Иван Курилла
Американцы и все остальные: Истоки и смысл внешней политики США

«Воздерживаться от постоянных союзов»

Прощальное обращение Джорджа Вашингтона и истоки американского изоляционизма

Отношения ранней американской республики с внешним миром сильно отличались от внешней политики современных США. Недавно появившаяся на мировой сцене Америка, во многом, особенно экономически, зависевшая от европейских держав, ощущала опасность утратить недавно завоеванную независимость и прежде всего отстраивала себя от этих стран. Выбор внешнего Другого был в то же время выбором собственной идентичности. Именно поэтому международные отношения Америки формировали ее государственность не меньше, чем внутренние процессы.

Зависимость страны от внешнего мира не могла не сказаться и на ее внутренней политике. Среди первых пятнадцати президентов США (от Войны за независимость до Гражданской войны) только трое – Джон Тайлер, Джеймс Нокс Полк и Миллард Филлмор – не имели ранее опыта внешнеполитической деятельности в качестве посланника в одной из стран Европы, госсекретаря или генерала, участвовавшего в войне (причем Тайлер и Филлмор не были избранными президентами, а заняли пост в результате смерти предшественников, а Полк в качестве главы государства уже сам развязал войну с соседней Мексикой). Пост государственного секретаря рассматривался в тот период как трамплин для будущего президентства.

Для сравнения: за последние сто лет только два президента США имели внешнеполитический опыт: Дуайт Эйзенхауэр, командовавший американскими войсками в Европе во время Второй мировой войны, и Джордж Буш–старший, представлявший США в ООН и возглавлявший американское Бюро по связям с Китаем (в роли неформального посла в КНР перед установлением дипломатических отношений). Должность государственного секретаря в это время, напротив, стала считаться концом политической карьеры, поскольку приносила ее обладателю не столько международный опыт (который более не интересовал американских избирателей), сколько тянущийся за политиком шлейф внешнеполитических провалов. Последнее на сегодняшний день доказательство этого правила – история Хиллари Клинтон. Ее деятельность на посту руководителя Государственного департамента вызвала поток обвинений в прессе и со стороны конкурирующих политиков (сначала из-за гибели американского посла в Ливии, а потом из-за использования ею собственного сервера для ведения дипломатической переписки), и эта критика уменьшила ее шансы стать президентом.

Неискушенность американцев в международной политике была переосмыслена ими как еще один способ утвердить себя через противопоставление Европе: первое представительное собрание колонистов – Континентальный конгресс – объявило, что американцы, в отличие от европейцев, являются торгующей нацией, а не воюющей.

Коммерческий характер политики США подчеркивался уже в первом «плане договоров», составленном Континентальным конгрессом во время Войны за независимость, он же стал основой «Прощального обращения» Вашингтона. Перед уходом в отставку в 1796 году первый президент США заявил: «Основополагающим правилом поведения для нас во взаимоотношениях с иностранными государствами является развитие наших торговых отношений с ними при минимально возможных политических связях… Нашим верным политическим курсом является воздержание от постоянных союзов с любой частью зарубежного мира».

Это обращение по сей день зачитывается в сенате США перед началом сессии каждого нового конгресса.

Следуя этому совету, американское правительство уже в конце XVIII века вышло из всех договоров, которые успело заключить, и больше не входило в военные или политические союзы вплоть до середины XX века. Эта политика, возможная в стране, отделенной от Старого Света океаном, получила название изоляционизма. Ностальгия по временам изоляционизма существует и среди нынешнего поколения американцев, выросшего совсем в других обстоятельствах. Представление об Америке как о торговой, а не воюющей нации широко распространено в США и сегодня, несмотря на сомнительное соответствие такого определения их современной политике.

Призыв избегать союзов был вполне своевременным, ведь отношения с европейскими странами продолжали занимать огромное место в политических дискуссиях американцев: ощущение зависимости заокеанской республики от событий в Старом Свете сохранялось еще несколько десятилетий. Тем более что революция, начавшаяся во Франции в 1789 году и поначалу казавшаяся американцам следованием их примеру, в течение нескольких лет приобрела радикальный характер. 1790-е годы прошли под знаком страхов американских элит перед распространением радикальных подходов французской революции на Американский континент.

Джордж Вашингтон (умерший в 1799 году) увещевает представителей враждующих партий не ломать ни одну из опор американского процветания: республиканизм, демократию и федерализм. Карикатура. 1806–1820 годы

Такое сравнение любой революции с «моделью» американской Войны за независимость сделалось обычным в политике и медиа США; каждый раз оно приводило американцев к выводу о неготовности страны, переживающей революционное потрясение, воплотить американский идеал.

Строительство собственной «нации-государства» вчерашними англо-американцами предопределяло и направления их внешней политики. Так, многим гражданам США казалось, что Канада лишь волей случая осталась частью Британской империи, тогда как жители этой страны по всем характеристикам могут стать частью новой республики. Их идентичность представлялась американцам неотличимой от собственной.

В 1812 году США, озабоченные притеснениями американской морской торговли со стороны королевского флота, но также надеявшиеся на завершение «дела 1776 года», объявили войну Великобритании. «…Передача нам Канады, опорной точки этих макиавеллевских комбинаций [британских интриг против США. – И. К.], должна стать обязательным условием (sine qua non) мирного договора»^[28], – писал Томас Джефферсон через десять дней после объявления войны. Дело было, конечно, не только в идентичности, но и в представлениях о безопасности, утверждавшихся в Америке с колониальных времен. Угроза со стороны французской Канады британским колониям, о которой писал Франклин, теперь преобразилась в угрозу со стороны британской Канады независимым Соединенным Штатам.

Помимо англичан, противниками американцев в этой войне оказалась коалиция индейских племен, занимавших территорию к югу от Великих озер. Поражение индейцев открыло для белых дополнительные возможности заселения земель Среднего Запада.

Война, правда, шла не так, как хотелось американцам, и в августе 1814 года британский десант высадился на Потомаке, захватил Вашингтон и сжег Капитолий, Белый дом и другие правительственные здания. Такое унижение подняло в США волну патриотизма, послужило причиной создания стихотворения «Звездно-полосатое знамя» и дало войне новое название: Вторая война за независимость. Мирный договор, в основном зафиксировавший возвращение к довоенным условиям, был подписан в декабре 1814-го, а последняя битва отгремела под Новым Орлеаном в январе 1815 года, дав американцам нового военного героя – генерала Эндрю Джексона.

Британцы сжигают Вашингтон в 1814 году. Иллюстрация из книги «История Англии». 1816 год

«В поисках монстров, которых нужно уничтожить»

Доктрина Монро и глобальная миссия США

4 июля 1821 года, в день 45-й годовщины принятия Декларации независимости, государственный секретарь Джон Куинси Адамс выступил перед конгрессом с речью. Он начал с вопроса, который волновал американцев на протяжении всей их истории: «Что Америка сделала для блага человечества?» Ответом Адамса было: «Тем же голосом, которым Америка объявила о себе как о нации, она провозгласила неотъемлемые права человека и единственные законные основания правления». Однако права человека и легитимное правительство могут только служить примером для остальных наций. Страна «не пересекает свои границы в поисках монстров, которых нужно уничтожить» (in search for monsters to destroy)^[29]. Однако эти монстры постоянно присутствовали внутри американских границ в продолжающихся спорах о мировой роли Америки.

Поводом для подобных заявлений служили новости об успехах повстанцев в разгоревшейся во втором десятилетии XIX века войне за независимость испанских и португальских колоний в Латинской Америке. Лидеры повстанцев не скрывали, что опираются на пример Соединенных Штатов, добившихся независимости от европейской метрополии, и само слово «независимость» откликалось в сердцах американцев напоминанием о собственных идеалах.

В США сложился влиятельный круг сторонников «южных братьев» (South brethren), постоянно сравнивавших события революции в испанских и португальских колониях в Америке с собственной Войной за независимость. Даже монархическая Бразилия в некоторых статьях представлялась как младшая сестра Соединенных Штатов, так важно было ее следование американскому примеру в отделении от метрополии^[30].

В конце 1823 года в США вновь разгорелись дебаты об отношении к европейским событиям. Революция в Испании 1820–1823 годов заставила Священный союз санкционировать французскую интервенцию в эту страну, а поскольку с этой революцией были связаны успехи в борьбе за независимость испанской Америки, то на первый план в США вышло обсуждение возможности вмешательства европейских держав в дела Американского континента. Одновременно в Греции разгорелась война за независимость от османского ига – эта тема также привлекла внимание американцев.

Госсекретарь Дж. К. Адамс подготовил для президента Дж. Монро предложения, которые тот обнародовал в ежегодном послании конгрессу; они получили известность как доктрина Монро. Она сводилась к разделению мира на восточное и западное полушария, поддерживающие разные политические принципы, а также к предъявлению европейским державам требований об отказе от дальнейшей колонизации американских территорий (сверх того, чем они уже владели), о невмешательстве в дела Американского континента и о запрете перехода колониальных владений от одних европейских держав к другим. Америка отличается от Европы, и американцам должно быть позволено развивать собственные политические модели, не похожие на европейские. Она слишком слаба, чтобы рисковать своим существованием в интересах великих держав, но достаточно далека, чтобы не стать случайной жертвой европейских столкновений. Что касается американской демократии, Адамс и его единомышленники рассматривали ее не как универсальную модель, а как смелый эксперимент, который желательно оберегать от европейских проблем, а не «пытаться осветить нашим факелом свободы европейские закоулки, рискуя его там погасить».

Доктрина Монро стала первой формулировкой целей американской политики за пределами границ США, провозглашенной президентом страны. Когда через несколько поколений Соединенные Штаты перейдут во внешней политике к империалистической экспансии, это послание президента Монро конгрессу США окажется важнейшим текстом, на который будут ссылаться и от которого станут отталкиваться политики новой эпохи. Их понимание документа довольно далеко отойдет от смысла, вложенного в эти принципы Адамсом и Монро, но эта доктрина станет одним из немногих образцов того языка, на котором американцы будут говорить о своих притязаниях.

Уже в XXI веке американский эксперт-международник Уолтер Рассел Мид завершил свою книгу о внешней политике словами: «Соединенные Штаты сегодня нуждаются именно в том, что Джон Куинси Адамс и Джеймс Монро дали им в 1823 году: в большой стратегии, основанной на конкретных интересах американского народа, которая уважает их моральные ценности и служит этим ценностям»^[31].

В это же время конгрессмен Д. Уэбстер предложил Соединенным Штатам направить посланника к восставшим грекам. Жители Эллады боролись за свою независимость от Османской империи так же, как американцы боролись за независимость от Великобритании. В январе 1824 года Уэбстер выступил в защиту своего предложения: в этот век всеобщего освобождения США должны осознавать, что представляют собой пример для других. «Не является ли нашим долгом выступить на стороне свободы и справедливости, чтобы дать понять человечеству, что мы еще не устали от наших установлений?»

Но что может сделать миролюбивая республика, если она не согласна с действиями могущественных держав? Не бессмысленны ли декларации, не подкрепленные военной силой? Нет, считал Уэбстер, времена изменились. «Моральные аспекты дела принимаются теперь во внимание пропорционально распространению знаний, и общественное мнение цивилизованного мира становится важнее грубой силы»^[32].

Рассуждения Уэбстера как бы опережают на полтора столетия споры сторонников «политического реализма» и «политического идеализма», и его мнение кажется вопиюще противоречащим устройству международных отношений, в котором бал правили великие державы. Однако он затронул всегда чувствительную для американцев тему – роль их страны в мире – и сформулировал новые основания верить, что она представляет собой маяк, освещающий путь человечеству.

Речь вызвала огромный положительный резонанс и сделала политика ведущим идеологом американского национализма в своем поколении. На протяжении последующих десятилетий Уэбстер участвовал во всех крупных спорах о поворотах американской внешней политики, каждый раз увязывая ее с национализмом.

Можно увидеть противоречие между позицией Дж. К. Адамса, декларировавшего взаимное невмешательство США и Европы в дела друг друга, и Д. Уэбстера, провозглашавшего глобальное моральное лидерство Соединенных Штатов, которое предполагало активную роль республики на международной арене. Если же рассмотреть заявленные принципы как очередное утверждение американской идентичности, то Адамс использовал прием самоопределения нации через противопоставление Европе, а Уэбстер утверждал ту же идентичность через американское лидерство в глобальном масштабе. И хотя в ближайшей перспективе мнение Адамса победило, в более дальней идеи Уэбстера были подхвачены поколениями американских политиков.

«Демократия джексона» и борьба за чистоту американской нации

Через четырнадцать лет после битвы под Новым Орлеаном герой войны 1812 года генерал Джексон занял Белый дом в качестве президента США и дал имя этому периоду американской истории. Джексоновская демократия стала временем, когда избирательное право получили все белые взрослые мужчины, – большинство имущественных цензов было ликвидировано, и элиты больших городов и крупных поместий атлантического побережья страны вынуждены были потесниться, предоставив место и право решать политические вопросы неотесанным жителям западного пограничья.

Приращение территорий требовало не только увеличения количества полноправных граждан, но и исключения людей, которых американцы не хотели видеть частью своей нации. Озабоченность сохранением культурного и расового единства была важной характеристикой того периода.

Публикация конституции нации чероки на двух языках, английском и чероки. 1827 год

Индейские племена чероки к началу XIX века приняли христианство, ввели у себя двухпалатный совет племен и выборы вождя на четыре года, были признаны конгрессом США независимой нацией, но это не избавило их от насильственного выселения с принадлежавших им территорий в Оклахому. Проделанный ими при переселении путь получил название «дорога слез». Тысячи индейцев погибли по дороге. Решение о выселении было проведено президентом Эндрю Джексоном вопреки существовавшим договорам США с индейцами и решению Верховного суда США о земельных претензиях белых поселенцев, принятому в пользу индейцев в 1832 году. Президент Джексон прокомментировал это решение так: «Джон Маршалл (председатель Верховного суда) принял это решение, пусть теперь он его и осуществляет».

Этот прецедент будет не раз припоминаться в будущем. Спустя более чем столетие, когда Верховный суд США примет решение о запрете сегрегации в школах, а власти южных штатов откажутся его выполнять, президент Дуайт Эйзенхауэр введет федеральную армию в города Юга, чтобы обеспечить выполнение судебного решения.

Антиэлитарный и в той же мере авторитарный стиль правления президента Джексона, которого противники окрестили «королем Эндрю», изменил представления американцев о роли исполнительной власти. В XXI веке президент Дональд Трамп, считающий себя таким же борцом с политической элитой, вернул портрет Джексона в Овальный кабинет и приостановил решение об удалении его изображения с двадцатидолларовой купюры.

Если коренных американцев не допускали в белое американское общество, вытесняя их с принадлежавших им земель, то проблема сохранения белой идентичности в связи с растущим количеством черных рабов и освобожденных афроамериканцев воспринималась многими как требующая большого внимания. В самом деле, кто такие свободные черные, живущие среди белых людей? Входят ли они (и могут ли войти) в американскую нацию? Наиболее распространенным в тот период ответом был отрицательный.

В 1816 году было основано Американское колонизационное общество, которое занялось выкупом рабов и переселением («репатриацией») свободных черных американцев в Африку. Среди основателей и активных членов общества встречались рабовладельцы, которые видели в свободных черных подрывную силу, разлагающую рабов, но большинство участников были филантропами, критически относящимися к рабству.

Однако основой проблемы, которую решало АКО, было не рабство, а невозможность, по мнению его активистов, белым и черным сформировать единое общество. Единственное решение они видели в возвращении африканцев в Африку несмотря на то, что черные, рожденные в США, уже не имели ничего общего с ее жителями, кроме цвета кожи. В 1822 году на приобретенных обществом в Западной Африке землях была основана колония для репатриантов, а в 1847 году провозглашено государство Либерия, столицу которой назвали Монровией в честь президента Монро. За 1820–1860-е годы в Либерию из США переселилось более пятнадцати тысяч черных американцев. За это же время количество людей (свободных и рабов) африканского происхождения в Соединенных Штатах превысило четыре миллиона; создатели Американского колонизационного общества не достигли своей цели.

Либерийские афроамериканцы после создания в 1847 году собственного независимого государства приняли конституцию и флаг, копировавшие конституцию и флаг США, из-за чего страну иногда называют «первой африканской республикой». Страна сумела сохранить независимость в период колониального раздела континента во второй половине XIX века. Однако переселенцы из Америки не смогли установить мирных отношений с африканскими племенами, жившими на этой земле.

До 1904 года гражданами страны были только американо-либерийцы, сохранявшие свой статус правящей элиты до 1980 года, после чего началась продолжавшаяся до 2003 года эпоха нестабильности и гражданских войн, в которых погибло двести пятьдесят тысяч человек (восемь процентов населения страны). Сегодня Либерия остается одной из беднейших стран мира. Пример Либерии часто приводят в доказательство того, что американская модель не работает при простом переносе конституции США в другое общество.

Европейские империи того времени допускали в некоторых случаях интеграцию местных этнических элит в правящий класс. Так, грузинские князья входили в высший слой Российской империи, но социальные границы поддерживались очень строго и участие в политической жизни оставалось привилегией элиты. Напротив, американское общество, развиваясь, ломало социальные и политические барьеры, но укрепляло расовые границы, не допуская коренных американцев и афроамериканцев в свой состав.

Коммунизм и демократия в америке

Европейский взгляд на США в первые десятилетия республики был сфокусирован на индейцах и на новом государственном устройстве. В России «американцем» прозвали (подразумевая под американцами «дикарей») Федора Толстого, вернувшегося из кругосветной экспедиции татуированным. В 1820-е годы огромную популярность в Европе приобрели романы Джеймса Фенимора Купера, посвященные жизни на границе^[33]. В 1840-е американский художник Джордж Кэтлин, чьи сотни картин и зарисовок из жизни индейцев не получили признания на родине, устраивал успешные выставки в Лондоне, Брюсселе и Париже, а его альбом рисунков на индейскую тему рецензировала петербургская «Библиотека для чтения».

Американская конституция стала предметом изучения реформаторов разных стран. В России ее переводили и копировали будущие декабристы. Наполеон, находясь в ссылке на острове Святой Елены, предсказывал в 1821 году, что Европа вскоре станет «либо казачьей, либо республиканской», тем самым он положил начало традиции размещать Европу «в центре», между крайностями российского и американского государственного устройства. «Республику» в этой сентенции, конечно, представляли США.

В Латинской Америке главным уроком стала американская борьба за независимость. Местные элиты черпали вдохновение в успешном превращении колоний в самостоятельное государство. Видный деятель борьбы за независимость Испанской Америки Франсиско де Миранда в начале 1780-х провел в США несколько лет и использовал опыт этой страны при планировании будущего Венесуэлы.

В это же время Америка снова стала местом воплощения утопий. На этот раз на неосвоенные пространства этой страны отправились группы американцев из городов восточного побережья и европейцев, экспериментировавших в своей духовной и социальной жизни, воплощая различные варианты утопии. Свои сообщества создавали в это время последователи новых сект (появление и рост которых связывают со Вторым великим пробуждением), такие как шейкеры, и американские философы-трансценденталисты, основавшие общину «Брук Фарм» в 1841 году.

Шейкеры. Рисунок. 1835 год

Параллельно в Америку в большом количестве прибывали и последователи утопических идей из Европы, пытавшиеся изменить основы социальной жизни, создавая коммуны (кстати, именно они запустили в политический обиход термин «коммунизм»). Валлийский фабрикант Роберт Оуэн основал общину «Новая гармония» в 1825 году, сумев убедить нескольких ведущих ученых своего времени присоединиться к эксперименту (включая некоторых основателей Национальной академии наук). Последователи социалиста-утописта Шарля Фурье создали множество коммун-фаланстеров в разных районах США в 1840–1850-е годы. Французский философ Этьен Кабе создал свою Икарию на реке Миссисипи в 1848-м. В 1871 году в Канзасе основали свою коммуну русские народники.

Большинство этих утопических поселений просуществовало от нескольких месяцев до нескольких лет, но, например, коммуна Онайда успешно функционировала несколько десятилетий. В общей сложности в течение XIX века на западе Соединенных Штатов появилось более ста подобных коммун, создатели и члены которых экспериментировали с религией, формами собственности и семейными отношениями^[34]. Америка представлялась утопистам местом, пригодным для социальных экспериментов. Она и сама все еще была экспериментом.

Европейская публика внимательно следила за социальными инновациями в Америке. Некоторые из них, такие как привлечение с 1823 года молодых незамужних женщин к труду на текстильной фабрике Лоуэлла, Массачусетс, с последующей выдачей приданого, сделавшее Лоуэлл центром промышленной революции в США за счет массового использования дешевого женского труда в производстве, вызвали противоречивые отзывы. Другие, как новая организация Восточной тюрьмы в Филадельфии, привлекали множество путешественников, включая таких европейских знаменитостей, как Чарльз Диккенс. Именно по плану этой тюрьмы будут впоследствии построены десятки тюрем во всем мире, включая петербургские «Кресты».

Француз Алексис де Токвиль в 1831 году также отправился в Америку изучать тюрьмы. Но его внимание за океаном привлекли совсем другие феномены. Токвиль привез в Европу книгу наблюдений над американским обществом «Демократия в Америке». Из этого двухтомника европейцы впервые узнали, как работает на разных уровнях политическая система США, как связаны общество и политическая элита в демократическом государстве. Токвиль высоко оценил федеративное устройство Соединенных Штатов и местное самоуправление, но критически отнесся к «тирании большинства», какой он видел джексоновскую демократию, считая, что она может привести к деспотии, а также уничижительно отозвался о внешней политике этой демократии и о ее способности создать высокую культуру.

Восточная тюрьма в Филадельфии (построена в 1829 году) – модель для десятков тюрем по всему миру

Аристократ по происхождению и воспитанию, Токвиль честно описал демократический характер американского общества, но не принял его. Один из читателей, такой же аристократ Александр Сергеевич Пушкин, признался, что, прочитав книгу Токвиля, был «совсем напуган ею». Результатом размышлений поэта об американской демократии стало стихотворение «Из Пиндемонти» («Не дорого ценю я громкие права… Зависеть от царя, зависеть от народа – не все ли нам равно?»).

Благодаря чтению Токвиля европейцы к середине XIX века изменили свой взгляд на Соединенные Штаты: это больше не была новая «римская республика» – нет, заокеанская страна представляла собой совершенно новое явление – демократию. Слово «демократия» теперь четко ассоциировалось с Америкой, а его значение вычитывалось из книги Токвиля.

Критика, которой Токвиль подверг дипломатию демократической страны, заключалась в невозможности долгосрочного планирования нововведений и воплощения их в жизнь при смене администраций. «Демократии нелегко увязывать все детали крупного дела, останавливаться на каком-либо замысле и упорно проводить его в жизнь, несмотря на препятствия. Она не способна тайно принимать какие-либо меры и терпеливо ждать результатов»^[35].

Этот пассаж, вероятно, был результатом его личных наблюдений за вашингтонской политикой: как раз в период его пребывания в американской столице в январе 1832 года сенат США рассматривал кандидатуру Мартина Ван Бюрена на пост посланника в Великобритании. Кандидатура была провалена после того, как противники этого назначения обнародовали инструкции, подписанные Ван Бюреном несколькими годами ранее, когда он был государственным секретарем США, и адресованные тогдашнему посланнику в Лондоне. В инструкциях содержалось указание «дать понять» английскому правительству, что по некоторым вопросам международной политики руководители пришедшей к власти администрации Э. Джексона придерживаются принципов, противоположных тем, которые защищала предыдущая администрация Дж. К. Адамса^[36].

Через несколько лет сенатор Д. Уэбстер, возглавивший эту атаку, сам станет государственным секретарем США. Чтобы не допустить использования подобного приема против него самого, он в щекотливых случаях направлял дипломатам и иностранным партнерам одновременно две депеши – одну официальную, предназначенную для представления сенату и общественности, вторую же, куда более откровенную и информативную, в виде частного письма. Для этого, по свидетельству современника, госсекретарь «использовал одновременно двух человек, писавших под диктовку: расхаживая по помещению, он диктовал чиновнику в одной комнате фразу для внесения ее в дипломатическую бумагу и, перейдя в другую комнату, где сидел его личный секретарь, сообщал ему схему или, возможно, сам текст личной записки или письма»^[37]. Такая практика закрепилась в стенах Государственного департамента, сделав официальную переписку по вопросам внешней политики частью внутриполитической борьбы.

В XXI веке государственный секретарь Хиллари Клинтон использует уже для всей деловой переписки (теперь в виде электронной корреспонденции) свой личный сервер и лишь по настоянию чиновников Государственного департамента через два года после ухода с должности попросит своих помощников отсортировать те письма, которые надо вернуть в архивы министерства^[38]. Те найдут на сервере пятьдесят пять тысяч страниц таких документов, а вся история вырастет в большой скандал, в котором на первый план выйдут обвинения в адрес «русских хакеров».

Демократия и для самих американцев стала способом переосмыслить свою страну. В 1837 году журналист и один из лидеров нового интеллектуального (а позднее и политического) движения «Молодая Америка» Джон О'Салливан писал в редакционной статье для первого выпуска своего нового журнала Democratic Review: «Всю историю требуется переписать, политическую науку и всю совокупность моральных истин необходимо пересмотреть в свете демократических принципов. Все старые мысли и новые вопросы, более или менее связанные с человеческим существованием, должны быть снова подняты и исследованы»^[39].