Ирина Пуць
Швейная династия
Выходные
…Вечер субботы прекрасен! Книги, прогулки с друзьями, любимые дела: печать фотографий в ванной комнате, подготовка семейной или школьной стенгазеты, запись новой музыки с радио на кассетный магнитофон, чтение интересного журнала, пришедшего по почте, и немного свободного времени – всего в меру. Рациональность во мне воспитали родители. Это точно.
По воскресеньям у нас не принято было валяться в постели. Вставали почти в то же самое время, что и на неделе, совсем чуть-чуть позволяя себе понежиться в кровати. В 08:00 нас уже обычно ждала бабушка с только что испеченными пирожками, затем мы отправлялись в поход всей семьей на лыжах или в пешую прогулку на сорок минут быстрым шагом в гараж за машиной. В 09:00 утра надо было ехать на дачу: полоть, рыхлить, что-то сажать или собирать урожай, а зимой – чистить снег у домов бабушек, у гаража, да мало ли где еще. Иными словами, нас с братом учили отдыхать, меняя один труд на другой.
Тогда казалось, что все так живут. А разве кто-то жил по-другому?
Вечерами по воскресеньям мы готовились к следующей неделе. Мама готовила для всей семьи еду на несколько дней, а мы все по очереди гладили свои платья, рубашки и брюки. Как большинство советских семей, иногда мы смотрели фильмы и новости на тех двух каналах, которые были у телевидения в то время.
Я даже и предположить не могла, что не все перед экраном телевизора занимались тем же, чем члены нашей семьи: пришивали воротнички и манжеты к школьной форме, марлевые прокладочки под мышки к платьям, собирали портфели, вязали, штопали носки. Только став очень взрослой, я узнала, что, оказывается, многие смотрели фильмы, просто сидя на диване, ничего не делая. Шокирующее, надо сказать, открытие!
В девять вечера по второму каналу шла программа для детей «Спокойной ночи, малыши!». Пропустить ее было никак нельзя. Там же мультик покажут!
А в десять свет в нашей квартире выключался. Весь. Для всех. Всегда. Без исключения.
Одноклассница как-то мне даже сказала:
– Мы дома по вашим окнам время узнаем.
– Это как?
– Смотрим, вы свет выключили. Неужели уже десять вечера? Идем проверять. Надо же, а ведь точно!
Я гордилась нашей семьей.
Усидчивость, внутренняя дисциплина, дружба со временем – все оттуда.
Все в копилку опыта. Все в копилку необходимых предпринимателю качеств.
Отпечатки зубов на граните науки
Мое поступление в музыкальную школу было восторженным и сказочным. Восторженным, потому что моя дворовая подружка Оксанка, с которой я встретилась в нашем общем первом классе, радостным голосом сообщила мне, что еще весной прошла отбор в музыкальную школу и теперь будет учиться играть на «пианине».
Я разделила ее восторг по этому поводу и притащила его значительный кусок домой со словами: «Я тоже хочу в музыкалку!» Музыкалка – так мы между собой называли музыкальную школу.
Сказочным же поступление было, потому что шел уже сентябрь, набор в музыкальную школу давно был закончен, но мой настойчивый папа убедил совет школы меня прослушать и принять. Немного растерявшись, строгие музыкальные светила меня и прослушали, и приняли.
Удовольствие это было не из дешевых: двадцать три рубля в месяц при средней зарплате в сто двадцать рублей. Учиться музыке считалось привилегией. Но я хотела непременно, как Оксанка, тоже овладеть волшебством извлечения чудесных звуков из пианино!
Однако музыкального таланта у меня не оказалось, а когнитивный диссонанс от того, что я, отличница и умница в основной школе, проживала вторую жизнь троечницей и тупицей во вселенной мелодий, мучил ужасно.
Музыкалку я не полюбила. Я тратила на нее массу сил и времени, но способностей к музыке это не прибавляло, а значит, все усилия были напрасны. Я даже хотела ее бросить, но мама не дала проявить малодушие.
Чтобы жители нового двадцать первого века понимали, в двадцатом веке это было так: малолетний ребенок, возраста семи-девяти лет, сам утром бежит в школу, потом после четырех-пяти уроков той же дорогой трусит домой. На шее у него на веревочке или на резиночке висит ключ от квартиры. Родители на работе. Ребенок сам греет еду, обедает и бежит с папочкой нотных тетрадок на другой конец города во вторую школу. Теперь уже музыкальную. Это еще три-четыре урока в день. А потом снова сам своим ходом обратно. Обе школы задают домашние задания, что естественно. А в свободное время у советского ребенка еще кружки по интересам, домашний труд и походы к бабушкам.
Через четыре года такой жизни я наотрез отказалась продолжать эти мытарства. Но в это время папа вернулся из столичной командировки, привез мне куклу в подарок, и мама убедила меня не огорчать отца своей категоричностью.
Дополнительными аргументами были:
а) ты попросилась туда сама;
б) мы тебе пианино купили;
в) осталось мучиться меньше, чем ты уже мучилась: три оставшихся года против четырех прошедших – это сущая ерунда.
И вот что интересно: занимаясь одновременно в двух школах (общеобразовательной и музыкальной), я постигла важную мудрость, которую позже американский бизнес-тренер Брайан Трейси окрестил методом «Съешь лягушку».
«Съесть лягушку» – значит самую неприятную, большую, но важную задачу из списка всех дел решить в первую очередь. Быстро выполняя ненавистные задания по музыке, а потом еще быстрее – все школьные уроки, я освобождала себе время для других занятий.
А между этими пластами обучения, отнимающими огромные куски времени, невероятным образом втискивались: спортивная школа – в начальных классах, затем кружок по вязанию, танцевальный кружок, участие во всех школьных мероприятиях и их подготовка и тимуровская работа.
Тимуровцы
Тимуровцами называли советских продвинутых школьников средних классов: ответственных пионеров, безвозмездно совершавших хорошие поступки на благо конкретных людей и общества в целом. Термин появился благодаря книге Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», в которой главный герой – славный мальчик Тимур – организовал ребят, чтобы вместе с ними тайно помогать семьям погибших красноармейцев, пожилым и больным людям.
Мы с одноклассниками помогали старикам на улице, где жила моя бабушка Наташа. Улица носила имя героя Карбышева и вдохновляла нас на гражданские героические поступки. Первым делом мы прошли все дворы, со всеми познакомились, у всех узнали семейное положение, спросили, нужна ли наша помощь. Составили списки. Папа на работе отлил оловянные красногвардейские звезды. Мы их выкрасили в красный цвет и закрепили на воротах тех домов, которые были под нашим патронажем.
Чем может помочь пожилому или больному человеку ватага 10–12-летних тимуровцев? Трубадуры бродили по дорогам и пели песни, Робин Гуд с парнями грабил богачей и раздавал все бедным, а мы бегали за продуктами в магазин, таскали ведрами воду в дом (водопровода и канализации в частных домах тогда не было). Девочки мыли полы, стирали и гладили занавески, развешивали их на окна. Мальчики меняли воду, прибирали двор и даже рубили рейку на дрова.
Кстати, как и трубадуры, мы тоже устраивали «представления, которые народ очень любил». В каждом дворе, образованном многоэтажками, в те годы были установлены так называемые агитационные площадки – настоящие сцены под крышами и ряды скамеек перед ними. Во время каникул мы с ребятами готовили художественные номера: учили стихи, песни, ставили танцы и сценки. Сами рисовали объявления и расклеивали их на дверях подъездов, приглашая всех на наш концерт.
Собирали, как говорится, «полные залы». Точнее, скамейки.
…Когда после семи лет обучения музыкальную школу я наконец окончила, я считала себя самым счастливым четырнадцатилетним человеком на свете! И самым свободным для новых идей и свершений! Мне казалось, что я сверну горы – столько времени теперь будет в моем распоряжении. Но по факту вышло так, что меньшее количество дел стало делаться за большее количество времени.
Так я поняла, что
секрет вовсе не в количестве времени, которое у тебя есть, а в плотности дел, которые ты можешь в него уложить.
Выходит, что лучше учиться у меня получалось при самой бешеной загруженности: в начальных классах каждый год мне вручали похвальные листы за отличную успеваемость. Тогда у меня было три школы: обычная, музыкальная и спортивная. После окончания музыкалки добавились «лишь» работа в школьном комитете комсомола, участие в олимпиадах по химии, написание статей в местную газету, увлечение макраме и изготовлением тортов с подругами и занятия в кружке кройки и шитья в доме детского творчества.
Вот он, еще один «звоночек»: при всей своей загруженности делами мне захотелось освоить именно кройку и шитье. В то время считалось, что каждая хорошо воспитанная девушка должна уметь шить. Конечно, этому нас учили и в школе на уроках труда, и дома. Дед и мама шили – оба могли мне все рассказать и наглядно показать. Но мне хотелось овладеть этими навыками именно на курсах.
Наитие?[1]
Когда положение обязывает
Восемь классов я окончила с одной четверкой по черчению в годовом аттестате.
Восьмой класс был в те времена как сейчас девятый – ученики завершали неполную среднюю школу, сдав выпускные экзамены. Было обидно: чертила я хорошо. Предмет вел директор школы Михаил Алексеевич Алексеев, который был знаком с моим отцом. Это и понятно: папино предприятие шефствовало над нашей школой и во многом ей помогало.
Михаил Алексеевич вызвал меня после уроков к себе в кабинет и заявил:
– Если бы ты была простой девочкой, то я бы, не раздумывая, поставил тебе за черчение отлично. Но твой отец – главный инженер РСУ! А ты – его дочь! У меня рука не поднимается поставить тебе оценку выше четверки.
…Бесконечно расстроенная, я пришла домой. Папа внимательно просмотрел аттестат и нахмурился, увидев в нем единственную четверку. Пришлось рассказать про разговор в кабинете директора. Довольный смех папы еще долго жил во мне – теплый и близкий. Меня простили за эту отметку, но осадочек-то, как говорится, все равно остался.
Но и урок тоже:
Не рассчитывай на чье-то снисхождение: зря потеряешь время.
Неусвоенный урок
Школу я оканчивала уже с тремя четверками. Все – по математике. Все – от одного учителя: нашей новой классной дамы в новом классе, образовавшемся после слияния четырех восьмых в два девятых. Это было честно. Математика не мой конек. Но пренебрежение к человеку, унижение его достоинства, насмешки, издевки не мой язык общения. Поэтому мы с этим учителем столкнулись, не поняли друг друга и разошлись. Да и ладно.
Урок этот я, видимо, не усвоила.
Или усвоила по-своему: до сих пор очень горячо реагирую, когда при мне кто-то пытается нарушить чьи-то права, унизить или обескуражить своим хамством.
Про деньги
Говорить о деньгах у нас в семье считалось дурным тоном.
Многие наши знакомые, встречаясь с родственниками или друзьями, часто заводили разговоры о деньгах: то продукты подорожали, то детей в школу не на что собрать, то на зимние сапоги надо где-то найти некую сумму, то кредиты душат. У нас такие темы не затрагивались.
– У хорошей хозяйки деньги всегда есть, – говорила бабушка Наташа таким безапелляционным тоном, что никто не решался больше обсуждать при ней денежные вопросы, дабы не прослыть плохими хозяевами.
Самостоятельно деньгами распоряжаться я не умела.
Средства на домашние нужды нам с братом оставляли утром на полке с запиской, что на них купить. Сдачу мы возвращали маме вместе с покупкой. У меня даже карманных денег не было.
Однажды, лет в десять, я зачем-то стащила у мамы из кошелька десять рублей, но моей фантазии хватило только на покупку нескольких календариков и открыток в киоске «Союзпечати». Пропажа денег обнаружилась быстро: коробочку с оставшейся суммой я бесхитростно поставила на книжную полку в гостиной.
Про вещи
Вещи появлялись в доме двумя способами: волшебным и производственным.
Волшебный способ подсказала мне мама, а папа с улыбкой подтвердил.
– Если тебе что-то надо, надо написать это на листочке, – начала мама.
– И сжечь? – я вспомнила празднования Нового года.
– Нет, не сжечь и съесть пепел, давясь компотом вместо шампанского под бой курантов, – засмеялась мама и посмотрела на папу. – Записку с просьбой положи в верхний маленький кармашек папиного пиджака. Все.
Мама оказалась права. Я не злоупотребляла этим волшебством, но, когда желание чего-либо заполняло все мои мысли, я бежала в комнату, писала записку и украдкой, пока никто не видел, пробиралась в родительскую спальню, находила папин пиджак и аккуратно, чтобы никто ничего не заподозрил, опускала листочек во внутренний карман.
Запах папиного одеколона долго ассоциировался у меня с волшебством, которое материализовывало для меня почти все, что я тогда писала. Вспоминая те возможности, сейчас я удивляюсь своей скромности. Ни разу не попросила у отца чего-то сверх нормального: ни джинсов, ни собаки, ни полета на Луну, ни килограмма конфет.
Какая странная девочка!
Второй способ появления вещей в доме – домашнее производство.
Отец и его братья строили, дед, мама и я шили. Бабушки вязали. Бабушка Наташа вязала по-хозяйски: носки да варежки. Мы с братом тоже вязали с удовольствием: в основном шарфики да шапочки, а вот бабушка Зоя божественно вязала все – от салфеток с розами до буденновок и курточек.
…На чердаке маминого дома в фамильных сундуках 19-го века до сих пор лежат первые мои фартучки, юбки и платья, сшитые в Доме детского творчества (Доме пионеров) на кружке кройки и шитья. Там есть и первые мои невероятно модные тогда штаны-бананы и кофточка из поплина, которые мама мне сшила для семейного отпуска в Волгограде. Там же хранится и модная юбка с клепками, сотворенная мной в пятнадцать лет для весенней школьной дискотеки.
Все деньги в семье четко распределялись на проекты. Раз в два года мы ездили в отпуск на Черное море. Поэтому два года жили на одну зарплату и вторую откладывали. Это не был режим жесткой экономии, скорее режим грамотного планирования, потому что и полученную от государства трехкомнатную квартиру, и автомобиль «Жигули» надо было содержать. Дача же шла приятным бонусом, который нас подкармливал и помогал еще лучше распоряжаться временем и своими силами.
Каждые выходные мы ездили восстанавливать и укреплять наше «сельское хозяйство». Папа в такие дни строил и совершенствовал садовый дом – красивый, но совершенно непригодный для житья в нем зимой. А впрочем, что делать зимой в огороде?
И пусть не было ни у кого торговой жилки «купи – продай», зато была деловая хватка. Ответственность, умение довести начатое до конца. Сноровка.
И да: я считала, что у меня все есть.
А чего нет – ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ, когда я этого захочу.
И это, пожалуй, самое главное ощущение, с которым я вышла из детства.
Сдайся правилам
Однажды мама научила меня одной потрясающей штуке. Сейчас это бы назвали самомотивацией.
Она, как палочка-выручалочка, всегда помогала мне потом там, в детстве; помогает и до сих пор здесь, во взрослой жизни.
Как-то раз, лет в двенадцать, когда мне снова предстояло мыть дома пол, я опять устроила душераздирающую трагичную сцену, жалуясь на свою горькую долю и несправедливую судьбу. Дала маме драмы, так сказать. Она все мои стенания внимательно выслушала и сказала, искренне потрясенная глубиной моей внутренней трагедии:
– Задумайся: ведь гораздо проще взять и вымыть пол, когда надо вымыть пол, чем так долго горевать о такой необходимости.
Самодисциплина перестает быть «самонасилием» с момента, когда ты как будто сдаешься правилам жизни.
Не надо ломать себя, тратить море энергии на сопротивление тому, чему сопротивляться бесполезно, бессмысленно и порой глупо. Столь же нелепо искать оправдывающие и вдохновляющие моменты. Можно, конечно, двадцать минут уговаривать себя помыть пол, потому что станет чисто, только вот зачем, когда нужно просто взять и сделать это?
Сдайся правилам, оставь освободившиеся от сопротивления силы и время на то, чем ты действительно рад заняться, «вымыв обязательный пол».
Иди и сделай. Чтобы успеть пожить.
Жаль, я не догадалась применить это знание в больших покупках. Помню, у меня уже были дети и я уже вела семейный бюджет, а все равно, когда нужно было купить что-то дороже заколки в «Союзпечати» или, скажем, пряжи для вязки свитера, подолгу раздумывала, не решалась на этот шаг. Сейчас я бы сказала себе: «Просто выбери и купи то, что выбрала. Перестань тратить на эти сомнения свое время».
Глава 2. Начало будущего
Свердловск – Екатеринбург
Студенткой УПИ – самого большого и красивого вуза Свердловска, а именно так назывался в то время Екатеринбург, я стала по стечению обстоятельств.
По сути своей я совсем не технарь. Математику и точные науки я могу одолеть только зубрежкой и усидчивостью. А вот литература, журналистика и прочие гуманитарные изыски – моя любовь. Выбирала я свою будущую специальность между психологией и юриспруденцией. Но на психолога учиться надо было ехать в Москву. Страшно. А чтобы стать юристом, пришлось бы поработать года два. В то время в юридические вузы брали только с опытом работы. Когда я представила, что мне надо будет задержаться дома на это время, а мои одноклассники уедут поступать, стало не по себе: что я – хуже всех?
…В выпускном классе я заняла первое место в Удмуртии на конкурсе школьных сочинений «Если тебе – комсомолец имя, имя крепи делами своими!». За победу полагалось поступление без экзаменов на филологический факультет, но и тут я включила заднюю передачу. В старших классах у нас сменился учитель словесности. Любимую Нину Дмитриевну заменила другая дама. Мне она казалась совершенно формальной, неинтересной, неталантливой, не зажигающей наши детские сердца литературой, в отличие от того, как это было с предыдущим педагогом. Вот я и отказалась от поступления без экзаменов, чтобы новый учитель не поставил мой успех себе в заслугу. Смешно, что и говорить. Но юношеский максимализм не предполагает гибкости в мышлении: нет – значит нет.
Оставался Свердловск. От дома – всего ночь на поезде или час на самолете до Ижевска, оттуда еще час на автобусе. Не так уж и далеко, по сути.
Покорять институты столицы Урала мы приехали ватагой одноклассниц. «За компанию с подругами» – частая история в деле поступления.
Свердловск-Екатеринбург – город молодежи и студентов. Здесь самая большая сеть техникумов и колледжей в стране и впечатляющее количество вузов: было куда ехать! И мы понесли свои документы в приемные комиссии уральских вузов.
Как я из экономистов в металлурги записалась
Все мои внутренние разногласия разрешились одним махом. «Пойду, как мама, в экономисты», – решила я и подала документы на экономический факультет УПИ. А моя одноклассница и подруга Лена – на радиофак. И вот смотрю я на очередь в приемную комиссию модного экономического факультета, и ноги мои начинают подкашиваться, а в горле появляется противная сухость: на подачу документов стоят одни холеные мальчики и девочки за ручки с солидными папами и мамами.
«А я кто? – думаю. – Даже математику толком не знаю».
Перетрусила жутко тогда. В голову сразу полезли неприятные фантазии на тему: «Вот не поступлю и с позором домой вернусь всем на посмешище!»
Медленно иду по коридору величественного вуза, едва смотрю перед собой, чтобы никого не толкнуть. Кто-то останавливается передо мной. Поднимаю голову – Лена. Лицо белое, а сама нервно так посмеивается.
– Что такое? – спрашиваю.
– Я не поступлю, Ирин.
– Да ты что! – начинаю я убеждать ее в обратном. – Ты же самая умная у нас в классе была!
– Представляешь, – говорит Лена, – дошла в анкете до вопроса: «На каких ЭВМ вам приходилось работать?» – и все: осознала, что не поступлю!
Я ее понимала. В школе у нас никаких компьютеров и в помине не было. Информатика как предмет тогда только-только внедрялась в общеобразовательную программу. Изучали мы ее премудрости, рисуя клавиатуру в рабочих тетрадях. По такой же нарисованной и экзамен сдавали.
– А у меня одни мажоры в конкурентах, ничего особенного, – говорю.
Поникли обе. Сидим, думаем, как нам быть. Вдруг видим, направляется к нам бодрой походкой энергичный и немного смешной мужчина средних лет.
– Чего, девчата, приуныли?
Почему-то мы возьми и расскажи ему свои печальные новости-переживания, а он с задором:
– Грустить не о чем! Идемте к нам на факультет металлургии! Специальность модная, современная: «ТАЭТА – теплотехника, автоматизация и экология тепловых агрегатов».
– Так у нас же документы уже сданы.
– А это ничего, – махнул рукой энергичный веселый мужчина. – Я сейчас все улажу.
Берет нас с Леной за руки и ведет за собой.
Сначала забираем мои документы, затем то же самое проделываем с аттестатом Лены. И вот мы уже идем в приемную комиссию металлургического факультета, подаем заявления.
Конечно, мы благополучно поступили, потому что на металлургическом факультете, не в пример радиофаку и экономическому, конкурс на место был самый низкий. Его, по сути, не было. Проблему недобора студентов таким креативным способом решал декан факультета профессор Юрий Николаевич Овчинников – удивительно душевный и чуткий человек.
…О том, что я поступила на кафедру «Металлургические печи», я узнала лишь спустя полгода и была потрясена. Мне, любительнице литературы, рукоделия и фортепианных этюдов, предстояло учиться плавке металла.
* * *
Однажды кто-то придумал присказку: «От сессии до сессии живут студенты весело!» Мне тоже было весело. Но трудно и голодно. Учеба шла тяжело. Приходилось многое просто зубрить. Девчонки, с которыми мы жили в одной комнате в общежитии, потом вспоминали: «Ложимся спать – ты еще учишь. Встаем – ты уже учишь». Иногда, чтобы не уснуть за книжками, я прижигала руку настольной лампой. Пока девочки не напомнили – сама уж и забыла об этом.
И, конечно, приходилось подрабатывать.