Иван Андреевич Банников
Источник
Посвящается Алексею Грачёву – лучшему другу, который навсегда останется в моей памяти
Глава 1
Я хорошо помню первое знакомство с Ямухвом.
Достаточно лишь закрыть глаза – и в памяти с услужливой готовностью всплывают самые первые ощущения и мысли, связанные с прибытием на планету.
После завершения седьмого прыжка корабль наконец-то возник на окраине планетной системы, которая была открыта первой автоматизированной экспедицией восемь лет назад. Пока корабль на всех парах приближался к планете, кружащей вокруг жёлтого карлика, у меня было предостаточно времени для того, чтобы изучить скудные сведения, которые любезно предоставила Корпорация.
Ямухв являлся планетой земного типа с давно погасшей геологической активностью, его сухая жаркая атмосфера вполне годилась для дыхания человека, агрессивные формы жизни и опасные возбудители заболеваний отсутствовали. Всю поверхность планеты, от полюса до полюса, покрывали мёртвые горячие светло-жёлтые пески. Полезные ископаемые, объекты искусства и перспективные цивилизации в таблице целей не значились.
По непонятным для меня причинам, Ямухву был присвоен статус наивысшей важности, а Корпорация «Поиск» возлагала огромные надежды на некие научные исследования, носящие крайне засекреченный характер.
Довершал странную картину тот факт, что планету после открытия не включили в официальный астрономический справочник, а подступы к ней охраняли два военных крейсера Корпорации.
Вот почему я испытывал нетерпение и желал увидеть странную планету поскорее. Тем более что капитан корабля отказался отвечать на мои вопросы, загадочно ухмыляясь и обещая, что я обязательно удивляюсь, когда придёт момент.
И я удивился.
Ямухв предстал передо мной светло-кремовым шаром, прозрачность атмосферы которого лишь местами нарушали песчаные бури. И эта прозрачность позволяла практически сразу увидеть даже с высоты орбиты двадцать шесть тёмных точек, вытянувшихся в две параллельные линии. Невозможно было не заметить тёмно-зелёные пятнышки, нарушающие своей геометрической правильностью безмятежное однообразие мёртвых песков.
Завидев их, я обомлел и удивился. Двадцать шесть объектов, расположенных друг от друга на одинаковом расстоянии – это полное противоречие фразе доклада «искусственные объекты цивилизации отсутствуют».
Из космоса странные объекты казались тёмными родинками, чужеродными вкраплениями на теле светло-жёлтой пустыни. Когда корабль вошёл в атмосферу и устремился к одной из точек, она постепенно превратилась в идеально правильный круг, до отказа заполненный невероятно сочной зелёной растительностью.
Выйдя наружу и осторожно вдыхая сухой безвкусный воздух Ямухва, я долго стоял у края круга и смотрел на густые многоярусные заросли, бросающие вызов нашим представлениям о планетах и пустынях.
Это ощущение неуместности и чужеродности, возникшее при первом знакомстве с загадочными оазисами Ямухва, сохранялось потом на протяжении всей моей службы в составе второй экспедиции. Невозможно было поверить, что немногочисленные очаги жизни на погибшей планете имели естественное происхождение.
Само их существование противоречило климату мёртвой планеты и здравому смыслу.
Лично я ни минуты не сомневался, что странные оазисы созданы аборигенами – палочкообразными гуманоидоподобными существами, влачащими жалкое существование на грани исчезновения и окончательной гибели.
По-научному в справочниках Корпорации они именовались «псевдогуманоидами пустынного типа», но в обиходе, как это часто бывает, закрепилась версия малообразованных рабочих из первой экспедиции – «палочники». Трудно сказать, кто из серой массы низкоквалифицированных трудяг разродился в своё время таким «остроумным» наименованием туземцев, но со временем слово прочно укрепилось в лексиконе и даже стало регулярно фигурировать в официальных отчётах и некоторых справочных материалах.
Палочники клялись всем, что только есть на свете, что не имеют никакого отношения к возникновению и существованию оазисов посреди бескрайней пустыни, начисто лишённой воды.
Я же, как и всё руководство Корпорации «Поиск», был абсолютно уверен в том, что они строят из себя дурачков и врут нам, чтобы только не раскрывать своих секретов. А секрет у них был.
Если посудить разумно, как ещё можно было объяснить тот подозрительный факт, что среди раскалённых светло-жёлтых песков, полностью лишённых даже одноклеточной жизни, вдруг совершенно внезапно встречалось пышущее жизнью растительно-животное сообщество. Идеальный круг, словно очерченный гигантским циркулем, до предела наполняли растения, которым и пятидесятиградусная жара была нипочём, и жёсткие песчаные бури как с гуся вода.
После приземления капитан корабля вручил мне конверт с секретным заданием. Корпорация любезно велела мне ускорить и довести до финала крайне важные и невероятно перспективные научные исследования. Объект этого исследования присутствовал в центре каждого оазиса. Именно он являлся главным секретом туземцев, который они хранили как величайшую ценность.
И это была вода.
Если уж быть точным, в самой воде, конечно же, не было ничего удивительного и уникального, во Вселенной полно миров, где этой воды как грязи, если можно так выразиться. Поразительным было другое – вода в этих оазисах бралась из ниоткуда.
В буквальном смысле.
Когда я впервые преодолел густые сочные заросли и вышел к летающему источнику, то не поверил своим глазам и подумал, что стал жертвой хорошо сработанного розыгрыша тех специалистов, что прибыли на планету до меня.
Я долго и упорно искал замаскированные трубки и разбрызгиватели, пока не осознал то, что до меня с насилием над собственным мозгом делали десятки людей – вода просто лилась из определённой точки в пространстве.
Из ниоткуда.
Учёные нашей экспедиции рвали на себе волосы и стремительно седели от напряжения, потому что за те два земных года, которые они провели на Ямухве, исследования ни на молекулу не приоткрыли завесу тайны – они так и не смогли установить природу этих водяных источников.
Извержение воды из некой точки пространства не сопровождалось совершенно никакими другими проявлениями или признаками – ничто не сверкало, не гремело и не шуршало. Источник не исторгал радиацию, радиоизлучение или какие-либо ещё лучи, волны или элементарные частицы. В условиях абсолютного химико-физического нуля вода тихо и спокойно возникала примерно в метре от поверхности земли и лилась вниз тонкой струйкой.
Сейчас, когда я знаю правду, всё происходящее перевернулось с ног на голову и предстало в другом свете. Сейчас-то мне всё понятно.
А тогда весь здешний мир представлялся мешаниной из разрозненных абсурдных нелепостей, которым не находилось разумного объяснения.
Когда я прибыл на планету в качестве нового руководителя экспедиции, мне было поручено добиться научного открытия любой ценой. Любой. Руководство Корпорации кипело от злости, видя астрономические затраты на экспедицию и исследования и не получая абсолютно никакой отдачи. Мне было прямо сказано, что у меня развязаны руки.
На момент моего прибытия не слишком щепетильные и весьма нетерпеливые учёные и военные довели туземцев до такого состояния, что те вообще отказывались от каких-либо контактов с нами. Исключение делалось лишь для нескольких второстепенных учёных, которые изучали саму планету и её обитателей. С остальными членами экспедиции палочники упорно избегали общения и невозмутимо не реагировали ни на какие угрозы, посулы, уговоры и мольбы.
Мне хватило нескольких дней, чтобы довольно быстро прийти к заключению, что кроме водяных источников, ничего интересного, полезного и нужного на планете не было. Совершенно ничего такого, что могло бы оправдать колоссальные затраты на многообещающую экспедицию: финансовые, людские, временны̀е. Корпорация сделала значительную ставку на возникающие из ниоткуда струи прохладной дистиллированной воды. Высшие чины пребывали в уверенности, что раскрытие технологии передачи воды придаст Корпорации огромный импульс и поможет человечеству значительно ускориться в развитии.
По крайней мере, моё непосредственное руководство пригрозило мне, что если я не выясню природу явления и способы его возникновения, управления и завершения, то могу даже и не задумываться о возвращении на Землю.
На должность руководителя экспедиции я попал вынужденно, в результате жёсткого шантажа. Назначение и поездка на другой конец пояса галактики стали платой за избавление от огромных проблем. Поэтому мне жутко не терпелось докопаться до сути и предъявить на блюдечке с голубой каёмочкой ту самую технологию, о которой мечтала алчная бездушная Корпорация. Невозможно выразить словами, насколько сильно я желал вырваться из этой раскалённой песчаной тюрьмы и вернуться домой в слякотный холодный Петрозаводск.
С самого начала я возненавидел эту чёртову планету и всех её немногочисленных обитателей. Я возненавидел этот вездесущий мелкий песок, из которого состоял весь окружающий мир. Я возненавидел удушающую жару и предельно сухой воздух, высасывающий из тела все соки. Я возненавидел неконтактных несговорчивых туземцев и их убогую, но раздражающе таинственную жизнь.
А ещё я ненавидел наших учёных, которые формально должны были мне подчиняться, но на самом деле творили всё, что им вздумается, пользуясь тем, что я совершенно не разбирался в методах и инструментах их работы. И поэтому я никогда не мог понять, действительно ли они с утра до вечера пытались докопаться до сути происходящего или просто умело имитировали деятельность, прикрывая пустой вознёй с приборами и образцами свою лень и научную беспомощность.
Да, чуть не забыл, я ведь и рабочих ненавидел за то, что они торчали тут как бельмо на глазу, и толку от них было столько же. То есть ноль. Вообще никогда не мог понять, зачем их прислали в таком количестве. Бурить было нечего, добывать тоже. Охотиться было не на кого, и грабить и мародёрствовать тоже было некого и негде. Была б моя воля и если бы позволяли технологии, я их всех поместил бы в какую-нибудь волшебную камеру, где они провалялись бы недвижимые и не увеличивающие расходы экспедиции вплоть до того редкого момента, когда в них возникла бы настоящая нужда.
А так они всё время бесцельно слонялись по лагерю и его окрестностям, пожирали запасы привезённой еды, постоянно нарушали режим неконтактности с туземцами и всячески подрывали дисциплину и порядок среди всего персонала. В общем, всеми силами раздражали меня и иногда доводили до белого каления.
И если поначалу я увлёкся полётами в разные концы планеты, чтобы не видеть соплеменников, а заодно чтобы познакомиться с вверенным мне хозяйством, то уже через пару недель однообразные пустые ландшафты убили на корню всё желание выбираться за пределы лагеря. Облетев для галочки всю планету и осмотрев каждый из зелёных кругов, в дальнейшем я крайне редко покидал наш основной лагерь, разбитый на краю одного из оазисов.
Ямухв оказался жестоким раскалённым адом, заполненным надоедливым песком, сухим воздухом, разрывающим горло и лёгкие, и глубочайшей тоской. Здесь никогда не происходило ничего интересного. Раскалённый день сменялся жаркой ночью, времена года колебались от невероятного пекла до терпимого зноя. С завидной ритмичностью и регулярностью раз в пять суток с запада налетали песчаные бури, на несколько часов заполняющие атмосферу песком и пылью. Когда буря уходила, рабочим наконец-то приходилось отвлечься от праздного времяпрепровождения и хоть ненадолго заняться делом, очищая засыпанный лагерь от песка. Оазис избавлялся от многометрового слоя песка самостоятельно, каждый раз доводя ботаников до исступления и научной экзальтации.
Так что мир мне достался негостеприимный, убогий и до ужаса скучный. А поскольку я всегда считал себя человеком приземлённым и сильно далёким от науки, то периодически появляющиеся малозначительные открытия оставляли меня равнодушным и только ещё больше усиливали ненависть к технарям и очкарикам, которые занимались чем угодно, кроме главного задания – за долгие месяцы они так и не удосужились выяснить, откуда, чёрт возьми, берётся пресная вода, питающая оазисы. И почему эти пятна жизни располагаются в рамках такой строгой правильной схемы.
Замеры с орбиты и на земле установили, что расстояние от центра одного оазиса до центра другого составляло ни много ни мало, а именно сто двадцать два километра и шестьсот семь метров. Сами оазисы выстроились в две параллельные линии юго-запад-западного направления: одиннадцать в южной и пятнадцать в северной.
Диаметр круга жизни составлял в точности шестьсот три метра. Как объясняли мои яйцеголовые, именно такую максимальную ширину круга жизни мог поддерживать источник драгоценной воды. Которая, кстати, тоже лилась не как попало, а строго в количестве один литр в минуту. Настолько строго, что многомесячные измерения водотока одного из источников показали отклонение всего в несколько сотен молекул. Что в моём понимании означало ничто.
По заверениям бесполезных учёных, растительно-животный состав во всех биологических сообществах оказался абсолютно идентичным. Настолько идентичным, что все растения и животные определённых видов фактически являлись точнейшей копией друг друга. Как будто кто-то взял и намеренно клонировал каждый кустик, каждое дерево и каждую летающую или ползающую тварь.
Но на этом перечень странностей не исчерпывался. Даже невооружённым взглядом можно было увидеть, что все деревья в оазисе располагались в строгом шахматном порядке, чтобы максимально плотно смыкать густые кроны с жёсткой внешней листвой, формируя таким образом сплошное, непроницаемое для палящих лучей укрытие. Благодаря этому внутри оазисов становилось умеренно жарко и хоть немного влажно.
И разве можно было после этого поверить лживым палочникам, что они тут не при чём?! Рукотворность и искусственность оазисов буквально бросалась в глаза. Для этого не надо быть учёным или даже просто особо умным человеком.
А кто ещё, спрашивается, мог бы разместить пятна жизни в таком правильном порядке и при этом так строго и формально организовать существование в каждом из них?! Идеальный мир, где природа функционирует в рамках строгих геометрических законов и правил? Ни один дурак, даже наши рабочие, не мог в это поверить. Что уж говорить про умников, которые с кровавой пеной на своих мозолистых языках доказывали чуть ли не каждый день, что всё происходящее является искусственным и несёт на себе отпечаток разума, тяготеющего к порядку и формальной красоте.
Я же постоянно тяготел к тому, чтобы несколькими ядерными бомбами уничтожить проклятые летающие источники, проклятые оазисы и проклятых туземцев, которые своей несговорчивостью и высокомерием постоянно доводили меня до бешенства.
К тому же, что уж скрывать, аборигены постоянно путались у нас под ногами и всячески мешали исследованиям и изысканиям. И ещё они безостановочно грозили нам какой-то карой за порчу оазисов и предрекали что-то страшное. Не будучи суеверным человеком, я никогда не вслушивался в эти варварские бредни и предпочитал давить их силой и решительностью.
В конце концов, у меня были автоматы. А у них не было ничего. Они даже палку не могли отломать от дерева, потому что это, видите ли, противоречило их вере.
Глава 2
В первый раз туземцы познакомились с моим автоматом, когда стали всё громче заявлять, что мы своим присутствием убиваем оазис.
Команда экспедиции состояла из тридцати двух здоровых мужиков. И всем нам каждый день требовалось пить, есть и мыться. А пить и мыться требовалось много и часто, потому что иначе мы просто не выжили бы в сухом раскалённом воздухе пустыни. Откуда ещё, спрашивается, могли бы мы взять воду, как не из летающего источника? Как честные и ответственные колонизаторы мы поначалу хотели пробурить артезианскую скважину, но сканирование недр до глубины в шестьсот метров показало полнейшее отсутствие грунтовой воды. Так что я не видел ничего зазорного и неправильного в том, чтобы воспользоваться водой, которую давала нам местная природа.
Мы установили насос возле источника и провели трубу в лагерь. И казалось бы, ну что тут плохого? Не так уж и много мы выпивали, тем более, что бо́льшую часть воды мы же всё равно возвращали обратно. Ну, пачкали её немного, так мы и дома всегда так делали – и ничего, и травка росла, и деревья зеленели, и птички щебетали довольные и счастливые. А тут вдруг выяснилось, что оазис стал медленно, но верно чахнуть.
Кто-то из яйцеголовых пытался надавить на мою несуществующую совесть, дескать, пожалей убогих и используй воду аккуратно и дозированно. Но после того как я точным ударом кулака выбил одному из них два зуба, нелепые и смехотворные просьбы по поводу глупой экономии прекратились раз и навсегда.
В конце концов, мне было совершенно наплевать на проклятые оазисы и всю ту мерзкую живность, которая в них обитала.
Но туземцам это не давало покоя, и они всё ныли и ныли. Ходили по пятам, хватали за одежду и становились всё более настойчивыми и надоедливыми. И в один день они явились ко мне всем стадом. Сгрудились на вытоптанной площадке возле центральной палатки и стали что-то там щебетать на своём примитивном непонятном языке. Я только-только прилёг отдохнуть после гадкого размороженного обеда, и поэтому до жути разозлился на отвратительных недочеловеков, которые посмели нарушить мой покой.
Я бросил взгляд на показания наружного термометра: +47. Решительно не хотелось окунаться в послеобеденную жару. Но шум на площадке всё усиливался. Пришлось с огромным неудовольствием покинуть райскую прохладу герметичной кондиционированной палатки и выйти наружу.
Аборигены заметно волновались и махали длинными тонкими руками. Столпившись в плотную группу, они напирали на меня, пытаясь произвести угрожающее впечатление. Я откровенно рассмеялся над этой нелепой попыткой оказать давление. Вот же недоумки. Я людей-то не уважал и не любил, что уж тут говорить о каких-то инопланетянах, которых я воспринимал как животных. Стремительно теряя терпение, пару минут я раздражённо выслушивал бормотание электронного переводчика, висящего на груди. И во мне всё больше накапливались злоба и ненависть к этим тварям, которые осмелились предъявлять мне требования, а сами практически ничем не отличались от обычных животных. Их и цивилизованными-то нельзя было назвать.
Они ни много ни мало требовали у меня, чтобы я убрал лагерь подальше от их оазиса и перестал его отравлять. Всё упоминали какую-то Пустынную Мать, которая скоро должна прибыть, и ей, дескать, ой как не понравится то, что мы тут натворили. И как заведённые повторяли, что она нас накажет и вернёт в землю всё, что мы у неё забрали. Дальше последовали сетования и жалобы на то, что им не хватает еды, плоды стали родиться отравленными, а вся мелкая живность помирала пачками и штабелями. Проваливайте, и всё тут.
Когда я дошёл до точки кипения, то просто молча вернулся в палатку и достал из личного сейфа отличный военный автомат самой последней модели. Пристегнул магазин и вышел к непрошеным гостям. Увидев оружие, учёные и рабочие мгновенно бросились врассыпную, оставив туземцев одних на линии огня. С угрюмым и невозмутимым видом я выставил перед собой оружие. Я не старался ни в кого целиться, как и не ставил перед собой цель убить как можно больше туземцев. Я просто хотел как следует напугать их, а также внушить им мысль, что отныне я тут самый главный, и мне наплевать на их дикие понятия и дурацкие требования и просьбы.
Направив ствол чуть вверх, я нажал на спусковой крючок. Автомат послушно застрекотал в руках, сшибая листья и ветки крайнего дерева, и вдруг его повело, и, прежде чем я успел это даже осознать, очередь прошила толпу. Я рванул оружие вверх и отпустил крючок, но было уже поздно.
Я похолодел от осознания содеянного.
В голове немного звенело от выстрелов. А ещё в лагере и в рукотворном лесу стало поразительно тихо. Люди застыли как вкопанные, судя по бледным и перекошенным лицам, они были потрясены моим ужасающим поступком. Вся лесная живность вмиг попряталась. Сверху с тихим шелестом падали ветви и листья.
А на земле лежали штук двадцать мёртвых палочников. Их нереально яркая, зеленовато-голубая кровь расползалась яркими потеками по утоптанной сероватой земле. Оставшиеся в живых туземцы словно не понимали, что произошло. Они ошеломлённо шелестели сухими безгубыми ртами и всё пытались поднять мёртвых, как будто не веря в то, что жизнь могла покинуть их так внезапно.
Сбоку на меня бросился один из бесполезных членов нашей команды – молодой лингвист, изучающий язык, быт и историю туземцев. Он успел замахнуться на меня каким-то длинным инструментом, зажатым в руке, я же даже голову не повернул, а просто ударил его в лицо прикладом автомата.
Хрустнули зубы и кости, парень с криком упал, а все остальные члены команды наконец-то окончательно осознали, что со мной шутки плохи. Мои боевые ребята из военного ведомства Корпорации довольно улыбались. Лейтенант, возглавляющий охрану лагеря, приподнял в немом вопросе одну бровь.
Я кивнул ему и скомандовал, подчёркивая слова взмахами оружия:
– Николай, мертвецов выкинуть в пустыню подальше, а этих уродов в лагерь больше не впускать. И, кстати, трёх-четырёх схватить и доставить на корабль в медицинскую комнату. Сейчас мы с ними побеседуем как следует. Осточертели мне эти прятки и заигрывания по поводу чёртовой воды! Хватит с ними миндальничать! Сегодня мы всё выясним. Исполнять!
Меня всего трясло от злобы, и я понимал, что творю недоброе, но остановиться уже не мог.
Отобранных палочников мы долго пытали, чтобы выжать из них секрет летающих источников. Но либо они действительно ничего не знали, либо пребывали в непробиваемой уверенности, что должны умереть, но сохранить свою единственную тайну. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что не я конкретно их убил. Они сами сдохли от голода в запертой металлической комнате, где их держали до последнего.
Что касается учёных, состоящих в нашей команде, то можно сказать, что с того дня наша ненависть наконец-то стала обоюдной и неприкрытой. Они презирали и ненавидели меня за жестокость и узколобость. А я ненавидел их за то, что они позволяли себе судить меня и ожидали от меня соблюдения каких-то там ветхих законов, которые и «не убий», и всё остальное в том же духе. И да, их неэффективная деятельность по-прежнему удерживала меня в этой песчаной тюрьме.
Палочники спешно покинули оазис вечером того же дня. Но с пустыми руками далеко они не ушли. Две сотни тел, и больших, и маленьких растянулись длинной цепочкой на несколько километров. Несколько дней они мозолили глаза, пока наконец их не занесла песком очередная буря. Я опасался, что они будут гнить и сильно вонять, но пустыня их просто изжарила и превратила в засохшие мумии. Угрызений совести я не испытывал. Туда им и дорога.
Яйцеголовые после такого урока послушания попробовали было объявить забастовку и бросили все изыскательные и исследовательские работы. Но я быстро напомнил, что их родственникам на Земле может сильно не поздоровиться. Одно моё сообщение домой – и всех их мигом вывезут за воронежскую линию отчуждения. Мутировавшие твари быстро довершат наказание.
Этот довод показался всем очень разумным и эффективно улучшил дисциплину и работоспособность в команде.
Ничтожества, которые считали себя умнее меня, прижали драные хвосты и засунули гордость и этические принципы в свои ленивые задницы.
Вопреки ожиданиям, руководство проявило недовольство моим непредумышленным поступком. Конечно же, их тоже не волновала судьба и жизни инопланетян. Им на людей-то было наплевать, а уж чтобы они стали заботиться о каких-то там палочниках… Нет, они боялись, что после такого происшествия туземцы ещё больше заартачатся и категорически откажутся отдавать нам технологию передачи материи на расстоянии. Моё оправдание, что палочники в других оазисах никак не могли узнать о случившемся, они отмели как несущественное. Поэтому меня как следует взмылили, оскорбили и унизили, не забыв пригрозить, что я так и подохну вдали от Земли, если не обеспечу открытие необходимой технологии. В конце разговора мне велели впредь такого не допускать и всячески охранять источник важной информации от любых неправильных инициатив со стороны членов команды.
Поскольку мы лишились объекта наблюдения в нашем лагере, то пришлось организовать два постоянных вспомогательных лагеря в ближайших оазисах, где также обитали палочники. Если бы понадобилось, я создал бы лагерь в каждом оазисе. Я был готов пойти на что угодно, лишь бы только поскорее вырваться с этой ненавистной планеты.
Чтобы не прозевать ничего важного, мы напичкали эти оазисы камерами, микрофонами и самыми разными датчиками, чтобы те вовремя подсказали, что туземцы замыслили что-то нехорошее. А ещё я не доверял учёным и боялся, что они попытаются утаить от меня момент раскрытия тайны летающих источников.
Практически все умники перебрались в новые лагеря со всем своим оборудованием и палатками. Я понимал, что они хотят находиться от меня как можно дальше, и не имел ничего против. Мне их кислые высокомерные рожи тоже никакого удовольствия не доставляли, а за порядок я был спокоен, потому что в обоих лагерях дежурили несколько верных ребят с оружием. Людям, прошедшим зачистку Липецка в триста шестьдесят восьмом, нечего было бояться яйцеголовых хлюпиков.
