А если нет? Если он решил с дьявольской жестокостью отомстить за смерть хозяина, видя в нем, в инквизиторе, виновника всех несчастий? Если он не стал убивать его лишь затем, чтобы насладиться медленной и мучительной смертью? Если он облизал его только для того, чтобы вкусить свежей крови своего врага? Но признать такое – значит в свою очередь впасть в ересь, признав за животным свойственные человеку, но сверхъестественные для собаки рассудительность, коварство и последовательность в действиях. Не за то же самое ли он осудил отца Леграна? Или все-таки это действительно оборотень, порождение сатаны, результат отступничества падшего священника?
А что делать, если Бернар все-таки приведет людей? Данную даже в состоянии шока клятву придется исполнить. Но как тогда он объяснит кардиналу-префекту свое решение? Впрочем, до этой встречи надо еще дожить.
Да и какая клятва может быть дана собаке? И кто ее слышал? Это еще большая ересь, если подумать, – всерьез принимать такую клятву. Да и давать такую клятву – богохульство, если разобраться. Но этот грех он как-нибудь замолит, если останется жив.
А что если это действительно промысел Божий, и в собаку вселился Дух Святой? Может быть такое? Неисповедимы пути Господни. Но тогда кто он такой, чтобы судить ее и ее хозяина?
Мысли путались. Время текло медленно. Раненый мул затих, наверное, успокоился навсегда. Второй так и не проявил себя. Отец Легран продолжал лежать неподвижно, не подавали признаков жизни и монахи-охранники. В прозрачной тишине горного воздуха, прямо над местом происшествия, парил беркут, видимо, прекрасно понимая суть происходящего внизу и дожидаясь своего часа. Инквизитор следил взором за его полетом, постепенно утрачивая ясность восприятия действительности, вероятно, от потери крови. Небесная синева сгустилась, уплотнилась до состояния зеркальной тверди, висящей над ним в бездонной вышине. Это было страшно и притягательно одновременно. Теперь ему казалось, что верх и низ поменялись местами, что это он непостижимым образом висит над поверхностью то ли воды, то ли расправленного жидкого серебра, на которой от кружения беркута образовалась большая воронка. Перед его затуманенным взором по этой воронке вдруг вместо беркута проплыл, кружась, довольно потирающий руки брат Фуке, которого де Монтре в последний момент не взял с собой, а отослал с отчетом в Люцерну: видимо, нотариус радовался тому, что чудом избежал страшной гибели. Потом привиделся давешний молодой монах, как его… Корнелий, кажется, который привел Бернара в трапезную залу. Монах, прежде чем исчезнуть в жерле воронки, нехорошо посмотрел на инквизитора, ох, нехорошо. Надо будет не забыть сделать ремарку в докладе прелату. Потом совсем уже странные картинки поплыли перед ним: вот собака, вроде Бернар, а вроде бы и нет, еще крупнее, почему-то с ребенком на спине. А вот это уже не собака с ребенком, а большое, красивое надгробье, скорее даже памятник, видимо, ребенку, не собаке же. Ребенка почему-то стало пронзительно, до комка в горле жаль. Вот люди стоят перед памятником, рассматривают его, говорят по-французски. Маленький мальчик и мужчина, наверное, отец и сын. О чем говорят, не разобрать. Лишь одно слово. Повторяется рефреном. Ingratitude. Неблагодарность. Причем здесь неблагодарность? Где-то он сегодня его уже слышал… Потом все исчезло, и он сам плавно и мягко погрузился вслед за всеми в темноту воронки, не испытывая более ни страха, ни мучений, но лишь щемящее чувство, возникшее у него при виде ребенка, вцепившегося в собаку как в последнюю надежду…
3
Инквизитор пришел в себя. Он по-прежнему лежал на спине, но над его головой не было ни воронки, ни беркута, ни синевы горного неба. Его рассеянный взгляд постепенно сфокусировался на сводчатом потолке, беленом, чистом, без единой трещинки или пятнышка. Потолок естественным образом переходил в стены, также тщательно оштукатуренные, хоть и не столь белоснежные. Комната, или келья, небольшая, но снабженная помимо кровати, на которой он лежал, столом, двумя стульями и очагом в углу, находилась в идеальном порядке. На дворе был день, через приоткрытое окно доносился невнятный шум какого-то действия, но, сколько времени он провел в забытьи, де Монтре оценить не мог. Спросить пока что было не у кого. Было ясно одно: его спасли. Раны на голове оказались обработанными, перевязь на правой руке приведена в идеальное состояние, и обе ноги до самого бедра зафиксированы в лубках. Таким образом, из четырех конечностей у него сохранной оставалась только левая рука. Но это не главное. Главное – он жив.
Де Монтре огляделся внимательнее. На прикроватной тумбе в зоне досягаемости здоровой руки обнаружился небольшой колокольчик. Одобрительно хмыкнув, инквизитор позвонил. Не успел нежный серебристый звук растаять в воздухе, как в коридоре зазвучали торопливые шаги, и в келью вошел пожилой тучный монах с испуганными глазами, взгляд которых показался инквизитору знакомым. Он нахмурился.
– Слава Всевышнему…
– Имя, – резко перебил де Монтре.
– А… Мозес, святой отец. Брат Мозес из обители Ордена в Монтильи. Казначей. Временно исполняю обязанности настоятеля, как старший из братьев.
Де Монтре вспомнил. Давным-давно, в прошлой жизни, он проводил расследование в монастыре Ордена и арестовал настоятеля и его собаку. Отец Мозес предоставлял монастырские книги по его запросу. Собаку…
– Где я?
– Вы в приюте на перевале Гранд Сен-Бернар, в который направлялись и не доехали, попав под камнепад. Монахи нашли Вас, привезли сюда и оказали посильную помощь. Мы все молились за Ваше спасение, денно и нощно, три дня и три ночи…
Три дня. Он провалялся без сознания три дня. Скверно. Нунций ждет его, не получив своевременно вестей, обеспокоится и вышлет другого уполномоченного, который заберет у него, де Монтре, заслуженные лавры разоблачителя еретической заразы в монастырях августинцев, чего он, доминиканец, обязан не допустить и не допустит.
– Что с остальными? И как ты здесь очутился?
– За мной послали сразу же, как за старшим. Уже к утру я с двумя братьями прибыл сюда и с тех пор почти не отходил от вашего ложа. Оба ваши спутника погибли на месте. Мы скорбим и молимся об их светлых душах. Отца Леграна сумели довезти до приюта живым. Он умер через двое суток, не приходя в сознание…
Де Монтре прикрыл глаза. Весь ход событий постепенно восстановился в его памяти. Заседание, собака, дорога, обвал… Боль…
– Что с собакой?
– Бернар… – монах запнулся, видимо, соображая, уместно ли после всего именовать опального пса по имени. – Он прибежал в приют и устроил такой переполох, что через пять минут вся братия в полном составе ринулась на поиски. Мы подоспели вовремя: еще немного, и Вы… От потери крови… – брат Мозес мялся в нерешительности. – Хвала Всевышнему, все обошлось. А собака здесь же, в приюте.
Инквизитор понял, что монах не решается вслух произнести очевидное: Бернар спас его, доведя-таки счет спасенных до пятидесяти. Выполнив свою часть договора. Теперь дело за человеком. За ним, Барром де Монтре, уполномоченным эмиссаром Конгрегации Священной канцелярии, доверенным лицом Папы Клемента VIII, достойным последователем Томаса Торквемады. Какая ирония судьбы…
– Иди. И принеси поесть. Через четверть часа.
Монах с поклоном удалился. Де Монтре лежал с закрытыми глазами, перебирая обрывки мыслей, которые никак не желали выстраиваться в привычную безупречную стену логики. Впервые за свою карьеру он не знал, как поступить. Долг инквизитора не оставлял места для слабости и требовал, чтобы он довел до конца начатое. Леграну удалось избежать Трибунала, он ушел из жизни по-своему. В любом случае он получил свое, и это знак того, что Инквизиция не ошиблась, ибо оказалась в согласии с промыслом Божьим. Теперь, после случившегося, никто уже не усомнится в его, де Монтре, правоте. Но это значит, что он был прав также и в отношении собаки. Пес единственный не пострадал во время камнепада, более того, один из камней очень удачно перебил цепь и освободил его, такое невероятное везение – не признак ли дьявольского сговора?
С другой стороны, если бы не данное обстоятельство, собака не смогла бы привести людей, и он, инквизитор, уже давно бы стал законной добычей альпийских беркутов. Приспешник дьявола никогда не станет спасать служителя церкви Христовой, своего заклятого врага. Как это все увязать? И что теперь делать с данной им клятвой? Да кто знает об этой клятве? Собака? Не сошел ли он сам с ума от пережитого потрясения, всерьез рассуждая о таких материях, как клятва, данная собаке?
Де Монтре устал от тяжелых мыслей. Он был еще очень слаб. Монах, принесший еду, отвлек его весьма кстати. Глубокая миска дымящегося куриного бульона, свежайший монастырский хлеб и кувшин сладковатого красного вина доставили ему истинное наслаждение. Утолив голод, инквизитор откинулся на подушки и понял, что проведет здесь, в приюте, еще не одну неделю. Ехать куда-либо в таком состоянии просто невозможно. Он сам, опережая нунция, напишет кардиналу-префекту подробный отчет, отправит его с нарочным монахом в Рим и будет ждать здесь ответа. Суд над Леграном уже не состоится, тащить в Рим собаку без него, чтобы публично сжечь ее на площади, нет никакого смысла. Но приказ никто не отменял, поэтому придется тащить, как бы нелепо это ни выглядело. И кто ее теперь потащит? Разве что доложить префекту, что собака погибла, да и убить от греха, чтобы не лгать. Не отпускать же ее, в самом деле. Да, именно так и следует поступить. Тогда можно будет не спешить с отъездом, спокойно отлежаться, его первенство в этом процессе будет бесспорно, и то, что он пострадал во время выполнения священного долга инквизитора, должным образом зачтется. А там, глядишь, и кости срастутся, и горный воздух окажет благотворное влияние, и перестанут в голову лезть греховные мысли насчет обязательств перед каким-то псом… Да и были ли обязательства? Что там говорил этот монах, отца Леграна довезли живым? Ну да, конечно, как же он сразу не догадался, эта псина помчалась спасать вовсе не его, а своего хозяина, который был еще жив! И никакого дела ей не было ни до кого другого! Спасибо хоть не загрызла со злости. Так что его совесть чиста, и нечего больше об этом беспокоиться.
Однако убивать собаку здесь, в приюте, где она провела всю жизнь и где ее, увы, боготворят, (проклятые еретики, я еще доберусь до этой шайки, дайте только встать на ноги!) в его положении достаточно рискованно. Можно нарваться на открытое неповиновение. Придется сделать вид, что я забираю ее с собой, и прибить по дороге. Жаль, конечно, ни в чем она не виновата, в отличие от людей, не оборотень же это, в самом деле, да ничего не поделаешь. Я позабочусь, так и быть, чтобы ее смерть была легкой.