Ирина Млодик
Катастрофа (не) случится? Тревога и что с ней делать
Так что же с тревогой травматика? Чем больше он понимает про свою травму и чем бережнее к себе относится (не в смысле избегания сложных, в прошлом травматичных моментов жизни, а в смысле адекватной подготовки к ним), тем меньше становится тревога. Потому что:
– меняется отношение к себе на более уважительное и позитивное;
– реакции и переживания становятся для него субъективно более предсказуемыми, и этим уже легче управлять;
– разрывается связь между «катастрофа случилась тогда» и «катастрофа теперь будет всегда».
Тревога травматика может достаточно быстро снизиться при работе с ней, а вот с характерологической тревогой все немного сложнее.
Характерологическая тревога
Это чаще всего тревога, с которой мы родились. Мой сын в детстве принимал участие в исследовании, которое пыталось доказать связь между значительной асфиксией, с которой рождается ребенок, вследствие, например, обвития пуповиной, и уровнем тревоги. Психолог, которая в тот момент проводила это исследование, наблюдала такую закономерность в статистически значимом количестве. Что, вероятно, можно объяснить тем, что все эти младенцы пережили угрозу своей жизни из-за сложностей с дыханием.
Возможно, когда мы встречаемся с такой ситуацией в самом начале жизни – до того, как возникнет возможность переживать что-то психически, она застревает в нашем сознании и теле и потом становится частью нашего характера: то есть мы не мыслим себя без тревоги, страха задохнуться или не справиться. Наверное, такую ситуацию тоже можно было бы назвать травматической и отнести вид этой тревоги к предыдущей главе, но, как правило, то, что так рано становится частью нашей личности, очень сложно поддается терапии, в отличие от обычной травматической тревоги. И еще, в конце концов, есть генетика, то есть что-то мы просто получаем в наследство, а не в процессе жизни в обществе или воспитания.
Вероятно, еще есть и другие причины, по которым тревога становится неотъемлемой чертой характера. Лично у меня не было возможности проводить научные исследования по этому вопросу. Я, будучи практиком, просто встречалась с этим в терапии. Поэтому могу рассказать только о том, как тревога встраивается в разные типажи и какие особенности в проявлении имеет.
Обсессивно-компульсивный характер
Конечно, прежде всего хочется рассказать об обсессивно-компульсивном характере. Здесь важно отметить, что я не буду описывать обсессивно-компульсивное расстройство, то есть рассуждать об уровне нарушений, переходящих в болезнь, при которой без сочетания постоянного медикаментозного лечения и психотерапии человеку почти невозможно помочь. Я говорю о склонностях, которые либо были в человеке с рождения, либо появились так давно, что он об этом и не помнит, точнее, не помнит себя иным, а также не может выделить какую-то одну травматическую ситуацию.
В основе этого характера лежит желание и будто бы возможность контролировать все в своей жизни. Такие люди практически не переносят ситуацию бессилия: возможно, потому, что во время младенчества или раннего детства, когда они были максимально бессильны, с ними как-то не так обращались. Это могли быть отсутствие эмпатии у матери, то есть неспособность понять нужды младенца; угрожающее для маленького ребенка поведение: агрессия, покидание, особенно в моменты боли или стресса, неоказание помощи – медицинской или эмоциональной; инфантильность окружающих взрослых, их неадекватное или аффективное поведение, связанное, например, с алкоголизмом или тяжелой жизнью, с которой они не справлялись.
Переживание бессилия закрепляется как нечто ужасное, что угрожает существованию. «Я не могу сделать что-то, чтобы помочь себе или защитить себя, не дать погибнуть, значит, нужно быстрее вырасти, обрести силу справляться, всячески контролировать происходящее и не допускать ситуаций, в которых может случиться что-то опасное или непоправимое, а я ничего не смогу сделать» – таким становится девиз человека с обсессивно-компульсивным характером; переживание собственной возможности влиять на обстоятельства – самым приятным чувством; желание всемогущего контроля над жизненными обстоятельствами – основной жизненной стратегией.
До поры до времени «всемогущество» неплохо защищает от тяжелых переживаний, но в какой-то момент начинает давать регулярные сбои – потому что жизнь показывает, что временами она больше наших попыток повлиять на нее. Она непременно начнет преподносить сюрпризы, подвергающие сомнению наше всемогущество.
Когда-то, в студенческие времена, мы проходили тест на локус-контроль. Интернальный локус характеризует людей, которые считают, что все в жизни зависит от них: они на все могут повлиять, берут жизнь в свои руки и многого добиваются. Экстернальный локус – тех, кто больше склонен надеяться или, наоборот, все списывать на внешние обстоятельства. Такие люди более инфантильны, зависимы, спонтанны, эмоциональны, предпочитают и способны «ждать у моря погоды». У меня были очень высокие баллы по интернальности, и я почему-то испытала гордость, которая, впрочем, быстро «облетела» под взглядом преподавательницы, сказавшей, что для психического здоровья мне не помешало бы иметь побольше экстернальности.
Несмотря на то что люди с высокими баллами интернальности деятельны, работоспособны, ответственны и могут многого добиться, у них немало психических проблем и сложностей, которые проявляются не сразу, а по мере накопления. Например, у них нарушен сон: спят они некрепко, просыпаются от любого шума, им вообще сложно расслабиться. Ведь расслабление, и особенно сон, – это ситуация бессилия, а они настроены всячески избегать этого. Их тело, как правило, постоянно напряжено, причем они настолько привыкли жить с этим напряжением, что совершенно его не замечают. Разве что телесный терапевт, массажист или еще какой-то специалист, занимающийся телом, обнаружит жесткие зажимы в их телах.
Однако даже если «контролеру» сделать массаж, расслабляющий зажатые мышцы, он может почувствовать себя хуже, чем до него, потому что сама эмоция будет ему говорить: «Опасность! Что-то ты слишком расслаблен, так ты что-то можешь упустить, и тогда нас неминуемо ждет ка-та-стро-фа!». Массажисты потом очень удивляются, почему через несколько дней такие люди приходят с еще бо́льшими зажимами. Но вообще-то второй раз они приходят редко, потому что обычно считают массаж скучным и бессмысленным мероприятием – ведь надо час или больше лежать без дела. К тому же после него ощущается расслабленность – не всегда для них приятная.
Беспомощность для них – натуральное зло! Если в детстве они реально не могли что-то предпринять, чтобы улучшить свое положение, то теперь-то они взрослые и поэтому могут. Раз могут, значит должны. А если должны и не справляются? То это означает, что, не справившись один раз, могут подставить самого себя и других людей! Эту вину потом почти невозможно пережить. Все потому, что в этом случае они, с одной стороны, как бы нарушают свою бессознательную детскую клятву «никогда больше!», с другой – начинают вести себя как безответственные и не управляющие собой родители, которые когда-то растили их. Этого они себе точно простить не могут, ведь в глубине души знают, как сами пострадали от этой инфантильности, и, будучи ответственными людьми, не хотят проявлять ее в отношении других людей, и особенно собственных детей.
«Контролеры» часто чрезмерно деятельны, поскольку способность что-то делать – возможность не испытывать бессилие. В молодости кажется, что такая активность не приносит никаких бед: человек многого достигает, часто успешен, способен многое на себя брать и со многим справляться, для него практически не существует неразрешимых задач. Но постепенно накапливается усталость, и там, где раньше мог, он все чаще уже не может. Происходят «сбои»: что-то упустил, не отследил, ошибся, недосмотрел и… паника. Потому что переживание собственного провала, даже самого незначительного, соотносится с переживанием катастрофы, чем по сути и является возможное тотальное обрушение конструкции про всемогущество.
Всемогущий контроль является важной опорой, без которой практически невозможно жить, поэтому все силы бросаются на его восстановление: человек старается быть еще более сконцентрированным, ответственным, ничего не упускать, все проверять и перепроверять. Еще хуже спать, еще больше напрягаться, еще больше уставать… «Контролеры» не любят выходные, отпуска, праздники либо стараются проводить их достаточно активно. Вы уже понимаете, почему. А это означает, что у них почти нет времени на восстановление, что с возрастом становится все опаснее: накапливается истощение, и проблема из психологической может перейти в соматическую.
Безусловно, психотерапия и/или противотревожные препараты могут помочь разорвать этот круг. Правда, с этим тоже бывает непросто. Попробуйте уговорить всемогущего «контролера» обратиться за медицинской помощью! Однако иногда ее отсутствие может нанести значительно больший вред, чем «вредные таблетки с побочными эффектами». В медицинскую область я, конечно, забираться не буду – нет соответствующих компетенций, но хороший психиатр всегда сможет подобрать правильные препараты и дозировки.
А вот у психологов при работе с такими клиентами возникают сложности. Дело в том, что:
1. Контролирующим людям трудно доверять другим, из-за чего создать клиент-терапевтический альянс не так легко.
Что очень даже понятно: опыт клиента, например, может говорить о том, что «родительским» фигурам нельзя доверять (впрочем, это не всегда означает, что родитель реально был ненадежной фигурой), а значит, трансферентная фигура терапевта будет непременно подвергнута многочисленным сознательным и бессознательным проверкам на предмет адекватности, ответственности, взрослости и профессионализма. А уж если в детской истории клиента были основания для недоверия взрослым, то самые незначительные отклонения терапевта от этих высоких стандартов могут быть интерпретированы как попадание в детскую историю: разве я могу вновь зависеть от человека, который так себя ведет?
В некоторых случаях возможно обсудить произошедшее. Тогда у клиента появляется возможность принять тот факт, что, оказывается, можно не быть идеально ответственным, и это не разрушит мир и отношения. В каких-то случаях клиент, к сожалению, уйдет, укрепившись в собственных представлениях: «Я же знал, что никому нельзя доверять, только себе самому!» Во многом все зависит от того, на какой стадии отношений произошел этот инцидент: если в самом начале, а у клиента в характере сильно выражен обсессивно-компульсивный компонент, то вероятность ухода значительно выше. Если что-то произошло спустя десятки встреч, то есть вероятность, что за счет возникшей привязанности или укрепившихся иных частей психики клиента он будет способен обсуждать, а не сразу действовать (то есть уходить).
Само недоверие может и должно стать темой вашего обсуждения, поскольку оно очевидно есть. Оставаясь «скрытым файлом», оно не становится «переживаемым», а превращается в «разыгрываемое», в дан-ном случае – во внезапный уход клиента с терапии (который ему же и вреден, хотя он может об этом не знать и продолжать быть уверенным в том, что все контролирует в своей жизни и прекрасно справляется).
Рассказ такого клиента (разумеется, с вашей поддержкой) о том, почему он вам не доверяет – что, по его мнению, вы можете ему сделать и как он думает о вас – дает много материала для работы. В его фантазиях о вас и рассказах будет большая доля проекции, и это позволит узнать, как именно обходились с ним в его детстве.
Можно поговорить и о доверии: за счет чего оно у него возникает – что для этого должно произойти? Таким образом у клиента появляется хоть какая-то возможность управлять сложной конструкцией «доверие/недоверие». Ощущение управления чем-то на первых порах успокаивает и позволяет немного расслабиться, хотя это слово и не очень уместно в описании этого характера.
2. Сам терапевт рядом с таким клиентом будет испытывать непростые переживания и ощущения, которые могут как мешать, так и помогать процессу терапии.
В контрпереносе мы можем ощущать либо ту самую беспомощность, которую отщепляют клиенты, либо избыточное старание в виде сильного напряжения и страха совершить ошибку. То есть чувствуем себя или как их родители – безответственными и совершающими ошибки, или как сами клиенты – канатоходцами над пропастью. А чаще всего, как-то одновременно – и тем, и этим, что бывает достаточно сложно выносить.
Хорошая новость в том, что если вы это все же чувствуете, значит, у вас есть хотя бы бессознательный альянс: то есть психика клиента по крайней мере находит способ рассказать вам о том, что он переживает. Вопрос только в том, что вы сможете сделать с этими контрпереносными переживаниями.
В худшем случае вы не очень справляетесь с контрпереносом: совершаете ошибки, потом начинаете оправдываться или хуже того – обвинять клиента, и он уходит, возмущенный и укрепившийся в своем недоверии к миру и психологии. В лучшем случае вы находите возможность «взять в работу» свои ощущения, говоря что-нибудь вроде: «Я ощущаю себя как на минном поле, где любая ошибка может привести к неожиданному взрыву. Возможно, именно так вы ощущали себя в вашей семье» или «Временами я ощущаю себя абсолютно беспомощным, и тогда я вижу, как вы все берете в свои руки, вероятно, точно так же, как вы делали рядом со своей беспомощной матерью». Разумеется, ваша интервенция должна быть хорошо продуманной и как можно более точно описывающей как ваше состояние, так и клиентский контекст.
Для проработки важно, чтобы клиент смог назвать, описать и прожить то, что раньше было не прожито. Пока он не осознает того, чем наполнен, он не может этим управлять. То есть защиты, например, всемогущий контроль, срабатывают автоматически. И нет никакой свободы выбора: а как по-другому? Когда у нас нет выбора, а есть только узкий спектр проявляемых защит, мы становимся плохо приспособленными к изменяющимся условиям жизни. В нашем случае – к ошибкам, слабостям, болезням и старости. «Контролеры» ненавидят болеть, их чудовищно пугает мысль о старости (прежде всего как о времени возможной беспомощности), они тяжело переживают ошибки – как свои, так и чужие, и не позволяют себе никаких слабостей.
Но всемогущий контроль вовсе не всемогущ. Вскоре и психика, и тело начнут сопротивляться тому, чтобы все время быть в напряжении. Такие люди не болеют часто: просто не могут себе позволить, в их психическом болеть – это невыгодно. Но они все равно болеют, только, как правило, внезапно и сильно. Иногда только так тело и психика могут восстановиться – через болезнь заставляя человека пережить-таки то, от чего он так отчаянно бегал – бессилие.
3. Такие клиенты много говорят о действиях, бессознательно вовлекая терапевта в обсуждение дел и активности, и избегают разговора о значимых переживаниях.
В своей практике я не раз замечала, как легко поддаться на эту уловку и начать обсуждать с клиентом действия. Такое обсуждение и ему, и нам дает ощущение, что мы как будто бы лучше управляем процессом терапии: ведь с действиями, как правило, все более-менее понятно. Тем более что способность действовать так прекрасно спасает и клиента, и нас от переживания бессилия. Пока мы что-то делаем, мы можем. Но как же трудно не мочь! Многим терапевтам тоже весьма неприятно находиться в этом состоянии, и тогда они тоже начинают обсуждать действия, иногда даже советуя или предлагая клиенту – как именно ему стоит поступить.
Но беда в том, что в способности что-то сделать со своей жизнью наш клиент, скорее всего, значительно эффективнее нас и не нуждается в наших советах, даже если их запрашивает. Его продвижение в терапии наступит тогда, когда он сможет позволить себе проживать свое бессилие рядом с нами. А для этого он должен поверить в то, что мы его бессилие выдержим и останемся во взрослой и устойчивой терапевтической (считайте «родительской») позиции. Ему необходимо заметить, что в этот раз не происходит никакой катастрофы, и принять тот факт, что бессилие не равно беспомощности. То есть можно быть бессильным и расслабиться рядом с тем, кому ты доверяешь.
Многие непременно расскажут вам, что окружены страшно инфантильными и безответственными персонажами – родители, мужья, жены, дети, начальники, сотрудники. Все вокруг на редкость безалаберные люди, которым ничего нельзя доверить, и уж тем более нельзя расслабиться самому – все пойдет кувырком. И отчасти это действительно может быть так, но не потому, что все вокруг неспособны: просто рядом со всемогущим «контролером», который действует на опережение, никто не успевает отреагировать – тот уже все предусмотрел, спланировал, решил и сделал.
Иногда окружающие люди могут что-то сделать, и даже неплохо, но не идеально – просто потому, что спокойнее относятся к ошибкам, недочетам, сдвинутым срокам. Для «контролера» это все совершенно недопустимо и приравнивается к полному безобразию, которое ни в коем случае не должно повториться, поэтому уж лучше сделать все самому. Им кажется, что они смогут расслабиться только тогда, когда весь мир вокруг станет такой же идеальной машиной, как они сами, не будет допускать ошибок и нарушать обязательства и планы. Но по факту происходит ровно наоборот: когда в процессе или в результате терапии они все же разрешают себе не контролировать окружающих, и те начинают делать что-то сами, то оказывается, что не так уж и важно, насколько безупречно все сделано. Главное, что можно что-то поручить и расслабиться – и мир от этого вовсе не рушится.
И это то самое переживание и опыт, к которому «контролер» должен прийти в процессе терапии: от моего бессилия или слабости мир не рушится! Все остается на своих местах. Если я чего-то не могу сам, делаю недостаточно хорошо или (высший пилотаж!) не хочу делать, то я могу попросить о помощи и принять ее. Тогда расширяется спектр психологических защит: могу планировать и делать; могу не все планировать, разрешать себе спонтанность; могу сам, но могу и делегировать; могу круто организовывать, а могу и не мочь, не хотеть, оставить как есть, отпустить, не придавать значения.
Задача терапевта – научить «контролера» переживать там, где раньше он автоматически начинал действовать, и быть свободным там, где была лишь предопределенность. Поначалу сами переживания могут быть настолько неприятными или тяжелыми, что нам, и особенно клиенту, будет понятно, почему он всячески избегал соприкасаться с ними. Но постепенно, когда многие из этих чувств переживутся рядом с терапевтом, у клиента начнет появляться доступ и к позитивным переживаниям: к радости, удовольствию, расслаблению, покою, живому интересу, спонтанности.
Нарциссический характер
Тревога нарцисса на поверхности связана с тем, чтобы все сделать идеально, но в глубине души это тревога отвержения и потери любви. Неидеальных не любят – в этом нарцисс абсолютно убежден. Поскольку нарциссы сами ценят высокое качество всего, что их окружает, они часто недовольны, когда все не так хорошо, как могло бы быть, и очень болезненно относятся к любым несовершенствам. Им трудно принять несовершенство мира в целом и в каких-то отдельных аспектах. Проецируя эти переживания на весь окружающий мир, они верят, что мир точно так же их отвергнет, если они проявят свою неидеальность. Поэтому если хочешь быть любим и принят – будь совершенен.
Перфекционизм, который свойственен нарциссам, конечно, выгоден всем окружающим, ведь если они за что-то возьмутся, то это будет сделано на максимуме возможных усилий и старания. При этом сама модель поведения может отравлять нарциссам жизнь, поскольку чрезвычайно истощает – попробуйте все в своей жизни делать совершенным образом, начиная от приготовления сырников на завтрак и заканчивая написанием дипломной работы! Это очень тяжело. С другой стороны, люди, у которых перфекционизм доведен до крайних проявлений, особенно дети, часто могут вообще отказываться от деятельности. Для них лучше вообще не сделать никак, чем сделать плохо и страдать от несовершенства того, что получилось, считая, что если создал несовершенное, то и сам такой же. Лучше уж критиковать плохо сделанное чужое, чем свое.
Поэтому тревога нарциссов больше всего связана с двумя направлениями: оценивание и конкуренция. Поскольку они сами все время заняты оцениванием всего происходящего и часто оценивают мир отнюдь не позитивно, потому что тот в принципе далек от совершенства, то, соответственно, и от мира они ожидают пристального взгляда на них самих, ищущего недостатки. Защититься от этого взгляда можно только одним способом: быть совершенными во всем, а еще лучше – забраться на какой-нибудь олимп и взирать с его вершины на тех, кто не посмеет плохо оценивать самих богов.
Конкуренция – следующий за оцениванием процесс. Ведь важно не только оценить достижения или успехи, но и сравниться с теми, кто рядом, а еще лучше – их превзойти. Поскольку тревога потери любви резко повышается, если ты не самый прекрасный, самый умный, самый богатый и далее по списку, то понятно, куда надо стремиться – стать «самым», и желательно во всем. Нарциссам кажется, что полюбить можно только того, кто как-то проявил себя, выделился, достиг. Хотя на самом деле они часто бессознательно выбирают партнеров далеко не самых выдающихся в каком-то деле, а тех, от кого чувствуют заботу, принятие, готовность ими восхищаться и продолжать их любить даже с недостатками. При этом, конечно, нарциссы будут не только страдать от неидеальности любящего их партнера, но и сообщать ему об этом либо в активно обесценивающей форме, либо в пассивно обесценивающей.
Неидеальность партнера для нарцисса вполне выгодна: всегда можно фокусироваться на его несовершенствах, а не на собственных, и тем самым находиться как бы в большей эмоциональной безопасности, быть свободным от тревоги покидания – куда такой несовершенный партнер от него денется? Кому он еще нужен? Пусть будет счастлив от того, что такой великолепный человек по-прежнему остается рядом!
Все это приводит к непростому внутреннему конфликту: партнер нарцисса, будучи его расширением, тоже должен быть идеальным, но для тревоги нарцисса лучше, если партнер будет не очень уверен в себе, в чем-то слаб, не особенно силен и прекрасен. Ведь если будет иначе, то для нарцисса все может резко перевернуться: вдруг партнер станет настолько крутым, что скажет себе самому «Ну и что я делаю рядом с таким неудачником?» и покинет его? Очень непросто соблюдать баланс между желанием гордиться и потребностью не тревожиться об отвержении.
Что же нас ждет при работе с тревогой нарциссического клиента?
1. Как и при работе с обсессивно-компульсивными клиентами, наш контакт начнется с проверки.
Для работы с таким клиентом желательно, чтобы вы обладали какими-то особыми качествами (и чем более он нарциссичен, тем выше будут его требования): выделялись среди других своим профессионализмом, хорошо бы имели степень или были известными, а еще лучше – популярными. Хорошо, если у вас есть круг почитателей или хотя бы идеальный сайт с удачной фотографией и безупречным текстом, офис, соответствующий самым высоким эстетическим представлениям, или на худой конец хвалебная рекомендация от выдающегося и уважаемого нарциссом человека. Без всего этого нарцисс просто не сможет к вам дойти, а если уж дойдет, то ему либо будет трудно вернуться и продолжить, либо (если повезет) ваш контакт начнется с проявления его подозрений и обесценивания – что на самом деле хорошо, потому что дает надежду на то, что первый сложный этап терапии будет пройден.
Дело в том, что нарциссы достаточно сильно привязываются с течением времени, поскольку очень нуждаются в привязанности. Им просто нужно преодолеть начальное недоверие, и потом уже они от вас не уйдут, а продолжат ходить и, с большой степенью вероятности, вас обесценивать. Предоставьте нарциссу возможность проговорить все то, что ему не нравится в вас или в самой терапии. В конце концов, он действительно реально страдает от несовершенства мира, и это страдание где-то должно быть размещено. Если вы от этого не страдали, то вам не понять.
Но (очень важно!) не обесценивайтесь из-за его попыток вас обесценить. Это самое важное и иногда сложное: помочь нарциссу развернуть недовольство, но не принимать это близко к сердцу и вообще на свой счет. Возможность развернуть обесценивание – важная часть процесса, но и показать клиенту, как не соглашаться с обесцениванием, – тоже очень терапевтично. В конце концов, он, как и все люди в тревоге, пытается найти опоры в своем внутреннем мире, а в его мире очень желательно, чтобы совершенным и прекрасным был только он (ну иногда еще у кого-то из великих тоже получается, но про это не очень приятно думать).
Ему чрезвычайно сложно осознать, да еще и принять тот факт, что вы, возможно, сейчас начнете понимать его лучше, чем он понимает себя сам. Ему очень-очень трудно признать, что вы что-то умеете и знаете, тем более о нем – непостижимом и особенном (хотя одновременно с этим он надеется на то, что вы окажетесь «на высоте», и, более того, очень в этом нуждается). Поэтому, как говорила одна моя клиентка: «Если я захожу в комнату, где еще не успела всех обесценить…». Поверьте, нарциссы будут успевать обесценивать. Иначе как им появляться в этом мире, где практически всегда есть тот, кто круче и кого все любят, и где всегда кто-то может вас тщательно рассмотреть и обнаружить массу несовершенств, в результате чего все закончится отвержением и нелюбовью. Уж лучше они сработают на опережение и обесценят вас сами.
Если в вашем отклике будет спокойный, не конкурирующий (!) посыл о том, что вы достаточно хороши и компетентны, чтобы продолжить с ним работу, что вы знаете, как проводить терапию, и можете помочь ему разобраться в себе – это очень поможет. Потому что терапевт, которого нарциссу удалось-таки обесценить, – это большая потеря. Не только потому, что для клиента это прерванная терапия и невозможность получить помощь, но и потому, что обесцененный терапевт – это хоть и, с одной стороны, облегчение для нарцисса («ну я-то круче и лучше все знаю, чем какой-то недоучка-терапевтишка»), но с другой стороны, подтверждение его тревог: несовершенных, тех, кто не соответствует самым высоким представлениям, бросают, то есть делают именно то, что он только что проделал со своим терапевтом.
Мы все знаем, что первоначальный контакт может начаться и с идеализации терапевта, особенно если тот изначально был выбран как «внушающая хоть какое-то доверие профессиональная фигура». Мне кажется, что в перспективе это может стать причиной более сложного психотерапевтического процесса. Во-первых, потому что деидеализация и обесценивание могут случиться совсем внезапно, когда ни терапевт, ни клиент к этому совсем не готовы. А во-вторых, с идеализированной фигурой такой клиент, как правило, либо практически сразу начинает конкурировать, либо пытается ей соответствовать. И в том, и в другом случае он при этом никак не приближается к самому себе, а организует и проигрывает свою непростую систему трансферентных доказательств. На самом деле это совсем не критично, скорее даже естественно, но в этом случае динамика терапевтического процесса может быть не такой явной, как того хотелось бы терапевту.
Важно понимать, что идеализация – это проявление процесса нарциссического расширения: у «идеального» меня может быть только идеальный терапевт. Если нарцисс обнаруживает, что терапевт не идеален, то это создает серьезную опасность для его самовосприятия. Сама потребность иметь «идеального трансферентного родителя» очень естественна, но идеализация имеет неприятную тенденцию внезапно разрушаться от любого пустяка. К тому же граница между «я» и «не я» появляется тоже не сразу.
Есть типаж, представители которого обесценивают терапевта сразу, проверяя его возможность выдержать обесценивание и не обесцениться. При работе с теми, кто начинает с идеализации, терапевтам важно осознавать, что скоро и их тоже «сметут» с пьедестала, но скорее всего, это произойдет внезапно. Поэтому лучшей опорой как для вас, так и для ваших клиентов будет, если вы ощущаете себя достаточно хорошим профессионалом – не веря ни в то, что вы ужасный терапевт, ни в то, что вы самый прекрасный.
Некоторые молодые коллеги допускают серьезную ошибку: ощущая идеализацию со стороны клиента, они достаточно быстро начинают убеждать его в том, что терапевт не идеален, он просто человек. Для нарцисса это совершенно невозможно принять и больно слышать. Просто потому, что всему свое время. Мы же не объясняем пятилетнему ребенку, верящего в Деда Мороза, все экзистенциальные данности разом. В какой-то момент жизни и терапии нам нужны наши привычные защиты. И для снижения тревоги нарциссам важно иметь до поры до времени идеальную фигуру терапевта. Постепенно, по мере укрепления и других частей психики, появится возможность выдержать неидеальность терапевта, которая, конечно же, проявится, но не разрушит при этом такие важные для любого клиента отношения.
2. Какое-то время нарцисс будет пытаться впечатлить вас своими великими достижениями.
Не только сама схема «раз я крут, то меня полюбят» заставляет нарцисса стремиться к достижениям, но и воспитание – родительские ожидания успеха, которым часто сложно соответствовать. Поэтому неудивительно, что содержанием терапии часто будут именно разговоры об успехах, победах, великих свершениях либо ожиданиях от самого себя таковых и разочаровании или тревоге при их отсутствии. Но мы знаем, что сами победы не наполняют нарцисса надолго, не делают его по-настоящему целостным и довольным жизнью. Где-то в глубине души он хочет обнаружить себя, разрешить себе жить свободно и быть уверенным в том, что его будут продолжать любить (и прежде всего он сам) вне зависимости от того, что он достиг и свершил.
Однако большой ошибкой было бы нападать на сами достижения или обесценивать их значимость. Для нарциссов они пока являются важной защитой от тревоги отвержения. Поэтому, как говорил мой супервизор: «Увидели нарцисса, одобряйте». Они, действительно, очень нуждаются в одобрении, будучи критично настроенными к себе, людям вокруг и миру в целом. Родительское одобрение было бы для них самым большим счастьем, так же как родительское разочарование – самым большим ужасом и стыдом, тут же помещающим их в переживание тотальной катастрофы.
