Иван Александрович Мордвинкин
Терпи хорошее
Но Николай терпел и это. В конце концов смиренным подает Бог. И, пусть несправедливо Николай страдал, а через терпение надеялся он встать на свое место в этом мире и воображал себе обширный цех с запасом металла, умелыми и светлоголовыми рабочими и специальным заказом разработать или усовершенствовать. Ну, хотя бы приспособить к местным условиям чью-то разработку или вовсе (это уж в идеале) создать собственное с нуля. Это – мечта настоящего инженера!
И смирение, как и рассчитывал Николай, вскоре дало всходы: их ООО «Мусоровоз» обанкротилось и переоформилось в ООО «Прогресс».
В общем-то все в работе осталось по-прежнему. Но назначили другого управляющего, хоть и временно исполняющим. Новый начальник, по свежести взгляда, решил навести иной порядок в организации.
Машины по новаторской разнарядке стояли в другом месте парка, лужу в центре двора, которую раньше засыпали битым кирпичом, теперь прикрыли угольной породой. И сменили вывеску.
Прошелся новый шеф и по кадрам. Например, приметил Сошкина и постановил ему быть начальником смены операторов.
Теперь Николай был наверху микроскопической административной структуры, а Кривяков в самом ее низу. Хоть и состояла эта пирамидка всего из двух, практически равнозначных ступенек.
Кривяков перестройку принял молча: видно, не соглашаясь с нею в душе, но подчиняясь по наружности.
Сошкин же, будучи теперь начальником, от двери пересел ближе к водителю, чтобы реже выскакивать на мелких грузах, хотя и труднее здесь дышалось меж двух «Кривяковых». Но должность обязывала.
По вечерам Николай, движимый тем, что радостью и милостью Божией надобно делиться, чтобы, вроде как, мир сделать светлее, обзванивал почти всех по списку контактов в своем телефоне – от мамы и папы, до приходского священника, первой учительницы и всех одноклассников. И даже довольно чужих и равнодушных абонентов.
– Да ничего, – отвечал он на обыкновенный вопрос о делах. – Нормально. Теперь вот, начальником смены. Потихоньку. Смиренных любит Господь!
Принимал цветистые поздравления, скромности ради принижал значимость должности, улыбался, радовался, шутил.
Смирение, оно ведь всегда награждается, и справедливость мягко, хоть и постепенно, вливается-таки в жизнь терпеливого.
А утром Николай Семенович, как называл его новый начальник Комунхоза, надевал свежую робу, какую он стирал после каждой смены в отдельной стиральной машине, купленной на барахолке и установленной на веранде. И шел грузить мусор.
Правда, большей частью руками Кривякова, который, будучи человеком тучным и почти пожилым, много кряхтел, отдувался и фыркал, над чем Сошкин и водитель Камаза весело и добродушно посмеивались.
Особенно же любил инженер выслать Кривякова на рваные пакеты или мокрые мешки, если шел дождь. Не от злости, конечно, а так… ради субординации, порядка и дружеского юмора.
Кривяков зыркал в ответ волком, но молчал покорно, чем инженера Сошкина немало задевал. Дошло и до того, что Николай иногда, особенно в ветреные дни, сам опрокидывал пакеты, мусор разносился по округе, и толстый Кривяков, краснея до бурячного теперь уж не от спирта, носился по-над заборами и собирал бумажки, рваную упаковку и пластиковые бутылки.
