Ирина Мельникова
Неоконченный романс
Глава 6
В пять утра Лена была уже на ногах. Во времена своей недолгой журналистской карьеры ей пришлось научиться просыпаться быстро, без раскачивания, в любое время суток, после самого короткого сна. Приготовив горные лыжи, она упаковала в рюкзак термос с чаем и несколькими бутербродами. По прошлому опыту она знала, с каким размахом готовились к подобным мероприятиям Мухины—Шнайдеры, и ее бутерброды были просто данью привычке.
Шум мотора за окном всполошил Рогдая. Пес завизжал и запрыгал, скребясь лапами о калитку. За воротами у незнакомого микроавтобуса с «галстуком» – синей милицейской полоской – ее поджидала Верка, грызя большое зеленое яблоко. Саша хмуро посматривал через полуопущенное стекло салона. Незнакомый мужчина открыл ей дверцу и, поздоровавшись, помог загрузить в салон лыжи и рюкзак. Верка, отшвырнув в сторону огрызок, негодующе фыркнула:
– Мой-то с утра словно с левой ноги встал: хмурый, злой, и вроде вчера не много выпил.
Мужчина, помогавший Лене, вышел из салона и подошел к ним.
– Ты меня представишь в конце концов Елене Максимовне или мне самому проявить инициативу?
– Конечно, смотри, Лена, и запоминай, иначе при следующей встрече лет через пяток и не узнаешь. Это мой драгоценный старший братец Герман Семенович, гроза бандитов и покоритель женских сердец в строго отведенные для этого часы. Мужчина он у нас неглупый, местами даже красивый, но…
Герман ухватил Верку за нос и потянул вниз.
– Ну и балаболка же мне в сестры досталась, проси пощады!
Наблюдая за затеявшими веселую потасовку братом и сестрой, Лена заметила, что они похожи как две капли воды. Герман, правда, выглядел несколько старше своих тридцати четырех. Небольшие залысины в густых темно-русых волосах, карие, почти черные глаза, крупный, красивой формы нос, жесткая линия губ и более твердый, чем у сестры, подбородок говорили о многом: владелец их был человеком с характером, привык отдавать приказы и не любил, если их не выполняли. Но веселые чертики в глазах указывали и на некоторую бесшабашность – от наследственности не избавишься, – при случае Герман, видно, был не прочь посмеяться и подурачиться. Обняв сестру за плечи, он подтолкнул ее к машине, подал руку Лене и помог зайти в салон.
В автобусе они сели рядом на одно сиденье. Вера устроилась напротив, а Саша растянулся на заднем, решив дотянуть свою обычную норму сна. Место водителя занял парень в спортивном костюме.
Путь их лежал за сто километров от Привольного, в знаменитое Белогорье. Сюда в летнее время съезжалось множество горнолыжников чуть ли не со всей Сибири, а порой даже из Москвы и Санкт-Петербурга. Чудесное это было место! Высокие горные пики, переходившие в доступные для лыжного спуска склоны, покрывал не тающий все лето снег. Цепь озер, которая осталась на месте растаявшего многие тысячи лет назад ледника, драгоценным ожерельем легла в ложе долины, заросшей вековым пихтарником.
Неописуемой красоты горы, волшебная синева озер, великолепие лугов настолько очаровывали побывавших здесь хотя бы раз людей, что они надолго заболевали этими местами. Их не пугало отсутствие самых элементарных удобств. Наоборот, очереди у примитивных подъемников, жизнь в палаточном городке или тесной избушке, ночные бдения у костра настолько сближали людей, что большинство приезжало сюда много лет подряд, сначала с детьми, а потом уже и с внуками. Лена радовалась любому случаю побывать в Белогорье. Яркие костюмы лыжников, улыбки на черных от горного загара лицах, ультрамарин неба и изумрудная, сверкавшая на солнце зелень, множество горных ручьев и речушек, торжествующе плясавших на перекатах и разбивавшихся на миллиарды брызг в крутую радугу над водопадами. Именно в таких местах человек получает особый энергетический заряд, который очищает душу от вредных наслоений цивилизации. Окружающая природа обостряет в нем чувства любви, милосердия и самоотдачи. Возвращаясь домой, Лена ощущала себя не просто отдохнувшей: каждая клеточка ее тела была словно промыта живительной водой, от которой втрое прибавляется сил, а мир вокруг становится чудесным и привлекательным.
Микроавтобус шел по асфальту почти бесшумно и, только свернув на старую лежневку, изредка вздрагивал на неровностях, отчего успевшие задремать пассажиры открывали глаза и сонно таращились по сторонам. В одно из таких пробуждений Лена, к собственному стыду, поняла, что голова ее покоится на груди у Германа, а он сосредоточенно рассматривает ее лицо.
– Простите. – Лена подняла голову, уселась удобнее, подтянула резинку, стягивающую конский хвост, в который она собрала волосы. – Простите, – повторила она, – не заметила, как задремала…
– Ничего страшного, мои родственники спят вовсю, даже всхрапывают. Намаялись ночью, бедняжки!
Лена покраснела, поняв, какой смысл вложил Герман в свои слова, и тут же вспомнила, почему сама не выспалась. Отодвинувшись от соседа подальше, чтобы он не заметил ее смущения, Лена спросила:
– Вы надолго в Привольный? По делам или в отпуск?
– И по делам, и отдохнуть немного. Я ведь здесь, почитай, лет пять не был. Даже на свадьбе у сестренки не смог погулять – в больнице провалялся.
Лена знала о тяжелом ранении, которое получил Герман незадолго до ее приезда в Привольный, а так бы они могли познакомиться еще на свадьбе. Веркин брат ей понравился. От него веяло спокойствием и уверенностью, чего так не хватало сейчас Лене самой.
Герман взял ее за руку и начал задумчиво перебирать пальцы.
– Не сочтите за комплимент, но в действительности вы оказались намного красивее. Верка мне все уши про вас прожужжала в письмах, а вчера вечером особенно, фотографии показывала, так что морально я к встрече подготовлен.
– Герман, – Лена отняла руку, – не надо так, с ходу. Вы приятный человек, брат Веры, я рада знакомству с вами, но только не нужно сразу бросаться на абордаж…
– Вы меня неправильно поняли, Лена, я не собираюсь навязывать вам свои ухаживания. – Герман огорченно вздохнул. – Очевидно, вас уже достали комплиментами, намеками… Я совсем не то имел в виду. За свою жизнь я встречался со многими женщинами и научился по их лицам считывать всю информацию. Со стопроцентной гарантией, не хвастаюсь… – он усмехнулся, – могу определить, насколько дама умна, образованна, интеллигентна, наконец. Я говорю о женщинах вашего круга, не имея в виду своих клиенток.
– А что вы читаете на их лицах?
– Патологическую лживость, истеричность, зачастую дурной вкус, но при этом, как ни странно, иногда высокий уровень интеллекта при полном отсутствии интеллигентности даже при наличии высшего образования.
– Вот вы как хитро все закрутили.
– Результат многолетних наблюдений и выводов, я уже говорил об этом. Только сейчас многому переучиваться надо. Современные бандиты по старинке с кистенем на большую дорогу не ходят, а передовой опыт гораздо быстрее нас перенимают и усваивают.
– Не такая уж я дремучая. «Человек и закон» периодически смотрю, да и детективы о Насте Каменской с удовольствием читаю, – улыбнулась Лена.
– Значит, вы – человек подкованный и за себя, как сеструха давеча уверяла, постоять умеете?
Лена смутилась:
– Неужели надо было бежать по улице и голосить на весь белый свет? Эти подонки просто не ожидали сопротивления. Привыкли, что при виде их рож все цепенеют, а они от безнаказанности наглеют все больше и больше.
– Лена, я понял, вы человек смелый, но все до поры до времени. Люди эти, если их можно так назвать, существа беспринципные: они и лежащего до смерти ногами забивают, и старика и ребенка при случае не пожалеют. Походя над женщиной надругаются, да еще похваляться этим станут.
Верка открыла глаза, сладко потянулась.
– Ты, конечно, за старое, братик? – Она выглянула в окно. – Заканчивай политинформацию. Слава богу, приехали!
Пока мужчины разгружали вещи и отгоняли на стоянку машину, девушки прошли по лагерю горнолыжников, выбирая, где можно устроиться. К сожалению, все лучшие места оказались занятыми. По обилию палаток и вытоптанной вокруг них траве было видно, что многие живут здесь уже несколько дней.
Тут и там на камнях вдоль ручья мелькали фигурки в ярких спортивных костюмах. Люди умывались, чистили зубы, брились, весело переговаривались друг с другом. Кое-где поднимался дымок костров, слышались звяканье посуды, негромкие разговоры. Между деревьями, как сигнальные флажки на флагманском корабле, развевались на ветру развешанные для просушки лыжные брюки, комбинезоны, разноцветные полотенца. Вид у лагеря был обжитой и дружелюбный.
Здесь принимали всякого, пусть даже с грехом пополам стоявшего на лыжах, но только ничем не нарушавшего спокойного течения этой жизни.
Наконец нашли свободный участок лужайки и перенесли туда вещи. Палатку решили не ставить, ограничились тентом и складными креслами. Дождя по всем признакам не ожидалось. День начинался чудесный! Лучи недавно пробудившегося солнца золотистым блеском залили снежные громады гор, пробрались между скученными вершинами и упали на поляну. Ночной туман закачался и стал исчезать.
Мужчины отправились узнать, в каком состоянии трасса, работают ли подъемники, а может, и знакомых встретить. Девушки принялись готовить завтрак на небольшой газовой плите, захваченной Верой из дома. Сварили кофе, приготовили бутерброды с ветчиной, красной рыбой, икрой.
На свежем воздухе все поглощалось молниеносно и в большом количестве, так что подруги постарались от души. Вскоре вернулись гонцы с известием, что любителей покататься как никогда много, подъемники работают все, но несколько раз скатиться вряд ли удастся: очередь занимают с раннего утра, хотя снег не очень хорош, а трасса основательно разбита.
– Да здесь всегда так. – Вера удрученно махнула рукой. – Следить совершенно некому. Так что мы с Леной покатаемся на западном склоне, там без подъемников можно обойтись, а вы, если надо, лезьте в гору.
Позавтракали, осмотрели лыжи, проверили крепления. Лена обратила внимание, с какой ловкой уверенностью проделал это Герман не только со своими, но и с ее лыжами. Николай, водитель микроавтобуса и по совместительству коллега Германа из райотдела милиции, на лыжах кататься не стал, а, прихватив книгу, улегся на солнышке позагорать.
На западном склоне катались в основном новички и те, кто решил не тратить время на долгую очередь у подъемника, а от души покататься на простенькой трассе.
Солнце поднималось все выше. Большинство лыжников переоделись в шорты и майки с короткими рукавами, наиболее отчаянные разделись до купальников. В горах загорают быстро, и Лена с удовольствием наблюдала за кофейного цвета фигурками молодых парней и девушек, стремительно мелькавших среди пихт по склону горы. Непередаваемое ощущение соприкосновения разгоряченного обнаженного тела с обжигающе холодным снегом, когда на огромной скорости, не сумев войти в поворот, врезаешься в сугроб, а потом на пятой точке летишь вслед за лыжами, приводило в не меньший восторг лыжную братию, чем удачный спуск с горы.
Вволю накатавшись, насмеявшись, набарахтавшись в снегу, девушки вернулись в лагерь. Мужчины еще катались, только сменили шорты на джинсы и легкие свитера, в долине постоянно дул прохладный ветерок. Обед решили не готовить. У ближайшего торговца купили шашлыки, нарезали помидоры, огурцы, хлеб. Вера достала большой кусок окорока и жареную курицу, принесла из машины три бутылки сухого вина. Саша и Герман не заставили себя ждать. Обедали долго, после вкусной, сытной еды потянуло в сон. Мужчины пристроились под тентом, а Вера в кресле, прикрыв лицо носовым платком, чтобы не слишком загорело. Лена, захватив с собой фотоаппарат, решила пройтись вдоль ручья к подножию скал, где буйным цветом цвели жарки и крупные синие аквилегии.
Сквозь огромные, причудливо изрезанные листья аконита и борщевиков сверкали прозрачные струи. Ручей погромыхивал на перекатах, вода тихо скатывалась и замирала в глубоких промоинах, образованных мощными потоками талых вод. По более яркому цвету растительности Лена научилась определять неприятные ловушки – мелкие болотца и бочажки с ледяной водой, однако все равно скоро промочила ноги, а джинсы до колен покрылись липкой рыжей глиной.
Но вот тропа пошла вверх, и сразу стало суше.
Подножия скал были завалены крупными обломками, скатившимися сюда с откосов, и сплошь затянуты мясистыми листьями бадана, местами уже выбросившего лилово-розовые цветы. Корни приземистых кедров присосались к камням, расползлись по щелям, образуя сплошную сетку узора. Везде, словно маленькие копья, ощетинилась черемша. Это неприхотливое растение с резким чесночным запахом, которое так любят в Сибири в свежем, соленом, маринованном виде, Лене приходилось встречать и на дне долин, и на очень крутых склонах гор. Не успеет растаять снег, а черная земля тут же покроется зеленым частоколом.
Поднявшись на скальную террасу, поросшую карликовой березкой и на редкость красивой, с бархатистыми листьями, ивой, Лена оглянулась вокруг. Под ногами соткала ковер из упругих, с жесткими листьями веток кашкара. Кое-где среди нагромождения камней проглядывали ее нежно-желтые, словно восковые, цветы. Березки росли отдельно от ив, плотно прижавшись друг к другу, как бы понимая, что так, сообща, легче удержаться на отвесной скале.
Сразу за террасой крутизна смягчалась. До поляны оставалось метров пятьдесят сравнительно доступного подъема. Быстро преодолев его, Лена застыла от восторга. Будто споря между собой, незабудки, жарки, водосборы, ветреницы тянулись к солнцу. Широко раскинув листья, старались вобрать как можно больше тепла и света. Кусты смородины, малины, бузины покрылись ярко-зеленой листвой. Черемуха и рябина разносили далеко вокруг аромат своих соцветий. Поползни, овсянки, дрозды шныряли по кустам в поисках пищи, суетились, обустраивали гнездышки.
Певчие птицы свиристели без умолку, повторяя бессчетное количество раз один и тот же мотив. На небольшом снежнике Лена обнаружила, к своему удивлению, множество паутов – эти огромные мухи настоящий бич маралов и особенно северных оленей, которые их панически боятся. Пауты были при последнем издыхании и еле-еле ползали по снегу. Эти злющие порождения тайги совсем не переносят холода, и такие вот поляны у подножия гольцов – настоящее спасение для оленей от этого бедствия тайги – надоедливого гнуса.
Сделав несколько, на ее взгляд, удачных снимков, Лена поднялась на скальный выступ и затаила дыхание. У самого края скалы выше по откосу стояла маралуха и срезала острыми зубами молодые побеги березы. Она перебирала ногами, чудом удерживаясь над обрывом, но продолжала пастись. Вскоре рядом с ней появился годовалый теленок. Сохраняя полное спокойствие, ланка улеглась буквально над головой Лены. Девушка решила спуститься ниже, чтобы захватить в объектив все семейство полностью. Под кроссовками задвигались и зашуршали камни, но маралуха только с любопытством повернула голову в ее сторону. Теленок продолжал кормиться. Он свободно перепрыгивал с карниза на карниз, удерживаясь на крошечных выступах, и Лена следила за ним с замиранием сердца. Вдоволь налюбовавшись и сфотографировав «сладкую парочку», Лена спустилась к небольшому озерку, оставшемуся на месте растаявшего сугроба.
Вымыла кроссовки, застирала грязные штанины. И, усевшись на теплые камни в тени молодых кедров, задумчиво осмотрелась.
Внизу яркой заплаткой на зеленой скатерти альпийского луга раскинулся лагерь. Склоны горы Ровненькой, как разноцветные монпансье, усыпали лыжники. Недоступные скалы возвышались за ее спиной, и только огромный беркут парил над их вершинами.
Лена пожалела, что не взяла бинокль, чтобы разглядеть птицу поближе. Прислонившись спиной к нагревшемуся стволу дерева, она сквозь полузакрытые веки наблюдала, как, следуя потокам воздуха, беркут то взмывал высоко вверх, то опускался ниже уровня вершин. Потом он стрелой бросился к земле и, снова взмыв в небо, скрылся за острыми гребнями скал с небольшим живым комочком в когтях.
* * *
Пять лет назад она лежала на груде вещей прямо в пыли, на краю аэродрома в Ханкале. Отец бегал утрясать какие-то дела с военным комендантом. Она же, полумертвая от усталости, грязи и жары, прикрыв голову солдатской панамой, прищурившись, наблюдала, как огромная птица, распластав крылья, парит в белом от невыносимого зноя небе.
Прибежал отец, радостно обнял ее за плечи:
– Быстрее, Ленка, нас берут на «вертушку», которая везет раненых в Моздок.
Подхватив сумки с вещами, они со всех ног бросились к вертолету, окруженному медиками и военными. Из Чечни отправляли очередную партию раненых, в основном с ампутацией и серьезными черепно-мозговыми травмами. Молоденькие медсестры и санитары из солдат буквально валились с ног от усталости: сроки погрузки оговорены жестко, да и состояние многих раненых было угрожающим. Мат, стоны, слезы…
В Моздоке тяжелораненых перегрузили на транспортный самолет, который должен был доставить их в Ростов-на-Дону для лечения в военном госпитале. Отец договорился, что их тоже подбросят до Ростова, у него намечалось несколько встреч с военными, да и добраться оттуда в Москву было легче. Лена ждала погрузки у самолета, когда какой-то офицер в камуфляже с перевязанной рукой, споткнувшись о груду снаряжения, выругался и повернулся к девушке.
– Чертова кукла, ты что на дороге свое барахло разбросала? – Но, увидев огромные глаза на перепачканном лице, дрожащие от сдерживаемых слез губы, смягчился:
– Ты этим самолетом летишь, девочка?
– Да, – прошептала Лена, – я – журналист, а это наш багаж.
– Журналист? – расхохотался офицер. – Думаешь, я поверю, что таких пигалиц стали в Чечню посылать?
Лена растерянно отвернулась, но он ухватил ее за плечи:
– Да не сердись, малыш, куда твое барахло закинуть?
Это была их первая совместная командировка, в которой отец задал бешеный темп, не щадя ни себя, ни дочь. Он ни в чем не давал ей спуску. И когда она, не выдержав, попросила пощады, отец жестко посмотрел ей в глаза:
– Ты знала, какую профессию выбираешь. У хороших журналистов животы из штанов не вываливаются. Наш хлеб нам дорого достается, запомни это, девочка.
И хотя им удалось побывать только в тех частях, куда их пустили, и побеседовать только с теми офицерами и солдатами, с которыми разрешили общаться, она знала, что и здесь отец ухитрился собрать материал, который, возможно, никогда не удастся показать по телевидению.
– Не зарывайся, Максим Максимыч, – увещевал его главный редактор перед отъездом, – выше головы не прыгнешь, так что ситуацию не осложняй, в каждую дыру не лезь, иначе тебе все командировки на Кавказ прикроют.
Отец соглашался, жал руки, улыбался, но с поразительным чутьем и интуицией выкапывал жареные факты и информацию, от которой полетели бы многие головы и, конечно, в первую очередь его собственная.
Проведя Лену в самолет, офицер пристроил ее за какими-то картонными коробками. Прикорнув прямо на сумках, она сквозь сон слышала, как ее нашел отец, прикрыл своей курткой и, прихватив диктофон, умчался, очевидно, брать очередное интервью.
Проснулась она оттого, что кто-то осторожно поправил на ней куртку. Вскинув голову, она увидела того же офицера. Он смущенно улыбнулся:
– Извините, что разбудил. Куртка сползла, а в самолете довольно прохладно. – Он пристроился рядом. – Товарищ ваш, седой такой, лохматый, в другом конце самолета у раненых, что в состоянии говорить, интервью берет.
– И у вас взял?
– Нет, я сбежал. Разговоры о подвигах и тому подобном у меня уже в печенках сидят. А этот дядька ваш муж или начальник?
– Этот дядька мой отец, – рассердилась Лена.
– Я и смотрю, что для мужа он староват, – как ни в чем не бывало, заметил офицер. – Вас как зовут?
– Лена. Елена Максимовна Гангут.
– Это не ваши материалы в «Веселых картинках» мелькают?
– Где? – не поняла Лена.
– Да по телевидению.
– Нет, это папины, – сухо ответила девушка. – Я в газете работаю, и всего второй год. Пишу под фамилией Максимова.
– Это, значит, чтоб с отцом не путали, – хмыкнув, офицер развел руками. – Признаюсь честно, пока с вашим творчеством незнаком.
Лена очень-то и не обольщалась, что кто-то уже запомнил ее имя. Несколько статей, которые ей удалось напечатать, вызвали одобрение в редакции, но у читателей прошли незамеченными. Да и в Чечню она попала, по совести говоря, благодаря связям и напористости отца.
– Есть будете? – Офицер, порывшись в сумке, вытащил банку тушенки и хлеб. Потом развернул полотенце, достал плитку шоколада. – А это на десерт. – Разложил все на полотенце, поставил в центре фляжку. – Попробуйте «худорянчик», очень рекомендую, что-то вроде местного вина.
– А почему «худорянчик»? – Лена достала пластиковую бутылку с минеральной водой. – Вот это все, что у меня есть. Ужином отец обещал в Ростове накормить.
– Ну, до ужина еще долететь надо. Дурная примета наперед загадывать. А вот что такое «худорянчик» расскажу. Посмотрите, на чехле написано «Худорян». Был у меня сержант такой пару лет назад. Уезжая, подарил на память свою фляжку, мою-то «духи» продырявили. Отсюда и пошло: «худорянчик». – Плеснув немного из фляжки в пластмассовый стаканчик, он подал его Лене. – Давайте за знакомство. Меня Сергеем зовут, и фамилия у меня знаменитая – Айвазовский. Майор Айвазовский, прошу любить и жаловать. – Густо намазав тушенкой толстый ломоть хлеба, он протянул его девушке и усмехнулся: – Да вы не грейте напиток, он и так почти на точке кипения.
Хлебнув жидкость с резким запахом какой-то травы, Лена поперхнулась, небо заполыхало, спазмы сдавили горло, и «худорянчик» полился через нос.
– О господи! – Сергей привлек ее к себе, принялся вытирать лицо носовым платком. – Вы что, ничего, кроме молочной смеси, не потребляли?
Потерявшая дар речи Лена отрицательно покачала головой.
– Ну вот, связался черт с младенцем, – огорченно вздохнул офицер и, налив в кружку минеральной воды, протянул девушке:
– Запейте это безобразие и заешьте.
Лена уплетала бутерброд и наблюдала за своим нечаянным попутчиком. Здоровый, крепко сложенный, он возвышался над Леной, хотя и ее господь бог ростом не обидел, сантиметров этак на двадцать. Жестко вылепленные черты, насмешливые серые глаза, русые, выгоревшие на солнце волосы и брови на темном от загара лице. Да, писаным красавцем его не назовешь, но было что-то необъяснимо притягательное в облике майора, что заставляло задержать на нем взгляд, вглядеться в глаза, услышать низкий, хрипловатый голос.
Несколько капель «худорянчика», попавшие в желудок, сделали свое дело. Лена почувствовала себя необыкновенно легко, и скованность, которую она всегда испытывала в присутствии малознакомых мужчин, улетучилась. Через минуту они уже весело болтали, забыв о жуткой действительности, которая была от них в нескольких шагах.
Маленькая медсестра в несвежем белом халате нарушила их уединение:
– Товарищ майор, Сергей, помогите! Там Нашиванов пришел в себя, плачет, пытается повязки сорвать.
– Ну так сделайте что-нибудь, чтобы он опять заснул, – недовольно проговорил Сергей. – Вы же медик, а не я.
– Без врача я не могу, а он в другом отсеке. Там у одного кровотечение открылось. Поговорите с ним, Сережа, прошу вас. У него после наркоза что-то вроде шока.
– Хорошо. – Сергей поднялся. – Это парень из моей группы. Вчера ему ногу ампутировали, – объяснил он Лене. – Пойдем, Наташа, покажи, где он лежит.
– Можно мне с вами? Я не помешаю, а если нужно, сумею помочь, – робко попросила Лена.
Сергей молча кивнул, и они вышли из своего укрытия. Увиденное потрясло Лену. Все пространство было уставлено носилками со стонавшими, метавшимися в забытьи ранеными. В их отсеке находились люди с ампутированными конечностями.
По узким проходам сновали медсестры. Воздух был насыщен запахами лекарств, хлорки, несвежего белья, крови и пота. Страшное, невыносимое зрелище увидеть вот так, сразу, несколько десятков человек, еще несколько дней назад здоровых, крепких, красивых… Перечеркнутые мечты… утраченные надежды… Бледные, измученные лица, темные провалы глазниц, жалкие обрубки ног и рук… В жертву чьим политическим амбициям принесены молодость и красота? Будет ли подсуден когда-нибудь тот, кто послал их на смерть и поругание?
Лена склонилась к молоденькому пареньку с коротко остриженной головой и огромными печальными глазами. Корочка, покрывшая его губы, настолько сковала их, что он с трудом, еле слышно просил пить. Лена метнулась обратно, налила солдатику в кружку минеральной воды. Приподняв его голову, она попыталась его напоить, но капли воды, не попадая в рот, скатились по подбородку. Голова паренька как-то странно откинулась, и с ужасом Лена поняла, что мальчик умер. Осторожно опустив его голову на носилки, она почувствовала, как тепло стремительно покидает его тело. Окликнув одну из медсестер, Лена потрясенно наблюдала, как та молча пощупала пульс, подняла веки и проверила реакцию зрачков. Потом, не глядя на Лену, прикрыла его лицо простыней и так же молча поспешила дальше, к другим, способным еще позвать на помощь.
Лене уже приходилось видеть смерть под пулями, в бою. Раздавленные гусеницами тела, сожженные в бэтээрах, взорванные в грузовиках. Развороченные животы и оторванные конечности… Лена помнила, как ее вырвало, когда на ее глазах солдаты похоронной команды деловито собирали лопатами на брезент обгоревшие останки экипажа одной из БМД – боевой машины десанта. Отец отругал ее последними словами, а потом сказал:
– Смотри и запоминай. Придет время, не я, так ты сможешь рассказать об этой е… войне!
Лена, никогда не слышавшая мата от отца, про себя повторила грязное слово. Действительно, больше никак эту войну нельзя было назвать.
Сергей вернулся весь какой-то осунувшийся. От него резко пахло табаком и лекарством. Пристроившись рядом с Леной, он притянул ее к себе:
– Так удобнее, можете поспать немного.
Лена рассказала ему о смерти молодого солдата у нее на руках. Сергей чертыхнулся сквозь зубы.
– Такова проза этой чертовой жизни. Вот я только что от Нашиванова ушел. Ему два месяца до дембеля осталось, а теперь он где-нибудь только через полгода в свою деревню вернется. А у матери, кроме него, еще пятеро да папаша-пьяница. Куда ему, скажите, Лена, деваться в нашем раздолбанном государстве? Что ему останется делать? Пропивать жалкие крохи пенсии, ковылять по деревне на деревянной ноге? Он же умница, но кто его поддержит, кто? – Он с досадой стукнул кулаком по коробкам. Удар отозвался в раненой руке, и Сергей, обхватив плечо, сморщился от боли. – Нас в одном бою ранило. Вообще-то я и здесь, в Чечне, в госпитале мог бы перекантоваться. Ранение не слишком тяжелое, кость слегка задета, но нет, отправили в Ростов. Говорят, отъешься, с девушками подружишься. – Он внимательно посмотрел на Лену. – Я вам спать не даю своей болтовней?
Она доверчиво прижалась к нему, и Сергей, словно поддавшись какому-то необъяснимому порыву, склонился и прижался к ней губами. Потом они долго и неистово целовались. Задыхаясь от недостатка воздуха, на миг отрывались друг от друга и тут же опять смыкали губы в безрассудной, поглощающей без остатка страсти. Прежние студенческие поцелуи не шли ни в какое сравнение с этими. Сергей будто пытался вобрать в себя ее губы. Его язык творил какой-то немыслимый танец, захватив в плен ее рот. Каждый ее нерв отзывался на его прикосновение, кровь стучала в висках. Сергей расстегнул на ней рубашку, нашел застежку бюстгальтера. Лена не сопротивлялась. Она только слегка вздрогнула, когда он сжал ее грудь и стал осторожно ласкать своими теплыми, с шероховатой кожей, ладонями. Лена застонала от наслаждения, но Сергей прикрыл ей рот губами.
– Тише, девочка, я больше не буду.
Быстро застегнул ей рубашку, отодвинулся и, пристроив в изголовье сумку, закрыл глаза. Лена заметила на лбу у него испарину, а губы сжались в одну резко очерченную линию. Она почувствовала обиду. Видно, что-то не так в ней, если этот сильный, мужественный человек, так страстно желавший ее несколько минут назад, внезапно охладев, беззаботно устроился в углу и уже чуть ли не всхрапывает. Но с другой стороны, она ужаснулась: все ее моральные устои – не давай поцелуя без любви, не доверяй безоглядно первому встречному – не выдержали первого же испытания. Конечно, от такого мужчины, как Сергей, и у более опытной дамы голова пошла бы кругом.
Лена и не подозревала, что Сергей не спал и в душе ругал себя последними словами: «Сволочь, скотина. Немного очухался, и на баб потянуло. Пристал к сопливой девчонке, шизоид недоделанный!»
Самолет пошел на посадку. Прибежал отец и, не обратив никакого внимания на расстроенные чувства дочери, потащил ее к выходу. С Сергеем они мельком увиделись уже у трапа. Садясь в машину «Скорой помощи», он заметил Лену и, что-то сказав сердито кричавшей на него медсестре, догнал отца и дочь Гангутов. Не обращая на Максима Максимовича никакого внимания, он прижал Лену к груди:
– Девочка, найди меня в Ростове, прошу тебя! – И побежал к машине, на ходу обернулся, помахав ей здоровой рукой.
Отец остолбенел.
– У тебя, дочь, оказывается, талант? Ты, случайно, замуж не вышла по дороге в Ростов?
Лена счастливо улыбнулась:
– Папка, не преувеличивай. Он мне помог в самолет забраться, тебя же где-то черти с квасом съели.
– Ты его фамилию хотя бы знаешь, чтобы искать?
– А как же. Фамилия у него громкая – Айвазовский. Ни с кем не спутаешь.
– Что же ты мне раньше не сказала, это же Айваз! – Отец с досадой хлопнул себя по лбу. – Помнишь, я тебе рассказывал о рейде наших разведчиков в горы? Боевики Дасаева пытались переправить через Грузию архивы Дудаева, но наши им помешали. Так это Айваз со своими бойцами отличился. Правда, тогда его ранили, но, оказывается, вот он, жив-здоров и даже дочку мою охмуряет.
В аэропорту они взяли такси и вскоре приехали в гостиницу. Всю дорогу отец не мог прийти в себя оттого, что упустил шанс разговорить легендарного Айваза.
– Ну надо же, я на его рязанскую физиономию даже внимания не обратил, почему-то считал, что Айваз – это какой-то кавказец по фамилии Айвазов, а он, оказывается, наш Иван, русский.
На следующий день они должны были улетать в Москву, но Лена уговорила отца найти Сергея – а вдруг получится взять интервью? Маленькая хитрость удалась, и через полчаса Максим Максимович и Лена ехали на такси в военный госпиталь. Лена впервые была в Ростове-на-Дону и восхищалась старинными зданиями, зеленью улиц и проспектов, обилием цветов и фонтанов.
Госпиталь окружал тенистый парк, по дорожкам которого бродили выздоравливающие и посетители.
Было очень жарко, и, скинув в гостинице надоевшие джинсы, Лена надела легкое, цвета молодой листвы платьице на тоненьких бретельках, с юбкой, высоко открывающей стройные ноги.
