Исаак Вайнберг
Отморозок Чан 2
Глава Б1. Добрая бабуля
Голова болит – ёбнись. Яркий солнечный свет хуячит так нещадно, что глаза открывать совершенно взапиздь, то есть неохота, потому что даже через закрытые веки адские лучи сверлят моё правое полушарие где-то в районе виска с такой яростью, что страшно даже подумать, что они сделают с моей башкой, откажись я от защиты своих храбрых кожаных век.
Взапиздь… И где ятакое слово-то, блять, изучил? Уж точно не в университете, потому что в университете я нихуя не учился. Но слово явно какое-то академическое, выёбистое такое, интеллигентное. Вот сказал его, а точнее подумал, и сразу перед глазами образ: просторная гостиная, в камине трещат поленья, Фёдор Михайлович сидит в кресле, ноги укрыты шерстяным пледом, пьёт чай из фарфоровой чашки. К нему подходит Тамара Васильевна, его экономка, и спрашивает: "Фёдор Михайлович, не изволите ли обсудить бюджет?", а он отвечает ей спокойно, по-царски: "Взапиздь твой бюджет, Тамара Васильевна – я пью чай".
Да уж, слово явно заумное, непонятно, где я его откопал в этом деградирующем мире, в котором более уместно слово "ебаный пиздец", что по сути своей является не словом, а словосочетанием, но в современной реальности это несущественная разница, потому что в ней уже мало кто знает, чем отличается слово от словосочетания, что, собственно, и приводит к мысли о неуместности этого выёбистого слова "взапиздь": оно тут, как белый голубь на куче коровьего говна. Короче, блять, чувствуется в этом какая-то зловещая тайна, которая поглощает меня всё больше, и, кажется, я теперь знаю, чем мне предстоит заниматься всю оставшуюся… Стоп!
Какая нахуй "взапиздь"?? Какая нахуй тайна?? СВЕТ! Мне веки прожигает ёбаный СОЛНЕЧНЫЙ свет! Думаю, это куда более важная тема для размышлений. Хули тут делает ебучее солнце? Я же был под землёй. Вроде…
Так, надо срочно вспомнить свою нелегкую жизнь и понять, как так получилось, что у меня болит башка. Активирую режим воспоминаний.
Помню тоннели метро, помню капитана с его дебильной манерой ругаться, словно он персонаж ебучих детских мультиков, помню наши приключения, которые можно смело называть "удивительными", потому что каждый новый день, а иногда и каждый новый час, я удивлялся всё сильнее обостряющемуся долбоебизму капитана, из-за которого мы оказывались то в окружении пизданутых спартанцев с бесконечными обоймами в автоматах, то по колено в дерьме под дождём из самоубийц, возомнивших себя птицами-мутантами, а в конце наших замечательных путешествий нам даже "подфартило" убегать от гигантской тефтели из людей, что я считаю самым вопиющим доказательством величия стратегических талантов капитана и его беспрецедентных умений не попадать в хуёвые ситуации. Ну а закономерным итогом приключений под командованием капитана-долбоёба стала… Смерть…
Точно! Нас убил ебучий Счетовод! "Четырнадцать", "пятьдесят восемь", "триста девяносто". Хуй знает, что он там высчитывал, наверное, тактические проёбы капитаном, но по итогам расчётов он от всей души прописал мне в ебальник, видимо, в сумраке перепутав с кэпом.
Короче, получается, что я умер. Спасибо, капитан. Не скажу, что удивлён, но какой-то неприятный осадочек, небольшая обида, чувство, что ты мог бы хоть чуть-чуть постараться не приводить нас к смерти – остались. Жаль, конечно, что я умер, а то спросил бы тебя, капитан, уверен ли ты, что не проебался с выбором профессии? Точно не стоило пойти в балетное училище, а не выбирать специальность, подразумевающую ответственность за жизни людей? Хотя, ты, сука, и на должности театральной балерины умудрился бы проебаться как минимум так, что умерла бы половина населения планеты.
Хотя стоп. Может быть, я рано ругаюсь на капитана? Не очень-то я похож на мёртвого. Я, конечно, не бывал мёртвым раньше, но сомневаюсь, что они, покойнички, могут так потрясающе ясно мыслить, да ещё и фонтанировать при этом блестящим, утончённым, постапокалиптическим сарказмом. Видимо, "счетовод" не убил меня, а просто вырубил, а затем вытащил на поверхность, чтобы трахнуть на свежем воздухе, что объясняет наличие яркого дневного освещения.
Но откуда тогда все эти голоса? Зрители? Он решил обесчестить меня прилюдно?Понятно, значит дело не в свежем воздухе, а в ёбаном тщеславии: "Посмотрите, кого я вырубил и сейчас трахну! Легенду Метро! Величайшего воина подземелий! Никто никогда не побеждал его в бою, но я смог! Подкрался к нему, как ёбаная крыса, отвлёк математикой и, когда он потерял бдительность, как последняя бесчестная мразь, исподтишка засадил ему с локтя в ебососину".
Что ж, у меня для тебя плохие новости, "Калькулятор": как только я закончу с размышлениями, ты пожалеешь, что не убил меня, пока у тебя была такая возможность. Я устрою тебе апокалипсис: смертоносный ливень из сокрушительных ударов по ебальнику с двух рук и двух ног, которые я буду наносить с такой скоростью, что они сольются в один единственный удар длиною в остаток твоей жалкой жизни, в конце которой тебя ждёт смерть от бесчисленного множества ужасающих травм. Короче, Счетовод, твои зрители пока не знают, что на самом деле пришли посмотреть, не как ты обесчестишь моё бездыханное тело, а как я отхуярю тебя насмерть…
Кстати, о зрителях. Как-то близко их голоса звучат. Странно… Кто-то вон шуршит фантиком прямо у меня под ухом – видимо, решил заточить чипсаков, пока "Счетовод" разминается. Хотя чего тут странного? Может, это очень маленький стадион, типа пять на пять метров, чисто для проведения соревнований по шахматам. А что? Их один хуй придёт смотреть максимум шесть человек, а игрокам хватит и метра, чтобы разместиться со своей ебучей доской, особенно если будут играть стоя, а один из них будет держать на руке "походные" шахматы. Соревнования по шахматам вряд ли приносят много денег организаторам, а тут тебе и экономия на площади и экономия на свете… Сука, я ещё и экономистом стал нехуёвым, откуда во мне столько новых талантов?
Короче, стадион пять на пять – это вполне себе не тупорылая теория – возможно, я действительно сейчас на нём. Хотя… Как-то глухо голоса звучат, непохоже, что мы под открытым небом…
Блять, да заебали эти шарады!
Я со скрипом поднял "кожаные затворки". Свет потоком хлынул в недра глазных яблок, впился в зрительные нервы и по ним моментально попал прямо в мозг. Я ожидал услышать глухой хлопок, с которым лопнет моя башка, когда свет, словно пламя по фитилю, дойдёт до мозга, но, как ни странно, моя головная боль не только не усилилась, но и попустила.
"Попустила", блять… "Зрительные нервы", блять… Да что со мной? Больно вычурно я стал базарить… Судя по всему, по ебалу я получил от какого-то профессора.
Ладно, надо оглядеться по-быстрому.
Так бля… Сижу в автобусе на пассажирском кресле (том, которое ближе к проходу), примерно в середине салона. На сидении рядом со мной горой свалены различные сумки (явно не мои, уж слишком дохуя на них цветочков и всяких гейских значков с животными). На полу, под моими ногами, в мерзкой зеленоватой жиже плавает всякий мусор, валяются какие-то разбитые склянки, пакет из-под чипсов и сами чипсы, бутылка с водой, фантики из-под шоколадок и промокшая тетрадка.
Короче, это явно не моё место – тут, походу, ехала какая-то запредельно охуевшая свинья.
Ёб твою мать… Во что я вообще одет??
Только сейчас я обратил внимание на резиновые тапки на своих босых ногах и синие треники с петличками под пятку…
А где мой обрез?? Где все мои пушки-то, ебаный твой рот??!
Я принялся обстукивать карманы, затем проверил подмышками, даже под задницей посмотрел. Нету…
Пришлось обыскать «цветочные» сумки, – мало ли всё-таки мои, ведь раз уж я нарядился в треники с петличками, так хули бы не обхуячить свои сумки значками с котятами, терять-то уже нечего. Внутри сумок были тряпки, игрушки, книжки, кружки, хуюжки и другое нахуй ненужное дерьмо…
Вот сууука, блять…
Ситуация, скажем прямо, "Лучше б я всё-таки сдох": одет как чмо, безоружен как чмо, ещё и весь в мусоре сижу как чмо, притом ебаное. Может, я в ад попал? Очень на то похоже, хотя не хватает прищепок с разноцветными кисточками на сосках и той длинной истории капитана, которую он при первой нашей встрече рассказывал, только по кругу повторяющейся, и чтобы я её никак остановить не мог.
Ладно, надо думать, как выбираться из того дерьма, в котором я, кажется, по самый нос утонул. Огляделся повнимательнее. В салоне старенького подразъёбанного вида автобуса «фулхаус»: бабы, мужики, дети, старики, все в гражданских обносках, подобранных по принципу «лишь бы потеплей», и все пиздят без умолку. Разговоры походу праздные: трут без дела, ни о чём особо не переживая. Оружия нет, во всяком случае на виду. Короче, точно не бойцы – "крестьяне".
Все багажные полки забиты сумками, коробками, шмотьем обвязанным бечёвкой, некоторые пассажирские места тоже завалены вещами. В воздухе пахнет затхлым потом и гарью, словно где-то жгут костер. Пиздец, короче, полный: походу какой-то колхоз переезжает. Как я вписался в эту мудоёбскую компанию – нихуя непонятно…
И где мы вообще, блять? Выглянул в окно.
Стоим. Небо затянуто серыми тучами, вокруг лес…
– Милочек, не поможешь старушке, а?
Повернул голову. Напротив меня, с другой стороны прохода, сидит жирноватая бабуля, завёрнутая в старый грязный ватник. Она тыкает в мою сторону каким-то шоколадным батончиком в пёстрой упаковке.
– Руки совсем уже не слушаются, да и зубов нет. Никак с упаковкой не управлюсь. Помоги, ради Христа, а то ж я так с голоду помру совсем…
Несколько секунд, нахмурив ебяку, смотрел на старушку, прикидывая, не охуела ли она.
– Ну, только если ради Христа, бабуся… – взял батончик, с ловкостью бывалого спецназёра разорвал упаковку, словно жопу врагу, и встал со своего места.
– Вот спасибо тебе, внучок! Так помог, такой доб…
– Да не за что, бабуль, – отмахнулся я, откусывая кусок сладкого шоколада с нугой и пробираясь к переднему выходу.
– Ой, да я ж просто открыть просила, родненький! – разволновалась бабуля.
– Тефе стофа флавково веедно, маазь… – не оборачиваясь, поднял вверх средний палец, чтобы ей было хорошо видно, на случай если она плохо слышит, у бабули возраст всё-таки.
Не обращая внимания на её дальнейшие причитания, – уже поздно передумывать со мной делиться, – добрался до двери. Он была открыта, но на лестнице сидел какой-то пиздюк в наушниках, перекрывая выход. На спине спортивной куртки личинки (десять-двенадцать лет – максимум) был нарисован пёс бойцовской породы. Опасный походу поц…
– Съебал нахуй, – буркнул я, ударом сапога отправляя пиздюка в полёт на улицу.
Шкет ёбнулся на асфальт с жалобным "Ай!". Наушники улетели в сторону.
– Вы чего творите, мужчина?! – возмутилась какая-то баба. – Это же ребёнок!
– Так пусть воздухом свежим дышит. И сама вылазь давай. Глянь, погода какая на улице – ебанёшься…
Не дожидаясь новых возмущений, спустился по ступенькам, прошёл по спине ещё раз жалобно крякнувшего пиздюка, с хрустом раздавил его наушники и сделал медленный глубокий вдох.
Чёт горит…
Метнул остатки батончика в ближайшие кусты и огляделся по сторонам, думая при этом, что стоит уже завязывать постоянно оглядываться, пока люди не решили, что я что-то спиздил и теперь на измене.
Автобус стоит посреди разбитой дороги. Вокруг лес. Далеко позади над деревьями поднимается тёмная стена дыма. На капоте автобуса валяется дерево, а точнее несколько его здоровенных веток – само дерево лежит чуть дальше, преграждая дорогу.
Неспешно обошёл густую крону сибирской сосны, или дуба, или берёзы (не ебу, если честно). С другой стороны дерева обнаружил троих мужиков, с усердием пиливших ствол какими-то жалкого вида металлическими пилами, какими лично я бы не рискнул и колбасу копчёную резать…
– Слышь, ебло, чё тут случилось? – поинтересовался у одного из мужиков: жирновастого усатого полу-хряка в драной тельняшке и мешковатых штанах цвета хаки.
– А ты головой подумай, Эйнштейн, – грубо предложил хряк, не поднимая на меня глаз. – На что похоже?
Концы его дебильных длинных усов качались из стороны в сторону в такт движениям пилы в руке. Так и хотелось схватить его за эти ебланические косички руками и уебать с колена в пятачину…
– На то, как я в третьем классе вместе с друзьями пытался трахнуть твою толстожопую мамашу? – предположил я, ещё раз оценив взглядом, как они в три рыла, охая и обливаясь потом, усердно пилят здоровенное дерево маленькими пилками.
– Ты, сука, совсем охуел что ли?! – полу-хряк выпрямился и нацелил на меня свои злобные зенки. Дебильные усы недовольно покачивались, явно разделяя чувства хозяина. – Ты чё городишь-то??
– Да ладно, я ж пошутил просто, пирожочек, – поднял ладони в примирительном жесте. – Не напрягайся. Ничего у меня с твоей мамкой не было. Я и в школе-то не учился. Занимайся в общем – не буду тебя отвлекать. Хотя… Ты же понимаешь, что этими ножичками придётся лет триста здоровенное дерево пилить? Может, лучше подождать. пока его черви пожрут, да муравьи растащат? Мне кажется, быстрее получится…
– Слушай, мужик, уйди уже отсюда, от греха подальше, – лицо хряка раскраснелось от гнева, а усы, кажется, стали ещё длиннее и уёбищнее.
Отложив пилу, ко мне подошёл другой лесоруб: тощий старикан с жиденькой бородой, в спортивных штанах, кожаной куртке на голое тело и серой шерстяной шапке на голове. Он встал между мной и своим агрессивным другом. Как раз вовремя, потому что я уже собирался активировать режим хищника и с жутким воплем разорвать усатую залупу пополам:
– Сынок, там впереди деревня будет, километрах в пяти – может, пешком дойдёшь? – предложил он. Добро так, по-отечески, положив руку мне на плечо.
– Батя, а может, ты клешню уберёшь, пока я тебе её в жопу не засунул и через рот не вытащил, что б тебе язык удобнее было ладошкой тормозить, когда в следующий раз задумаешь мне советы давать?
Старик спешно убрал руку.
– Ты чё, Хоттабыч, не видишь, с кем разговариваешь вообще?? – продолжил давить я, жестом пригласив осмотреть меня с ног до головы. – Я спецназёр, ебанько. Людей каждый день убиваю, причём чаще по-приколу.
Старик осмотрел меня с каким-то скепсисом. Сначала я прицелился въёбать ему с ноги в кадык, чтобы развеять сомнения, но потом вспомнил, как одет. Сука, я же не в своей снаряге: ни разгрузки козырной, ни выёбистой прыжковой формы, ни щербатых стволов в потёртых кобурах. На мне ебучие треники, тапки и растянутая майка. Короче, скорее на перепившего палёной водки соседа похож, доебавшегося с охуенно приукрашенными байками о былой службе в охране семейного кафе на Советской станции, где из оружия выдавали сухую берёзовую ветку да ебучий свисток.
– Я на отдыхе, если что… – попытался объясниться я, отведя взгляд в сторону. – Форму свою военную, распиздатую, перепачкал кишками одной компании шумной, которая спать мешала. На стирке она, короче… Переоделся вот, временно… во что было. Ты пойми, отец, я обычно так не одеваюсь, ясен хуй, но жена вот проебала чемодан с вещами запасными… Пришлось… Да чё я перед вами тут оправдываюсь вообще??? Оделся во что оделся, блять! Вас ебать не должно. Чё ты, дед, хотел, короче? По ебалу? Или ножом в печень?
Дедок отступился на шаг, хотя вид у него был не особо испуганный: видимо, история моя про форму на стирке не зашла. В общем, до конца старикан не поверил, но на всякий случай отступил: иногда и пиздабол не врёт.
– Послушай, сынок, я всё вижу, всё понимаю: ты устал, дорога долгая, поломка эта ещё, нервы как струны натянуты, вот и ищешь на кого злость выместить. Но мужики ведь в том же положении, да только конфликтов не провоцируют, а пытаются как-то ситуацию разрешить – путь освобождают. Они тебе ничего плохого ведь не сделали, правда? Так ты это, ступай ради бога, а? Старики сами пять километров не протопают, а ты-то явно сдюжишь – мужик-то, вижу, крепкий… Может, кого на помощь нам позовёшь, с инструментом посерьёзней…
Я задумчиво посмотрел на дымящийся горизонт. Леса горят – бля буду. И если эти супчики не успеют убрать ебаное дерево до того, как сюда придёт огонь – мне пиздец, потому что пожар лесной, наверняка, хуй пешкомобгонишь, тем более в резиновых тапках…
Всё так же задумчиво глянул на «ножичек», зажатый в руке хряка, а потом на тот, который оставил лежать на стволе дерева старикан…
Да – они точно не успеют…
– А ты, папуля, не помнишь, как я в этот автобус вообще попал?
– Так же, как и все мы, должно быть. Бежал от тварей.
– И куда же мы все бежим от тварей?
– В лесную деревню отца Анатолия и его товарищей. Там тварей нет совсем. Жить можно спокойно…
– Отец Анатолий, говоришь… – задумчиво почесал подбородок. – Где тут у вас пушки лежат и хавчик, не подскажешь? Ты не подумай, я посмотреть только…
– Так нет у нас оружия же, – нахмурился старикан. – Беженцам строго настрого запрещено его с собой брать. Все вещи перед посадкой досматривали, ты забыл, что ли? А про еду у людей в салоне поспрашивай – обязательно кто-нибудь поделится, тут народ хороший, добрый.
– Да поделилась уже старушка одна…
Значит пушек нет… Хуёво. Хотя, может, старикан и напиздел…
Да нет, по глазам вижу, что не врёт морщинистая рожа, нет у них оружия.
– Ладно, батя, пойду я, – снисходительно похлопал его по щеке. – Но смотри… Чтобы не халтурили тут без меня: пилите как следует, как для себя.
Уже почти начав съёбывать отсюда, я не выдержал и обратился к полухряку:
– Слышь, жирный, сбрей эти усы к хуям, пока тебе кто-нибудь за них ебальник не разбил. Это повезло тебе, что я такой терпимый попался…
Возвращаться за вещами в автобус не стал. Во-первых, хуй знает, где там мои вещи лежат, а во-вторых, если среди них моего оружия нет, то нахуй они мне, вещие такие, нужны. А, есть ещё и в-третьих: один хуй автобус рано или поздно мои вещи в деревню отца Анатолия подвезёт – так нахуя напрягаться? Короче, побрёл налегке.
Глава Б2. И снова сапоги
Не знаю, сколько хуячил по этой ебучей дороге в этих злоебучих резиновых тапках, но успел уже раз пять пожалеть, что не остался у автобуса вместе с другими долбоёбами пилить упавший дуб хлебным ножом.
Сраные тапки постоянно слетали с ног, пяткираздирались об асфальт, резиновые петли натерли между пальцами кровавые мозоли. Бля буду: кого угодно убил бы сейчас за пару нормальных сапог…
Посмотрел на небо: тусклое солнце уже клонилось к закату, нависая над дорогой, теряющейся за горизонтом.
За спиной раздался треск. Обернулся назад, приготовясь отбиваться от дикого гуся с раздроченным еблаком, зажатым между крыльев, спутавшего скрип моих ебучих кожаных тапок с возбуждённым брачным призывом гусиной самки и прибежавшим ебаться.
Но гуся за спиной не было. Передо мной стелился длинный просторный коридор: побитый кафельный пол; толстые ржавые трубы, идущие по пожелтевшему от сырости потолку; по сторонам – шпаклёванные гипсокартонные стены, которые никто не удосужился покрасить, и светлые деревянные двери, установленные по обе стороны коридора через каждые несколько метров.
– В сторону, мужик! – грубо пихнул меня кто-то, оттолкнув к стене. Мимо прошагала компактная стрелковая установка с оператором, облачённым в чёрную броню. Проходя мимо, оператор на мгновение повернул голову в мою сторону. Лицо защищала чёрная маска с нарисованной на ней белой угловатой козьей мордой. Из сурового вида глазных прорезей тускло светило синим светом.
Шаговая машина: по сути тяжёлый пулемёт, защищённый многослойным полимерным прозрачным щитом и имеющий две механические ноги. Такая херовина шла, повинуясь рукам оператора, ведущего её за две рукояти: она чутко реагировала на все его движения и могла не только развивать скорость вплоть до скорости человеческого бега, но и круто разворачиваться на месте, приседать, подниматься по ступеням и даже переходить в режим тарана, чтобы выносить запертые двери.
Шаговая машина, ведомая оператором, ушла вперёд метров на семь. Из глаз оператора ударил яркий синий свет. Он провёл взглядом по левой стене коридора, а затем, развернувшись, просканировал стену справа. Наконец он повернулся в мою сторону и стал разъяснять ситуацию специальными жестами.
Хер знает, зачем он это делал: понял только, что справа за стеной, походу, прячется двадцать два человека, а слева – восемь. Что мне делать с этой информацией? Заказать на всех хавчик с доставкой?
В следующий миг моя голова чуть не взорвалась к ебеням. Этот мудак начал потрошить стену одной бесконечной очередью, ведя стволом из конца в конец. Почему-то в этот момент мне вспомнились "Спартанцы", обстреливающие поселение огородников. Двери разрывало в щепки, стены – в труху и пыль, и эта пыль быстро залила коридор. Так быстро, что уже через мгновение сквозь её плотные облака я видел лишь вытянутое дульное пламя неустаннохуячевшего пулемёта.
Закашлявшись, я отвернулся. За моей спиной сквозь серый туман на меня смотрели десятки синих глаз… Пыль хлынула в мои лёгкие, дышать было невозможно, я начал задыхаться, упал на колени, а потом и вовсе распластался на полу. По моей спине стучала цементная крошка, в ушах шипело. Я попытался вдохнуть: не получилось.
Нужно свалить отсюда нахер…
Резко оттолкнулся руками от пола, открыл глаза и увидел своё лицо. Густая чёрная борода, раскосые глаза, длинные волосы, мокрыми прядями свисающие вниз. Охуенный китаец…
Это было отражение… Моё отражение в ёбаной луже, над которой я стоял в позе «упал-отжался». Вокруг шипел дождь, а по моей спине стучали тяжёлые капли.
Принялся откашливать воду, которой успел наглотаться из лужи.
Вдоволь накряхтевшись, сел на жопу. Вокруг были всё те же пейзажи: лес и дорога.
Светало… Я что, провалялся тут всю ночь? Походу да. Видимо, споткнулся, уебался башкой в асфальт и уснул. Оно и немудрено, – уебаться в смысле, – в таких-то тапках. С ненавистью посмотрел на них: мерзкие резиновые хуесосы валялись в шаге от меня, злорадно улыбаясь своими ебучими петличками. Схватил одного и принялся яростно хуячить об асфальт, периодически поглядывая на второго: пусть смотрит, пусть видит, как страдает его охуевший дружок…
– Ну и кто тут теперь, блять, смеётся?? Кому тут, сука, смешно? А??? Что не смеёшься?? Не смешно нихуя стало??? Иди сюда!
Схватил второй тапок и принялся хуярить об асфальт уже обоими, словно обезьяна пойманными белками.
Отхуярив обоих как следует, натянул на ноги. Пидорасы жалобно скрипнули. То-то же, блять… Теперь можно и подумать, что тут произошло. И я не про избиение тапок: оно может кому-то и могло показаться странным, но только потому, что этот кто-то никогда, блять, не подвергался насмешкам ёбаной обуви. Это обидно. А подумать я хотел о другой ситуации: что это меня вдруг приглючило? Коридор какой-то, пулемёт…
Походу пока я тут "отдыхал", начался дождь, вода натекла в углубление, под ебальник, а когда стало заливать сопла, я и проснулся с перепугу. Инстинкт самосохранения, ебать его в сраку.
Вот и подумали, хули. Ладно, некогда тут рассиживаться: надо как можно быстрее добраться до деревни и заточить чего-нибудь: есть хочу – умираю.
Поднялся на ноги, размял затёкшие мышцы, с отвращением посмотрел на свою пристыженную обувку и поплелся дальше, скрипя при каждом шаге как еблан.
Кажется, старик меня наебал-таки… Пидорас. «Километров пять» я прошёл ещё до того, как устал и устроил незапланированный привал на обочине, а после незапланированного привала я прошёл ещё столько же, если не больше, и никакой деревни…
Ну, хуесос старый… Если до вечера так и не встречу ничего похожего на деревню – вернусь обратно к автобусу и проволоку тебя на твоём очке по асфальту все эти "километров пять", слушая твои вопли как радио…
Насладиться визуализацией наказания охуевшего старика-пиздабола в своём воображении я не успел: заметил вдалеке две фигуры. Они хуячили от горизонта мне навстречу.
Первая, блять, хорошая новость за сегодня… Хотя, может, и не очень хорошая: люди в наше непростое время редко бывают "хорошей новостью", потому что, хуй его знает, что им под "РПГ" приглючить может: решат, блять, что ты тёлка, которая трахнуть её умоляет в два смычка, и всё – ты участник забега, в котором лишь первое место обеспечит целомудрие твоего и без того настрадавшегося китайского очка…
Как-то пидорно звучало. "И без того настрадавшегося очка" – сказал тоже… Настрадавшегося не в гейском смысле, а в библейском. То есть уставшем от мирских треволнений вместе со всем остальным телом. Заебалось очко моё сжиматься от ужаса, если коротко, в этом к хуям пизданувшемся мире, где бал правит жестокость, несправедливость и непосильные лишения.
Короче, ебаться с мужиками на безлюдной дороге (да и вообще в любой другой локации), – это точно не лучшая идея для постапокалиптического досуга. То есть не "не лучшая", а вообще, блять, самая худшая из всех возможных идей для постапокалиптического досуга. Во всяком случае для меня. Будь со мной капитан, он наверняка имел бы совершенно другое мнение по этому вопросу. Но капитана голубиной фермы, слава богу, со мной не было, так что ябыстро и решительносошёл с дороги и сныкался в кустах, спасая своё очко от гипотетического надругательства.
Фигуры приближались, я уже слышал их голоса: мужской рассказывал хуёвые шутки столетней выдержки, а девчачий хихикал так, словно эти шутки были смешными. Когда голубочки оказались совсем близко, я выглянул из кустов.
По дороге шёл кабанистого вида мужик в охотничьем комбезе и резиновых сапогах, девчонка же оказалась не девчонкой, а шпаловидным подростом в таком же комбезе, что и у кабана, а вот на ногах молодого были не резиновые сапоги, а довольно сносные армейские ботинки…
У обоих за спинами висели ружья, а у кабанистого мужика на поясе примастырены ножны, из которых торчала деревянная рукоять, а рядом – затасканная кобура с пистолетом, который любой уважающий себя бандит узнает с одного взгляда: «Император».
Эта мразь – самый уёбищный пистолет в мире, и, я уверен, величайший позор Империи, хуй знает каким образом попавший когда-то в серийное производство. Интересен он был тем, что в отличие от нормальных пистолетов, в него отдельно заряжался порох и пули. В теории это должно было увеличить объём магазина до охуевших пятидесяти снарядов без особой потери в компактности, и по факту этой цели достигнуть удалось. Но какой, блять, ценой?
Первым его достоинством была хуёвая герметизация многоразовой гильзы при заряде пули, из-за которой поражающая способность последней иногда могла достичь поражающей способности брошенной вам в спину бродягой пивной банки, что не сильно повышало ваши шансы на победу во внезапной пьяной перестрелке в баре, когда первый выстрел часто становится единственным. Вторым успехом инженеров, истекающим из первого, стала кривая автоматическая установка пули, способная понизить точность настолько, что, потеряв любимую работу и решив по этому случаю вышибить себе мозги из "Императора", вы могли случайно застрелить мамулю, спящую в соседней комнате, причём пуля прошла бы не по прямой траектории, через стену, а покрутилась бы сначала по комнате, съебала в коридор, пролетела под дверью и только затем убила бы вашу дражайшую мамку. Ну а вишенкой на торте стал ёбаный пороховой-кейс, который мог случайно детонировать при выстреле, оторвав вам руки и половину ебальника.
«Императора» выпускали в обеих частях Империи, и, если вам повезло, и вы получили китайский экземплярчик, то шансы погибнуть при выстреле с "Императором" у вас примерно пятьдесят на пятьдесят, вне зависимости от того вы из этой хуйни стреляете или в вас. А вот если вам попался ствол, сошедший с российских конвейеров, то шансы выжить остаются только у того, в кого стреляют, причём шансы, стремящиеся к ста процентам.
Короче, нет ничего удивительного, что "Императора" в народе куда чаще называют "Еблан", в честь человека, решившего из него пострелять. А ещё благодаря нему появилась поговорка: "Императору неважно, в кого ты целишься" – так говорили, когда ты хотел навредить кому-то, а в итоге навредил сам себе.
Ладно, некогда мне тут размышлениям придаваться – надо догонять охотников, пока совсем далеко не ушли.
Выбравшись из кустов, я поспешил вслед за ними.
– Эй, бродяги! – крикнул им в спины, когда оказался метрах в десяти. – Вы случайно не из деревни отца Анатолия?
Малец аж подпрыгнул от неожиданности. Через секунду оба обернулись на меня с удивлённымиебальниками.
– Оттуда, – кивнул кабанистый мужик, внимательно оглядывая меня с ног до головы. – А вы…
– А я из автобуса, – ответил я, остановившись меньше чем в полуметре от него и явно вторгнувшись в личное пространство. – Мы как могли к вам спешили, рассчитывали уже вчера вечером похрючить на нормальных кроватях в хорошо проветриваемых помещениях, а то поверьте – спать с полусотней пердящих стариков и детей в непроветриваемом автобусе – то ещё удовольствие. Но примерно в пяти километрах от вас, хотя по ощущениям в пятидесяти, на нас дерево ёбнулось. На автобус в смысле. Короче, меня за помощью послали, если коротко. Кстати, естьбритва, или машинка для стрижки или хотя бы зажигалка?
– О господи ты боже… – мужик перекрестился. Малец, бросив взгляд на отца, поспешил перекреститься тоже. – Потери есть?
– Да не, – махнул рукой. – Одну бабку раздавило, но её особо никто и не любил, так что мы это в приобретения записали, а не в потери. А вот дерево убрать сил не хватает. Ну или ума. Деревня-то где ваша? Далеко?
– Рядом. Не больше километра. А зачем вам бритва нужна?
– Да хочу жиробасу одному усы сбрить – бесячие, пиздец. Но это потом – просто к слову пришлось. Сейчас надо с деревом разобраться побыстрей, пока они там все ножи не затупили: хуй потом колбасу чем порежешь.
– Вы не беспокойтесь, мы вас в деревню сейчас проводим, и с деревом тоже поможем. Правда, у нас в деревне беда преклю…
– Да я сам дойду, бродяга, не парься, – перебил его я и кивнул на пацана. – Это сын твой?
– Да, – он взял пиздюка за плечо. – Славка…
– Здоровый, – кивнул я, оценивая. – Какой размер?
– Чего? – нахмурился батя.
– Не тупи, блять. Размер ноги у него какой, ёбт.
– Сорок второй…
– Как раз…
– Что как ра…?
Я сделал шаг, выбросил левую руку вперёд, ловким движением скинул застёжку с кобуры, вынул ствол, пока вёл вверх, развернул, большим пальцем снял с предохранителя, упёр ствол под подбородок мужика и нажал на спусковой крючок.
Раздался щелчок. Осечка…
Сука, блять, ебаная… Я ж говорил: говно ебучее, а не ствол…
Не успел я удивиться той нечеловеческой ловкости и скорости, с которой завладел оружием этого деревенского хуесоса, и вдоволь наогорчаться досадной осечке, как получил кулаком в ебальник. Хорошо так – от души.