Окаянные дни – Иван Бунин

И еще одна библейская строка:«Честь унизится, а низость возрастет… В дом разврата превратятся общественные сборища… И лицо поколения будет собачье…»

Даю совет тем, кто собирается это прочитать. «Окаянные дни» НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНЫ для быстрого чтения, для промежуточного чтения (в качестве «легкого чтива» между двумя серьезными книгами), для чтения на ночь и для чтения с полным желудком. Ибо в первом случае вы даже не заметите, о чем она, во втором не поймете, в третьем вам приснится воинствующий революционер, в четвертом, извините, вас стошнит-с. Как там у Земфиры поется? «Больно бывает не только от боли». Ага, ну вот он тот самый случай, когда тебе больно не от боли. Читаешь – и больно. Вместе с ним, Иваном Буниным – больно. И вот что удивительно – уж столько прочитал патриотической литературы. И революционно-пролетарской, и искренне сочувствовал угнетенным и эксплуатируемым. И контрреволюционно-эмигрантской – и воспылал гневом праведным против кровавых революционеров. И уже сейчас очень хорошо знаю, что в вопросе русской революции никогда не будет однозначного ответа «кто был прав, а кто нет», и история со временем не только не разберется, а лишь сильнее запутается в поисках соответствующего ответа. И все же «Окаянные дни» зацепили сильнее всех остальных книг на эту тему. Потому что писал истинный патриот, наделенный тончайшим чувством слова, принимающего под его пером невиданную жизнь и силу, будучи даже написанным публицистическим стилем. И горечь его более едкая, чем пюре из хрена с редькой, приправленное горчицей.Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?

Во время французской революции тоже сразу была создана целая бездна новых административных учреждений, хлынул целый потоп декретов, циркуляров, число комиссаров – непременно почему то комиссаров – и вообще всяческих властей стало несметно, комитеты, союзы, партии росли, как грибы, и все «пожирали друг друга», образовался совсем новый, особый язык, «сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании…» Все это повторяется потому прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций – бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна.

Но чего это я так раскипятился? Что, Маяковский не был патриотом? Горький не был? Толстой, который Алексей Николаевич? Мой любимый Паустовский? Или их патриотизм был ложным? Фигня полная. Патриотизм не опенок на пеньке, он не может быть ложным или не ложным. Он либо есть, либо его нет. И прав каждый был по своему. Но никто не смог выразить свою боль по Родине так убедительно, так пронзительно, так горячо, как Бунин. Возможно я, я ошибаюсь, потому что мало книг прочитал на эту тему. И вообще прочитал мало. Но пока рассуждаю исходя из прочитанного.Я понимаю, почему Бунина запретили в свое время, и удивляюсь тому, как его творчество «реабилитировали» в советское время. Такой глубокой, пронзительной антисоветчины, точнее такого антибольшевизма найти сложно. Более того, Бунин поднял перо на святая святых революции – на Ленина. …современная уголовная антропология установила: у огромного количества так называемых «прирожденных преступников» – бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза.Как не вспомнить после этого Ленина и тысячи прочих?

А сколько едкости, сколько чернильной кислоты пролито в адрес Горького, Волошина, Блока, прочих товарищей по цеху! Так досталось Троцкому, Луначарскому и прочим товарищам! Мама не горюй. Но если эти адресные выпады можно назвать субъективными, то разве назовешь субъективным описание ужасов получивших свободу солдат, рабочих, крестьян, горожан. Поистине, нравственная свобода, перешедшая в свободу физическую – страшная вещь. Ее-то и не устает обличать Бунин.Повар от Яра говорил мне, что у него отняли все, что он нажил за тридцать лет тяжкого труда, стоя у плиты, среди девяностоградусной жары. «А Орлов Давыдов, – прибавил он, – прислал своим мужикам телеграмму, – я сам ее читал: жгите, говорит, дом, режьте скот, рубите леса, оставьте только одну березку, – на розги, – и елку, чтобы было на чем вас вешать».

Хожу без работы, пошел в Совет депутатов просить места – мест, говорят, нету, а вот тебе два ордера на право обыска, можешь отлично поживиться. Я их поспал куда подале, я честный человек…

В одном только он явно наивен – в своем ожидании иностранной помощи. Человек свято верит, что немцы, французы наступающие на молодую Советскую Россию, несут ей благо. Так же искренне и свято верит он в благость наступлений атаманов и военачальников, Корнилова и Деникина. И с не меньшей искренностью сокрушается, когда приходят вести об их отступлении или поражении. Может, во мне говорит свой, совершенно другой патриотизм, патриотизм который пусть из учебников знает, чем в свое время аукнулся России приход французов, и по рассказам стариков – чем аукнулся приход немцев, но не верю я, что было бы лучше, если бы интервенты свергли большевиков.Или я не прав?

Сразу и главное – если оценивать эту книгу исключительно с точки зрения личности автора, то это будет кол. Жирный такой, красный. В белом пальто Иван Бунин стоит, Евангелие в руках держит, у ног его копошится чернь, обмазываясь грязью просто потому, что это их среда обитания. У черни носы утиной жопкой, губы вывернутые, прыщи-вулканы по всему лицу, они заплёвывают всё вокруг себя семечками и говорят лишь о низменном. Иван же, свет Алексеевич возвышенный, тонко чувствующий и такой породистый дворянин, вот. Любопытно, что современной «напыщенной лжи» и высокому стилю Бунин противопоставляет язык Библии. За скобками можно прочесть, что он – пророк ея.По форме – это дневники, в этом Бунин точно не одинок, «записная книжка Блока», разноцветные «тетради» Гиппиус, воспоминания Ходасевича, «Апокалипсис нашего времени» Розанова – наберётся на любой вкус и цвет, белый или красный, так сказать. Историческим документом мы не можем назвать это произведение, как вы понимаете, автор не остаётся беспристрастным ни на секунду. Бунинская публицистика носит явную негативную окраску, если говорить о Советах, это гимн антибольшевистский, однозначно. Тут цензуре не справиться, не вырезать по кусочкам, вон, даже святого Владимира Ильича как полил:Современная уголовная антропология установила: у огромного количества так называемых «прирожденных преступников» – бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза. Как не вспомнить после этого Ленина и тысячи прочих?С литературоведческой точки зрения было бы интересно поразбираться, искажал ли Бунин факты в угоду своему тщеславию или мести кому-нибудь, пожалуй, это главный мой интерес был бы здесь. Получился такой репортаж или даже журналистское пристрастное расследование, где каждый факт освещается с определённой стороны, всё это плотно переплетено и сшито вымыслом или художественными допущениями, а то и намеренными искажениями фактов.Вообще очень заметно, как Бунину страшно, его разрывает злоба, осуждение и неприятие ситуации. Ну мужику под полтинник, пожил, не дурак, многое повидал. Печально было читать, как у него ёкает сердце от радости при слухах о наступлении немцев или французов. Он там много внимания уделяет стоящему на дальнем рейде французскому линкору – не дай Бог уйдет, что же будет? Им было хуже в такой изоляции, без возможности проверить информацию, слухи никак не отфильтровать, и оставалось только вариться в собственном соку да обществе тех, кто был не особо противен (мало таких). Современные читатели знают, чем кончилась интервенция и представляют, что было бы в случае её победы. Бунин, мне кажется, что-то понимал, но ему застила глаза ненависть к сломавшим всё его родное и привычное, что уже неважно кто, лишь бы отомстили. Он сравнивает французскую революцию с российской, проводит параллели и надеется, что революционеры закончатся на плахе: «Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские. Но и парижские были неплохи.» Вообще все эти попытки его переосмысления истории, мысли о Пугачёве или Разина, откровенно слабы, впрочем, он и не историк, а поживший человек с подорванными опорами в информационном вакууме.Напоследок хочу упомянуть физиологичность произведения, как ни странно. Писатель очень жестко акцентирует внимание на физическом уродстве тех, кто принял революцию, делая их кривыми, хромыми и косыми. Очень смеялся вот от такого отрывка:Одноглазый Полифем, к которому попал Одиссей в своих странствиях, намеревался сожрать Одиссея. Ленин и Маяковский…были оба тоже довольно прожорливы и весьма сильны своим одноглазиемС таким настроением слоника Иван Алексеевич не продаст. Он любит свою Родину, которой не стало, а потому его разум сумрачен, и сознание помутнено. Бросается за газетами, собирает слухи, пытается обрести покой в саду, возвращается к историческим параллелям, ищет ответа на вопрос, почему всё так и не может успокоиться.

Проснувшись, как-то особенно ясно, трезво и с ужасом понял, что я просто погибаю от этой жизни и физически, и душевно. И записываю я, в сущности, черт знает что, что попало, как сумасшедший… Да впрочем не все ли равно!Давно я так долго не колебалась с оценкой книги и дело не в том, что я не могла определиться с собственными впечатлениями, просто это по сути дневниковые записи, которые писались в первую очередь для себя и я не уверена, что их можно оценивать с точки зрения понравилось/не понравилось, тут скорее литературный памятник историческим событиям из самой гущи этих самых событий. И по хорошему, наверное, правильнее было бы оставить без оценки, но я почему-то очень не люблю ставить нули, для меня они кажутся низшей оценкой, умом понимаю, что это не так, но вот чувствую именно так, а потому решила остановиться на нейтральной четвёрке.Бунин известен всему миру как выдающийся русский прозаик, лауреат Нобелевской премии по литературе за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы, но вот скажу честно, я его читала очень отрывочно и ооочень давно, так что даже не могу сказать, понравился он мне тогда или нет. Этот пробел я когда-нибудь восполню, но почему-то загорелась познакомиться именно с его, так сказать, нон-фикшеном, автобиографичными заметками о 1918-1919 годах, когда Россию рвали на части все, кому не лень.Была наслышана, что автор здесь предстаёт не самым приятным и милым человеком, а скорее наоборот злобным и поливающим грязью всех и вся циником. И вот не знаю, то ли я была подготовлена, то ли ожидала худшего, то ли просто не могу судить человека, чья жизнь, страна и идеалы оказались разрушены, тем более, что был он тогда не юношей, у которого вся жизнь впереди, а уже зрелым и состоявшимся мужчиной под полтинник. В общем, как-то меня не резанула вся его ненависть к большевикам, красным и тем, кто поддержал новую власть.Я читала и не раз точку зрения тех, кто был по другую сторону баррикад, там тоже и ненависть, и презрение, и жажда крови и, самое для меня страшное, уверенность в своей правоте и том, что цель оправдывает средства. Мне же, как обычно, кажется, что истина где-то рядом посередине, так что было любопытно и жутко читать свидетельства происходящего в те страшные годы из первых рук. Оценивать художественную ценность этих заметок трудно, да и неправильно, имхо, тут скорее стоит читать тем, кто интересуется историей. Ну а ждать объективности сложно даже от тех, кто оценивает события спустя годы, что уж говорить о тех, кто находится в эпицентре…

– Слава Тебе Господи. Лучше черти, чем Ленин.