Ирина Комарова
Умереть на сцене
© Комарова И.М., 2022
© «Центрполиграф», 2022
* * *
Я всегда была милой послушной девочкой, и даже в трудно-подростковом возрасте ни у меня с родителями, ни у родителей со мной не было особых проблем. Зато сейчас… А мне ведь давно не пятнадцать лет и даже не двадцать пять!
Несколько дней назад Витька Кириллов уехал в одну из своих загадочных командировок, и когда он вернется, неизвестно. Может, через пару дней, может, через пару недель, а может, и через пару месяцев. И эта неопределенность здорово действует на нервы. А мама, как нарочно, решила воспользоваться его отсутствием для ведения душеспасительных бесед.
Даже интересно, почему так получилось: Гошку, моего напарника и наставника в нелегком труде частного детектива, вся семья приняла сразу и безоговорочно. И мама, и папа, и Маринка были бы счастливы увидеть его моим мужем. Кириллов же не прошел даже предварительный кастинг. Да, я помню, мне он с первого взгляда тоже совсем не понравился, но я-то привела в дом не постороннего, хмуро-язвительного мужика, который смотрел на меня, как на какой-то уцененный товар! Витя давно перестал притворяться, что не испытывает ко мне никаких чувств, кроме обычного раздражения на дур-баб, и с моими родными держался вполне корректно. А что получил в ответ?
Пожалуй, только Борис, муж Маринки, смотрел на него с интересом и пытался завязать разговор. Остальные же развернулись по полной программе. Настороженное молчание папы, натужное гостеприимство мамы или изысканное хамство моей младшей сестрицы – не знаю, что выглядело хуже. И почему, спрашивается? Конечно, в отличие от Гошки, на жизнерадостную дружелюбную болтовню Витька не способен, он вообще не склонен к ничего не значащим улыбкам и пустым разговорам. И хотя бы поэтому папе с мамой должен был понравиться выбор старшей дочери – серьезный молодой человек… хм, здесь надо было бы продолжить: с серьезной профессией и серьезными намерениями, но увы!
Мои родители – педагоги с почти шестидесятилетним стажем на двоих, и серьезная профессия, с их точки зрения, может быть только одна – учитель. Допускаются к рассмотрению врачи, инженеры, научные работники, и… и все. Витькина же служба с загадочной формулировкой «это немного связано с безопасностью» вызвала у папы с мамой только опасения и, надо признать, вполне разумные. Что же касается намерений… Мы любим друг друга, мы нужны друг другу, мы вместе – что может быть серьезнее? А то, что мы не заводим разговоров о свадьбе, это вообще никого не касается! В конце концов, Маринка прекрасно жила со своим Борисом почти год до того, как они поженились, и родителей это совершенно не волновало!
Ладно, пусть мой парень им не понравился, не понравился от слова «совсем», абсолютно – они взрослые люди и имеют право на собственное мнение. Но я тоже давно совершеннолетняя и тоже имею некоторые права. Например, право самой выбрать человека, с которым я хочу прожить всю жизнь, выбрать, не оглядываясь на предпочтения моей семьи! И разговоры, которые начинает мама, как только я попадаю ей в руки, разговоры, которые всегда начинаются словами: «Риточка, я все понимаю, но твой Витя…» не вызывают у меня ничего, кроме обиды и раздражения.
В общем, вы понимаете, почему сегодня я сбежала в офис, даже не позавтракав.
* * *
Поскольку я явилась на работу раньше всех, да еще голодная, то первым делом заварила чай и соорудила себе пару бутербродов. К тому времени, как в приемную впорхнула раскрасневшаяся от мороза Ниночка, жизнь уже казалась мне вполне приемлемой.
– Ты чайник согрела! – обрадовалась она. – Здорово! А чего так рано пришла?
– А, – махнула я рукой, – достали родные и близкие. Почему-то мама считает, что, если она каждое утро будет начинать с воспитательной беседы, я проникнусь, соглашусь с ее доводами, сбегу от Витьки и выберу себе правильного мужа из числа еще неженатых сыновей ее подруг. – Я печально посмотрела на недоеденный бутерброд и повторила: – Достали.
– Сочувствую. – Ниночка налила себе чаю, села за стол и включила компьютер. – Родители, они, конечно, не самые глупые люди, и слушать их надо, но иногда они совершенно непрошибаемы… в любом случае всегда решать надо самой.
– Да все уже решено, – тоскливо отозвалась я, – просто мне неприятно. Неужели так сложно принять мой выбор? Это же мои родители, самые близкие люди! Почему они меня не понимают?
Нина засмеялась:
– Тебе с моей Ленкой надо поговорить, она тоже жалуется, что я ее не понимаю!
Поскольку срочной работы у меня не было, я подсела к Ниночке, помочь с разбором почты и прочими бумагами. Вскоре пришел шеф, а еще минут через десять – непривычно хмурый Гоша. Странно, у него что, тоже дома какие-то разборки?
Дурное настроение у моего напарника случается очень редко, за все время, что мы работаем вместе, на пальцах одной руки посчитать можно. Тем не менее я знаю, что нет никакого смысла задавать ему вопросы, выясняя, что, собственно, случилось. В лучшем случае он окинет меня презрительным взглядом и молча отвернется, в худшем – откровенно нахамит. Увы, у моего напарника миллион достоинств, но назвать его джентльменом можно лишь с большой натяжкой. Поэтому мы с Ниночкой посмотрели на Гошку, молча переглянулись и продолжили заниматься своим делом.
Гошка, пугая нас недовольной физиономией, побродил по приемной, подошел к окну, постоял немного, разглядывая безлюдную улицу, и стукнул кулаком по подоконнику. Включил чайник, потом подошел к шкафу, в который мы вешаем верхнюю одежду, открыл дверцу и некоторое время изучал его небогатое содержимое. Снял собственную куртку и тоже пристроил на плечики. Оглянулся на закипевший чайник и спросил в пространство:
– Шеф здесь?
Мы с Ниной снова переглянулись. Поскольку Гоша только что видел в шкафу куртку упомянутого шефа, вопрос прозвучал по меньшей мере странно. Тем не менее Нина ответила, коротко и нейтрально:
– У себя.
Гоша подошел к кабинету Баринова, приоткрыл дверь и оглянулся на нас:
– Ну что, пошли, что ли?
После чего сделал шаг через порог.
– Что это с ним? – спросила Ниночка.
Я только руками развела:
– Может, дома что случилось?
Гошка снова показался в дверях:
– Девчонки, кому сидите? Между прочим, только вас ждем!
Я торопливо вскочила и легкой рысью рванула в кабинет шефа – судя по всему, именно там сейчас будет раскрыта тайна странного Гошкиного поведения. Ниночка двинулась за мной без лишней спешки, но и не задерживаясь, ей тоже было интересно. Она привычно остановилась на пороге, прислонившись к косяку и легко постукивая карандашом по большому зеленому блокноту. Я же прошла в кабинет и устроилась на стуле. Гошка сел рядом, потом вскочил, потоптался на месте и махнул рукой.
– В общем, такая история получается… – Он обвел нас хмурым взглядом и замолчал.
– У девочек после такого многообещающего начала обычно следует: «Мама, я беременна», – задумчиво сообщила Нина.
Я нервно хихикнула, шеф поморщился, а Гоша неожиданно улыбнулся:
– Спасибо, Ниночка. Нет, все не так плохо, просто… просто у нас тут, похоже, клиент образовался… родители просили, убедительно так…
– Гоша, я правильно понимаю, ничего страшного не случилось? – негромко уточнил Баринов.
– Страшного? – Гоша удивился. – Нет, конечно. Просто неудобно как-то получается. Некрасиво. Я попробовал им объяснить, родителям в смысле, а в результате только… – Он снова махнул рукой. – Мама обиделась.
– Твоя мама хотела нас нанять? – попробовала угадать Ниночка.
– Нет, зачем ей?.. Давайте я вам все толком расскажу?
– Докладывай, – коротко откликнулся Баринов.
– В общем, это режиссер нашего драмтеатра… человек старой закалки! Не может поверить, что деловые вопросы можно решать прямыми переговорами, а не через заднее крыльцо. Вместо того чтобы нормально обратиться сразу к нам, вышел на отца, тот с матерью поговорил, а потом они, уже вдвоем, за меня взялись…
– Гош, ну решил человек подстраховаться. – Похоже, Ниночке надоели не слишком внятные Гошкины объяснения. – Или ты ему должен, что ли?
– Да я с ним не знаком даже! – почему-то обиделся он. – Это родители все… То есть они тоже ничего ему не должны, наоборот, он теперь им должен будет. Но они тоже старорежимные! Если такой приличный человек, тем более известный в театральных кругах, обратился за помощью, как можно отказать? Нужно приложить все силы, сплотиться, дружно решить все вопросы, а потом благородно сделать вид, что все это пустяки и ничего, собственно, и не было.
– А! – догадалась я. – Ты имеешь в виду, что нам придется работать бесплатно?
Вот теперь Гошкино растрепанное состояние было понятно. Особо тонкая душевная организация моего напарника совершенно не приемлет любые варианты отсутствия оплаты…
– Щас! – возмутился он. – Не дождутся! Я к театральному братству давно не принадлежу, а вы тем более! И пахать за спасибо… в конце концов, сам Рестаев не стесняется зарплату получать. А если матушка считает иначе, это ее личное дело. Я к высокому искусству равнодушен, а она может гримировать бесплатно хоть всю труппу в драмтеатре, вместе с администрацией!
– Гош, а что ты так разнервничался? – мирно уточнил шеф. – Попросили тебя родители провести предварительную подготовку перед визитом их начальника…
– Да он им даже не начальник! Они в оперном работают, а это драма!
– Хорошо, перед визитом собрата по благородному театральному искусству, – согласился Баринов. – Ты их просьбу выполнил, мы готовы. А если господин Рестаев рассчитывает, что мы возьмемся решать его проблемы бесплатно, это его сложности. Тебе-то что переживать?
– Сам не знаю. – Напарник громко выдохнул и потер ладонями щеки. – Матушка с утра завела… я с ней давно уже не ссорился.
Я сочувственно покивала, а Ниночка предпочла задать вопрос по делу:
– Как у этого Рестаева с платежеспособностью? И вообще с порядочностью? Кинуть нас он не попробует?
– Да нет вроде, ничего такого… – Как только речь зашла о деле, Гоша успокоился. – Денег его я, конечно, не считал, но не думаю, что он бедствует. И в смысле порядочности тоже, ничего плохого я не слышал. Правда, женился он несколько лет назад со скандалом… вернее, женился он нормально, разводился со скандалом.
– То есть сейчас у него вторая жена?
– Третья. Нынешняя прима, Галина Кострова. Но вся эта история лет пять назад была, да и скандалила бывшая жена, а сам Рестаев держался вполне достойно.
– Но зачем мы Рестаеву понадобились, ты сказать не можешь? – уточнила Ниночка. Дождалась Гошиного утвердительного кивка, закрыла блокнот и отлепилась от косяка. – Пойду пошустрю в Интернете. Может, нарою что.
– Скорее всего, он в четвертый раз жениться собрался, – предположила я. – И ищет компромат на теперешнюю жену.
– Насколько мне известно, – возразил Гоша, – компромат на Кострову искать не надо. Она сама его подбрасывает, и с большим удовольствием.
– Может, у него что-то украли, и он хочет найти вора, не поднимая шума?
– Бессмысленный разговор, – прервал нашу игру в угадайку Баринов. – Придет к нам господин Рестаев и сам расскажет, что ему нужно. У вас есть чем пока заняться?
– А как же! – хищно улыбнулся напарник. – Рита, пойдем пошепчемся.
Я обреченно вздохнула и поднялась. Знаю я, что означает Гошкино «пошепчемся» и в чем оно выражается. Так что, едва пройдя в дверь, которую напарник галантно передо мной придержал, я сразу отскочила в сторону и сумела увернуться от здоровенного кулака. Автоматически ударила локтем, поднырнула под занесенную руку и тут же полетела вверх тормашками. Одна радость – успела сделать очень удачную подсечку, и на пол в приемной мы рухнули уже вместе.
– Не здесь! – грозно прикрикнула Ниночка. – Катитесь к себе!
Мы послушно покатились. Едва не застряли в узковатых дверях, уронили стул, опрокинули корзинку для бумаг… В общем, следующий час прошел очень насыщенно – когда Гоша начинает тренировку, он вполовину силы не работает. Я уже еле дышала и готова была просить у неутомимого напарника хотя бы короткую передышку, когда Ниночка позвала нас:
– Ребята, отвлекитесь ненадолго.
– Хочешь порадовать нас историей жизни главного режиссера драмтеатра? – Гошка встал и потянулся.
Я попросила:
– Подожди минуточку, только в себя приду.
– Причешись. – Нина пропустила Гошку и бросила на меня сочувственный взгляд. – И умойся, что ли.
Естественно, задерживаться я не стала – уже через пару минут, причесанная и умытая, сидела в кабинете шефа и вместе с мужчинами внимательно слушала Ниночку.
– Итак, Андрей Борисович Рестаев. Шестьдесят четыре года, родился в Ростове, после школы поступил в ГИТИС. Во время учебы не выделялся: в гениях не ходил, но и отстающим не числился, был крепким середняком. После окончания работал в провинции – начинал с маленьких театриков, чуть ли не с самодеятельности, постепенно рос, продвинулся, прошел Пензу, Астрахань, Новосибирск и уже почти пятнадцать лет работает у нас в драмтеатре. Репутация хорошая, по-прежнему не гений, но народ на его спектакли с удовольствием ходит. Не новатор, ставит либо классику, либо добротные кассовые комедии, на его спектакли можно без опаски идти, ни мата, ни голых баб там не будет. Труппу держит крепко, но диктатором его тоже нельзя назвать. Сказать, что особенно любят, нельзя, но в целом уважают. Имеет репутацию человека порядочного. В Астрахани была у него какая-то темная история с финансами, даже уголовное дело заводили, но Рестаев в результате проходил только свидетелем. С тех пор он занимается исключительно творчеством, как художественный руководитель, а для решения всех технических и финансовых вопросов есть директор театра. С директором работают в плотной связке, поддерживают друг друга. С министерством культуры и прочим начальством тоже отношения хорошие, не дружеские, но доброжелательно-деловые. Театр получает госдотации и честно их отрабатывает. Активно участвует в губернской жизни, на все праздники обязательно или концерт, или театрализованное представление. В общем, уважаемый человек. Что еще про него? Женат, как Гоша уже говорил, третьим браком, на актрисе Галине Костровой.
– Насчет браков поподробнее можно? – попросил Баринов.
– А как же! – Нина перелистнула страничку в блокноте и продолжила: – Андрей Борисович с первой женой прожил двадцать шесть лет, дети там, все нормально было, а потом кризис среднего возраста. Вот у мужика крышу и снесло. Актрисы же вокруг, а среди них попадаются такие, которые умеют не только творческие цели перед собой ставить. Одна дамочка и решила, что если она женой главного режиссера станет, то автоматически все роли ее. В общем, не особенно ошиблась, пока была женой, он действительно много на нее ставил. И актриска была не совсем бездарная, но главные роли откровенно не тянула. А Рестаев по-настоящему серьезный режиссер. Если бы она ему дома борщ варила, может, любовь и продержалась бы подольше, но, когда он видел, во что она превращает результаты его творческих исканий, изображая, к примеру, Дездемону… все чувства очень быстро усохли. А тут еще в нашем драмтеатре новая актриса появилась, Галина Кострова. Решительная, амбициозная и, ничего не скажешь, талантливая. Режиссер на раз спекся. Разводиться ему было не впервой, он думал, что все, как и в прошлый раз, пройдет тихо и быстро. Ага, только не учел, что вторая жена от первой сильно отличалась, и в смысле характера, и в смысле запросов. Получилось все довольно шумно и некрасиво, но больше с ее стороны. Сам Рестаев держался если и не безупречно, то вполне достойно. Сплетен, конечно, много было, но сейчас все уже забываться начало, больше пяти лет прошло.
– А с Костровой он разводиться не собирается? – Я вспомнила первую пришедшую мне в голову версию. – Может, у них в театре новая звезда появилась? Молодая и амбициозная?
– Нет, ничего такого не слышно. – Ниночка перелистнула еще одну страницу. – Брак крепкий, хотя, по общему мнению, Рестаев исполняет обязанности мужа лучше, чем Кострова обязанности жены.
– В каком смысле? – немного удивился шеф.
Я тоже посмотрела на Нину вопросительно. Это про так называемый «супружеский долг»? Но там как бы оба участвуют одновременно? Какое может быть лучше-хуже? Да и обсуждать это как-то… по меньшей мере странно.
– Андрей Борисович обеспечивает жену, она имеет статус первой леди драмтеатра, и на нее ставятся спектакли. Кострова же не считает нужным относиться к мужу с подобающим уважением и создавать семейный уют, – сухо пояснил Гошка. – Речь вовсе не о том, о чем ты подумала.
Я покраснела, а Ниночка, сделав вид, что ничего не слышала, продолжила:
– Что еще? Залеченная язва желудка, по актеркам не ходок, женам, ни одной, не изменял, роли народ получает только по соответствию «режиссерской задумке», и никак иначе. Сам на сцену не выходит играть принципиально, поскольку не считает возможным отбирать хлеб у актеров. Сейчас готовит премьеру «Горе от ума», в роли Софьи, разумеется, Кострова. В политику не лезет, с сильными мира сего дружить не пытается, с криминалом тоже не связан. Недоразумений с законом, кроме той астраханской истории, тоже не было. В милицию ни в последнее время, ни раньше не обращался, никаких сплетен, указывающих на то, что у него случилось, тоже не ходит.
– Хм. Гоша, у тебя есть что добавить?
– По делу – ничего. А так, в порядке болтовни… не сейчас. Сначала вы сами на него посмотрите. И зачем мы Рестаеву вдруг понадобились, я тоже…
Зазвонил телефон, и Ниночка метнулась в приемную.
– Детективное агентство «Шиповник», чем мы можем вам помочь? Да. Да, конечно. Разумеется. Очень хорошо, ждем.
Она вернулась к нам и улыбнулась:
– Зачем мы господину Рестаеву понадобились, я сказать не могу, но через час он будет здесь и сам ответит на этот вопрос.
* * *
Андрей Борисович Рестаев, главный режиссер областного театра драмы, меня разочаровал. В кабинете шефа сидел невысокого роста худой человек, с заметной сединой в негустых растрепанных волосах и с самым заурядным лицом. Кроме того, Андрей Борисович явно нервничал, и это не добавляло ему шарма. А вот то, что он встал, как только я вошла в кабинет и поздоровалась, мне понравилось – люблю воспитанных людей.
– Это сотрудники, которые будут непосредственно заниматься вашим делом. Рита, – шеф сделал паузу, во время которой мы с клиентом обменялись формальным «очень приятно», – а с Гошей вы, кажется, знакомы?
– Только с его батюшкой. Очень уважаемый человек и специалист великолепный! Наш администратор несколько раз приглашал его к нам перейти, но Александр Николаевич не согласился. Остался верен опере, так сказать… – Рестаев издал короткий неуверенный смешок.
Мы тоже вежливо заулыбались, правда, Гошина улыбка получилась довольно кислой.
– Итак, – перешел к делу шеф, когда все расселись, – в чем заключается ваша проблема, Андрей Борисович?
– Проблема… – Рестаев почесал затылок, окончательно растрепав прическу. – Да уж, проблема, действительно… Даже не знаю, как начать…
Мы терпеливо ждали. Шеф уверен, что торопиться в таких случаях нельзя: пока клиент не дозрел, от него все равно ничего толкового не услышишь.
– Очень уж история получается нелепая… да и неприглядная. Просто стыдно рассказывать. Понимаете, мне тут позвонили… Я как-то не ожидал и даже не отреагировал сразу… просто растерялся и слов не нашел. А потом еще раз позвонили. Не сразу, на следующий день. И я, конечно, уже не стерпел, потребовал, чтобы это безобразие немедленно прекратили! Вы меня понимаете?
– Общий смысл ясен, – кивнул Баринов. – Но хотелось бы подробнее. Кто именно позвонил?
– Так в этом и все дело, – обиженно воскликнул Андрей Борисович. – Я за этим к вам и пришел! Чтобы вы выяснили, кто это мне звонит!
– А, вот в чем дело! То есть вам дважды звонил некто неизвестный…
– Не два! Шесть! Шесть раз звонил этот… эта… это подлое существо! И каждый раз – просто поток грязи! Оскорбления, гадкие намеки, отвратительные обвинения… и обо мне, и о моей супруге, совершенно ужасные вещи! Как только язык у людей поворачивается!
– То есть содержание… кхм… разговора вас огорчило?
– Огорчило? Да я был шокирован! Возмущен! Оскорблен!
– Понятно. И что вы предприняли?
– Ну, в первый раз, я же говорю, я был не готов, растерялся, так что просто положил трубку. Второй раз, честно говоря, тоже. Понимаете, как-то не думал, что этот неприятный инцидент может повториться. Но уж когда в третий раз… боюсь, я немного потерял над собой контроль. Но ведь и ситуация… в общем, я позволил себе высказать все! Да, я прямо так и сказал: «Как вам не стыдно! Какое вы имеете право говорить подобные гадости? Зачем вы это делаете?!»
Боюсь, что я не смогла сдержать улыбки – гневная отповедь в исполнении главного режиссера областного драматического театра выглядела если не откровенно жалко, то весьма беспомощно. Напарник же только закатил глаза к небу, дескать, вот они, интеллигентные люди, обычному хаму дать отпор не могут! Только Александр Сергеевич даже бровью не повел – нам у любимого шефа еще учиться и учиться!
– И что же вам ответили? – спросил он невозмутимо.
– А что он мог ответить? Или она… Голос совершенно невнятный, невозможно понять, мужчина говорит или женщина. Я получил еще одну порцию совершенно оскорбительных высказываний. Таких людей словами не проймешь. Единственный способ – полное, абсолютное игнорирование. Но я же не могу совсем не брать трубку, мне и по делу звонить могут и вообще… Вот я и подумал, что нужно найти этого хулигана. Вы ведь сумеете это сделать?
– Думаю, это будет не особенно сложно, – подтвердил шеф. – Номер, с которого поступали эти звонки, у вас сохранился?
– Э-э? – Рестаев озадаченно посмотрел на него.
– Хотите сказать, вам звонили с разных номеров? – решил помочь Баринову Гошка.
– Да откуда же я знаю? – растерянно моргнул клиент. – Я для этого к вам и пришел, чтобы вы определили…
Мой любимый шеф и не менее любимый напарник переглянулись и требовательно уставились на меня, намекая, что пришло мое время перехватить инициативу в разговоре. Они предпочитают иметь дело с клиентом адекватным, деловитым, быстро и четко отвечающим на вопросы, настроенным на работу.
А когда клиент начинает вот так «тормозить», вне зависимости от причины – это может быть и общая непривычка к логическим рассуждениям, и растерянность от неудобной ситуации, и даже банальная истерика, – в разговор вступаю я. Привести клиента в рабочее состояние – это входит в мои служебные обязанности, и педагогическое прошлое весьма в этом помогает.
Я деликатно кашлянула, привлекая внимание Рестаева:
– А вы дайте нам телефон, мы сами посмотрим и все определим.
Мой доброжелательный тон почему-то не понравился Андрею Борисовичу.
– Как я вам его дам? Я здесь, а телефон дома, – обиделся он.
– Я имею в виду сотовый, – немного растерялась я. – Вам ведь на сотовый звонили?
– Я не держу сотового, – еще более обиженно произнес он. – У меня нет времени постоянно отвечать на глупые звонки.
– А-а… а как же? Как же вам звонили?
Рестаев одарил меня таким взглядом, что не осталось сомнений – если здесь кто и «тормозит», то это я.
– Неужели непонятно? – с видом великомученика продолжил он. – Я принципиально не пользуюсь всеми этими новомодными гадостями, и мобильным телефоном в том числе. У меня есть домашний телефон, и этого вполне достаточно. Все, кто со мной общаются, знают, что примерно с двух до пяти я дома. Кто хочет со мной связаться, звонит в это время.
– А, значит, вам звонили на домашний телефон, – зачем-то уточнила я очевидное. И добавила: – Причем звонил человек, которому известны ваши привычки.
– Ему многое обо мне известно. – Теперь в голосе режиссера явственно слышалась горечь. – Судя по тому, что он говорит… или она? Хотя, наверное, все-таки мужчина, потому что выражения такие… не представляю, чтобы женщина позволяла себе такие вульгарные обороты.
– А на домашнем телефоне определителя номера, насколько я понял, у вас нет, – без особой надежды поинтересовался Александр Сергеевич.
– Я консерватор, – гордо откликнулся Андрей Борисович. – У меня аппарат старого образца, даже не кнопочный, а дисковый. Не думаю, чтобы к нему можно было подключить нечто подобное.
– Подключить-то, положим, можно… – пробормотал Гоша. – Но это половина дела.
– Почему? Ведь, если вы узнаете номер телефона, то сможете сказать, кто его владелец! Для вас это не сложно, правда? На самом деле у меня даже есть некоторые предположения: один господин, например, из министерства культуры… у нас с ним отношения не сложились. И еще с телевидения дама, абсолютно бесцеремонная особа. Хотя трудно себе представить, что даже они способны на такую гнусность.
– Скорее, это кто-то из более ближнего круга, – качнул головой шеф. – Из театра.
– Как это – из театра? – опешил Рестаев. – Да вы что? Да мы же… это ведь, как семья, как родственники близкие…
– Вот и я о том же, – скучным голосом подтвердил Баринов. – В семье ведь всякое случается. Кстати, никого из родных своих вы, как я понял, не подозреваете. Нет, я не говорю, что это кто-то из них, – перебил он собравшегося было возмутиться режиссера. – Но учитывать такую возможность надо. Так что подумайте, пожалуйста.
– Я отказываюсь даже обсуждать возможность того, что кто-то из близких мне людей может быть причастен к этому… к этой гадости!
– Хорошо, не будем это обсуждать, – мирно согласился шеф. – А театр? У вас ведь и труппа не маленькая, и технический персонал. Возможно, вы кого-то обидели? Так бывает, случайно, ничего плохого не желая, и даже сами этого не заметили. А человек затаил зло. Я никого не обвиняю, просто прошу подумать, вспомнить, может, кто-то ведет себя неестественно… Когда это началось, неделю назад? Вы говорили, что было шесть звонков.
– Нет, недели две уже прошло с первого звонка. Он не каждый день звонил, когда через день, когда через два… Но я не верю, не могу поверить, что это может быть кто-то из театра!
– Так я и не утверждаю ничего такого. Просто подумайте, может, чье-то поведение изменилось в последние две недели?
– В каком смысле изменилось? Как именно?
– Рита, объясни, – попросил шеф.
Все правильно, психологический ликбез – это тоже моя обязанность.
– Если человек, который достает вас звонками, работает в театре, он, соответственно, видит вас практически каждый день. А поскольку его методы иначе чем мелким пакостничеством назвать нельзя…
Рестаев, который до этого мгновения слушал меня очень внимательно, быстро закивал:
– Вот-вот, именно так, мелкое, гнусное пакостничество!
Я мило улыбнулась ему и продолжила:
– А это говорит о невысоком интеллектуальном уровне…
– Абсолютно! Я бы даже сказал, что ни о каком интеллектуальном уровне речи вообще не идет! За отсутствием интеллекта!
– Соответственно, человек, получающий удовольствие от подобного рода низкопробных шуток…
– Именно низкопробных, очень точное определение!
– Такой человек не сможет сдержать своих чувств. Не явно, не ярко, но все же… Он ведь ощущает себя победителем, значит, невольно будет смотреть на вас как минимум с чувством превосходства. Знаете, такая легкая усмешка на губах, презрительный прищур, чуть приподнятая бровь… вы понимаете, что я имею в виду?
– Да-да-да. – Брови самого Андрея Борисовича забавно зашевелились. – Интересная мысль. Пожалуй… – Он на мгновение задумался, потом тряхнул головой: – Я вас понял. Так сразу я сказать не могу, надо будет присмотреться. Но мысль интересная. Хотя я все равно не верю… у нас чудесный коллектив, это же театр!
– Тем не менее… скажите, а звонят вам в какое-то определенное время?
– Да, после двух. Утром у меня репетиция, вечером спектакль, а в середине дня я дома, отдыхаю. Но не точно в одно и то же время. Иногда телефон звонит около трех, иногда ближе к четырем часам… Вчера без пятнадцати три было.
– Понятно. – Шеф посмотрел на часы. – Что ж, я думаю, что отыскать вашего хулигана будет не особенно сложно. А в дальнейшем планы у вас какие? Будете в суд подавать?
– В суд? А разве можно? В смысле, за вот такое телефонное хамство можно и в суд?
– Можно, почему нет. Конечно, это не уголовное преступление, но административный штраф и некоторая сумма за моральный ущерб вполне реальны. От адвоката, конечно, зависит. Есть у вас к кому обратиться?
– Да, конечно. Среди адвокатов, тоже, знаете ли, театралы встречаются. Я посоветуюсь, спасибо за идею. Действительно, не физиономию же ему бить, этому хулигану. Суд – это самое разумное, вы правы!
– Тогда давайте поступим так: прежде всего, выясним, с какого телефона вам звонят. – Шеф повернул голову в сторону открытой двери и, не повышая голоса, позвал: – Нина!
– Да, сейчас, одну минуту, – откликнулась Ниночка.
Почти сразу зажужжал принтер, скрипнул отодвигаемый стул, и процокали каблучки. Ниночка вошла в кабинет и положила на стол Баринова лист бумаги с двумя короткими столбиками цифр: дата и номер телефона. Даты были разные, а номер телефона один и тот же.
– Это не сотовый, – голос у Нины почему-то звучал виновато, – это номер стационарного рабочего телефона главного режиссера драмтеатра.
– Что? – Рестаев схватил листок, всмотрелся, потряс головой, словно в недоумении, снял очки и снова поднес список к глазам, потом вернул очки на место и растерянно всплеснул руками: – Но как же?! Это же невозможно! Понимаете, этого просто не может быть! – Он растерянно смял листок в руках. – Этот телефон стоит в моем кабинете. То есть что же получается? Я ухожу домой, а кто-то заходит в мой кабинет и с моего телефона звонит мне… не знаю… не представляю… это уже какой-то запредельный цинизм!
Я, честно говоря, смотрела на режиссера с некоторым удивлением. Такая наивность у взрослого человека показалась мне странной и неестественной.
– А кто имеет возможность зайти в кабинет в ваше отсутствие?
– Да никто не может, зачем кому-то заходить, когда меня нет?
– Но ключ от кабинета у кого-нибудь есть, кроме вас?
– Ключ? Зачем ключ, я кабинет не запираю.
– В каком смысле «не запираете»? Что, даже на ночь?
– А зачем запирать? Это же театр, посторонние у нас не ходят, за этим вахтер следит… Вот на вахте, там все ключи есть, и от моего кабинета тоже.
– Минуточку, кажется, я не совсем понял, – опешил Баринов. – То есть к вам в кабинет в ваше отсутствие может войти любой сотрудник театра? От артиста до театрального сантехника?
– Да зачем артисту заходить, если меня там нет? И тем более сантехнику? С сантехниками я вообще никак не пересекаюсь, с ними все вопросы начальник хозяйственной части решает.
Мы с Гошкой переглянулись, а Александр Сергеевич покачал головой:
– Понятно. Доверие к коллективу, конечно, дело хорошее, но в данном случае… Смотрите, как неприятно получается: или в театр, с завидной регулярностью, проникает некто посторонний…
