Ирса Сигурдардоттир
ДНК
Там началась его третья учебная эпопея – все в той же роли одиночки. Он все так же редко выходил из дома, не обзавелся девушкой, да и друзей особо не прибавилось. Вообще мало кого можно было даже с большой натяжкой назвать его другом. Чаще это было что-то среднее между просто знакомыми и абсолютно незнакомыми. Впрочем, у него все же появилось два приятеля – Халли и Бёркур. Особой привязанности к ним Карл не испытывал, но выбирать ему было не из чего.
Недостаток в общении с другими людьми он компенсировал радиообщением. Оно подходило ему гораздо больше, хотя кому-то, кто был не в курсе, такое общение могло показаться слишком безличным: один передал – другой принял. Когда Карлу не хотелось говорить, он мог просто слушать или мóрзить.
Сейчас его внимание привлекло донесшееся из приемника потрескивание. Он надел наушники и осторожно коснулся ручки настройки. Скользнул глазами по стене – та была увешана вставленными в рамки QSL-карточками, которые он собирал все эти годы. Это были подтверждения его сеансов связи с другими радиолюбителями в разных отдаленных странах, в которых ему вряд ли когда-нибудь доведется побывать. Не все карточки удостаивались чести висеть на стене – только те, которыми он особо дорожил; остальные лежали в ящике стола.
С тех пор как Карл получил последнюю QSL-карточку[5], прошло немало времени. Это объяснялось тем, что он уже связался с большинством радиостанций почти во всех странах мира и теперь редко попадал на передачу с какой-нибудь еще не известной ему территории. Зачем устраивать музей, собирая горы подтверждений из одной и той же страны? Последний раз Карл собирал их, когда участвовал в соревновании на установление связи с как можно большим количеством станций в течение определенного периода времени. А это было полтора года назад. Такие соревнования устраивались и сейчас, но Карлу стало скучно в них участвовать.
Хотя, положа руку на сердце, участвовать в соревнованиях ему расхотелось, потому что он никогда не выигрывал и даже близок к победе никогда не был. А когда приходилось участвовать в командных соревнованиях, его преследовало чувство, будто над ним одним зависала начиненная неудачами туча. Так же как в школе, он быстро превратился в того, кого выбирают последним. Так же как в школе, его жгла за это обида. Так же как в школе, он не показывал виду, как ему от этого больно. Карл не знал, почему делал это, – возможно, чтобы избавить других от угрызений совести за то, что они старались от него избавиться? Наверное, лучше было бы обидеться, рассердиться, накричать и убежать в слезах. Но теперь было уже поздно что-либо исправлять.
Карл наклонился к микрофону:
– CQDX this is Tango Foxtrot Three Kilo Papa standing by[6].
Код CQDX означал вызов радиокорреспондента за границей, а TF3KP был позывной Карла. Две первые буквы, TF, обозначали Исландию, тройка – столицу, а KP – его имя, Карл Петурссон.
Впрочем, Петурссон не было его настоящим патронимом[7]. Петуром звали его деда по материнской линии. Карл был усыновлен и не знал, как звали его настоящих родителей. Мать отказывалась что-либо ему рассказывать, кроме того, что судьба их была ужасной и что лучше не ворошить эту давно канувшую в прошлое историю. Если верить ее словам, они давно умерли, и поэтому не было смысла их разыскивать. Карл быстро понял, что его вопросы о покойных родителях не вызывали энтузиазма и что вряд ли он когда-нибудь получит на них ответ. И он перестал и спрашивать, и размышлять о своем происхождении. Чего нельзя было сказать об Артнаре, который был тоже усыновлен. Они считались братьями, носили один и тот же патроним, но родства в них было не больше, чем у двух случайно севших рядом пассажиров в автобусе. Абсолютно разные, не похожие ни внешне, ни характером.
– Tango Foxtrot Three Kilo Papa. Standing by…
Карл сосредоточенно прислушивался, но ответа не последовало. Возможно, он ослышался или попал на самый хвост чьей-то передачи… Тем не менее решил попробовать еще раз:
– Tango Foxtrot Three Kilo Papa. Standing by…
Но в ответ опять тишина.
Карл вдруг вспомнил, что когда-то мечтал заиметь карточку из каждого штата США, но так и не дособирал до полного комплекта, сдался на полпути. Может, ему воскресить эту идею? Это не заняло бы много времени – у него уже были карточки из большинства штатов, а теперь, когда он жил в доме один, ему нечем было заняться после универа, кроме своего увлечения. Он только никак не мог определиться, хотелось ему заниматься этими карточками или нет. Так же как не мог решить, идти ему сегодня на собрание общества радиолюбителей или нет, а оно должно было начаться уже минут через сорок. Нет, наверное, лучше пропустить его, а вместо этого полистать учебники. С успеваемостью было неважно, Карл постоянно отставал от программы. Тот ничтожный интерес к химии, что присутствовал при поступлении в университет, теперь неудержимо испарялся. Письменный стол в другом конце комнаты давно собирал пыль; над ним безжизненно навис отклеившийся от стены угол плаката с Периодической таблицей элементов.
Может, интерес снова появится, если он серьезно засядет за учебу? Собрание не имело значения. Ничего нового собратьям-радиолюбителям он рассказать не мог, да и от них особых новостей не ждал. Число членов общества уменьшалось с каждым годом, и теперь в нем остались практически одни старики, с которыми у Карла было мало общих интересов. Они в основном общались в диапазонах 14, 22 или 28 МГц, в то время как Карл любил послушать отбивающих Морзе новичков и предпочитал ошиваться в диапазоне 3,5 МГц. Наверное, тут сказывалась разница в возрасте. На 28 МГц общались немногие и слишком уж заумные, по мнению Карла. К тому же стариков больше интересовала сама аппаратура, конструирование, а страсть Карла к одному лишь общению с любителями по всему миру разделяли немногие. Можно сказать, что после ухода из общества Бёркура и Халли Карл остался там один такой.
Он переставил штекер наушников из трансивера в свой старенький коротковолновый приемник «Коллинз» и плавно скользнул по низкочастотному диапазону, пока не дошел до знакомой ему станции, надеясь попасть на трансляцию. Карл не понимал ни слова, но все равно было ужасно интересно слушать передаваемые станцией сообщения: длинные ряды цифр и букв, зачитываемые механически-монотонными женскими, а иногда детскими голосами или передаваемые азбукой Морзе, треск, помехи и изредка – национальные песни. В принципе, ничего особенного в этих трансляциях не было, если б не скрывавшаяся в них загадка. Никто не знал, что они означали, и именно это делало их такими интригующими. Также было неизвестно, кто занимался дерзкими коротковолновыми передачами в диапазоне между 3 и 30 МГц, а такие волны отражались от ионосферы и распространялись на очень большие расстояния, – гораздо бóльшие, чем были подвластны обыкновенному радиовещанию. Многие считали, что таким образом службы разведки передавали зашифрованные сообщения своим агентам или мафия – контрабандистам. Телефонные звонки, письма или компьютерные сообщения могли быть прослушаны, перехвачены, отслежены, а с радиопередачами все было гораздо сложнее.
В том-то и была прелесть. Ряды чисел, скрупулезно прочитываемые бесстрастными, холодными, но в то же время невинным голосами, могли быть приказами к нападениям или убийствам. Так же как и многим до него, Карлу мечталось расшифровать хотя бы одно такое послание. Но даже Артнар, в кои-то веки проявивший интерес к увлечению брата, в конце концов был вынужден сдаться. Не один час просидел он над заполненным цифрами листком с карандашом в руках, пока наконец в ярости не зашвырнул его в угол, добавив, что это полнейший идиотизм, ерунда и бессмыслица. Карл понимал, что, не зная шифр, прочитать такое послание было гиблым делом, но это не охлаждало его желания хотя бы попытаться.
Сейчас ему повезло – большинство радиостанций передавали в середине часового периода, а на часах как раз была половина восьмого, и Карл наткнулся на знакомую ему станцию под названием «Русский мужик». Хрипловатый мужской голос монотонно зачитывал цифры на русском языке, повторяя их снова и снова:
– А-динн, а-динн, пять, семь, пять, нолль, нолль…
Все радиостанции обычно следовали своему определенному шаблону: трансляции начинались каким-нибудь характерным только для этой станции обращением – например: «Ready? Ready?», «Achtung!», «¡Atención!» – обрывком мелодии или определенной, всегда одной и той же комбинацией цифр или букв. Такая прелюдия была визитной карточкой станции, давала понять, кто транслировал и для кого. Прелюдия повторялась несколько раз, прежде чем начиналась трансляция самого сообщения – начитка цифровых или буквенных рядов. Перед началом начитки обычно говорилось, сколько таких рядов содержит сообщение. Само сообщение, все целиком, повторялось несколько раз, а завершалась трансляция тоже всегда одинаково – как правило, коротким «конец передачи» или «конец связи» на том или ином языке. Однако встречались и примеры завершения трансляции отрывком мелодии или рядом нулей, как раз как в случае с «Русским мужиком». Карл слушал, как он отключался:
– Нолль, нолль, нолль, нолль…
Пауза, потрескивание эфира:
– Нолль, нолль, нолль, нолль…
Снова пауза и – завершающее:
– Нолль, нолль, нолль, нолль…
Трансляция прервалась.
Покрутив ручку поиска, Карл неожиданно для себя наткнулся на станцию, которую никогда раньше не слышал. Он навострил уши, особенно когда ему показалось, что передавали на каком-то из скандинавских языков. Сосредоточившись на настройке, Карл вслушивался до тех пор, пока трансляция совершенно не очистилась от шумов. Каково же было его удивление, когда он понял, что передача шла на исландском языке:
– …девять, два, ноль, пять, шесть, девять…
Затем числовой ряд был повторен, и теперь Карл расслышал его полностью:
– Один, семь, ноль, три, девять, два, ноль, пять, шесть, девять…
Это был женский голос, такой же монотонно-механический, к каким он уже давно привык:
– Один, семь, ноль, три, девять, два, ноль, пять, шесть, девять…
Пауза. Карл откинулся на спинку стула, сцепив за головой руки.
– Один, семь, ноль, три, девять, два, ноль, пять, шесть, девять…
Расцепив руки, он потянулся к блокноту с ручкой, которые всегда лежали на столе рядом с ним. Но когда уже собрался записать цифры, началось чтение другой последовательности:
– Два, четыре, один, два, семь, девять, семь, три, один, девять…
Ручка не сразу поддалась, и Карл от волнения едва не переломил кончик стержня, прежде чем ему удалось в спешке записать: 2, 4, 1, 2, 7, 9, 7, 3, 1, 9.
Сообщение повторилось, и он проверил записанные им цифры. Попытался уловить в голосе акцент, но фраза звучала чисто – не похоже, чтобы читал иностранец. Может, какая-то исландская организация создала себе полулегальную или нелегальную номерную станцию? Маловероятно. Скорее всего, это была иностранная станция, выбравшая для сообщения исландский язык, чтобы сбить всех с толку. Но трансляция была чистой, слишком чистой для передаваемой издалека. Карл прислушивался к текущим по эфиру числам – нет, вряд ли это работа исландца. Не исключено, что кому-то из местных вдруг понадобилось передать секретное сообщение, но Карл мог побиться об заклад, что для этого был бы выбран Интернет. Короткие волны являлись слишком устаревшим способом общения для его сбрендивших на технологиях соотечественников.
Передача сообщений через Интернет была известным явлением; самым знаменитым по этой части были, наверное, пользователь Reddit, выкачивающий в эфир тонны чисел в шестнадцатой системе счисления, и Webdriver Torso на канале «Ю-тьюб» со своими одиннадцатисекундными видео плавающих по экрану разноцветных прямоугольников под режущее слух звуковое сопровождение. Что-то такое было бы в духе исландцев – но не радиотрансляции на коротких волнах. И, словно чтобы еще больше уверить Карла в собственных выводах, голос в радиоприемнике опять переключился на начальный цифровой ряд:
– Один, семь, ноль, три, девять, два, ноль, пять, шесть, девять…
Поспешно записав диктуемые цифры в блокнот, Карл ошарашенно уставился на них. Тщательно, цифра за цифрой, проверил, когда голос в эфире повторил последовательность:
– Один, семь, ноль, три, девять, два, ноль, пять, шесть, девять…
Все правильно, числа сходились. Это, наверное, дурацкое совпадение. Или шутка? Может, кто-то решил над ним приколоться?
Цифры образовали его идентификационный номер[8].
Карл посмотрел на другую последовательность: 2412797319. Это тоже мог быть чей-то идентификационный номер. Он вбил цифры в поисковик телефона, и на экране всплыло 122 результата – ни одного на исландском языке. Попробовал вставить в нужное место дефис – бинго! Владельцем номера оказалась женщина, о которой он никогда не слышал, – Элиза Бьяртнадоттир. Карл попытался найти ее фотографии, но это никак не помогло – лицо показалось ему таким же незнакомым, как и имя.
Карл отложил в сторону телефон. Во всем этом было что-то странное и жутковатое. Невозмутимо-холодный голос закончил трансляцию словами: «Пока, продолжение позже». Затем последовал обрывок мелодии, протреньканный на детской жестяной шарманке. И – тишина.
От окна все еще доносилось жалобное жужжание. Повернувшись на звук, Карл некоторое время раздумывал: может, открыть мухе окно и выпустить ее на свободу, которой она так жаждет? Понятно, что она окочурится на морозе раньше, чем в комнате, зато – счастливой… Но донесшийся из наушников звук человеческого голоса заставил его забыть о мухе. Таинственная станция снова начала трансляцию:
– Привет. Привет. Привет.
Чтение комбинаций возобновилось. Карлу было ясно, что ни на какое собрание радиолюбителей он сегодня не попадет. А жаль – как раз сегодня ему было бы о чем там рассказать. Хотя, наверное, лучше пока об этом не распространяться, вдруг это просто кто-то валяет дурака…
Карл сосредоточился на голосе в эфире, а муха, в последний раз шлепнувшись о стекло, затихла, закончив свой земной путь.
Глава 4
Маргрет, казалось, и не подозревала, что за ней наблюдают. Она едва умещалась на небольшом диванчике, рядом с водруженным с ней огромным плюшевым медведем, к которому она за все время даже не прикоснулась. Ее зеленоватые глаза беспокойно блуждали по неброско обставленной комнате, не находя, за что бы зацепиться. Девочка избегала взгляда молодой женщины, сидящей в кресле напротив нее и пытавшейся поддерживать беседу незамысловатыми вопросами. Женщину звали Силья. Обращаясь к Маргрет, она мягко улыбалась и старалась не слишком часто смотреть на большое зеркало на стене напротив дивана. Девочка же, напротив, часто задерживала на нем взгляд, подолгу разглядывая в нем собственное отражение и совершенно не отдавая себе отчета в том, что на нее смотрят с другой стороны. Маргрет еще не произнесла ни слова в ответ на вопросы Сильи, она лишь слабо кивала или отрицательно мотала головой. Но это не имело значения – Силья еще не дошла до вопросов, касающихся происшедшего. Ей прежде всего нужно было установить с девочкой доверительный контакт, к тому же все ожидали задерживавшегося где-то следователя.
– Нет, это невозможно! Где этот чертов полицейский?
Девочку сюда привел ее дед по отцу – мужчина лет шестидесяти на вид; его вьющиеся волосы были настолько белыми, что казались прозрачными. Он был небрит, один край безжалостно скомканного воротника рубашки жестко торчал вверх до самого подбородка. При нормальных обстоятельствах Фрейя удивилась бы, как такой воротник не раздражает его, но в это место обычно являлись люди, совершенно выбитые из привычной им обыденности, и поэтому сейчас на это никто не обращал внимания. Работникам этого заведения приходилось видеть кое-что и похуже. У мужчины имелось достаточно забот, кроме бритья и воротника рубашки, – его невестка найдена убитой, сын все еще за границей, а на них с женой свалились три перепуганных, охваченных горем ребенка, и они понятия не имели, как им помочь. При разговоре мужчина чуть заметно брызгал слюной; крошечные капельки падали на лакированную поверхность стола, блестели там некоторое время и исчезали. Присутствующие старались делать вид, будто не замечают этого.
– К чему эти бесконечные вопросы о школе и ее друзьях? Разве вы не видите ее состояние? На кой черт такие вопросы? Вам что, больше не о чем здесь поговорить?
Собравшиеся за столом дружно уставились на представителя прокуратуры, Конрауда Бьяртнасона; по общему мнению, он был здесь главным, и отвечать на вопросы мужчины являлось его обязанностью. Фрейя была мало знакома с этим самым Конраудом, но небольшой опыт их общения по другим делам не наполнял ее энтузиазмом. Конрауд, похоже, был из тех типов, которые каждое утро перед работой натирались маслом в надежде, что любая ответственность, не зацепившись, соскользнет с них, как с гуся вода. Вот и сейчас он сидел как ни в чем не бывало, опустив взгляд на свой пестрый, совершенно не вяжущийся с серьезностью ситуации галстук и стряхивая с него воображаемые пылинки.
После затяжной паузы, когда стало ясно, что ответа от Конрауда не дождаться, все взгляды устремились на Фрейю. Ей вряд ли подходила такая тактика – сидеть и молчать, пока внимание не переключится на кого-нибудь другого. Если б все подхватили эту игру, им пришлось бы просидеть здесь весь день.
Фрейя раздумывала, как лучше успокоить деда девочки. Не имело смысла извиняться и объяснять, что вызов был срочным и что у нее не имелось времени толком подготовиться к снятию показаний его внучки. Хотя это и было чистейшей правдой: мало того, что у нее отсутствовала возможность предварительно поговорить со следователем, занимавшимся этим делом, ей даже еще не сообщили его имени. С ней просто связались из Управления полиции и поручили сформировать кризисную группу для работы с ребенком, а руководить снятием показаний должен был следователь, который так до сих пор и не показался.
Откашлявшись, Фрейя постаралась принять невозмутимый вид. Она чувствовала, что плохо стянутый на затылке хвост уныло съехал на шею – на сборы ей сегодня выдалось времени не больше, чем деду Маргрет. Когда позвонили из полиции, Фрейя, заспанная, в домашнем халате, сидела на кухне за первой субботней чашкой кофе, и то время, которое она могла использовать на наведение марафета, ушло на сбор специалистов: психолога Сильи, которая должна была вести беседу с ребенком, представителя Комитета защиты детей, врача, медсестру. Двое последних не были постоянными работниками Дома ребенка, а вызывались только по необходимости. Фрейя позвонила им на тот случай, если ребенок подвергся физическому насилию – вдобавок ко всему остальному, ей казалось надежнее подстраховаться; мало ли что можно было ожидать от чудовища, убившего молодую женщину в ее собственной постели. Эта мера оказалась ненужной – девочка, как оказалось, уже прошла медицинское обследование, хотя Фрейю об этом никто не известил. Когда это выяснилось, и врач, и медсестра уже прибыли в Дом ребенка, и Фрейя решила, что их присутствие не помешает, тем более что и так пришлось бы заплатить им за экстренный вызов.
Было очень важно, чтобы опрос девочки прошел как можно продуктивнее – не каждый день полиция в подобных делах просила помощи у Дома ребенка. Хотя к ним всегда обращались при подозрении на преступления на сексуальной почве, опыта работы с детьми, замешанными в иного рода преступления, у Дома ребенка было мало. Фрейе объяснили, что Маргрет наотрез отказалась переступить порог полицейского отделения и ни в какую не хотела отвечать на вопросы следователя в доме ее деда и бабушки. Поэтому и было решено прибегнуть к такой чрезвычайной мере – помощи специалистов Дома ребенка, и было важно показать себя с лучшей стороны, показать, на что они способны; ведь неизвестно, получат ли они еще когда-нибудь такую возможность. А если все пойдет наперекосяк, всю вину свалят на нее, и единственное, что она из всего этого получит, – выговор от Комитета защиты детей.
Фрейя была директором Дома ребенка и отвечала за все, что в нем происходило. Она работала здесь всего четыре месяца, и это дело было, пожалуй, самым значительным из всех, с которыми ей уже пришлось столкнуться. Если вообще то, чем занимался Дом ребенка, можно было как-то распределить по мере значимости. Все дела касались жизни реальных невинных детей, когда эта жизнь в одно мгновение могла обрушиться, – и сколько было радости, если подозрения в преступлениях против них оказывались беспочвенными… К счастью, такое случалось не так уж и редко, но к сегодняшнему делу это уж точно не относилось.
Представитель Комитета многозначительно поднял брови. Фрейя поняла его послание – молчание за столом слишком затянулось. Натянув на лицо дежурную улыбку, она повернулась к мужчине. По другую сторону стекла его внучка, беспокойно ерзая на диванчике, не сводила глаз с закрытой в комнату двери, и весь внешний вид деда говорил о том, что его терпение на пределе.
– Я вас понимаю. Со стороны может выглядеть, что вопросы психолога ни к чему не ведут, но, поверьте, они не так бессмысленны, как может показаться. Силья – специалист в технике опросов, разработанной для детей, попавших в такую ситуацию, как ваша внучка. Сейчас важно, чтобы ребенок почувствовал к психологу доверие, прежде чем тот сможет перейти к более серьезным вопросам.
– Ох, надеюсь, вы знаете, что делаете… Пока что не видно, что ей от этого легче. – Горестно вздохнув, мужчина покачал головой.
– Давайте положимся на компетентность специалиста.
Краем глаза Фрейя заметила, как Силья легонько постучала пальцем по уху, как бы давая знать, что скрытый там вкладыш мог быть неисправным. И неудивительно: сидя в допросной комнате, она ожидала информации, которая помогла бы ей направить беседу с ребенком в нужное русло, но вместо этого в наушнике стояла гробовая тишина.
Фрейя включила микрофон:
– Силья, следователь еще не приехал. Можешь продолжать в том же духе, если считаешь это целесообразным. В противном случае сделаем паузу или отложим опрос.
Женщина за стеклом подняла большой палец руки в знак того, что сообщение получено. В колонках в комнате наблюдателей послышался еще один вопрос, теперь о домашних зверях:
– Маргрет, у тебя есть собака? Или, может быть, хомяк?
Девочка помотала головой, заставив рыжие локоны закачаться. Один застрял в уголке рта, и она высвободила его белым как снег пальчиком. Ее кожа была такой светлой, будто никогда не видела солнца.
Мужчина, не отрывая глаз, следил за происходящим за стеклом. Он казался таким же потерянным, как и в момент, когда Фрейя увидела его впервые, когда он вел свою внучку по подъездной дорожке. Два отведенных Дому ребенка парковочных места к их приезду уже были заняты, поэтому ему пришлось припарковаться в самом начале улицы и пробираться к дому по свежевыпавшему снегу. Было заметно, как тяжело давался им каждый шаг – девочка то и дело останавливалась, рассеянно глядя на здание, и каждый раз дед наклонялся к ней и что-то говорил, стараясь ее подбодрить. Теперь он вздыхал, видимо, сожалея, что не поддался желанию ребенка вернуться домой.
– У них был кот, его задавила машина. Тогда мы думали, что это самое большое горе, которое им пришлось пережить…
Фрейя снова наклонилась к микрофону:
– Силья, не спрашивай о домашних животных. У них был кот, он попал под машину.
Женщина за стеклом снова дала сигнал, что услышала сообщение. Сменив тему, она спросила, есть ли у девочки санки и удалось ли ей уже покататься на них в этом году.
Фрейя посмотрела на висевшие на стене часы и решила подождать еще десять минут. Если следователь не появится, им придется перенести снятие показаний на другой день. Слишком рискованно держать ребенка дольше. Первая встреча обычно имеет решающее значение. А девочке, скорее всего, придется прийти сюда снова. И не один раз. Все захотят услышать ее историю – полиция, судья, адвокат человека, которому в конечном итоге будет предъявлено обвинение, прокурор. Было бы чудом за один сеанс выудить из нее информацию, которая удовлетворила бы всех их.
На столе перед Фрейей засветился экран телефона. Звонили из арендного агентства, разыскивавшего для нее жилье. Ей очень хотелось ответить – за немногие выставлявшиеся на съем квартиры шла настоящая битва. Фрейя была уверена, что к тому времени, когда она сможет перезвонить в агентство, квартира уплывет. Но поднять сейчас трубку было невозможно. Значит, придется пока довольствоваться жилплощадью брата. Разница между этой квартирой, а по сути конурой, и квартирой, в которой она до недавнего времени проживала со своим сожителем, была, мягко говоря, существенной. Ее бывший был весьма не бедный экономист, на очень хорошей должности, а брат сидел в тюрьме. В прекрасной квартире экономиста у Фрейи не было и сантиметра собственности, так что она вышла из отношений такой же нищебродкой, какой и вступила в них. Спасибо обстоятельствам брата, что вообще не осталась на улице. Он должен был сидеть еще год, и, похоже, ей потребуется не меньше времени, чтобы найти себе квартиру. Другой вариант был бы тоже неплох: встретить хорошего мужчинку, влюбиться и переехать к нему, – но, судя по «успехам» в ее личной жизни в последние месяцы, скорее президенту Исландии вздумается явиться в тюрьму и подписать ее брату-рецидивисту помилование.
Фрейя не раз предпринимала попытки завести хорошее знакомство, регулярно выходила в город с подружками – где-нибудь посидеть, постоять или потанцевать, в то время как глаза неустанно выискивали в окружавшей толпе достойно выглядевшего мужчину своей мечты. С внешностью ей повезло, да и одеться-накраситься правильно вкуса хватало. Так что вроде и не было особых препятствий на пути к счастливой семейной жизни; однако в реальности все выходило не так. Дважды Фрейя знакомилась с мужчинами, которые устраивали ее абсолютно всем; оба были очень приятной внешности и, казалось, искали того же, что и она. В обоих случаях завязывался разговор на пару-тройку коктейлей, получавший продолжение уже у нее дома. Первый кавалер сломался, когда они уютно, бочок к бочку, устроились на продавленном братовом диване. Неожиданно, весь залившись слезами, он поведал ей, что гей и что не решался в этом кому-либо признаться, так как работал массажистом и боялся потерять всех клиентов мужского пола. Фрейе ничего не оставалось, как разочарованно вздохнуть, а потом сидеть и убеждать его поступить правильно. Она понятия не имела, принял ли он ее советы, так как с тех пор его больше никогда не видела.
Со вторым все получилось гораздо лучше. Во всяком случае, в начале. Этого звали Йоунас; по профессии он был плотником, только что переехал в Рейкьявик из местечка Эгильсстадир. Йоунас, слава богу, оказался гетеросексуалом, и хотя их общение поначалу, пока они еще находились в вертикальном положении, было слегка неловким, в постели все пошло как по маслу. Но когда она проснулась на следующее утро, мужчина исчез – да так до сих пор и не дал о себе знать. Это было тем более обидно, потому что засыпала она рядом с ним почти счастливой, уверенной, что наконец-то встретила достойного мужчину, с которым стоило попробовать что-то серьезное. Получалось, что этот Йоунас явно был другого мнения…
Часы на стене показывали, что прошло уже пять минут из отведенных ею десяти. Из динамика вдруг донесся грустный, но чистый голос Маргрет. Неожиданно для всех перехватив инициативу, она заговорила сама:
– А почему там такое большое зеркало?
Все повернулись к окну в допросную комнату. Девчушка застыла, уставившись на зеркало, и, казалось, смотрела в упор на каждого из них. Силья тоже обернулась к зеркалу. Она сидела к нему ближе, и поэтому Маргрет не могла увидеть того взгляда, который Силья послала Фрейе. Их секрет был раскрыт. Для таких случаев между ними был уговор: рассказать правду о «зеркале»; они считали, что требовать от ребенка откровенности, в ответ утаивая от него правду, неправильно.
Зеркало в комнате появилось не так давно, раньше за собеседованиями с детьми наблюдали через видеокамеру. Это изменение Фрейя предложила вскоре после вступления на пост директора. Ей казалось, что наблюдение опроса на экране искажает эмоциональное восприятие субъекта, вызывая невольные ассоциации с телевидением. Новшество пришлось кстати – все сошлись на том, что возможность наблюдать за ребенком в натуральную величину, а не за его уменьшенной телеверсией, помогала лучше оценить происходящее в опросной комнате.
Силья повернулась к Маргрет. Ее голос звучал так же спокойно, но улыбка потускнела:
– Это немножко волшебное зеркало. С другой стороны оно похоже на окно. Через него люди могут смотреть, как мы здесь разговариваем, не заходя к нам в комнату. Иначе у нас здесь было бы очень тесно. Как тебе кажется, здорово придумано?
Покусывая нижнюю губу, Маргрет тряхнула головой и нахмурилась.
– А есть там кто-то сейчас? – сердито и в то же время испуганно спросила она.
– Да. – Зажатая в руке Сильи ручка взлетела в воздух, будто дирижировала невидимым оркестром. Фрейя уже знала этот жест – он появлялся, когда Силья волновалась.
– Кто?
– Ну, например, твой дедушка.
Маргрет отвела взгляд от зеркала и уставилась на лежащие на коленях ладошки.
– Я не хочу с тобой разговаривать, я хочу домой!
Но вдруг, спохватившись, поправилась:
– Я хочу к бабушке и дедушке. Я не хочу домой!
– Но мы только начали. Может, поговорим чуть подольше? Тогда тебе не нужно будет в ближайшее время сюда возвращаться.
Девочка насупилась:
– Я не хочу быть здесь. Я хочу к дедушке!
Фрейя включила микрофон:
– Силья, заканчивай, этого достаточно. Следователь еще не пришел, а ее настроение ухудшается. Нам просто придется все повторить, когда она будет к этому готова.
Нередко в сложных делах с детьми приходилось прекращать первый опрос раньше, чем планировалось. Иногда из-за плохого самочувствия ребенка, иногда из-за того, что психологу не удавалось наладить с ним надлежащий контакт. В таких случаях считалось полезнее не форсировать ситуацию, а отложить опрос до лучших времен.
Но тут вдруг ожил представитель прокуратуры, Конрауд:
– Я предлагаю продолжить. Следователь, я так думаю, уже на подходе, а получить ее показания как можно скорее исключительно важно. Напоминаю вам, что было совершено убийство, а она является единственным свидетелем.
– Ее зовут Маргрет! – Голос медсестры прозвучал неожиданно мрачно. – Это вам как минимум стоило бы уяснить!
Эта медсестра работала по вызовам в Дом ребенка со дня его основания – уже семнадцать лет – и навидалась за эти годы столько чужого горя, что это могло, как опасалась Фрейя, отразиться на ее характере. На работе она почти никогда не улыбалась и быстро вскипала, если ей что-то не нравилось, – например, как сейчас.
