Иван Андреевич Банников
Дети
Да говорю же вам, не было в вашей жизни такого случая, когда вы по-настоящему теряете власть над происходящим! Вы только и можете воображать себе, как жестокая судьба то и дело лишает вас воли и заставляет плыть по течению! Чушь всё это! Вы всегда можете что-то сделать, только часто заместо дела и устранения трудностей предпочитаете сложить лапки на животе и самозабвенно ныть о том, как беспощадная судьба заставляет вас действовать против воли. Вы никогда не были в такой ситуации, когда действительно не можешь ничего сделать и не можешь управлять происходящими событиями! А я был! И я могу вам рассказать сейчас. Да, Элинор, кофе со сладостями будет как раз кстати, история эта не короткая.
Слушайте внимательно! Юджин, не вертись. Сьюзен, поправь же штору, солнце шпарит как сумасшедшее, как будто замыслило убить всех нас.
Это случилось в бытность мою маршалом в тех краях, которые сейчас зовутся Невадой и Ютой. Я ловил беглых преступников и всяких мерзавцев, за поимку которых федеральное правительство и власти штатов назначали щедрое вознаграждение. Уж не могу сказать, бывали ли среди них невиновные люди, мне же всегда думалось, что они все сплошь негодяи и распутники, которые насиловали женщин, грабили поезда и банки, убивали мирных граждан и полицейских. Особенно рьяно я искал тех ублюдков, которые убивали шерифов или таких же, как я, маршалов. Я ненавидел их всей душой и считал своим долгом очистить новые земли от этой грязи, чьи деяния были против заветов Бога…
Сьюзен, ты мне родила пятерых внуков и все как один неугомонные и непослушные. Нехорошая у тебя кровь, беспокойная, одно слово, ирландцы. Ну-ка, успокой их, история ведь очень интересная!
Видит Бог, я никогда не рассказывал её никому, только Барбара, ваша мать и бабушка, упокой Господь её душу, знала об этом. О таком же кому попало и не расскажешь. Непросто всё, да и мало кто поверит. Даже сейчас, как вспомню, мне не по себе становится. Вот, видишь, сразу пот на лбу выступил. Да не от жары это! Нет, мне нужно это одеяло, не надо его трогать!.. Так вот… Чего я… Эта… А, так вот. Барбаре рассказал только, но и вам надо знать, мне уже много лет, могу откинуть копыта в любой момент, а вас я должен предупредить. Вы должны знать…
В шестьдесят восьмом году, как сейчас помню, это всё и случилось. Я был молодой и быстрый. Мне всего-то стукнуло двадцать три годочка, а я уже снискал себе славу одного из лучших ловцов преступников. Меня уважали и боялись, вот так-то. Я рьяно брался за почти любое задание, а как же, Барбара же уже была на сносях нашим первенцем. Да, Боб, тобой. Денег надо было зарабатывать много, я не хотел, чтобы мои жена и дети жили в грязи и бедности в той забытой Богом дыре.
Поэтому, когда я вернулся в городок и сдал тюремщикам Сизого Валлийца, душителя из Калифорнии, то мне даже и отдохнуть не довелось. Только и успел, что повидаться с любимой жёнушкой и тут же явился к шерифу, потому что прослышал от барыг про то, что объявлена награда за Энрике Пинеду.
Эх, родненькие, вам даже трудно представить себе величину этого человека. Великий был злодей, нынешние просто мыши рядом с ним. Он был широко известен, но да только властям никак не удавалось схватить его за хвост, очень уж он был умён и неуловим. Здоровенный, красивый, девки все на него засматривались, даром что он был убийцей и грабителем. Чёрные усы, чёрная копна волос, бронзовый загар, и такие редкие для южанина голубые глаза. Был он никаким не мексикашкой, как вы могли подумать, а самым настоящим испанцем прямиком из Испании.
И был он как кость в горле у губернатора и всех шерифов в округе, потому что очень нагло и дерзко действовал у них под носом, а те ничего не могли поделать, и только в ярости орали на площадях и обещали на его голову все кары небесные.
Весной шестьдесят восьмого года испанец ограбил восемь почтовых дилижансов, семь банков и три раза наведался в город, шумно отмечая свои успехи прямо под носом у властей. Под конец Пинеда схватил белобрысую дочку шерифа и растворился в пустыне. Шериф топал ногами, плевался и прилюдно клялся, что разорвёт негодяя и растлителя, а кумушки на рынке поговаривали, что не такая уж она была и невинная, а очень даже наоборот – бесстыжая девка, которая под кем только не лежала.
В итоге, терпение у губернатора окончательно лопнуло, и он объявил их в розыск и назначил за Пинеду и его банду такую баснословную кучу золота, что никто даже сначала и не поверил, что такие деньги бывают.
Я когда в городок вернулся, то охота за ним уже была в самом разгаре, все кому не лень сбивались в бригады и отряды и отправлялись в пустыню за своим вознаграждением. Ну да я не волновался, что могу опоздать и упустить свой шанс, потому что знал, что надо делать. Сразу же взял себе двух помощников из местных индейцев, которые вечно ошивались возле салуна в поисках случайного заработка. Были они какие-то ободранные и сплошь больные от постоянного потребления «огненной воды», но дело своё знали – пустыню могли всю рассказать как свои пять пальцев, что где находится и где вообще можно долго скрываться.
Чтобы у них, значить, не возникло соблазна водить меня за нос и напрасно тратить моё время, я их сначала как следует поколотил, а потом посулил солидное вознаграждение, пятикратно больше, чем они могли бы получить у других маршалов. Да и про меня все в округе знали – ежели что пообещаю, то обязательно так и сделаю. Поэтому, как только они отошли от побоев и уразумели, что я от своего слова не откажусь, то тут же горячо заверили меня, что сделают всё, что в их силах, чтобы, значить, мы все могли как следует обогатиться.
Я закупил провианта и патронов, запасся, значить, всем необходимым из расчёта, что пробуду в пустыне не меньше недели, и мы тронулись в путь, я на своём верном Мохнатике, а индейцы на мулах. Барбара всё махала мне вслед рукой, а я оглядывался и посматривал на её большой живот. И думал, что неплохо бы вернуться до того, как она родит. Благо, что о родах я уже позаботился и заплатил местному докторишке его месячный заработок, чтобы он всё сделал в лучшем виде, а иначе я ведь мог его и наказать. Он о моих каменных кулаках хорошо был прослышан, так что клялся, что всё пройдёт в лучшем виде.
Как только наш убогий городок скрылся за холмами, поросшими колючкой, я сразу же посерьёзнел и велел своим индейцам не развешивать уши, а держать их востро и следить по сторонам. Мы решили, что перво-наперво нам нужно дойти до стоянки племени северных пайютов, из которых они, якобы, и происходили. Для меня всегда все индейцы были на одно лицо, особенно в европейской одежде, так что разбираться в их истинном происхождении не стал, а доверился. Впрочем, поначалу они сделали всё в лучшем виде, не обманули.
Два дня ушло у нас на молниеносный переход до первой стоянки индейцев, которые, как уверяли мои следопыты, могли нам рассказать, куда отправилась банда Пинеды.
Всю дорогу я продумывал, как же подступиться к негодяям. Банду он себе подобрал крепкую и ладную. Все сплошь испытанные и опытные разбойники с большими списками грехов и преступлений. Взять того же Хосе Кабреру, его правую руку, который, как поговаривают, когда-то был уважаемым смотрителем на серебряных рудниках, да был вынужден скрыться после того, как в приступе ярости убил и замучил свыше двадцати индейцев, работающих на приисках. И если судьба индейцев никого особо не волновала, то кража семи килограммов серебра его начальству не понравилась. Он сбежал, его объявили в розыск, но безуспешно. Он долго и упорно уничтожал индейцев, пока не столкнулся с Пинедой, который мигом прибрал его к рукам и направил его прыть в нужное русло.
Ещё на Пинеду трудились Ортис и Соррилья. Эти молодчики всегда вызывали у меня настоящее бешенство, потому что когда-то были такими же мелкими незадачливыми «ловцами счастья», как и я, а потом их пути пересеклись с Пинедой. Уж не знаю, угрожал ли он им или посулил чего, история о том умалчивает, но три года назад они переметнулись на его сторону и стали постоянными и верными участниками банды. Оба были неграмотными (хотя деньги считали отменно), злыми и жестокими. Их руками-то все убийства и происходили. Любили они покутить, пострелять в индейцев и мексиканцев, полапать баб и поесть от пуза, но начальника своего слушались беспрекословно. Настоящие верные псы.
