Ирина Верехтина
Длинное лето
Аня послушно поднялась с гамака и поспешила к умывальнику.
– А ты чего стоишь? Тебе особое приглашение нужно? Мой руки и ступай в дом. Ане обедать пора, так может, пообедаешь с ней? Да не копайся, поторапливайся. Остынет, я греть не буду, – сказала Аглая Петровна Розе, словно отчитала ни за что.
Роза опешила: с ней никогда так не разговаривали. Словно приказывали. Но в Аглаиных словах не было ничего обидного. Розу пригласили к столу, велели вымыть руки и поторопиться, пока не остыла еда. Ей даже не дали ответить, всё решили за неё. Впрочем, есть хотелось уже давно. Пожав плечами, девочка направилась к умывальнику…
Кто-то когда-то сказал, что в мире нет большей радости, чем радость человеческого общения. С Аней они общались до самого вечера. Говорили обе одновременно, взахлёб, торопясь и перебивая друг дружку, поверяя заветные желания, шепча на ушко секреты и открывая страшные тайны, – про домового, который живёт на чердаке, и про баньши – сотканное из тьмы создание мрака, которое кружит по ночам над домами и стонет, жалуясь на одиночество, но горе тому, кто поверит баньши и пригласит его в свой дом… Поймав Розин вопросительный взгляд, Аня убежала в дом и, испросив у мачехи разрешения, вынесла подруге «Зачарованное паломничество» Клиффорда Саймака.
– На, бери до субботы. Никому не давай, и грязными руками не листай, с меня голову снимут. We have a deal? Promise me.
Роза клятвенно пообещала – мыть руки и не выносить книгу из дома. Обе отчаянно соскучились по общению и не могли наговориться. И болтали бы до самой ночи, если бы не Аглая Петровна.
– Аня, нам с тобой на ферму пора. Отец приедет, а молока нет. И Розу, наверное, дома заждались. Разговоров на сегодня достаточно, завтра договорите.
И опять – этот приказной тон. И вроде бы ничего не сказано обидного, но и хорошего – не сказано. Прижимая к груди книжку, Роза поцеловала новую подругу в щёку и сказала: «Я тебе тоже книжку принесу. Страшную. Про дэвов, пэри и ифритов. Восточные сказки. Хочешь?»
Приходи завтра! – вместо ответа попросила Аня. Аглая Петровна милостиво кивнула, соглашаясь. С того дня Роза приходила к Фомушкиным после обеда, когда Аня освобождалась от садово-огородных работ, и оставалась до вечера. Впоследствии к ним присоединилась Аллочка, которая упросила Розу взять её с собой «в гости». Дурочка оказалась выдумщицей и придумывала игры, которые нравились всем троим, включая тринадцатилетнюю Аню.
Вот только со двора Аня почти не выходила, исключая поездки на велосипеде в поселковый магазин и визиты к Бариноковым.
Глава 11. Пикник
– Мы после обеда на Торбеево озеро поедем, на пикник. Хочешь с нами? Тогда беги, предупреди своих и возьми полотенце и купальник, – предложил Чермен, и Аня неверяще на него уставилась.
– Мне правда можно – с вами? Правда?! Подождите, не уезжайте, я быстро! – и Аня со всех ног бросилась к дому.
К Бариноковым Аглая Петровна пришла вместе с ней, чтобы удостовериться, что Аня не напрашивалась и не навязывалась. Увидев стоящую с открытыми дверцами машину и улыбающегося Чермена, натянуто улыбнулась в ответ и шепнула падчерице: «Ну, иди. Извинись, что заставила себя ждать. И не надоедай там никому разговорами, помалкивай. На солнце с непокрытой головой не лежи, в воде не торчи по часу и на глубину не заходи, купайся у берега»– и сунув девочке пакет с бутербродами, о котором Аня забыла, ушла наконец восвояси.
Аня с Розой переглянулись и облегчённо выдохнули. Чермен, наблюдавший эту сцену, усмехнулся. Ему не нужна была эта Аня, он привык путешествовать своей семьёй, без чужих. Но не смог отказать Розе. И теперь с удовлетворением смотрел, как блестят дочкины глаза, как радуется она своему счастью. Да пусть едет, в конце-то концов, эта девчонка. Сидит, забившись в уголок, и молчит. Похоже, умеет себя вести.
Через полчаса под шинами захрустел гравий, машину мягко качнуло на рессорах – асфальтовая дорога осталась позади, они ехали вдоль берега. Берег был длинный и напомнил Ане Палангу, где она отдыхала в прошлом году: сосны и песок.
Они выбрали самое красивое место, и Чермен остановил машину. Открыли багажник и дружно перетаскивали поближе к воде пляжные принадлежности, которых в багажнике оказалось неожиданно много: надувной широкий матрац, и другой, поменьше, для плавания. Махровая простыня, разноцветные полотенца, соломенные широкополые шляпы, разрисованный под арбуз мяч (его так и хотелось разрезать и съесть), сумку-холодильник с бутербродами и салатами, бутылки с минералкой и Розиным любимым крюшоном, полосатый арбуз, который Чермен поспешил забрать из дочкиных рук – «Осторожно, это не мячик, это настоящий!». Последним из недр багажника был извлечён зонтик-тент, с изображенными на нём зелеными пальмами, желтыми ананасами, оранжевым небом и синими океанскими волнами с белыми шапками пены.
Роза с размаху бросилась на матрас и растянулась на нём, блаженно жмурясь, но Чермен сгрёб её в охапку и потащил к воде, хохочущую и брыкающуюся. Аня подняла упавшую соломенную шляпу, положила её на матрас и стояла, потерянно озираясь и не решаясь сесть.
– Не стой столбом. Снимай платье, доставай своё полотенце, постели вот здесь, и иди скорее в воду. Мы через три часа уедем, так что время терять не стоит, – сказала ей Инга. Аня послушно разделась и, расстелив на траве полотенце, с опаской вошла в воду. Вода оказалась тёплой, дно – песчаным, а озеро – необыкновенно большим, просто огромным.
Роза знала, что Аня умеет плавать только «по-собачьи» и только когда под ногами есть дно. Она немедленно приплыла на выручку, и девочки затеяли в воде веселую возню, плескаясь и брызгаясь. Чермен с Ингой были уже на середине озера. Оба отлично плавали и Розу научили, отдав её с полутора лет в секцию плавания и водной аэробики. Девочка могла надолго задерживать дыхание, плавала и ныряла как дельфин, так что за неё можно было не беспокоиться. Но Чермен не мог – не беспокоиться. Обнаружив, что дочка улизнула с «тренировки», он немедленно за ней вернулся.
– Кто это здесь квакает, как лягушка? Неужели наша дочка? Не стыдно у берега барахтаться? Ну-ка, давай, за мной. Что значит, не хочу? Пять минут поплавала и устала? А мы с мамой на другой берег поплывём, а потом обратно. Давай-давай, нечего тут прохлаждаться. Будешь филонить, на озеро больше не поедешь, – добавил Чермен уже другим, строгим голосом, и Роза поняла: шутки кончились. Ей не очень-то хотелось – на другой берег, это далеко, и обратно – тоже далеко, Аня не сможет, она боится глубины.
– Ничего, я пока одна побуду. Я на тебя смотреть буду, – словно угадав её мысли, сказала Аня. Чермен посмотрел на неё как-то странно. Как на пустое место. Не хватало ещё, чтобы его дочь, вместо того чтобы плавать, болталась на мелководье с этой девчонкой.
Аня смотрела им вслед, пока они не уплыли так далеко, что превратились в чёрные точки на воде. Как же Роза может – так далеко, без круга и даже без надувных нарукавников! И родители хороши – полчаса уже плавают, а в воде холодно. Аня забыла, что стоять в воде без движения нельзя – будет холодно даже в тёплой. Она замерзла так, что покрылась гусиной кожей. Стуча зубами, выбралась на берег и, завернувшись в полотенце, уселась на траву. Лечь на надувной матрас не посмела: ей никто не предлагал, даже Роза.
Сидела, скучно жуя травинку. Зря она поехала с ними. Родители Розы её словно не замечали, разговаривали только с дочерью. Гуляют сейчас, наверное, по тому берегу… Но сколько ни всматривалась Аня в далекие деревья на противоположном берегу, ничего не могла разглядеть.
Прошел час, когда они наконец вернулись. Аня хотела сказать, что она волновалась (а если честно, испугалась не на шутку – вдруг они все утонули?!), но ничего не сказала: Розины родители вели себя так, словно Ани здесь не было. Роза рухнула на матрас, тяжело дыша. Инга бросила ей полотенце – «Вытирайся!»
– Снимай трусы, в мокрых нельзя, простудишься, – велел дочери Чермен. Роза помотала головой, кутаясь в полотенце.
– Не простужусь. Мне не холодно почти.
– А зубами почему стучишь? И в мурашках вся! – Чермен стянул с неё под полотенцем трусики и не слушая её «я сама» надел ей сухие, после чего стащил с неё мокрое полотенце, набросил ей на плечи другое, сухое, а на голову нахлобучил широкополую шляпу.
Аня не взяла второй купальник и теперь сидела в мокром. Купальник зябко облепил тело и никак не желал сохнуть. Полотенце у неё тоже мокрое, другое она не взяла, а Аглая ей не напомнила. Правильно, Аня уже большая, тринадцать лет, может сама о себе позаботиться. Но глядя на Розу, вокруг которой хлопотали родители – вытирали, одевали, согревали, – Ане стало невыносимо обидно, к глазам подступили слёзы, и она поспешно моргнула несколько раз. Не хватало только зареветь перед всеми, для полноты ощущений.
– Обедать будем минут через пятнадцать, потерпишь, дочь? Сразу после такой нагрузки есть нельзя, надо подождать.
– Я знаю, нам тренер говорил. Я подожду, – улыбнулась согревшаяся и довольная Роза. И только теперь заметив неподвижно сидящую Аню, похвасталась:
– А мы на тот берег плавали!
– Красивый?
– Кто?
– Берег красивый?
– Я откуда знаю? Там дно илистое, топкое, не выбраться. Мы на берег не пошли, на воде отдохнули и обратно поплыли.
– Так вы вообще из воды не выходили? Целый час?! – ужаснулась Аня.
– А что такого? Мы в бассейне каждый день по часу плаваем, на время. На время тяжело, а здесь я только немножко устала.
– Немножко, а сопишь как паровоз! – встряла в разговор Инга. – Я в сентябре тренеру твоему скажу, чтоб гонял тебя как следует. Сорок минут плавала и умерла, куда это годится? И хватит валяться, бери тарелки, накладывай салат, а Аня салфетки разложит. – Инга достала из сумки скатерть и принялась раскладывать на ней вкусно пахнущие помидоры, пупырчатые зелёные огурчики, завернутые в плёнку сандвичи с яйцом и пекинской капустой, пластиковые контейнеры с салатами…
Аня достала свои бутерброды и несмело положила на край скатерти.
– Ешь! – проигнорировав бутерброды, Инга поставила перед девочкой бумажную тарелку. – Я тебе положила всего понемногу. Розовый салат – с крабами, фасолевый с орехами, а зелёный – это творог с чесноком и зеленью. Начни с крабового, в нём крабы настоящие, не рыбные "палочки". А бутерброды оставь на потом. Что ты будешь пить, минералку или крюшон?
– Мы будем крюшон, – ответила за Аню Роза. – И арбуз. Папа, я хочу арбуз. Нарежь, пожалуйста.
– Арбуз потом. Давайте сначала поедим, – сказал Чермен, и ему никто не возразил – есть хотели все. Вчетвером они с аппетитом уничтожали салаты и закуски, запивая их минералкой и заедая помидорами. Аня таких никогда не ела. Дорогие, наверное. И где они их покупают?
Потом они загорали, играли в мяч, купались (Аня бродила по воде, распугивая стайки мальков и не зная чем себя занять, а Роза плавала, с мамой и с папой). Потом они ели арбуз – необыкновенно сладкий, с черными зёрнами, которые тоже оказались вкусными. У Розы блестели глаза – чёрные как арбузные зёрна, блестели измазанные арбузным соком щёки, и вся она словно светилась от радости, переполнявшей её, как арбузный сладкий сок.
Аня вспомнила, как ели арбуз у них дома – придерживая вилкой ломтик, от которого полагалось отрезать ножом маленькие кусочки. Аня представила, что ей сказали бы, если бы она ела как Роза – зарываясь по самые уши в толстый арбузный ломоть, с хлюпаньем втягивая в себя арбузный сок и вытирая ладонями мокрые щёки, а ладони вытирая о голый живот. Это называлось – усвинячиться. Аню бы попросили выйти из-за стола и умыться, и впредь вести себя за столом прилично. А Розе родители не сделали ни одного замечания, только переглядывались и улыбались.
Когда с арбузом было покончено, Инга сложила корки в пакет и отнесла в машину, а Чермен взял сразу несколько салфеток и, перехватив дочку поперек груди «стальным» захватом, принялся вытирать ей щеки и живот. Роза визжала и лягалась, потому что было щекотно.
– Не нравится? Тогда придётся вымыть тебя целиком! – Чермен схватил дочку на руки и, добежав до берега, бросил в воду… Инга смотрела на них и улыбалась.
Всю обратную дорогу Аня молчала. Она больше никогда не поедет с Бариноковыми на озеро.
Глава 12. Чайкин пруд
– Назагоралась? Накупалась? Бутерброды все съела? – равнодушно спрашивала Аглая Петровна, и Аня утвердительно кивала в ответ – так же равнодушно. Выполоскала в тазу полотенце и купальник, повесила сушить. Потом заперлась в душевой и наплакалась всласть, стоя под прохладными струями и слизывая с губ воду.
– Ты там ночевать собралась? – осведомилась Аглая, подёргав запертую дверь. – Ужин на столе.
Аня выключила воду, наспех вытерлась и оделась тоже наспех – невежливо заставлять себя ждать, говорил отец. А ещё он говорил, что нужно уважать чужой труд. И Аглаю Петровну, которая о ней заботится, делает для неё всё. Вот – ужин ей приготовила.
Аня тяжело опустилась на стул и, пробормотав извинение, уткнулась невидящим взглядом в тарелку с пельменями. Пельмени не лезли в горло. Аглая Петровна молча смотрела, как падчерица возит пельменем по тарелке – уже пять минут. Поставила перед девочкой сметану, достала из буфета абрикосовый джем. Но Аня ни к чему не притронулась, чуть слышно сказала спасибо и сидела со скучным лицом, гоняя вилкой по тарелке уже остывшие пельмени. Да что с ней такое? Полдня купалась-загорала, а приехала мрачнее тучи…
Аглая молча забрала у неё тарелку и повинуясь непонятному чувству присела рядом. – «Не хочешь пельмени? Ты же их любишь. А хочешь, блинчиков тебе напеку? Будешь?» Аня молча уткнулась лбом в мачехину грудь и заплакала, давясь слезами и судорожно всхлипывая.
Утром она поднялась как ни в чём не бывало, поплескала в лицо водой из умывальника, полила клубничные грядки, открыла окна в парнике, выдернула пяток мохнатых редисок и срезала острым ножом стебель сельдерея, которым Аглая Петровна заменяла соль – берегла фигуру. Впрочем, для Ани с отцом на столе стояла солонка.
Аглая коснулась рукой Аниного лба.
– Ты не заболела? Не перегрелась вчера?
– Нет, со мной всё нормально. То есть, хорошо…
Больше вопросов не последовало. Анины вчерашние слёзы Аглая Петровна предпочла забыть, за что Аня была ей благодарна. Не рассказывать же о том, как обращались с Розой её родители. О той безмерной, безграничной любви, в которой, словно в солнечном тёплом свете, блаженствовала её подружка. О том, как улыбалась Инга Августовна и смотрела на мужа влюблёнными глазами, а Чермен не отпускал от себя дочь, дурачился вместе с ней и радовался её радости. А она, Аня, сидела и завидовала. И чувствовала себя лишней.
Аглая Петровна украдкой наблюдала за Аней, которая старательно полола редиску, прореживала морковь, подвязывала помидоры…В огороде обе работали с раннего утра, по холодку, пока солнце не начало печь. На солнце много не наработаешь… В десять уходили в дом, завтракать. После завтрака Аглая Петровна мыла посуду и прибиралась в доме. Аня поливала из шланга грядки, собирала крыжовник и сладкие стручки молодого гороха.
Помня о том, что девочка вчера не ужинала, Аглая встала пораньше и поставила тесто на оладьи. Нажарила целую гору – пухлых, румяных, пахнущих подсолнечным маслом. И теперь смотрела на падчерицу, которая отщипывала от оладьи маленькие кусочки и скучно жевала. На языке у Аглаи вертелось замечание, что оладьи едят ножом и вилкой. Что неприлично сидеть, подвернув под себя ногу. Что за столом надо есть, а не спать… Но взглянув на Аню, сидевшую с каменным лицом, она сказала совсем другое.
– В воскресенье у отца выходной, хочешь, съездим… на озеро это. Ты дорогу-то запомнила?
– Запомнила. Вы езжайте. Я не хочу.
Да уж… Благодарности от неё не дождёшься. Сколько волка ни корми, он в лес смотрит, подумала Аглая. А больше ничего не успела подумать, потому что в калитку постучали.
– Здравствуйте, Аглая Петровна. Мы на Чайкин пруд идём, на пикник! Алле бабушка разрешила, и мне тоже. Можно, Аня с нами пойдёт?
– Да пусть идёт, кто её держит, – только и сказала Аглая Петровна. Аня неверяще на неё посмотрела, и Аглая отвернулась, чтобы не видеть её глаз. Муж велел, чтобы девочка не уходила с участка и не болталась по чужим дачам, неизвестно с кем. Дружить Ане разрешалось только с Юлей и Катей, жившими по соседству, и с Розой Бариноковой.
Аглая Петровна строго за этим следила: Виктор Николаевич не любил, когда не выполнялись его распоряжения. И чего девчонке не хватает? Ежедневные прогулки на ферму, телевизор, книжки, вышивание (набор для вышивания стоил восемьсот рублей, но у Виктора Николаевича были свои представления о воспитании дочери: если нравится – пусть вышивает, денег не жалко). Подружка к ней каждый день является, как красно солнышко. После того, как Виктор познакомился с Розиным отцом, Ане разрешено у неё бывать хоть каждый день, никто не препятствует. А что дружит она только с Розой, а с Катей и Юлей знаться не желает, так это её право. И проблемы её. А не нравится – так пусть с отцом своим говорит, Аглая тут ни при чём. Что она может сделать? Слово мужа в семье – закон, и плохого он дочке не желает.
Кажется, теперь проблемы будут у самой Аглаи… Но не отпустить Аню на пруд она не могла. Девчонка со вчерашнего вечера сама не своя, и что с ней такое? Переходный возраст, наверное. Да пусть идёт. Чайкин пруд недалеко, метров семьсот по дороге вдоль дач. Купаться в нём нельзя – берега заросли камышом, а в воде кишат головастики и мелкая рыбёшка, которой питаются чайки, в изобилии кружащие над прудом. Прогуляются девчонки, ноги разомнут, ничего с ними не случится. И Виктор ни о чём не узнает, если у Ани хватит ума не посвящать отца в детали своего времяпровождения.
– Иди собирайся, одевайся, косынку на голову не забудь, да поесть возьми с собой, на весь день идёте. Бутерброды возьми и печенье, и хлеб возьми чёрствый, чайкам побросаете. И воды с собой возьми, и не вздумай из скважины общей пить, она железом пахнет, а наша чистая, вкусная. Девочки подождут, без тебя не уйдут… И чтобы в семь дома была. Отец приедет, а тебя нет, что я ему скажу? Часы не забудь!
– А… за молоком мне надо идти? – зачем-то спросила Аня, удивлённая столь длинной тирадой обычно немногословной мачехи. Ей же ясно сказали – вернуться не позже семи.
– За молоком я одна схожу, не заблужусь, дорогу знаю.
Аня вздохнула («Вздыхает она… С чего ей вздыхать-то?») и пошла собираться.
Всю дорогу Роза рассказывала девочкам школьные анекдоты. Алла тоненько хихикала. Аня хохотала, запрокинув голову, охваченная бурным весельем, в котором психолог усмотрел бы повышенную возбудимость и угнетённую психику. Ноги у всех троих были неутомимые, и за день они обошли если не сто, то все девяносто участков.
На Птичьем пруду устроили пикник, с аппетитом уминая Анины бутерброды с салом шпиг по-венгерски и беляши, которые Эмилия Францевна нажарила на троих. Беляши запивали Аниной водой, которая оказалась холодной и необыкновенно вкусной, и компотом из вишен, который сварила Эмилия Францевна. Глупенькая Алла вместо воды взяла жестяную коробочку с леденцами. Впрочем, не такая уж она глупая: если пить воду с леденцами, получится газировка! С красными крюшон, с жёлтыми лимонад, а с зелёными яблочная!
Молодец всё-таки Алла. И весело с ней, и ничего она не говорит такого, и почему она дурочка, Роза не понимала. Наверное, Аллочка выздоровела и теперь такая же, как все. Даже ещё лучше!
Потом они кормили хлебом чаек. Алла исчезла в густом кустарнике и крикнула оттуда: Нашла! Идите сюда!
– Что нашла? – спросила Аня, продираясь сквозь густо переплетённые ветки и придерживая подол сарафанчика, чтобы не порвался.
– У нас тут секретный лаз, – объяснила Роза, пролезая в дыру в сетчатой ограде. От дыры убегала в лес неприметная тропинка.
– Вы куда? Нам же за ограду не разрешили, только на пруд, – пробовала остановить девочек Аня. Но никто её не слушал.
– Знаешь, куда мы идём? В волшебный лес, за волшебной земляникой! – сообщила Ане Аллочка, блестя глазами. И Аня удивилась – как это бабушка отпустила её, восьмилетнюю, так далеко (Алле с Розой строго-настрого запрещали ходить одним в лес, но они всё равно ходили).
Для Ани устроили экскурсию и показали ей волшебную ель. Мохнатые еловые лапы опускались до земли, образуя шалаш. Вслед за девочками Аня пролезла внутрь и уселась на пружинящую подстилку из рыжей хвои. Шалаш оказался неожиданно большим, в нём уместились все трое, тесно прижавшись друг к дружке и воображая, что они прячутся от разбойников.
Следующим чудом было заколдованное болото – глубокая вмятина метров семи в поперечнике, в форме правильного квадрата, заросшая светлой травой и ярко-зелёным мхом. Сделав страшные глаза, Роза поведала Ане, что трава на самом деле не трава, а трясина, шагнёшь и не выберешься, засосёт.
Про болото она выдумала. Когда-то давно на этом месте упал спортивный самолёт. Островерхие ёлки спружинили, ослабив удар, неудачливый пилот отделался синяками, а самолёт развалился на части, которые выкопали и увезли. На месте падения образовалась глубокая вмятина, которую копатели превратили в квадрат с прямыми откосами. Про самолёт Розе рассказала бабушка, когда они ходили за грибами. Аня о самолёте ничего не знала, и теперь с ужасом смотрела, как девочки, взявшись за руки, дружно прыгнули в «трясину».
– Нет здесь никакой трясины, это просто трава!
– Как нет? Вы же сами говорили… – кипятилась Аня, а Роза с Аллой хитро переглядывались и хохотали.
Потом они собирали на вырубке землянику. Переспелые ягоды срывались со стеблей и сладко таяли на языке. Их было много, не собрать. Но они собрали и съели, потому что были голодны. От ягод голод не прошел, напротив, только усилился, и девочки вспомнили о бутербродах. Вкуснее всего оказались Анины – с салом шпиг на ржаном хлебе. Они развели костерок и поджарили сало на палочках, отчего оно стало ещё вкуснее. Ане очень хотелось научить мачеху жарить сало на костре, но ведь тогда придётся рассказать…И земляникой угостить хотелось. Но если увидит отец, оправдаться ей будет нечем, а земляника послужит вещественным доказательством.
Домой она пришла счастливая.
