bannerbannerbanner
Депрессия

Ирина Критская
Депрессия

Полная версия

Измена

Глава 1

– Это что? Это КТО? Какого черта?

Елена с ужасом смотрела на мужа. Он стоял над ней, нависая глыбой, и осознать, что эта чёрная стена, загородившая свет и есть тщедушное тельце её мужа, было сложно. Но осознать пришлось, у Генки и вправду плечи, обычно повислые и худосочные, вдруг расправились, увеличившись в два раза, и он стал похож на грифа, которого кто-то недобрый поддержал пару минут в воде, вверх лапами.

– Это что!!!

Елена выхватила из рук Генки телефон и с ужасом посмотрела на экран. Там маячило сообщение. Игривое. Двусмысленное. На грани фола. Сильно на грани.

– Ты в чужом телефоне зачем копаешься? Что ты нос суешь не в свое дело?

Генка обалдел. Он вытянул вперёд нос, став ещё больше похожим на мокрого грифа, расправил крылья, хотел, видимо взлететь, курлыкая, но не смог. Не пустила толстая задница, которая, вопреки законам анатомии, венчала его бледное, худое, нетренированное тело.

– Ты в своём уме? Там такое написано, а я лезть не должен? То есть, что, я обязан тут рогами размахивать на радость родственникам и знакомым? Ну уж нет. Говори, что это. С кем спуталась?

Большего идиотизма нельзя было представить. Елена уснула после бутылки вина, выпитого на пару с Генкой и выпустила из рук телефон. А муж был наготове, перехватил, и телефон не успел блокануться. Ну…и…

– А что ты хочешь от меня услышать? Что я люблю страшенно только тебя? Так это не так…

Последнее время Елена переносила мужа с трудом. Вернее, если уж честно, она жили нормально, бок о бок, спали в одной кровати, делали какие-то ремонты, варили какие-то щи. Дочь выросла, свекровь постарела и ослабла, но все по-прежнему жили вместе, хорошо, квартира хоть и малогабаритная, но трёхкомнатная позволяла. Вот только… в этой одной кровати Елена старалась отодвинуться подальше от Гены, не касаться, не чувствовать, не ощущать. Ни тепла его тела, ни даже запаха. Нет, секс был, даже иногда фееричный, Генка при всей своей тщедушности, умел это самое, врать нечего, но вот потом… В смысле – после. Именно после, когда потихоньку остывала кожа от всплеска страсти, Елену накрывал приступ гадливости. И она отодвигалась подальше, вмазывалась в стенку, заворачивалась в одеяло, превращаясь в кокон. И если Генка неосторожно коснётся её рукой – съеживалась, комкала свое тело и внутри и снаружи, и не понимала, что она такое чувствует – нежелание, омерзение или просто какую – то "чужесть", как говорила её бабка. А бабка в таких вещах толк знала… Большой ходок была по различным штанам её бабка. Профессионал.

Генка засипел, потом забулькал горлом, хотел было шарахнуть телефоном об чугунный подсвечник, но Елена быстро среагировала, саданула несостоявшегося грифа плечом, выхватила телефон и с силой зашвырнула его в раззявившую на столике в прихожей пасть новую сумку. Геннадий странно завизжал, гордо вскинул угловатую голову и хлопнул дверью.

С Игорем, пару месяцев назад появившимся сотрудником, шикарным, моложавым, чуть полноватым, но из-за высокого роста казавшимся мощным и статным, Елена сначала почти не общалась. Так, глянет искоса, встретится взглядом, и не поймёт, почему внутри тенькнет какая-то струнка, остренько так, сладко, немного болезненно, тайно. Он тоже что-то почувствовал, вглядывался в её лицо исподтишка, то в зеркало заглянет, когда она прихорашивается в раздевалке, то вцепится взглядом в щеку, когда она не видит и сидит в профиль. Ерунда вроде, а что-то такое есть, от чего сердце заходится, да голова покруживается.. Вот и сообщение это, то что муж прочитал, шуточное было, прикол просто, а вот ведь… Бывает и так…

* * *

– Детка. Ты бы помягче, поласковее, повинилась бы, покорилась, коль виновата, глянь, он и отошёл бы. А что на дыбы сразу, муж с женой должны понимать друг друга. Родные ведь.

Свекровь, маленькая, согнутая, как баба Яга, с маленьким личиком, похожим на печеное яблочко, гладила Елену худенькой рукой, успокаивала. Елена любила свекровь. И жалела. Мало женщине досталось в жизни любви, все больше любила сама, а вот её некому было. Вот старалась Елена её приласкать, то кусочек повкуснее положит, то конфет любимых принесёт, то кофточку новую подарит. Свекровь притулилась к ней, как старая кошка к теплой печке, да Елена и не возражала. А вот теперь испугалась бабка до слез – вдруг её опора и надежда исчезнет, как тогда жить? Страшно.

– Не переживай, мам. Разберёмся. Все будет хорошо. Иди спать.

Свекровь кивнула жалко, потопала к своему диванчику, а Елена, злобно расшвыривая всякую шушеру в стенном шкафу, нашла дорожную сумку. Тысячу лет пролежала, вот и пригодилась.

Глава 2

– И что все это значит? Куда собралась? Сумки к чему? Что за игры?

Геннадий был поддат. Так, слегка, пунктирно. Пить он не умел, да и не мог, алкоголь действовал на него дурно, то есть он становился дурноват во всех смыслах. Как – то однажды, выпив у друзей чуть больше обычного, он разбил в их шикарной новой ванной дорогущее итальянское зеркало, уронил в новомодный подвесной, круглый, как жемчужина, унитаз здоровенный флакон арабского одеколона, пробив дыру, изгваздал гранатовым соком белоснежные французские шторы в спальне, попытался соблазнить обалдевшую от такого поворота хозяйку и набить морду другу. Потом его долго выворачивало на лестничной клетке, и Елена, дрожа от гадливости, бегала с тряпкой и ведром, затирая следы преступления под бдительным и презрительным взглядом высокомерного консьержа. С тех пор муж сильно ограничивал себя в выпивке, да он и не любил этого, что Елену вполне устраивало.

– Это я от тебя ухожу. К свиням собачьим. К чёртовой бабушке. Короче, куда глаза глядят.

Почему – то Елену просто скручивала в узел злость. Даже не злость – злоба, адская, неукротимая, неуправляемая. И вроде она сама виновата, наделала дел, и вроде муж – пострадавшая сторона, а злоба вырвалась из-под контроля, перла из Елены, как лава из рванувшего вулкана, сметая все на своём пути, руша их сложившийся уютный мирок, превращая его в руины. И эта ярость не давала Елене возможность ни наврать, ни выкрутиться, ни просто успокоить мужа, объяснить ему, что ничего и не было, просто дурацкий флирт, и снова жить в этом мире спокойно и уютно.

Геннадий отшатнулся, да так, что со всей дури влепился спиной в дверной косяк, поморщился от боли, и алкоголь явно сгустился в его крови до опасной концентрации, потому что, обычно его пастозно-бледная кожа зарозовела закатным пламенем, а плохо выбритые волоски стали похожи мушиное дерьмо, оставленное на брошенном на дачной веранде вяловатом яблоке.

– Сдурела? Вот так вот, разом, все разрушить решила? Может, поговорим?

Но Елена уже закусила удила, она чувствовала, что её понесло, и остановить эту, сорвавшуюся с цепи силу уже не могло никто и ничто. – До завтра. Я здесь остаюсь только до завтра, до вечера. И все. Пусти!

Елена отшвырнула с дороги тело вяло поддавшегося мужа и начала судорожно швырять в сумку что попало, тряпки, обувь, какие – то побрякушки, а потом зачем-то сунула в неё набор столовых предметов, который подарила ей мама и дурацкую вазу розового стекла, подарок от сотрудников на юбилей …

Кое-как переночевав на краешке кровати, полусидя, почти без сна, дождавшись, пока посиневший от переживаний муж, глядящий в одну точку красными, кроличьими глазами, закроет за собой дверь, влила в себя полведра кофе и, стараясь не смотреть на жалкое лицо свекрови, с остервенением тыркала в телефон, набирая номер знакомой риэлторши.

* * *

Квартира нашлась на удивление быстро. Правда по деньгам, Елене оказалась доступной только однушка в дальнем подмосковном городке, зато всего лишь час на электричке до работы. И, продолжая нестись в своём сошедшем с рельсов поезде, слушая гул его колёс в своей совершенно очумевшей голове, Елена в полубессознательном состоянии вышла из машины Игоря, любезно предложившем ей свою помощь – довезти ее до этого Богом забытого городка.

– Вы страшная женщина, Лена. Вот так, разом, неизвестно куда… Я бы не смог…

Игорь смотрел в лицо Елены, чуть прищурясь, слегка улыбался, и глаз не отводил. В его взгляде просто читалось восхищение, причём не только Елениной смелостью, взгляд норовил скользнуть ниже, туда где легкая уже совсем весенняя курточка, расстегнутая до пояса норовила явить восхищенному взгляду обтянутую тесной водолазкой грудь.

– Вам сумку наверх помочь отнести? Тяжёлая…

Елена выдернула у него из рук свою скорбную ношу, фыркнула, простучала каблучками по ступенькам полуразвалившейся лестницы вонючего подъезда.

– Нет, спасибо. Вы и так мне очень помогли. До встречи.

* * *

Квартира оказалась крошечной, темной и очень неухоженной. Люстр нигде не было, пыльные, покрытые паутиной лампочки кое-как освещали убогую обстановку, и, может быть именно это, этот скудный свет, не давший Елене разглядеть до конца весь ужас, в который она попала, и спас её от полного отчаянья, обманул и уберег. Кое-как взгромоздив сумку на засаленное кресло, она зачем-то вытащила свою розовую вазу и поставила её в самый центр ободранного полированного стола. Потом открыла балкон, села прямо на приступку двери, закурила и, глядя на полную луну, погрузившую крошечный городок в серебряное сияние, тихонько заскулила. Тоненько. На одной ноте…

Глава 3

Электричка только казалась пустой на конечной станции, на самом деле все места были заняты, их держали железными дланями редкие дежурные пассажиры, и уже через три станции в вагоне некуда было плюнуть. Елена стояла, прижавшись к боковине сиденья, держалась за поручень и старалась вжать в себя все, что можно, потому что бравые мужички, деловито отхлебывающие из мерзавчиков мутноватую жидкость, норовили поплотнее прижать Елену к этому сиденью, довольно хрюкая ей на ухо.

 

Елена чувствовала себя странно. Как будто какой-то талантливый, но злой режиссёр, эдакий дьявол, решил снять её в хорошем кино, но что-то пошло не так, и дурацкая мелодрама, совершенной идиоткой в главной роли, доярка из Хацапетовки наоборот, начала смешить людей дурными перипетиями дурной жизни сбесившейся от безделья бабы.

– Елена Владимировна. Пробирайтесь сюда, у меня место есть, под не пришла, заболела. И как я вас сразу не заметила!!

Елена вгляделась в зовущую её женщину, и с удивлением узнала начальницу одного из своих подразделений, маленькую, верткую, смешливую хохотушку, которая, несмотря на легкомысленную внешность мёртвой хваткой держала свой отдел, управляя им умело и жёстко. Елена кивнула, злобно скинула потную лапу седоватого, вонючего хлыща со своего поручня и начала пробраться к Евгении, безжалостно наступая на выставленные нарочно копыта местных ловеласов.

– Садитесь, миленькая, вот сюда, к окошку, тут посвежее, ветерок из окна. Я уж слышала, что вы к нам в городок перебрались, на Лихачева. Я там, кстати, недалеко живу, в соседнем доме. Если что, помогу во всем, так что не переживайте, вы в нашем городе не одна.

Елена согласно кивала, ей как-то сразу стало легче от слов этой маленькой женщинки, вечерний и ночной ужас начал отступать, и даже солнышко заглянуло в вагон, весело и с перестуком переваливающийся на стыках путей.

* * *

– Как вы устроились, Лена? Я прямо места себе не находил, когда вас там оставил. Просто, думаю, дурак – женщина, одна, в незнакомом селе. Не надо было мне уезжать.

Елена с интересом смотрела на Игоря – в курилке они были вдвоём, перерыв уже заканчивался, а он вальяжно расселся напротив и уходить не собирался. "Красивый мужик, хоть и излишне холеный. Не люблю, когда излишне. Бабское что-то в этом. Да и пожрать любит, вон пузцо, дорогая рубашка не скрывает. Выпятил", – Елена нарочно наговаривала себе это, потому что чувствовала – что-то будет. Тянутся от этого большого тела к ее маленькому чувственные флюиды такой силы, что бороться с ними, похоже, бесполезно.

– Да, ничего. Переночевала. Мне привыкать все равно надо, к мужу я не вернусь. Терпимо все. И это город, не село.

– А почему такой странный выбор? Такая даль, такая жуткая квартира. Может, стоило не спешить?

На Елену просто обрушилась стена ярости. Вцепившись в стул, так что побелели кончики пальцев, она вывалила ему в физиономию все – и то, что она сейчас в этой заднице по его милости, и то что денег у неё кот наплакал, хватило бы на еду до зарплаты, и то что "все лезут", и то что "хорошо со стороны". Игорь слушал, собрав высокий чистый лоб в некрасивые складки, потом встал, взял Елену за плечи, чуть приподнял и бережно встряхнул.

– Ты знаешь, какая ты сейчас красивая? Рыжая фурия. Глаз не оторвать.

Он убрал руки, отошел подальше, убрал улыбку, посерьезнел.

– Короче, я тебе все помогу. Перевезти вещи, починить там все, обустроиться. Коль уж я виноват. Выбирай время, говори, не стесняйся. Пошли, а то по мозгам дадут, обед кончился.

* * *

Выходили после рабочего дня они уже вместе. Под перекрёстным огнём взглядов благопристойных сотрудников Елена села к Игорю в машину и, сделав красивый, плавный круг, они понеслись по трассе, как будто за ними гнались черти.

* * *

В квартиру Геннадий Елену не пустил. Пинком вышвырнул мешок с её вещами, крикнул, что Лизка не хочет её видеть и так хлопнул дверью, что со стен посыпалась штукатурка. Но когда Игорь аккуратно укладывал вещи в машину, Елена, случайно подняв голову, поймала совершенно больной взгляд мужа. С дикой тоской, чуть высунувшись из-за занавески, Геннадий смотрел вниз…

Глава 4

– Я забуду это, Лен. Ты только вернись, прошу. Все будет по-другому, на море поедем, а? Я работу нашел получше, зарплата в два раза больше. Ну что ты молчишь? Мать извелась совсем, дочка волком смотрит, меня винит. Глупость мы какую сделали, надо исправлять.

Елена сидела напротив мужа и, несмотря на удобные, вальяжные кресла, ей было жутко некомфортно, вроде она на остриях. Хотелось елозить, как двоечнице на контрольной, но она сдерживалась, держалась втихушку одной рукой за край сиденья, делала вид, что очень спокойна. А потом вдруг и правда странный покой снизошел на её измученные мозги, и она с удивлением увидела перед собой совершенно чужое лицо. Мужик смотрел на нее красными от бессонницы глазами, что-то говорил, почти плакал, но она не узнавала его, так, кто-то навязчивый и малознакомый. И вдруг резко, как выстрел, с ожогом, вернее, горячим током, прошедшим по телу, она поняла – от Геннадия она ушла навсегда. Она согласна и на эту жуткую квартиру, и на этот Богом забытый городок, только бы не попасть снова в эту душную постель, не почувствовать эти вечно влажные руки, не ощутить этот запах – смесь чего-то грибного и слащавого, пыльного и чуть гниловатого.

– Нет, Ген. Ты прости, я не вернусь. Давай учиться жить отдельно.

Жалкое выражение мужниных глаз сменилось яростным, но это произошло лишь на секунду, даже долю секунды, а потом опять он уставился на неё взглядом побитой собаки, и Елене показалось, что он немного вильнул хвостом. \

– А как же дочь? Она с тобой в этот вертеп не пойдёт. Ты её тоже бросишь?

Елена устало опустила голову, это был больной вопрос. Лиза, конечно, выросла, училась на первом курсе университета, но все равно оставалась все тем же ребёнком, весёлым, шаловливым, ранимым и трогательным. А сейчас она замкнулась, захлопнула створки своей раковины, сжалась там и пускать в неё больше никого не собиралась. Елена пару раз поймала на себе слегка презрительный, холодный взгляд дочери, да и только. На контакты Лиза не шла.

– Я устроюсь и её заберу. Сейчас у меня условия тяжёлые, это очень далеко до Москвы, Лизе будет трудно. Пусть пока с тобой поживет. Временно.

Елену жег жуткий стыд от того, что она вынуждена была это говорить, у неё даже в глаза плеснуло чем-то горячим, но она справилась, прикрыла лицо рукой, промолчала. Геннадий злорадно хмыкнул.

– Ну да, ну да. Пусть поживет, конечно. Только она вряд ли к тебе переберется, даже если ты в дворец переедешь. Ты же легко предаешь. Меня вот. А потом и её.

Елена рывком встала из-за стола, толкнув кресло, да так, что удивленный официант крякнул, еле успев его поймать, криво улыбнулся и отскочил, вжав голову в плечи, потому что Елена тараном пронеслась к двери, сметая все на своем пути. Уже у дверей она развернулась, одним прыжком вернулась к столику и, наклонившись, зашипела прямо в лицо онемевшему мужу.

– Ненавижу. Ненавижу… Я б давно от тебя свалила на край земли, если бы не Лизка и не мать твоя. Только они и держали. Пeндюк сраный.

И вылетела на улицу, чтобы не разрыдаться в голос от обиды и ненависти.

* * *

– Да, ладно, мам, не переживай. Что я, не понимаю, что ли. Изжила себя ваша любовь, бывает. Папочка и правда, на любителя. Я бы не смогла.

Елена с изумлением смотрела на Лизу. Ее маленькая девочка, нежная, ласковая, как телушка, сейчас сидела на подоконнике в её съёмной квартире и пускала дым в окно. Чёрные, просто смоляные кудри (и смогла же так покрасить) шевелил легкий ветерок и гонял по комнате запах дыма, ментола и сладких, тяжелых духов, которыми была пропитана дочь от пяток до темечка. Елена не ожидала, что Лиза сама приедет к ней в такую даль, и, когда открыла ей дверь, то даже охнула, так сжалось сердце. Лиза улыбнулась, чмокнула мать в щеку, подвинула её плечом и вихрем пронеслась по квартире, придирчиво осматривая обстановку.

– Ну. Ничего. Жить можно. А где этот? Твой?

– Лиза. Я живу одна. У меня никого нет.

Лиза пожала плечами, откусила яблоко, лежащее в вазе, выбросила из сумки несколько пакетиков.

– Тут тебе пирожки, бабушка передала, кой-какая косметика от меня, твои полотенца. А насчёт этого, мужика, в смысле. Я тебя не понимаю… вот честно. Ради чего все это… Мухосранск этот. Чудная ты, мам. Кстати, папа в церковь ходит, какие – то записки подаёт. Молитвы читает, чтобы ты вернулась. Худеет прямо на глазах. Вот так!

* * *

Когда Лиза уехала, Елена долго и тупо сидела перед зеркалом и красила губы новой помадой. А потом взяла телефон, поискала имя "Игорь. Работа", и набрала номер.

Глава 5

– Так можно и убить. Ты не думала об этом?

Мама смотрела сурово, она не понимала, как можно вот так, одним движением дурацкого топора перерубить чужую жизнь. Она не жалела Елену, как впрочем, она не жалела дочь никогда, речь шла о Геннадий. Она переживала именно за него, хотя никогда его особенно не любила. А он действительно, как-то резко сник, осунулся, почти перестал следить за собой, и в последний раз, когда Елена приезжала за оставшимися вещами, в прихожей её встретил потерянный старик. Неопрятный, пахнущий плесенью и рыбой, пыльный, странный. Свекровь выглянула из своей комнаты, поманила Елену сухонькой ручкой, втянула за дверь, заставила сесть на кровать.

– Ты, доченька, больше не приходи. Всё, раз ушла, так ушла. А то он, знаешь, плачет потом очень, как маленький. Сердце рвётся. А так, глядишь и забудет, женщину найдёт. Не ходи. Прощай, девочка.

Елена тогда выскочила из квартиры, как оплеванная, и теперь враз неожиданно поняла, о чем говорит мама. Можно убить… да, почти это она и сделала.

– Ну а этот? Тот, из-за кого ты все это натворила? Он то где?

Елена смотрела на мать и молчала. Не скажешь же ей, что вчера она позвонила "этому" сама и нарвалась на его жену. А та, презрительно кривя губы (это ощущалось даже на расстоянии, звук получался такой – искривленно-презрительный) сообщила, что Игорь с друзьями на рыбалке, и что бы она по работе звонила бы в рабочее время. Как скажешь маме, что ты, в свои сорок шесть такая непроходимая идиотка.

– Нету никакого "его", мам. Я ушла потому, что не захотела оправдываться. Унижаться не смогла. Только поэтому.

– Так вернись. Он же просит тебя, теперь он унижается. Разве этого мало?

– Нет, мам. Я не смогу к нему вернуться. Это все равно, что тухлой селёдки наесться, той что в холодильнике залежалась. Вроде вкусная была пару дней назад, а теперь, хоть рот с мылом мой. Не могу.

Мама с силой шарахнула чайником по плите, швырнула на стол печенье.

– И что? Будешь одна в том Мухосранске жить? Лизка говорила, жуть трущобы. До работы на электричке тарахтеть? Ты в своём уме, Лена? Ради чего?

Елена аккуратно развернула пачку, достала печенюшку, куснула. Потом подошла к маме сзади, обняла её с полные плечи, потерлась щекой об волнистые, душистые волосы. Как в детстве.

– Мне, мам, надо одной побыть. Себя осознать, как-то. Пора. А то опоздаю.

Московский вечер лег на мокрый после дождя асфальт тяжкой духотой. И вроде, не лето ещё, май только начал потихоньку шагать по зазеленевшим скверам, рассыпать одуванчики пригоршнями у обочин дорог, а вдруг откуда-то взялась такая жара, что нечем стало дышать. Елена высоко подняла свои рыжие пушистые волосы, зацепив их в непривычный хвост, став при этом похожей на потерявшуюся в городе белку, сняла пиджак и тихонько брела от метро к платформе, почему – то испытывая удовольствие, что скоро она выйдет на станции в своём крошечном городке, вдохнет нектар из свежего воздуха, запаха близкой воды и новорождённых трав, а потом в своей маленькой квартире поставит чайник, и, дожидаясь его тихой песенки, закурит на балконе и будет смотреть, как тихо садится за лес оранжевое солнце.

– Лена. Как я вас поймал, сам не ожидал. Хотите подвезу до самого дома. Я сегодня свободен и на машине. А то такую лисичку обязательно поймает какой-нибудь охотник.

Игорь стоял прямо перед Еленой, на его полноватой фигуре шикарно смотрелся легкий спортивный костюм, тёмные очки он сдвинул на лоб, и теперь его светлые зелёные глаза смотрели растерянно. Но это явно от яркого солнца, потому что растерянно он себя не вёл. Не дожидаясь согласия Елены, он крепко подхватил её под руку и уже через минуту они втолклись было в МКАДовскую пробку, но Игорь совершил какой-то хитрый маневр, удачно съехал на дублер, и понеслись по какой-то деревне, колченого подпрыгивая на ухабах. А потом случился провал во времени и пространстве, вокруг машины, остановившейся на лесной просеке, толпились оживающие деревья, в окна заглядывали зелёные ветки и обнаглевшие лесные птицы, сверху опрокидывалось темнеющее небо, а Елена лежала на спине на опрокинутом сиденье и лениво думала, что отводить от себя эти сильные, наглые руки ей совершенно не хочется.

1  2  3  4  5  6  7  8 
Рейтинг@Mail.ru