Иван Александрович Мордвинкин
Великан и последний снег
Мало-помалу он бросил пить и ушел в церковь.
Здесь многое ему открылось с иной стороны, и жизнь прояснилась до смешного понятно. Он приучился жить Христа ради, стремясь послужить Господу через ближнего, какого только повстречает на своем пути, а в храме Николай Иванович служил и алтарником, и сторожем, и уборщиком.
Теперь же он из окна любовался на свою любимую церквушку, а снежные крупинки усталым роем оседали на подоконник.
Ольга с Мишуткой уже исчезли из виду. Но не для Николая Ивановича – он досконально знал все детали своего привычного заоконного пейзажа. Он нашел их сидящими на скамье у церковной ограды. Отсюда Ольга казалась крошечным человечком, похожим на запятую, а Мишутка – просто точкой в пространстве.
Николай Иванович вспомнил как познакомился с ними полгода назад, как поднимался по ступенькам, как встретил на площадке новых жильцов, и как Ольга, которую он тогда еще не знал, буркнула Мишутке, чтоб отошел и пропустил дедушку. Потрясенный Мишутка замер как вкопанный и, опомнившись, воскликнул со всей наивностью трехлетки:
– Ты правда мой дедушка!?
Все рассмеялись. И малыш тоже расхохотался, сначала на всякий случай, а потом от того, что понял свою ошибку. Но глаза его уже успели заблестеть, и Николай Иванович видел, как этот огонек медленно угасал, пока они знакомились.
А теперь милый малыш Мишутка только точка возле бледной линеечки церковной скамейки.
В этой церкви Николай Иванович провел многие счастливые годы, пока священник не вышел за штат, а сюда не назначили молодого. Новый батюшка вел дела по-другому, и приход наполнился людьми. Николая Ивановича, как уже пожилого, батюшка упросил оставить все послушания и сделал приходским библиотекарем.
В то время умерла старушка-инвалидка, и родственники сдали квартиру внаем. Так появилась Ольга и книги. Правда, книги только учили как приловчиться терпеть от людей все на свете, как жить с людьми в мире и как любить людей. Но самих этих людей не заменяли.
Николай Иванович почувствовал тогда, что библиотеки недостаточно, чтобы ради нее жить. Его одолела тоска и пустота, в которой большое сердце горько сжималось до размеров обыкновенного. Но по-обыкновенному жить оно не умело, и случился инфаркт.
