Ирина Минаева
Три часа утра

– Думаю, пока нет, – отвечает маэстро с ослепительной улыбкой.

Зрители радостно смеются.

Ромео пошатывается, однако стоит по-прежнему с прямой спиной и спокойным взглядом. Джульетта замерла у него на руках, словно пойманная птица. Если бывают, конечно, в природе птички таких не маленьких габаритов. (Пингвины?)

Неизвестно, сколько минут ещё Рожнов расхаживает около своего творения, выдавая публике пространные рассуждения о художественной значимости деталей. Однако и ему в конце концов становится ясно, что пора заканчивать, – тем более что Ромео, вопреки всем ожиданиям, так и не собирается ни опустить Джульетту на грешную землю, ни хотя бы как-нибудь проявить элементарные признаки нетерпения, утомления и т. п. Однако Вадим ещё не теряет надежды оставить последнее слово за собой.

– Эврика! – восклицает он тоном внезапного озарения. – Я понял…

Зрители почтительно умолкают.

– Одежда! – веско произносит маэстро. – В ней всё дело. Где вы видели скромного итальянского юношу, какого там века-то – пятнадцатого? Шестнадцатого? В джинсах?! Надо, наверное, их снять, как вы полагаете?!

Зрители в полном восторге. От их самозабвенного хохота колыхнулись стены. Не пошевелился лишь «памятник». Судя по всему, Ромео недооценивал творческую смелость маэстро.

– Сэнди, проассистируй, – скомандовал Вадим Лепилову, и они с отрешённо-торжественными лицами с разных сторон подступили к «монументу».

Ромео, как и предполагалось, дожидаться их дальнейших действий не стал. Он инстинктивно отпрянул, осторожно поставил Стасеньку на пол и, вскинув голову, холодно произнёс:

– Для подобных экспериментов вы выбрали не тот материал, маэстро.

По окончании очередного всеобщего приступа здорового смеха Рожнов констатировал, что, к сожалению, скульптурный материал оказался недостаточно прочным, и заявил, что отказывается работать в таких условиях.

В ту же минуту смолкли последние смешки, потому что Стасенька на глазах у всех шагнула к Юлию и как-то неловко, по-детски, со странным выражением лица прижалась головой к его груди.

В его глазах мелькнуло удивление, но тут же сменилось тем же непонятным выражением: что-то рвущееся и сдерживаемое одновременно.

Он отбросил волосы с лица, снова подхватил её на руки, открыл ногой дверь и неторопливо направился к лестнице.

В конце коридора Стасенька начала брыкаться и попросила:

– Пусти…

Он поставил её на пол.

– Подожди, мне надо одеться, – сказала Стасенька. – А ты где разделся?

– В 305-й, у Морозова. Не знаешь его?.. Подожди меня здесь. Нет, я тебя отнесу туда.

Он так и сделал, несмотря на её отчаянные протесты.

Гвалт в 814-й при их появлении тут же прекратился. В абсолютной тишине Юлий подождал, пока Стасенька обуется, потом подал ей шубу, спросил:

– Всё? – и снова унес в коридор.

Правда, теперь она стала вырываться сразу за дверью, которую он прикрыл ногой неплотно. Юлий остановился и спросил:

– Ну, ты чего?

– Пусти меня… Знаешь, я сначала не поняла, что он специально издевается. Конечно же, можно было сразу забрыкаться и дать ему в морду, я просто не сообразила…

Он засмеялся.

– Да ладно, в морду-то за что? Если у человека просто своеобразное чувство юмора…

– Юлий…

– Слушай, не здесь… Пойдём.

Дальше не было слышно ничего, кроме удаляющихся шагов.

14

Последняя фраза звучала в ушах у Вадима всю дорогу до дома. «Слушай, не здесь… Пойдём». Так твою распротак! Что же она там с ним собиралась делать, если ему это показалось неуместным?!

Вадим плюнул с досады под ноги и подумал, что где-то он просчитался. Недооценил Стасенькино увлечение. Впрочем, понятно – он ведь его практически совсем до сегодняшнего вечера не знал. С некоторым удивлением Вадим отметил, что чем-то Юлий ему даже понравился. Тем не менее, своё он получит. Как там у классика: «Ты будешь знать, такую-растакую мать, как с девочкой чужой гулять!»

Вадим усмехнулся, набрал номер и, услышав в трубке неизменно бодрый голос Толика, сказал небрежно:

– Привет, есть дело.

И дело это кратко изложил: случай, конечно, в его практике беспрецедентный, но у Вадима возникли некоторые проблемы в личной жизни. Да нет, при чём тут врач? Врач, возможно, потребуется, но немного попозже, и не ему, а тому типу, который, кажется, собрался отбить у него невесту.

– У тебя?.. – недоверчиво переспросил Толик.

– Представь себе! – мрачно отозвался Вадим.

Толик немного помолчал, затем обескураженно присвистнул в трубку. Видимо, представил. Потом запросил исходные данные и пообещал заглянуть завтра.

Вадим походил по комнате, отшвыривая с дороги стулья.

Сейчас они уже приехали к нему домой. Нет, так заводиться из-за того, что там произойдёт, а может быть, как раз в данный момент происходит, право же, не стоит. В каком-то отношении это даже хорошо…

Пусть сравнит, так её разэтак.

И подумает!

Вадим был совершенно убеждён, что по части темперамента соперником лично ему мог бы быть разве что небезызвестный Джакомо Казанова в его лучшие годы. Вспомнив об этом, он решил времени даром не терять и задумался, кого из знакомых девочек можно навестить сегодня вечером.

На следующий день между ним и Стасенькой произошёл в столовой разговор примерно такого содержания.

Вадим (преувеличенно любезно): – Простите, у вас здесь свободно?

Стасенька (поперхнувшись томатным соком): – Как видите.

Вадим (меланхолично хрустя салатом из свежей капусты, ненавязчиво): – Хорошо ли провели вчера время?

Стасенька: – Спасибо, прекрасно. А вы?

Вадим: – Мы ещё лучше…

Стасенька (отодвинув пустой стакан, но не двигаясь с места): – С кем же это?

Вадим (чувствуя, что на суп времени не останется, алчно набрасываясь сразу на второе): – Да мало ли с кем! Желающих, слава Богу, хватает!

Стасенька (в пространство): – Хоть бы Бога не припутывал, развратник! А кто лучше – это, между прочим, ещё неизвестно!

Вадим (спешно заглатывая компот): – Как это – неизвестно? У тебя что, возникли вчера сомнения, кто из нас лучше – я или этот тип?

Тон его не допускает ни малейшей возможности каких бы то ни было колебаний. Он делает ставку на её непосредственность и не ошибается.

– Постель – это, дорогой мой, ещё не всё, что человеку нужно в жизни! – заявляет Стасенька, поднимаясь.

И полуголодный, но счастливый Вадим летит за ней как на крыльях.

В коридоре до Стасеньки наконец доходит, что она сморозила, но сказанного не вернёшь, остаётся лишь растерянно пробормотать:

– Ты… не так меня понял. Ты вообще ничего не понимаешь!..

– Это смотря в чём, – ласково отвечает Вадим, расправляя перед ней её шубу.

У него дома разговор продолжается, затронутая тема получает дальнейшее развитие.

– Ты меня что же, совсем не ревнуешь? – с некоторым удивлением спрашивает Стасенька.

– Было бы к кому, – снисходительно улыбается Вадим.

От его слов в сочетании с предельно довольным видом Стасенька неожиданно взрывается и сообщает Вадиму, что он просто-напросто самоуверенный болван. Ему, с его дебильным самомнением, не дебильным, конечно, а павлиньим… или индюшиным… индюшачьим? – неважно, каким, – просто не дано понять, что в постели может быть и по-другому: не только ощущения, но и чувства…

Допустим, присутствует какой-то дискомфорт, потому что испытываешь жуткое душевное напряжение, и… Нет, объяснить, наверное, тоже нельзя, да и без толку.

Основные положения её речи Вадим, тем не менее, уяснил: тип этот, видимо, слегка перестарался, всеми средствами афишируя свою якобы романтичность и тонкую душевную организацию. Хотя надо отдать ему должное: довести Стасеньку до состояния стресса – задача не из лёгких. Вадиму даже любопытно стало: как это у него, в конечном счёте, получилось? Интересно чисто с технической стороны…

– Ты что-нибудь понял? – строго спросила Стасенька.

– Не дурак, – вдумчиво ответил Вадим. – Значит, со мной ты не испытываешь душевного напряжения? Что ж, можно поискать, поэкспериментировать… не исключено, что ты меня в этом плане недооцениваешь…

Он совсем было уже собрался перейти к практической части обсуждаемого вопроса, но Стасенька, обозвав жениха чудовищем, решительно высвободилась из его объятий, и вовремя: в прихожей раздался звонок.

Это явился Толик Барышев, года два назад произведённый Вадимом в чин своего Главного тайного советника. Он принёс что-то типа оперативно собранного досье на гражданина Медникова Юлия Александровича.

Стасенька, которую Вадим дипломатично попросил пока заняться чаем, тут же прискакала из кухни, едва услышав краем уха его имя.

– Про кого это вы тут говорите?

– Да так, про общих знакомых, – небрежно отозвался Вадим. – Где, ты говоришь, он сейчас работает?

– В мебельном магазине «Комфорт», – заглянув в блокнот, доложил Толик.

– В каком ещё магазине? – удивилась Стасенька. – Он же в «Олене» играет…

– Там он только подрабатывает четыре раза в неделю, – компетентно пояснил Толик. – А работает в мебельном магазине грузчиком…

Тут Рожнов неожиданно закатился жизнерадостным смехом.

– Ну и умора… грузчиком! Он и так-то ходит – того гляди переломится, какой из него грузчик?!

– С ума сойти… – вздохнула Стасенька, хотя особенно сходить с ума было вроде не с чего.

Затем Толик подробно осветил отдельные факты и события как официальной биографии Юлия, так и его личной жизни.

Стасенька сидела будто зачарованная, а дослушав до конца историю Сладковского и Маши Воробьёвой, вдруг пробормотала:

– Ужас! Я её тогда вертихвосткой обозвала и ещё как-то…

– Кого? – заинтересовался Вадим. – Жену Сладковского – вертихвосткой? Ну, ты даёшь! А она что?

– Её там не было…

– Почему же тогда – «ужас»? – не понял Вадим.

– Потому что при Юлии…

Вадим засмеялся.

– Подумаешь! Он что, другого о ней мнения?

– Мне кажется, он её до сих пор любит, – пробормотала Стасенька и поёжилась.

Слегка обалдевший Толик молча хлопал глазами. До него не сразу дошло, что Рожнов сидит и беседует тут не с кем-нибудь, а со своей невестой – заблудшей овечкой, которую ещё вчера требовалось срочно отвращать от легкомысленного увлечения случайно встреченным ресторанным музыкантом.

– Ребята, я не понял, – решил уточнить Толик. – У вас уже всё в порядке?

– Конечно, – сказал Вадим.

Стасенька возражать не стала.

– Так, значит, это уже не нужно? – Толик помахал блокнотиком.

– Нет, почему же, – Вадим взял блокнот и сунул его в карман. – Я дела обычно довожу до конца.

Толик хотел ещё что-то спросить, но Вадим состроил ему выразительную рожу, и он умолк, а вскоре после чая с восхитительно тающим во рту «Птичьим молоком» отбыл восвояси.

– Скажи, зачем тебе этот блокнот! – потребовала Стасенька.

– Тебе подарю. На 8-е Марта.

– Я бы, пожалуй, не отказалась…

– Я так и понял!

– Только учти: если ты его тронешь хоть пальцем…

– Зайка, давай поговорим серьёзно. Ты же его не любишь!

Стасенька взглянула на жениха с любопытством.

– А как ты определил? Я, например, на этот счёт не так уверена.

– А мне определить легко! Я вообще неплохо в таких вещах разбираюсь.

– В каких – в таких?

– В любви, – сказал Рожнов скромно.

– Правда? – восхитилась Стасенька. – Слушай, так тебе можно платную консультацию у нас в общаге открыть. Каждому же интересно знать мнение специалиста!

– Тебя для начала могу проконсультировать бесплатно. Этот тип – твоё кратковременное увлечение, которое объясняется тем, что раньше у тебя таких мальчиков не было. Поэтому возникло естественное любопытство. Теперь ты его удовлетворила и успокоилась.

– Как по нотам! – снова восхитилась Стасенька. – Правильно, не было. Интересно только, каких – «таких»?

Вадим поразмыслил и выдал развёрнутую характеристику:

– Которые якобы с глубокими чувствами, а на самом деле просто морочат голову!..

Стасенька засмеялась было, а потом тоже задумалась.

– Знаешь, наверное, тупо, что я с тобой это обсуждаю, но ты в чём-то прав. И ты мне действительно гораздо ближе, чем он. С тобой легко и спокойно. А с ним… понимаешь, это для меня как-то слишком. Нет, я и сама ничего не понимаю… Не знаю, в чём тут дело, но на нервную систему почему-то действует кошмарно. Я потом почти всю ночь уснуть не могла. Он, кстати, тоже…

Вадим почему-то почувствовал себя ущемлённым: в их со Стасенькой первую ночь они оба едва продрали глаза к обеду и выспались отлично. Во все последующие расстройства сна тоже не наблюдалось.

– Интересно, с другими у него как? – задумчиво протянула Стасенька.

– Спросила бы, раз интересно! – предложил Вадим.

– Неудобно, – пробормотала она.

Это тоже было что-то новое. Вадима о его бывших подружках Стасенька расспрашивала то и дело, по поводу и без, неудобства при этом явно не испытывая.

– Ну, хорошо, – сказал Вадим. – А он? Он, думаешь, тебя любит?

– Не знаю…

– А я знаю! Даже не думает. Во-первых, для людей такого типа самое главное в жизни – независимость. Это прямо по роже его видно. Они уверены, мир создан персонально для них. Любить они не способны, потому что любовь предполагает зависимость, а они считают ниже своего достоинства зависеть от кого-либо. Кстати, Сладковский наш – типичный пример, у него это ещё ярче выражено. А вообще у них есть что-то общее… Так вот. Ты для него не более чем красивая игрушка. Кстати, вы договорились, когда встретитесь в следующий раз?

– Не совсем. Он сказал: «Ну, звони».

– Вот-вот. Очень на них похоже. Ты должна за ним бегать и ему звонить. Но он тебя всё равно бросит. Ты ему нужна исключительно для того, чтобы потешить собственное самолюбие, потому что для него нет ничего важнее. Знаю я этих творческих натур, гениев непризнанных. Маньяков этих, – Вадим почувствовал, что увлекается, и сбавил обороты. – Поёт он, впрочем, в самом деле неплохо. Наверно, пел тебе вчера?

– Да, а откуда ты знаешь?

– Ну, как же. Я его насквозь вижу. Показать-то себя надо!

– Это я попросила, он сначала отказывался…

– Конечно, отказывался – цену себе набивал. Короче, так. Я его не трону, если, во-первых, ты никогда ему больше не позвонишь. Во-вторых, свадьба у нас будет в «Олене» – я ему заплачу и закажу «Обручальное кольцо». В-третьих, мебель для нашей квартиры мы купим в магазине «Комфорт», и я устрою так, что…

Стасенька встрепенулась.

– Для нашей квартиры?

– Да. У родителей, наконец-то, выгорело с обменом: будет две двухкомнатные – нам и им.

– Правда? – Стасенька чуть не запрыгала от восторга.

– От центра, правда, далековато, но первое время перебьёмся… Так как?

Стасенька мечтательно улыбнулась:

– Как в сказке!

– Я не про квартиру, а про всё остальное…

– Всё остальное тоже здорово. Особенно насчёт мебели. Мы с тобой будем ходить и ему указывать, где что поставить! – У Стасеньки даже глаза загорелись от такой заманчивой перспективы. – И потом дадим ему на чай!

– Если заслужит, – добавил Вадим, усмехнувшись.

Стасенька вырвала из записной книжки листок с телефоном Юлия и спросила с безмятежной улыбкой:

– Где у вас мусорное ведро?

До мусорного ведра они не дошли – завернули обратно в его комнату.

Смятый листок Вадим нашёл потом под кроватью и с наслаждением растерзал на мелкие клочки.

15

– Ты чё – поддал, что ли, с утра? – спросил завистливо Бодякшин, столкнувшись с Юлием в коридоре.

– Нет, ещё не успел! – сказал Юлий приветливо.

Он знал, что такой тон и вообще вид человека, довольного жизнью, здорово выводит Петю из себя. Так вышло и на этот раз – Бодякшин прямо на глазах позеленел и строго спросил:

– А почему рожа у тебя такая… вдохновенная?!

– Да у меня всегда такая, – сказал Юлий, ласково улыбаясь. – Ты просто не замечал!

– В том-то и дело, что и раньше замечал, – с неудовольствием сообщил Петя. – Ишь, скачет… как будто в лотерею выиграл!

Дальше выигрыша в лотерею Петины представления о высших радостях жизни не заходили.

– Да нет, я скачу просто потому, что на работу опаздываю! – утешил его Юлий, хватая с вешалки куртку.

Бодякшину заметно полегчало, и он начал было наставительно вещать что-то о необходимости рассчитывать своё время, но Юлий вылетел за дверь с такой скоростью, будто торопился не на работу, а всё-таки за выигрышем в сберкассу, – Петя даже опять слегка засомневался.

Магазин «Комфорт» находился от дома Юлия сравнительно недалеко – если припуститься рысью, за оставшиеся до открытия десять минут можно было при желании успеть. Вообще-то он мог бы и не торопиться – директор магазина был дальним родственником Мэри и, считая Юлия её хорошим знакомым, на некоторые его вольности в плане трудовой дисциплины смотрел сквозь пальцы. Но сегодня опаздывать особенно не хотелось. Может быть, потому, что отношения с Мэри теперь не могли оставаться прежними.

Юлий с ходу взял хороший темп. Ночь без сна, конечно, при этом ощущалась – сердце сразу же заколотилось как бешеное, дыхание сбилось, в висках затюкало.

Приступив к разгрузке первого контейнера с наборами мебели для прихожей, Юлий подумал о Стасеньке и чуть не загремел с фургона в обнимку с очередным шкафом, потеряв равновесие, – такой ошеломляющей, головокружительной радостью отозвалась в нём эта мысль. Он боялся поверить, что в его жизни снова началось что-то настоящее.

Вчера после встречи с Машей у него оставалось одно-единственное желание – побыстрее уйти и напиться до бесчувствия.

Стасеньку видеть не хотелось.

Юлий прошёл мимо её блока и уже направился было к лестнице, но вспомнил о книге. Он стоял и раздумывал: зайти самому или попросить передать кого-нибудь из соседей. Из холла вышли парень и девица.

– Витязь на распутье, – хихикнула она, стрельнув глазами в сторону Юлия, а дружок её тут же обобщил: – Распутный витязь!

Они проскакали несколько ступенек вниз по лестнице, внезапно парень резко развернулся и спросил удивлённо:

– Юлий, ты, что ли?!

Он тоже его узнал – это был Володька Морозов, с которым они отдыхали когда-то вместе на институтской турбазе. Ради приличия Юлий зашёл ненадолго к нему в гости, но пить отказался, заявив, что должен ещё навестить знакомую девочку. Морозов понимающе заржал и отстал.

Таким образом, пришлось всё-таки пойти к Стасеньке.

После первой же агрессивной реплики Рожнова Юлий вспомнил вдруг Стасенькино телефонное щебетанье о том, что они с ним собираются, а скорее всего, уже успели подать заявление.

Ему сразу стало ясно, что он ей нужен исключительно для того, чтобы заставить Рожнова ревновать, и что напрасно он всё-таки отказался от водки у Морозова.

Во всех их идиотских развлечениях Юлий участвовал только потому, что отказываться было ещё более глупо. Издёвки Рожнова во время игры в «памятник» его скорее отвлекали от ненужных мыслей, чем бесили, так как в целом Вадим вёл себя логично. Вообще всё было ясно – до того момента, когда Стасенька вдруг на глазах у веселящейся публики шагнула к нему и…

– Да куда же, так твою распротак, тебя заносит?! – рявкнул на Юлия его напарник дядя Федя. – Спать надо по ночам-то, брандахлыст ты этакий, а не по бабам шастать!

– Вы думаете? – вежливо отозвался Юлий.

Дядя Федя в ответ, как и предполагалось, разразился длинной вдохновенной речью о никчёмности, бестолковости и распутстве современной молодежи вообще и Юлия в частности. При этом он так разошёлся, что на шум выскочил из кабинета директор магазина Лев Иванович.

Вникнув в ситуацию, он ласково попросил дядю Федю материться потише, поскольку, как им всем известно, магазин борется за звание коллектива высокой культуры. Юлию же не менее приветливо сказал:

– С похмелья, что ли? Смотри на себя ничего не опрокинь, а то будет считаться производственная травма.

– А на других можно? – любознательно спросил Юлий, тонко намекая на то, что дяде Феде пора бы уже заглохнуть.

Он вернулся мыслями к Стасеньке. Никто не знает, как и что у них будет дальше, но, независимо от этого, то мгновение, когда она так неожиданно, у всех на глазах потянулась к нему и прижалась, как маленькая, – оно останется. И то, что случилось потом, – тоже. Тогда, за дверью, она бросилась к нему так, будто еле дождалась, пока они окажутся вдвоём. Одна пуговица на рубашке у него при этом расстегнулась, а ещё одна совсем отлетела и укатилась куда-то…

И ночью всё было не так, как с другими. В первый раз за последние три года он испытал что-то похожее на «дрожь любви, и смерть, и жизнь, и бешенство желанья…» Если раньше его только лишь веселила строка Дениса Давыдова «Ты сердцу моему нужна для трепетанья», то теперь… нет, веселить она не перестала, но в то же время Юлий вроде бы начал понимать и то, насколько это серьёзно.

Когда Стасенька попросила его что-нибудь спеть, он сначала попробовал отказаться, но потом всё-таки спел романс на его же, Давыдова, стихи, из фильма «Эскадрон гусар летучих»:

 
Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и исступлений,
И мимолетных сновидений
Не возвращай, не возвращай…
 

Стасенька слушала, затаив дыхание, а когда он дошёл до слов «Иль нет, сорви покров долой, мне легче горя своеволье, чем ложное холоднокровье, чем мой обманчивый покой», насчёт покрова она, видимо, поняла по-своему и восприняла фразу из песни как руководство к действию. Да, есть что вспомнить…

Кто-то сказал, что воспоминания – тоже часть жизни. В сущности, каждый человек – это то, что с ним было. Жизнь, состоящая из ползущих, летящих, а чаще – скачущих дней, часов и мгновений, представляет собой поток ощущений, большинство которых скользит по поверхности сознания, и лишь немногие западают в душу. Вот эти немногие как раз и составляют то, что в человеке – самое главное. Чем их больше, тем, наверное, богаче душа.

Может быть, только ради таких мгновений и стоит жить, потому что всё остальное уходит, как и не было, а они остаются, несмотря ни на что. В них в трудную минуту можно черпать уверенность и силы, и ощущение праздника, чего-то высокого, и светлого, и тёплого…

– Об чём задумался? – деликатно осведомился дядя Федя, тыча его в бок локтем.

– Об поллитре и малосольном огурце! – без запинки отрапортовал Юлий.