Ирина Шайлина
Тихоня
Несмотря на всю мою закомплексованность у меня были мужчины. В количестве целых две штуки. С Ванькой встречалась ещё в институте, но он счёл, что я слишком скучная и правильная. Он продержался почти три года и сдался. Потом, после достаточно долгого времени, у меня появился Лёшка. Но тут уж я сломалась сама, хотя отдельное спасибо нужно сказать Ангелине.
Поэтому я в принципе вправе считать себя дамой опытной. Однако то, что я нащупала в кармане, все же меня шокировало. Да, я знаю, что у мужчин по утрам случается непроизвольная эм… эрекция. Но как-то неожиданно было ощутить её в кармане громилы. Тем более он не шутил, карман и правда глубокий. И ткань совсем тонкая, в общем, даже слишком много я всего ощущаю. И вытащить руку обратно будет как-то нелепо – уже решилась, уже, можно сказать, потрогала за предмет половой принадлежности, куда назад-то теперь? Тем более кончиками пальцев я ощущала нагретый телом мутанта металл – ключи. Всего-то опустить руку немного глубже, подцепить за колечко и вытянуть их наружу. Но тогда получается, я его снова за это самое потрогаю. Я стояла в сомнении секунд десять, застыв с рукой в кармане, не позволяя себе вытянуть её наружу, и не решаясь пропихнуть дальше. Уже готова была расплакаться от отчаяния. Подняла глаза, чтобы удостовериться в том, что мутант спит. И наткнулась на его взгляд. Совсем спокойный. Лежит, смотрит на меня, изучает. И при солнечном свете понятно, что да, точно глаза не чёрные – серые. Я думала, смутиться дальше некуда, но тут то, что я ощущала, засунув руку в карман, ощутимо увеличилось в размерах.
– Мы перешли на новую ступень отношений? – поинтересовался мутант.
– Нет, – вскрикнула я и отдернула руку.
Заметалась – куда можно спрятаться в однокомнатной квартире? Закрылась в ванной. Посидела немножко на полу, успокаиваясь. Измученная мозолями ладонь теперь горела вдвое больше прежнего, напоминая о том, как я низко пала.
– Не хотел бы мешать тебе страдать, – раздалось из-за двери, – но ванная у нас одна.
Я встала. Дверь хлипкая, больше чем уверена, что, разозлившись, он её запросто сломает. Не следует злить таких громил! Торопливо умылась холодной водой, причесала волосы пальцами. С тоской посмотрела на зубную щётку в стакане – единственная. Васька Щеглова очень заботилась о своих зубах, даже пломбы ни одной до сих пор нет. И мысль, что сегодня зубы почистить не удастся, причиняла буквально физическую боль. Может, взять щётку громилы? Но щётка – это святое. Тогда он меня точно убьёт. Я вздохнула и выдавила немножко пасты на палец – теперь он у меня и вместо щётки, и вместо расчески. Потом пришлось решиться и выходить.
Громила стоял в коридоре, терпеливо ждал, полотенце висело через плечо. Видимо, тоже коммунальный опыт есть. Я проскользнула мимо бочком – попой задела стену, так много мужчина занимал места. Пока он был в ванной, снова помучила дверь – безрезультатно. Вернулась в кухню и присела на уже знакомую табуретку.
– Вы обязаны меня отпустить, – сказала, когда мой пленитель занял огромным телом, казалось, все пространство кухни. Загорелый, на груди капли воды. А в лицо снова смотреть страшно. – Немедленно.
– Почему это? – удивился он. – Учитывая, что ты потрогала меня за самое сокровенное, это ты обязана, причём ни много, ни мало, а именно на мне жениться.
Я даже ойкнула от такого произвола. Какое трепетное существо, за писю ему подержались! В моей голове никак не укладывалось, что можно просто взять и так спокойно удерживать человека помимо его воли. Словно ничего странного вообще не происходит, норма.
– К тому же я влюбился, – продолжил он, наливая в кастрюльку воды, ставя её на огонь и засыпая овсянку. – А я очень ранимое и закомплексованное существо, меня девочка бросила в девятом классе, с тех пор психологическая травма и боязнь отношений. Ты, можно сказать, вздохнула в меня жизнь. Теперь твоя жалостливая бабская сущность должна возжелать в срочном порядке приголубить меня на своей груди.
– Господи, какой болтун, – восхитилась я. – А по виду и не скажешь. Но вы вешаете мне лапшу на уши. Серые волки красных шапочек не любят, употребляют их строго внутрь – едят.
– Какой волк?
– Серый. Это вы. А я красная шапочка. Маленькая, несчастная и пленённая.
Он ещё разок помешал кашу. Попробовал. Добавил щепотку соли, а потом горсть изюма. Он ещё и гурман! Затем повернулся, посмотрел на меня сверху вниз, правда, я взгляд снова отвела. Не нужно тут меня гипнотизировать!
– Знаешь, я думаю о другой сказке. Царевна-лягушка и царевич. Я тут, конечно, царевич, ты, соответственно, лягушка. Вот увидишь, стоит нам поцеловаться, у тебя сразу на голове корона, а с головы коса по пояс.
Я поморщилась. Похоже, мне его не переболтать. Но он останавливаться не намерен. Чуть наклонился, чтобы быть со мной на одном уровне, глаза закрыл и губы трубочкой вытянул. Мне захотелось стукнуть его сковородкой по голове, но духу не хватило. Следом захотелось расплакаться – я совершенно беспомощна, а надо мной ещё и издеваются!
– Не хочешь становиться царевной? Ну, как хочешь. Давай кашу есть. Я люблю, когда в бабе тела побольше, а на тебя без слез не взглянешь.
Я снова проглотила обиду. Кушать вроде не хотелось, но едва посмотрела на кашу, как в животе заурчало. Когда я ела в последний раз? Я потянулась за ложкой, задела ею одну из мозолей и поморщилась – больно. Мозоли успели надуться, лопнуть, потом снова надуться и лопнуть. Сейчас подсыхали, и любое прикосновение причиняло боль. Я старалась пользоваться левой рукой – на ней мозолей меньше, но кушать левой красиво не выходило.
– Дай.
Голос громилы вдруг снова серьёзным стал, словно и не занимался увлечённо клоунадой минуту назад. Руку я спрятала за спину, но кто меня когда слушал? В общем, он легко сломил моё сопротивление и, скорее, любовался мозолями. Гигант снова стал страшным – молчаливым, загадочным. И… заботливым. Неожиданно. Принёс аптечку, помазал мои руки вонючей мазью, налепил пластырей всевозможных форм и размеров. А потом сел завтракать, словно ничего не случилось. А я смотрела на свои ладони. Как-то все…. Неправильно.
– Ешь, – напомнил гигант.
Глава 5. Елисей
Наверное я допустил много ошибок. Не нужно расслабляться. Но эта девчонка была такой нелепой и смешной, что вести себя с ней серьёзно не очень получалось. С таким важным видом сидела и ела кашу, словно на приёме у английской королевы, а не на окраине города, в съёмной однушке, на стенах которой отслаиваются обои. Когда я снимал квартиру руководствовался именно тем, что в этом районе мне никто вопросов задавать не будет, а вот царевне-лягушке здесь совсем не место. Ничего, перетерпит.
После завтрака я занялся тем, чем и планировал – ничем. Девица уже у меня, осталось ждать. Подожду денёк, если ничего не случится, то пойду пленницу выгуливать – пусть увидит, как можно больше народу. Я лёг на бесячий короткий диван, закинул ноги на подлокотник и закрыл глаза. Кочевая жизнь меня давно приучила – отдыхай всегда, когда есть возможность.
– Нет, так больше продолжаться не может, – заявилась девица перемыв посуду. Причём я не говорил ей этого делать, сама инициативная. – Вы похитили меня, чтобы я покрылась здесь плесенью в забвении?
– Чтобы любоваться и ни с кем не делиться, – ответил я не открывая глаз.
Все же, слишком шумная лягушонка попалась.
– Да вы не любуетесь! – возмутилась она. – Вы спите!
– Я вижу вас во сне, – и повернулся на другой бок, от неё подальше. Все же, нужно было снимать двушку.– Здесь вы голая.
Девушка задохнулась от негодования, походила по комнате, видимо, слова подбирая. Подобрала.
– Вы не имеете права смотреть на меня без одежды! – выдала наконец она.
– Мой сон, – возразил я. – Что хочу, то и имею.
Наверное, столько слов, сколько я высказал за последние сутки, не произносил и весь последний месяц. Нелепая девчонка просто вынуждает меня говорить. Она пометалась ещё, но в комнате восемнадцать квадратов, особо не побегаешь. Потом уселась на свою кровать, которую она кстати не забыла заправить утром. И… разревелась.
– Уже восемь утра, – принялась умолять она. – Мне скоро на смену. А я никогда, никогда не пропускала работу! У меня паническая атака!
Смешно, но в её голосе и правда паника.
– Расслабься, – посоветовал я.
– Меня уволят, – простонала девушка. – Точно, уволят. Ещё премии лишат. Юлька не даст мне двух тысяч! И вообще, я не знаю, что делают люди, когда не ходят на работу!
– Спят, – сказал я. – И тебе спать советую. Не уснёшь, закрою в туалете, в темноте, выключатель то в коридоре.
Девушка изобразила крик раненой чайки и утихла. Точнее, перестала болтать. Но сопела, пыхтела, всхлипывала – поразительно шумное существо. Рыдать из-за пропущенной работы!
– Туалет, – суровым голосом напомнил я. – До вечера. Полезешь ко мне в карман, имей ввиду, я месяц не трахался.
Она затихла так резко, словно кнопку выкл нажали. Надо бы может изобразить насильника, чтобы больше боялась? Через полчаса я посмотрел на неё – и правда спит. Щеки мокрые от слез, глаза опухли, под лицо подложила ладошку в пластырях. Чудо юдо. Я и сам уснул. Вечером хотел было заставить гость чистить картошку, потом вспомнил, что у неё мозоли, пожалел. Закинул вариться кусок говядины на косточке и деловито шинковал капусту. Моя лягушонка притащилась за мной из комнаты и села на свою любимую табуретку.
– Вы должны мне рассказать в чем дело. Если… не расскажете, я сделаю что-нибудь. Например выброшусь в окно. Или буду кричать, пока кто нибудь из соседей не вызовет полицию.
– Удачи, – пожал плечами я и принялся чистить морковку.
– Я имею право знать!
Я отложил морковку и повернулся к нарушительнице моего покоя. Та не отрываясь смотрела на ножик в моей руке. Словно для того, чтобы убить крошечного лягушонка мне нужны колющие предметы. Одного хлопка достаточно. Я провел пальцем по лезвию, кстати, достаточно тупому, девица вздрогнула. И правда, смешная.
– Имеешь, говоришь? Ну, ладно, я расскажу. Так вот. Твой Лёша кое-что украл. Кое-что мне совершенно ненужное, зато дорогое для большого количества других людей. А один из них много чего мне должен. Заметь – даже не денег. Так вот, он за этим самым краденным придёт. И пойдёт конечно к тому, кто замочил бедного Лешку и нужность его спиздил. То есть, к тебе. Все ясно?
Девица приоткрыла рот и посмотрела на меня похлопав глазами. Если бы не видел, как она тащит и закапывает труп, вот прямо сейчас и поверил бы, что она не виновата. Но я-то видел.
– Но… я не убивала его!
– А кто? – хмыкнул я.
– Вы! Лешку убили, а теперь меня хотите!
И метнулась мимо меня к дверям, словно забыв, что они заперты. Я легко поймал её одной рукой – она беспомощно забарахталась, не в силах вырваться. Задумался. Если на минуту допустить… что она и правда не убивала, то что получается? Хренотень. Пока я сижу тут и охраняю невиновную лягушку, тот кто мне нужен сделает свои дела и исчезнет. Ищи его потом ещё лет пять. Девица пыхтела, ерзала в моих руках, порядком отвлекая от мыслей.
– В окно, говоришь? – спросил я у неё. – Сейчас устрою тебе окно.
Пошёл в комнату, окно на кухне слишком мало для таких целей. Открыл обе створки свободной рукой. Потом перехватил свою лягушонку поудобнее, словно невесту собрался переносить через порог перед первой брачной ночью. И… склонился над подоконником, опустив руки и позволив девице повиснуть снаружи, попой вниз.
Глаза её распахнулись, она даже дышать перестала. Попыталась вцепиться в подоконник рукой, но её пальцы я легко разжал. Попыталась за меня, но футболки на мне не было, и её руки просто беспомощно скользили по коже. Наверное, она боялась, что я могу уронить её нечаянно. Нечаянно – нет. Хоть весь день бы так простоял, весила эта девочка явно меньше мешка картошки. А вот специально – запросто. И надо бы девочке это уяснить, она слишком осмелела.
– Ты убила Лёшу? – почти ласково спросил я.
– Нет! Нет! Отпустите меня! То есть, не отпускайте, затащите меня в квартиру, я высоты боюсь!
И глаза зажмурила. Одной рукой таки уцепилась за мою шею, обхватить не сможет, но хватка больнючая. Я подумал – врет ли? Или нет? И затащил её в квартиру, пока и правда, не упала или кто полицию не вызвал. Сбросил мешком на кровать. Девушка свернулась калачиком и заплакала. От её слез я порядком устал. Ушёл на кухню, сел, погрузился в свои мысли. Что же теперь, блядь, делать?
Удар обрушился внезапно. Я не испугался, испугать меня вообще не просто, я… удивился. Повернулся, в дверях кухни стоит девица, в руках веник искусственных цветов, они в вазе стояли на трюмо. Вот ими она меня и ударила. Замахнулась, ещё раз ударила.
– Никогда! – крикнула она, нанося суматошные удары, – Никогда больше так не делайте, слышите???
Я прикрывался рукой. Пластиковый букет ощутимо обжигал голую кожу. Что вот делать с этой храброй лягушкой? Прибить, до конца в окно выбросить? Терпеть мне надоело, я поднялся, букет у неё отобрал и выкинул в сторону. Гляжу на неё – грудь ходуном ходит, в глазах слезы, кулаки сжаты, почти все пластыри с ладоней облетели. Губу прикусывает. Не храбрая она нисколько, прикрикни сейчас на неё – умрёт со страху. Просто… глупая слишком. До безрассудности
– Ты меня совсем не боишься? – как можно более милым тоном поинтересовался я.
– Боюсь, очень боюсь, – шепнула она.
– А чего тогда дерешься? Ты в курсе, что я тебя одной ладонью прихлопнуть могу?
Она кивнула и попятилась назад. Уперлась спиной в запертую дверь. Что делать сейчас будет? Может, заголосит? Нет. Все губу свою кусает, как бы не откусила ненароком. И мой взгляд то и дело возвращается к её губам, все жду, выступит капля крови от таких стараний или нет.
– Потому что так делать нельзя, – снова шепнула она и снова за губу свою принялась.
И в глаза не смотрит. Вообще словно глядит куда-то в туманную даль сквозь меня и трясётся всем телом. Непонятная зверушка. И злюсь я на неё. Может, и правда, прихлопнуть и дело с концом? Выходит, и не нужна она мне, только зря представление устраивал.
– Как ты меня про себя называешь?
И правда, интересно стало. Она же такая вся… домашняя, моя лягушонка. Белая, чистенькая, в блузке. Жизни настоящей не видела и точно считает себя лучше меня.
– Громилой, – начала она еле слышно. – Великаном. Ещё иногда мутантом.
Я запрокинул голову и засмеялся. Мутант, надо же! Мне это даже нравится.
– И что мне с тобой теперь делать? Давай в окно выброшу до конца. Понимаешь, мне очень не нравится, когда меня бьют. Особенно такие вот тихони. Прям сразу такая кровожадность во мне просыпается.
Боится. И взгляд заметался. Неожиданно, но мне ещё и обидно. Я по определению плохой. В садике ещё им начал быть. К подростковому возрасту меня даже мама опасалась, это легко читалось в её взгляде. Маму обидеть я бы никогда не смог, но вот ожидания остальных вполне оправдывал. Ненавижу тихонь, отличниц, девочек пай из благополучных семей. Относятся к тебе, как к червяку, а сами поглядывают плотоядно. Нормальным человеком считать отказываются, а вот для постельных утех вполне гожусь. А у этой даже на такие мысли духу не хватало.
– Сынок, ты же хороший, – гладила мои волосы мама.
Хороший, ага. Когда сплю. Для мамы я ещё старался, но её не стало, когда мне было шестнадцать. До совершеннолетия два года, во мне росту под два метра, но кого это волновало? Все равно упекли в детдом, где до восемнадцати и продержали. И это тоже моей хорошести не прибавило. Зато ненависти к таким вот чистеньким девочкам стало больше. Я старался держаться от них подальше, право слово, разве нужна мне их чистота? А теперь смотрю на одну из них, и что делать со свалившимся внезапно счастьем не знаю. Убить? Смешно. А вот показать кто хозяин можно. Смотрю на её губу прикушенную и идея просто сама в мозг лезет, не давая ни о чем другом думать.
– Мутант, говоришь? – переспросил я. – А смогла бы ты такого мутанта поцеловать?
– Н-нет…
И после этого «нет» от такой зашуганной, по сути лягушонки я разозлился совсем. Во мне проснулось упрямство и давно уже позабытое желание сделать назло. Эти два качества, по мнению мамы и являлись корнем большинства моих проблем.
– В окно выброшу, – я говорил вполне серьёзно, даже сам в это поверил. – Прямо сейчас.
Она тоже поверила. Сделала шаг ко мне. Глаза закрывать не стала. Они карие, большие, а из-за блестящих в них слез вовсе кажутся огромными. Мне даже жалко её стало. Хотя, какая жалость, если я хренов мутант? Серый, блядь, волк. Пусть целует. Потом понял – даже на цыпочках не дотянется и чуть наклонился к ней, чувствуя себя весьма нелепо. Чем занимаюсь, вообще? Мы едва соприкасаемся губами, на редкость неуклюжий и странный поцелуй. Я касаюсь её губ языком, пробую на вкус. Они солёные от слез. Такими темпами она насквозь просолится, как селёдка. Она же всхлипывает, словно… я сожрать её собираюсь. Я хренов насильник трепетных и непременно девственных дев! Отодвигаю девушку от себя, и чувствую себя гадко – словно в грязи испачкался. Хотя по сути, если забыть, что сия пигалица недавно тягала труп по лесу, над ней можно смело труп рисовать.
– Харе рыдать, – мирно попросил я. – Задрало.
Девушка сбежала в ванную. Угадайте, зачем? Правильно, рыдать. Я вернулся на кухню. Готовка всегда помогала мне сосредоточиться. Вот и сейчас, мерно стучит по разделочной доске ножик, и в такт ему шестерёнки в голове крутятся. Лягушонка не убивала. Невероятно, но факт. Но кто это сделал? То, что пропало ещё не найдено – мне бы сообщили. Полезные знакомства отличная штука. Значит оно либо у моей лягушонки, либо у тех, кто Леху упокоил. Он точно никому не звонил, меня озаботил этот вопрос, и переадресацию с его вызовов на свой телефон я поставил ещё днем того воскресенья, умыкнув на минуту мобильный в маршрутке. Алексей не знал, как ему быть и в панике метался по городу, не зная, куда ему идти. В тот день у него было три встречи. Одна из них – с моей, рыдающей в ванной девицей. И я на все сто уверен, что во-первых, за ним не было никакого хвоста, кроме меня. Во-вторых – решение спрятаться на чужой даче товарищ принял спонтанно. Кто его мог там найти? Однозначно кто-то из знакомых. Значит, лягушонка мне ещё пригодится.
– Сейчас сломаю дверь, – крикнул я, выглянув в коридор. – И тогда тебе точно будет негде рыдать.
Щелкнула задвижка и моя зареванная клиентка вышла. Ушла в комнату и спряталась под одеяло. Тем временем борщ был готов, пах замечательно, уверен, гостья тоже голодна. Церемониться мне с ней надоело, я сдернул с неё одеяло. Она вскрикнула, руки на груди скрестила, пытаясь спрятаться хоть так.
– Да не посягаю я на твою честь! – рассердился я. – Встаёшь, кушаешь. Потом стараешься быть мне полезной. Если получится – отпущу.
– Честно?
Я вздохнул и вернулся на кухню. Она тихонько за мной следом. Ела осторожно, словно отравлено, и на меня мельком поглядывала. Злость во мне ещё не стихла, на неё, за глупость и безрассудство, на себя за импульсивные поступки. Поэтому я ел молча. Вообще, молчание – золото. Это я на своём примере понял, и уже очень давно. Забросив тарелку в мойку, отыскал в комнате тетрадь школьную, в клетку. По математике, Филиппов Игорь, второй класс одиннадцатой школы. Уже пожелтела от времени, зато половина страничек не исписана. А по первой половине судя Филиппов был заядлым лоботрясом. Карандаш лежал на трюмо. Я сел и принялся рисовать. Чужое лицо выходило слишком резким, сказывалось моё раздражение. Оно проявлялось на странице линия за линией, и всклокоченные волосы, и хитрые глаза, и торчащий кадык.
– Вы рисуете? – изумилась лягушонка за моей спиной.
– Ещё умею читать и писать, – отчитался я. – Таблицу умножения помню. Если напрягусь то и логарифмы. Мужичка узнаешь?
– Это Федот. То есть… его так не зовут, кличка. А как зовут я не знаю. Это Лёши друг.
– Потом все расскажешь.
И принялся за второй портрет. Это женщина. Молодая, наверное, и тридцати нет. Коса неожиданная, толстая, сейчас таких не носят. Крупные черты лица, впрочем, достаточно выразительные. А в глазах та же хитринка, что и у первого. Девица ойкнула. Понятно – знает.
– Это Ангелина. Моя подруга. И бывшая Лешки.
– А ты Лешке кто? – поневоле заинтересовался я.
– Тоже бывшая… Он сначала меня бросил, а потом его Ангелина бросила. Но мы с ней дружим всю жизнь.
– Святая простота, – вздохнул я. – В общем, звонишь своей Ангелине. Выманиваешь. Мы её похищаем. Обижать не буду, в форточку тоже – она тебя потяжелее. Учти, мы её спасаем. Иначе её тоже убьют, как Лёшку вашего. Потом тоже самое с Федотом. Потом я дожидаюсь гостя, который непременно придёт, и всех троих отпускаю с миром. Понятно? Я клушка, вы мои цыплятки.
Девушка кивнула, явно мне не доверяя. Как бы не замыслила чего, тихоня. С такими надо всегда настороже нужно быть, мало ли какие мысли бродят в хорошенькой головке.
– Номер подруги наизусть помнишь?
Снова кивнула. Я полез за телефоном. Надо лягушонку посадить так, чтобы разговаривая окошко видела, а то мало ли, забудется, ляпнет лишнего. Телефон я ей протянул. Она приняла его, а потом в глаза заглянула, что вообще редко делала.
– А можно, я маме позвоню? Она наверное волнуется… Я всегда ночую дома, понимаете.
Я подавил тяжёлый вздох. Сам связался с детским садом, сам виноват. И махнул рукой – звони. Только главное реветь опять не вздумай.
