Иван Килин
Незнаев и его друзья
Книга 1. Черная муха и Дед Мороз
Глава 1. В которой я познакомлю вас со своими сказочными друзьями
Антресолькин просил начать именно с него. Поэтому, выполняю обещание. А теперь поехали…
В одной довольно сказочной стране и в еще более сказочном городе жили-были совсем вроде бы уже не дети, но до конца не повзрослевшие взрослые. Исключительно сказочные. Их было много и все они, вне всяких сомнений, были разными, со своими совершенно уникальными особенностями и качествами. Но все они мои друзья.
Наверное, будет нелишне представиться читателю. Меня зовут Незнаев. Главное мое увлечение – сказки. Вы, наверное, сразу улыбнетесь, вроде бы уже взрослый малый, а читает сказки. Не читаю, а придумываю. Не то, чтобы, конечно, я их совсем уж придумываю. Со сказочными героями априори происходят сказочные события, но, я кое-что добавляю и от себя. Чуть-чуть. Иногда немного больше.
Так уж получилось, что все мои друзья живут со мной в одном доме. Поэтому мы еще и соседи. А у всяких соседей, а тем более если они еще и являются друзьями, принято ходить друг к другу в гости. Поэтому не удивляйтесь тому, что очень часто разные истории с нашими героями будут случаться, когда они будут находиться у кого-то в гостях, или же просто где-то встречаться друг с другом.
Пожалуй, начнем с карточного шулера Знаева. Нет, ну вообще-то, он гениальный математик, составляющий и использующий в различных областях жизни сложные формулы. Он умел применять их не только в своей работе, но и в своем хобби. Это я уж так назвал его карточным шулером. Можно сказать, любя. Карточные игры – его хобби, в котором он поставил себе задачу дойти до совершенства. Это так, чтобы, даже не раздав карты игрокам, сразу посчитать очки. Поэтому Знаев усиленно трудился над сложнейшей формулой – заранее рассчитывать состав карт для каждого игрока с учетом особенностей каждого, статистики предыдущих игр и даже настроения играющих. Вот, представьте себе, один из игроков перемешивает карты и уже собирается начать раздачу. В этот момент Знаев жестом руки останавливает сдающего и сразу расписывает результат кона без всякой раздачи.
Дружная пара Газопроводов и Дюймовочкина. Она работала медсестрой. Лечила всех подряд: от людей до зверей; от больных до не совсем больных и даже вполне здоровых. Каждый день она практиковала на Газопроводове новую, исключительно особую повязку, так что возвращаясь с работы, Газопроводов примерял на себя новый модный вариант из бинтов. Например, повязку на голову, так, что напоминал забинтованную мумию с отверстиями только для глаз и рта. Или же мог весь вечер проскакать по квартире на одной ноге, опираясь на кусок арматуры, так как другая нога у него была плотно забинтована. Надо отдать ему должное, эти эксперименты над собой он переносил вполне стоически, регулярно выдвигая только одно условие: «Сначала поем».
Сам Газопроводов трудился в газовой сфере. Он в свое время запатентовал уникальный проект по извлечению газа из газированной воды и пуску его по трубам. Газопроводов был настолько увлечен своим делом, что покупал газированную воду в огромных количествах, а если вдруг замечал, что Дюймовочкина, припрятав в укромное место бутылочку минеральной воды, украдкой сделала из нее глоток, то подобно коршуну несся по направлению места совершаемого преступления с блестевшими глазами. Поняв, что разоблачена, Дюймовочкина смущенно протягивала ему недопитую бутылочку со словами: «Я только глоточек».
Все у них было хорошо. За исключением одного. Она не просто любила животных, а еще и тащила их в квартиру с неснижаемой скоростью наполнения так, что у них давно сложился настоящий зоопарк. Газопроводов же этих самых животных просто терпеть не мог. Не мог, но терпел. Из-за Дюймовочкиной. Про их домашний зоопарк речь пойдет ниже.
Больше всего на свете Несмеян-Пивасиков, всегда не просто следившим за своей внешностью, но и отчасти восхищавшимся ею, любил пиво. Да, нет, пожалуй, любил – это как-то совсем не описывало механизм их партнерских взаимоотношений. Он не просто пил его всегда и много. Пивасиков постоянно пополнял запасы. Как только в холодильнике, который был битком забит пивными банками и бутылками, освобождалось небольшое место, Несмеян сразу бежал в магазин для того, чтобы его заполнить. А бывало, ночью проснется, дурной сон приснился, пивом забыл затариться, ворочается, ворочается, ну никак не спится, дай, думает, проверю, как там обстановка в холодильнике. Откроет, ложная тревога, улыбнется и спокойно снова засыпает.
По жизни Несмеян работал варщиком. Возможно, читатель сделает предположение, что автор просто допустил ошибку, не написав впереди его профессии букву «с», и что он наверняка был никаким не варщиком, а сварщиком. Нет, здесь никакой ошибки не было. Несмеян был именно варщиком. Он варил дома в огромных ведрах и тазах модные джинсы и продавал их.
Его соседа звали Крохоборов. Он работал буфетчиком в соседней забегаловке. Крохоборов заслуженно считался самым вредным жителем дома. Он приходил на работу ровно к восьми, а уходил ровно в пять, так как считал, что нечего баловать начальство его драгоценным личным временем, за которое ему никто не собирался доплачивать.
Стоя за прилавком, Крохоборов всегда смотрел исподлобья на любого посетителя, ожидая в каждом увидеть потенциального мошенника. Продавая очередной пирожок или чебурек, Крохоборов, во-первых, протягивал самые несвежие из имевшихся, так свежие он всегда успел бы сбыть, а несвежие еще, чего доброго, потом могли вычесть у него из зарплаты. Во-вторых, тщательнейшим образом пересчитывал все до последней монеты, ворча себе под нос, что ему приходится иметь дело с такой мелочью. Пересчитывал всякий раз дважды, причем между пересчетами, традиционно бросал взгляд на посетителя, пытаясь воздействовать на него психологически, посмотреть на его реакцию. Если тот решил его обмануть и обсчитать, ведь тогда недополученную монету его начальство с огромной радостью бы вычло из его зарплаты. Такого, правда, за все время работы ни разу не случалось, но Крохоборов всякий раз опасался этого.
В подъезде дома, в котором он жил, Крохоборов всегда выключал свет на лестничной площадке. И делал он это вовсе не от бескорыстия, а ровно наоборот, так как не горел желанием платить дополнительные деньги за чужую расточительность в доме. Одним прыжком он обычно оказывался у выключателя. И поругивал про себя неизвестного раздолбая, оставившего свет включенным. В то время, как он, Крохоборов, вкалывал на своей работе, перерабатывая и утрачивая свое здоровье, которое, с высокой долей вероятности, потом предстояло восстанавливать, покупая дорогие лекарства. А работа у него была сложной и материально ответственной. Затем шел к своей квартире в полной темноте, иногда спотыкаясь и натыкаясь на что-нибудь.
В своей квартире свет Крохоборов включал ровно тогда и ровно настолько, сколько это требовалось, чтобы совершить какое-то действие. Например, доставая из холодильника котлету, он включал свет только в тот самый момент, когда клал ее на сковородку, чтобы не промахнуться мимо нее. Затем тут же свет оказывался погашенным, так как Крохоборову вполне было достаточно свечения горевшего огня на газовой плите. Он обычно вечерами сидел в своей квартире в полной темноте, неважно, где в тот момент находился: на кухне; в зале или в спальне.
Если вдруг к нему заходил Несмеян (а больше, собственно говоря, никто его и не посещал), то для Крохоборова это превращалось в настоящее испытание. Зайдет, бывало, Несмеян, сразу свет в прихожей включит, чтобы на себя в зеркало посмотреть – порадоваться. Крохоборов пулей к нему – свет выключать. Зайдут на кухню, Несмеян сразу свет включать, чтобы пиво открыть, Крохоборов – бегом выключать за ним. Несмеян на ощупь пытается стул отыскать, чтобы сесть, и падает иной раз. А Крохоборов глаза уже натренировал, в темноте как кошка все видит.
Пьют они в темноте пиво, Несмеяном принесенное, а Крохоборов, давай его поучать, что живет тот слишком уж на широкую ногу, все время со включенным светом. Телевизор даже смотрит, который Крохоборов сам себе позволял только у Несмеяна дома смотреть.
Мылся Крохоборов в спортивном зале, куда ему на работе абонемент оплатили. Не оплатили бы – Крохоборов туда в жизни не ходил бы, да и не мылся бы совсем. Когда домоуправление проверяло раз в месяц показания счетчиков Крохоборова, то приходили даже их друзья и родственники, и отдельные жильцы – на бесплатный вечер юмора. У Крохоборова каждый месяц были практически одни и те же показания, а уж если ему приходилось цифру на конце на единицу прибавить, так сразу было видно, что это показание писалось сильно дрожавшей рукой.
Недельный цикл гипнотизера Пятницына, самым естественным образом делился на две неравных части. Это, собственно, пятница и остальная неделя. Хотя, надо отдать должное, гипнотизер Пятницын гипнозом занимался каждый день. Просто именно в пятницу у него был, скажем так, немного иной гипноз. Но для того, чтобы поддерживать себя в форме это было чрезвычайно необходимо. Традиционно пятница была для него выходным днем, так как одни клиенты, которым надо было срочно загипнотизироваться, приглашали его в будни. Причем, Пятницына подчас ставили в крайне затруднительное положение: вот сиди дома и жди – вдруг кому срочно нужен гипноз. Не так, чтобы постоянно занят, но и совершенно не свободен. Тем, кому это надо было не срочно, а по плану – выбирали выходные. Поэтому с течением времени Пятницын решил установить именно в пятницу положенный выходной. Он ждал его с вечера четверга, старался наполнить каждую минуту пятницы чем-то ярким и начинал сильно тосковать, когда стрелки часов приближали этот день к окончанию. Перелистывая настенный календарь на следующий месяц, Пятницын прежде всего обводил красным фломастером все пятницы, и иногда очень огорчался, если в каком-то месяце пятниц не хватало, так как первое число попадало на субботу. А уж если первый день приходился на пятницу – гипнотизер Пятницын был вне себя от счастья.
Очень занятый Командировкин не вылезал из командировок. Нет, конечно, было время, когда он отправлялся в них пусть и регулярно, но хотя бы последовательно. Но впоследствии в этом аспекте для него наступил если не полный хаос, то, по крайней мере все это подверглось масштабной трансформации. Теперь командировки практически полностью поглотили его жизнь. Он практически всегда был именно в них. Только вернется было, тут же собирается в новую. У него было всего три состояния: только вернулся из командировки; уехал в командировку; собирался в командировку. Хотя, в связи с тем, что интенсивность командировок у Командировкина с каждым годом пропорционально увеличивалась, то первое и третье состояние постепенно трансформировались в то, что из командировки он еще не успел вернуться, а уже уехал в следующую. Но так как Командировкин был человеком с большим добрым сердцем, то он никогда не отказывался помочь кому-то из друзей, обязательно встретиться и решить какой-то вопрос. Вся беда была в том, что в это время он все равно находился в очередной командировке.
Веселый Антресолькин был самым большим человеком, проживавшем в доме. Его квартира была двухэтажной потому, что с его ростом ему трудно было помещаться на стандартной жилплощади. Он вообще мечтал в детстве быть военным. Десантником или, к примеру, танкистом. Но, когда военком посмотрел на него в полный рост и мысленно оценил возможности военной промышленности, не говоря уже о уже действующих моделях военной техники, то, пошептавшись с представителями медицинской комиссии, которая предварительно выставила ему по всем параметрам «годен», извлек из нагрудного кармана дорогую авторучку и, вздохнув, протянул главному медику, чуть заметно кивнув. И главный медик аккуратно везде пририсовал «не». После чего военком, широко улыбаясь, торжественно вручил Антресолькину «белый билет». С тех пор Антресолькин решил заняться установкой антресолей и полок. И если кому-то необходимо было достать с дерева кошку или поменять лампочку, не разыскивая лестницу, то добрый Антресолькин всегда приходил на помощь.
Для теплотехника Тепловича самым важным в жизни было тепло. Во всех его проявлениях. Он всегда ходил в теплом шарфе. Пиво пил только теплое. На работе он имел дело исключительно с теплотехникой. Если ему, как грамотному специалисту, пытались подсунуть какую-нибудь морозильную установку, он наотрез отказывался работать с ней. Дома он всегда поддерживал температуру, про которую Антресолькин, обливаясь потом уже с порога, говорил: «Нет, Теплович, это не тепло и даже не очень тепло, это, обалдеть, как жарко!» Но Тепловича это совершенно не смущало. В его квартире окна всегда были проклеены, шпингалеты выверчены, а помимо батарей, которые словно гигантская паутина опоясывали все стены, были установлены дополнительные масляные радиаторы, которые всегда были включены. В каждой комнате были установлены температурные датчики, которые Теплович регулярно самостоятельно проверял.
Однажды в котельной была авария, отопление не выключили, но немного снизили температуру. Для Тепловича это был настоящий шок. Он тут же побежал в магазин для того, чтобы купить дополнительные радиаторы, и набросал жалобу в домоуправление.
Эту самую жалобу он сразу вручил редактору домовой стенгазеты Правдорубову. Вообще-то Теплович всегда критиковал Правдорубова за его неуемное желание выискивать недостатки в работе домоуправления, самостоятельно расследовать их и писать на эту тему разоблачительные статьи. Теплович не видел в этом никакой положительной перспективы, напротив полагая, что это может привести к перебоям с подачей тепла в дом, что для него было крайне чувствительным. Но на этот раз, в порыве возмущения передал свою жалобу Правдорубову, который сразу просиял и бросился обнимать своего друга. Он совершенно не ожидал, что тот когда-нибудь обратиться к нему за помощью по его непосредственной работе и был несказанно счастлив получить такую просьбу.
Правдорубов, который занимал должность редактора стенгазеты, в которой он числился в одиночестве, тем не менее, соблюдая все формальности, ежегодно проводил собрания редакции. На них под протокол, который сам же и вел, проводилось голосование открытым способом за или против утверждения полномочий редактора на следующий срок. Так как голосование проходило на безальтернативной основе честный человек Правдорубов далеко не всегда сразу голосовал за себя, иной раз он специально проговаривал вслух замечания по работе редакции за истекший год. Концентрировался на опечатках в текстах статей, допущенных орфографических и смысловых ошибках, недостаточной остроте публикуемых материалов. Мог задуматься и нарочно воздержаться от голосования или же проголосовать против, демонстративно отвернувшись в ожидании, что сейчас начнется оживленная дискуссия, и его переубедят остаться редактором на новый срок. Но каждый раз находились контраргументы, заключавшиеся в том, что работа редакции была не так безнадежна, что благодаря острым статьям удалось отстоять коммунальные тарифы на прежнем уровне. Что домоуправление пыталось воздействовать на редакцию разными путями: и прямым – через срывание его наклеенных на этажах экземпляров газеты и косвенным – настраивая против него жильцов дома. А именно это свидетельствовало о том, что работа стенгазеты была крайне важной и результативной. И Правдорубов, немного поворчав, соглашался остаться редактором на новый срок.
Винофил Шатров работал неподалеку в пункте приема винных бутылок, расположенном в тентовом шатре. Как истинный эксперт и дегустатор Шатров всегда носил в своей сумке декантер, а иногда и парочку. Нет, конечно, Шатров был вовсе не из тех, что пьют на работе или в любом другом месте на постоянной основе. Это был своеобразный символ, инструмент, ритуальный предмет. Ну, как шпага для мушкетера. Ведь вы же не сможете представить себе мушкетера без шпаги, не так ли? Вот настоящий профессионал в винной области, по глубокому убеждению, Шатрова, обязан был всегда быть при «шпаге», то есть при декантере. Принимая от посетителей пустые винные бутылки, Шатров неспешно брал каждую в руки и начинал ласково пошлепывать ладонью, начиная с донышка, потом поднимаясь все выше и выше. И наконец, завершив процедуру тактильного воздействия, переходил к обонятельному этапу. Держа бутылку так, чтобы ее горлышко находилось на расстоянии примерно двадцати-двадцати пяти сантиметров от его носа, он нежно потряхивал бутылку, вдыхая остатки винного аромата и стараясь по запаху определить не только сорт вина, но и его возраст и даже примерную оценку на специализированном винофильском сайте.
Счетовод Аналитиков больше всего на свете мечтал стать бухгалтером. Обладая аналитическим складом ума, он понимал, что пока не дорос еще до этой высокой должности, да и место в их конторе никак не освобождалось. Всякий раз перед тем, как лечь спать, он задумчиво смотрел в потолок и представлял, как в один прекрасный день станет бухгалтером, и от этой мысли ему виделись исключительно позитивные сны. В них он приходил к себе в контору, по привычке брал в руки счеты, а в этот самый момент в комнату входил директор. И, демонстративно ему подмигивая, доставал откуда-то из-за спины не совсем новый, но вполне еще рабочий калькулятор на солнечных батареях, у которого западали всего две кнопки. И когда дрожащими руками Аналитиков брал в свои руки калькулятор, сияя и краснея, директор вдруг извлекал из заднего кармана брюк удостоверение бухгалтера с обложкой ядовито-желтого цвета и вручал Аналитикову.
Главным в жизни огородника Капуслова был его собственный огород. Жил он там, можно сказать, круглогодично: с весны до поздней осени очно в своем загородном домике с огородом и баней; а в остальное время – мысленно, скучая по нему у себя в квартире. Все теплое время квартира его пустовала, а когда сезон наконец заканчивался и Капуслов возвращался домой, то пустовать начинало в его душе. Только на свежем воздухе и на своих любимых капустных и морковных грядках он ощущал себя полноценным человеком.
Как только урожай был полностью собран, а огород был подготовлен к зимнему периоду, Капуслов начинал подготовку к новому сезону. Залезая с головой в компьютер, Капуслов тщательно подбирал новые виды семян, читая многочисленные отзывы от других огородников и обязательно оставляя свои комментарии под уже опробованными вариантами. Закончив с семенами, он переходил к выбору новых тазиков для своей бани, и советам по подготовке правильных веников. Так коротал он каждое межсезонье и буквально считал дни до того момента, когда можно будет начать выращивать новую рассаду.
Модный парикмахер Стрижкин следовал моде во всех ее проявлениях. Во-первых, в городе он делал самые модные прически и стрижки. Во-вторых, сам всегда был с иголочки одетым, следил за модными тенденциями и всегда был, что называется, в тренде. От него всегда благоухало самым модным парфюмом. Для того, чтобы попасть на стрижку именно к нему, люди записывались примерно за полгода. И, всякий раз после того, как имел дело с разросшейся в разных направлениях копной давно нестриженных волос, он вздыхал и приступал к работе, советуя в следующий раз не затягивать так со стрижкой. Если же клиент в ожидании следующей стрижки у самого модного парикмахера, коротая время, обращался к другому мастеру, то, попав потом к Стрижкину, получал опять же глубокий вздох, означавший, что выбор предыдущего мастера был явно неудачным. А то, как искусно он орудовал ножницами и электрической машинкой, напевая приятным голосом очередную песенку, привлекало в парикмахерскую посетителей. Ведь они жаждали если уж не постричься, так как их очередь еще не подошла, то хотя бы посмотреть увлекательное шоу.
Кинолог Погуляев с детства интересовался кино. Ходил в фотокружок, потом учился снимать ролики. Поэтому в тот момент, когда необходимо было сделать окончательный выбор будущей профессии, Погуляев, ни минуты не сомневаясь, подал документы для того, чтобы стать кинологом. Некоторые сомнения насчет того, туда ли сдал документы, правда, все же возникли у него еще на этапе вступительных испытаний. Особенно, когда надо было преодолеть полосу препятствий на собачей площадке, держа за воображаемый поводок воображаемую собаку. Но Погуляев резонно допустил, что этот навык может быть весьма ценен для будущей карьеры в кино. Вполне в этой же парадигме уложилось для него следующее испытание, когда он, переодетый в нарушителя границы, больше похожего на современного бомжа, пытался преодолеть тридцать метров до ближайшего забора после того, как на него спустили шесть овчарок. В общем, Погуляев был несколько обескуражен в тот момент, когда, успешно сдав вступительные экзамены, довольно быстро понял, что попал немного не туда.
Погуляева больше всего о его работе любил расспрашивать самый медленный таксист в городе Кимычев, который в свободное от работы время увлекался домашней кулинарией. И характерные особенности собак, с которыми имел дело кинолог Погуляев, его крайне интересовали. Конечно, связываться с овчарками Кимычев несколько побаивался, и все просил Погуляева сообщить ему, если вдруг к ним поступит партия болонок, а еще лучше маленьких гладкошерстных собачек, возни с которыми априори должно было быть поменьше.
Сам Кимычев имел репутацию самого старательного, но при этом самого медленного таксиста в городе. Когда, заказав себе такси в приложении, клиент получал информацию о том, что до искомой точки можно было бы добраться, к примеру, за двадцать минут, он с удовлетворением подтверждал заказ. Но вдруг после подтверждения его ожидал сюрприз – к нему должен был ехать именно Кимычев, а потому время поездки сразу же увеличивалось по программе вдвое. Дело в том, что, зная нюансы профессиональной деятельности Кимычева, приложение по вызову такси автоматически корректировало время исполнения заказа. И многие клиенты при этом тяжело вздыхали, понимая, что поездку уже отменить нельзя, а с Кимычевым быстро точно не получится.
Кимычев, несмотря на значительное увеличение подъезда в приложении после того, как заказ попадал к нему, еще умудрялся каждый раз это самое время увеличить. Тем, что, во-первых, не доверяя современным навигаторам, получив заказ, сразу останавливался в положенном месте, и начинал искать первоначальную точку маршрута на карте. Она, как правило, всегда лежала в бардачке под целой кучей документов: страховок за несколько лет; медицинских справок; счетов за коммунальные услуги; чека за купленный лет десять назад пылесос и т.д. Так как Кимычев все привык делать основательно, то можете себе представить реакцию клиента, ожидавшего заказ, но еще ни разу в своей жизни не ездившего с ним. Так вот, внимательно изучив карту, Кимычев, не спеша поправив зеркала и огромный картуз на голове, которая слегка возвышалась над рулем этим самым картузом, отправлялся по искомому адресу. При этом на всякий случай притормаживая на каждом светофоре и по пути улыбаясь обгонявшим его водителям.
Доезжая до клиента, Кимычев всегда проявлял вежливость и внимательность. Невзирая на явно раздраженное выражение лица клиента, он всегда старался одарить его искренней улыбкой. Замечая, что клиент в каком-то возбужденном состоянии начинал дергать ручку задней двери, Кимычев, добавляя своей улыбке еще больше тепла, всегда старался выйти из машины для того, чтобы самому открыть клиенту дверь. Но всякий раз, открывая водительскую дверь, забывал, что пристегнут. Поэтому не в силах выйти из машины, основательно отстегивал ремень, открывал дверь и, еще более дружелюбно улыбаясь, шел к зеленевшему от гнева клиенту, пытаясь открыть заднюю дверь. В этот момент выяснялось, что, как всегда, он забыл отключить блокировку. Поэтому, одарив клиента очередной улыбкой, Кимычев возвращался к водительской двери, и нажимал антиблокировочную кнопку. После чего возвращался к будущему пассажиру, который, услышав характерный щелчок, в нервном раздражении прыгал на заднее сиденье. Кимычев спокойно подходил к задней двери, открывал ее, снова улыбаясь клиенту, потом захлопывал, убедившись в том, что дверь действительно закрылась, и утиной походкой направлялся на свое место.
После этого он исключительно любезно здоровался с уже багровевшим клиентом и уточнял их маршрут. На гневное замечание клиента относительно того, что эта информация уже имелась пятнадцать или более минут назад в приложении, Кимычев спокойно замечал, что современные технологии так ненадежны, и что не лишним будет узнать у клиента лично. Потом Кимычев опять лез в бардачок за картой, улыбаясь в зеркало заднего вида белевшему клиенту, который почему-то уже был в полной уверенности в том, что если бы пошел пешком, то уже минут пять, как был бы на месте. Отыскав наконец место на карте, и при этом не переставая улыбаться, Кимычев обычно поворачивался к уже белому, как молоко, клиенту, и приветливым тоном говорил: «Добро пожаловать на борт! Хотите анекдот с бородой».
Спустя какое-то время все постоянные клиенты сервиса такси уже знали Кимычева, и это самое знание, с кем они будут иметь дело жестко разделяло их на три группы. Первых брала оторопь, когда в приложении такси под инициализацией водителя у них высвечивалась широко улыбающаяся голова со скрещенными руками; вторые – тут же начинали делать звонки, что, по не зависящим от них обстоятельствам вынуждены будут задержаться; третьи – наоборот, были рады, что к ним едет именно Кимычев. Да им суждено было опоздать, но зато они в очередной раз услышат анекдот с бородой и с гарантией доедут до места. Как говорится, тише едешь, дальше будешь.
Почтальон-конокрад Пастушков учился своему довольно редкому ремеслу у знакомых цыган. Обучение шло вполне себе неплохо, если не брать в расчет некоторые проблемы, которых при детальном анализе можно было выявить три. Первая заключалась в том, что в современном мире довольно непросто было найти свободного коня для его кражи – пойди их еще поищи, чтобы украсть. Вторая состояла в том, что, ну, допустим, потратил ты несколько месяцев для того, чтобы где-то найти коня, и даже украл его, но тогда вопрос – а для чего он тебе нужен, что с ним делать??? Ну, и третья – ладно, с грехом пополам решил, что с этим самым украденным конем делать, ну или же просто оставил этот вопрос без какого-либо ответа для себя, но куда его потом запихнуть. В квартире же его не будешь держать. Домоуправление не позволит, или Правдорубов критическими заметками замучает. А Крохоборов же вообще житья не даст. Во все инстанции будет жаловаться, что с таким безответственным и расточительным контингентом ему в одном доме приходится проживать вопреки собственного желания, так еще и коней по квартирам распределяют. Вот, допустим, войдет Крохоборов в подъезд и по традиции свет сразу выключит, а потом вляпается кое во что, так как лошади могут и в подъезде навалять. Поэтому, несмотря на то, что Пастушков прошел курс обучения у цыган на конокрада и даже получил именной сертификат по его окончанию, решил пока коня не красть, а поработать почтальоном.
Бригадир водопроводчиков Братанов был очень серьезным человеком со своими бестолковыми, как он считал, подчиненными, которые вечно то инструмент забудут, то с похмелья придут на работу, то что-нибудь не то отвинтят, то наоборот, что-то лишнее привинтят. Поэтому Братанов держал их в строгости и ежемесячно устраивал им экзамены по школьным предметам, так как считал, что водопроводчик должен обладать широким кругозором и постоянно совершенствовать свои навыки. Его подчиненные не очень понимали, для чего им совершенствовать навыки в заполнении контурных карт из школьной программы для седьмого класса или прыжках в высоту. Ведь все, что они заполняли на своей непосредственной работе, были наряды на работу и запись в журнале заявок, а вместо высоты, им приходилось прыгать вниз, то есть в канализационный колодец, но ослушаться своего строго начальника не могли.
Зато со своими друзьями Братанов был душой компании. И спеть, и сплясать, и покурить, и шлепнуть, и истории из своих трудовых будней рассказать, проблем для него не составляло.
О еще одном моем друге речь пойдет в следующей главе, так как на знакомство с ним меньше главы потратить не удастся. Это был никто иной, как Дядя Лёня.
Глава 2. В которой речь идет о Дяде Лёня, который живет в подвале
Я полагаю, что самые внимательные и придирчивые читатели сразу же обратили внимание на то, что все предыдущие герои фигурируют с фамилиями, и вдруг речь заходит о новом персонаже, который назван по имени. Возможно, сразу закрадываются определенные сомнения. Вот, что уж, не могли и ему фамилию какую-нибудь определить?! Или же надо и всех остальных по имени называть.
Поэтому для того, чтобы сразу ответить на все возможные вопросы и замечания, скажу, что и у Дяди Лёни была своя фамилия. И ею он вполне был доволен и даже где-то гордился. Вот только проблема заключалась в том, что, по его мнению, для такого важного и солидного человека как он, фамилия была недостаточно важной и солидной. Поэтому, оказывая ему почтение, все называли его просто, Дядя Лёня.
Да, понимаю законное нетерпение читателей, а с фамилией-то что не так? С фамилией все было в порядке. Дядя Лёня носил фамилию Шлепанцев. Круглый год он носил на ногах шлепанцы. Обязательно на белый носок. Зимой, чтобы не замерзнуть, он поверх обычных носков надевал шерстяные. Дядя Лёня придерживался твердого убеждения, что шлепанцы являются идеальной обувью. Так как нога в них не потела, была достаточно подвижна. И плюс ко всему, они легко снимались и надевались, не надо было мучиться со шнурками, липучками и застежками.
Было довольно забавно наблюдать со стороны за тем, как Дядя Лёня поднимался из своего «бункера» на поверхность зимой в тот момент, когда выпало много снега, а дворники еще не успели почистить дорожки. Дядя Лёня высовывал свою голову из-за лестницы, которая вела в цоколь, подобно перископу подводной лодки, внимательно осматривая, куда именно ему можно наступить, чтобы не промочить ноги. Если с сугробами все было совсем плохо, Дядя Лёня, повертев своим перископом с двумя круглыми иллюминаторами и двумя круглыми ушами-колесиками, глядя на которые у любого возникало навязчивое желание их немного покрутить и посмотреть, что произойдет дальше, недовольно кряхтя спускался в свое убежище.