итоге умер сам. Что за хрень? Может у него тоже психика не выдержала. Да нет, он не похож на того, у кого крыша едет. Да и Батя своего бы не пристрелил. Он каждого человека бережёт. Тут что-то другое.
В офицерский блиндаж я вошел уже на нервах, наметив жесткую линию разговора. Но Батя меня опередил, спросил ласковым не предвещающим ничего хорошего тоном.
