bannerbannerbanner
Санный след

Ирина Глебова
Санный след

Полная версия

7

А началось все с безобидного разговора о традициях. Петр посетовал, что сейчас актеры, горя желанием выдвинуться, обратить на себя внимание, часто занимаются совершенно непростительным новаторством и просто губят прекрасную роль. Лучше бы старались сохранить тот рисунок образа, который придавали ему первые исполнители. Например, почитаемый в театральном мире Василий Каратыгин – в середине прошлого века он первый сыграл и пушкинского Дон Гуана, и Арбенина в «Маскараде» Лермонтова, и Чацкого… Конечно, каждый волен привносить в роль свои находки, темперамент и даже частную судьбу! Но не отступать принципиально.

Ксения откинулась на спинку стула, сказала с задорным вызовом:

– Вы, Петр Арсеньевич, какой-то неудачный пример выбрали. Я еще девочкой слышала от наших друзей, старых петербуржцев, о Каратыгине. Они его знали и как актера, и как человека. Рассказывали, что на сцене он брал криком: орал, неистовствовал. Как человек был заносчив, с актерами не дружил. Мало того, своего актерского звания стыдился, в газетах приказывал именовать себя не актером, а коллежским регистратором Каратыгиным.

– Ну и что? – Уманцев пожал плечами. – Это можно понять: в то время актеры были люди подневольные, крепостные, вот и стыдился.

– Каратыгин-то как раз не из крепостных, с хорошим образованием, – не согласилась Ксения. – Из крепостных был Павел Мочалов. А вот он-то обладал настоящим талантом. Такого грешно забывать, а учиться у него как раз можно.

У Петра дернулся подбородок и заблестели глаза. Он приложил ко рту салфетку, и Леночке на миг показалось – сделал это не для того, чтоб промокнуть губы, а чтоб сдержать обидные слова. Но, конечно же, это было не так, потому что Петр ответил хотя и горячо, но исключительно вежливо.

– Мочалова, Ксения Аполлинарьевна, я бы не стал называть талантом. Да, иногда он играл очень вдохновенно – потому, наверное, и запомнился. Но он никогда не репетировал, ролей толком не знал и, по большей части, был на сцене совершенно скучен. Но, главное, он был запойный пьяница! А это, согласитесь, несовместимо с талантом.

– Как сказать!

Леночка с укоризной посмотрела на тетушку, но та упрямо щурила глаза и качала головой.

– Это спорный вопрос.

– Какой же спорный, помилуйте? Вы что же, одобряете пьянство? Мочалов устраивал дебоши в кабаках, бросил жену, от него отказалась родная дочь, умер он где-то пьяным, под забором! И это, вы полагаете, не порочит высокое звание таланта?

Но Ксения продолжала качать головой:

– Талант, как известно, совместен даже со злодейством…

Петр побледнел, но Мария Аполлинарьевна тут же попросила перевести разговор на более приятные темы. В конце обеда Петр извинился за свою горячность, но Ксения вовсе не обиделась, она находила удовольствие в дружеских спорах. Леночка очень любила обоих спорщиков, но ловила себя на том, что почти всегда она – на стороне жениха. Вот и в этом споре: верно, пьяный человек отвратителен, а если ему дал Бог таланта, он его загубит, убьет – за рюмку водки!

Вспомнив вчерашний разговор, Леночка припомнила и еще кое-что. Качели раскачивались уже еле-еле, Петр сидел рядом на доске, приобнимая ее за плечи. Подняв к нему лицо, девушка спросила:

– А кто был тот жуткий человек со шрамом на лице? А, Петруша? Да еще пьяный?

Петр удивленно отстранился.

– О ком ты говоришь, Леночка? Я не понял?

– Да, да, тебя видели! Где-то у портовых доков, у кабака! Ты там бываешь?

Девушка не была возмущена или напугана, напротив, в ее глазах блестел азарт. Все же Уманцев притормозил ногой о землю, совсем остановив доску.

– Кто же тебе такое сказал? Кто мог меня видеть?

– Анетта Городецкая.

Петр засмеялся, подхватил Леночку на руки, крутанулся на каблуках.

– Ну конечно! Кто же еще мог такое придумать, как не эта эксцентричная особа с буйной фантазией!

– Не иронизируй, дорогой! – Леночка не торопилась покинуть его объятия, наоборот: еще крепче прижалась, заглядывая в красивое насмешливое лицо. – У Анюты, может быть, и правда богатая фантазия, но еще и острые ум и глаза. Странно было бы ей ошибиться.

С Анной Городецкой Леночка училась в одном пансионе. Близкими подругами они не были, но хорошими приятельницами – да. Все-таки обе из одного города, семьи давно знакомы. Если кто-то приезжал проведать Леночку, привозил подарки от родных и Анюте, и наоборот. Когда Леночка вернулась в Саратов, Анетта, окончившая пансион годом раньше, зашла ее навестить. И поразила юную княжну своей почти спортивной одеждой, короткой стрижкой, ездой на велосипеде и курением тонких папирос. Оказалось, она служит репортером в газете своего отца. Тот был чуть ли не самым богатым человеком в городе: владельцем отелей, ресторанов, ипподрома с конезаводом, а также нескольких газет. Дочери он не запрещал жить по-своему, даже гордился этим.

Несколько дней назад Леночка и Анетт Городецкая встретились на званом вечере. Юбиляр – городской голова – принимал гостей по случаю именин на большом прогулочном пароходе. Они медленно плыли по Волге под музыку, в ярких огнях. Анетт, с бокалом шампанского в руке, подошла к столику Леночки и Ксении, присела, принялась болтать. А когда Ксения ненадолго отошла, сказала:

– Жених твой, Леночка, не только на сцене храбрец, но, похоже, и в жизни человек рисковый. Он меня прямо заинтриговал!

– А в чем дело? – Леночку почему-то ее слова не обрадовали, а, напротив, обеспокоили.

– Репортер, милая, по своей сути тот же сыщик. Было у меня кое-какое дельце в одном укромном и мрачном местечке в портовом районе. Есть там что-то вроде постоялого двора. В общем, обычный притон.

– Боже мой, Анетт! Как ты не боишься! Случись что, и следов не отыщется!

– Волков бояться… Впрочем, я подозреваю, что родитель мой охранников ко мне приставил, замечаю иногда… Но я не об этом. Из окошка того постоялого двора я наблюдала картинку: напротив – кабак, и вот у входа встречаются твой Петр и какой-то жуткий тип… Здоровенный такой, небритый, полупьяный, со шрамом через всю щеку. Жених твой в плащ кутался и шляпу надвинул, но у меня глаз наметанный, узнала. Встретились они как знакомые, причем верзила был явно чем-то недоволен, наскакивал на Уманцева. В кабак они вошли вместе, а как вышли – не видела. Сама раньше ушла.

…Петр и Леночка уже шли по саду, держась за руки. Он смотрел на нее с веселой укоризной, как на маленькую.

– Дорогая, что я могу сказать! Анетт Городецкая большая выдумщица. Что-то ей почудилось, она досочинила, вот и получился захватывающий сюжет.

– Значит, это был не ты?

– Жаль вас обеих разочаровывать, опровергать слухи о своей загадочности… Но нет, не я. Никогда не бываю в таких местах, даже не знаю того района… А с тетей ты поделилась этой таинственной историей?

– Нет, зачем же! Я ведь и сама не очень-то поверила.

– А-а, даже ты – «не очень»! А уж Ксения Аполлинарьевна меня бы доняла! Бр-р-р…

– Петенька!

– Шучу, шучу. Ладно, забудем.

Они вышли к застекленному розарию. Сейчас, летом, все двери и окна здесь были нараспашку, а воздух казался густым от благоухания.

– Мне нравится твоя подруга, – продолжал Петр, – но все же эти ее новомодные увлечения… Нет, это не по мне. Эмансипация убивает женственность. Разве сравнить ее и тебя, любовь моя!..

Он потянулся к ней, но Леночка лукаво увернулась, потом сказала серьезно:

– А мне вот кажется, что я – словно барышня из прошлого века. А ведь уже новый век, двадцатый. Какой он жестокий! Начался войнами, бунтами. И сейчас так и чудится, что это затишье перед бурей.

– Боже мой! – Петр нежно обнял, прижал к себе девушку. – Какая ты необыкновенная, умница, чуткая! Лучше всех!

– Но я иногда чувствую себя такой отсталой. А вот Анетта – она из этого века. Знаешь, она мечтает раскрыть все эти страшные убийства! Поймать злодея! Не сама, конечно, но хочет внести и свою лепту.

– Каким же образом?

– Она в своей газете ведет криминальную хронику. Держит связь с полицией и все обо всем знает.

– Делится с тобой?

– Нет, подробностей не говорит. Да я и сама не расспрашиваю, боюсь. Четыре убийства, и все уверены, что будут еще! Ведь преступник на свободе. Двух подозреваемых уже арестовывали, да выпустили.

– Да, знаю… Но у меня тоже есть своя версия. Эти двое, которых арестовывали по подозрению – портной и купец, – они вдвоем и убивают. В сговоре. Когда арестовали портного, второй – купец – совершил снова убийство. Чтоб отвести подозрение от соучастника. Портного выпустили и арестовали купца. Тогда убивает портной – и купца освобождают!

Леночка слабо улыбнулась.

– Я вижу, Петя, что ты шутишь. Не надо. Это не смешно.

– Да, дорогая, прости, глупая шутка. К тому же по этой моей версии получается, что отец должен был бы убить свою дочь. Вдвойне глупо. Не будем больше говорить на эту печальную тему. Знай только: пока я с тобой – никому не дам тебя в обиду!

Легко держа девушку за плечи, не отрывая от нее глаз, Уманцев посадил ее на скамью между двух буйно цветущих розовых кустов. Стал на колени, прижался лбом к ее прохладным тонким пальчикам. Вскинул глаза, в голосе его задрожали неподдельные слезы:

– Ко мне, Луиза! Дай мне свою руку! Союз наш так же непреложен, как непреложно то, что при последнем моем издыхании Господь не оставит меня! Если эти две руки будут разъединены, в тот же миг порвется нить между мною и мирозданием!

Губы у Леночки задрожали. Петр говорил слова из той прекрасной пьесы, памятной для них обоих, соединившей их. Но она видела, верила, что он говорит правду – о себе и о ней. Она потянулась, обняла любимого, отдала свое лицо его горячим губам…

8

Хорек блаженствовал в тихой кофейной на Лопанской набережной, когда Петрусенко небрежно положил свою шляпу на край его стола.

– А хорошо здесь! – сказал он, придвигая стул и усаживаясь. – В такую жару от реки прохлада. Ты, Хорек, известный сибарит.

 

– Э-э, господин следователь! Не такая уж вы хорошая компания!

Хорек подпрыгнул на месте, ухватившись за свою трость с резным набалдашником, но встать и уйти не решился. А Петрусенко этого словно и не заметил.

– Выпью-ка и я кофейку с мороженым. Советуешь?

Достал свою неизменную трубочку, раскурил и пустил первые колечки в сторону собеседника. Тот махнул ладонью перед лицом, сменил тон.

– Викентий Павлович, господин Петрусенко! Я же чист, как младенец! Ничего вам не должен.

– Верно, мне ты ничего не должен. А вот Земельному банку чуть было не задолжал. Спугнул тебя кто-то в их филиале, на Екатеринославской, а?

К удивлению следователя, известный взломщик сейфов по прозвищу Хорек, услышав эти слова, расслабился, заулыбался, даже вновь стал прихлебывать кофе.

– Ошибаетесь, господин следователь! Про это дело я ничего не знаю.

Петрусенко задумчиво молчал, рассматривая повеселевшего Хорька. Чувствовал – не врет. На прошлой неделе, в среду, в небольшую контору банковского филиала проникли воры. Ловко отперли замок входной двери, прикрыли ее за собой так, что повреждения казались незаметными. И уже пыхтели над сейфом, когда случайный прохожий увидел промелькнувший в окне луч фонаря. Он сообщил об этом ближайшему городовому, тот поспешил к банку, свистя подмогу, да бандиты успели улизнуть. Следователь Петрусенко, осмотрев умело взломанные запоры дверей и высверленные дырочки вокруг сейфового замка, сразу подумал о таком специалисте, как Хорек. О том уже долгое время не было слышно, что само по себе казалось подозрительным. Несколько дней Викентий Павлович выслеживал взломщика, и вот теперь тот нагло ухмыляется ему в лицо. Петрусенко перешел на официальный тон:

– Тогда скажите мне, Хорин, где вы были вечером в среду?

Хорек сразу почувствовал перемену в следователе: пристальный блеск серых глаз, твердо сжавшиеся губы под щеточкой светлых усов. Ему ли не знать хватку этого самого удачливого в городе сыщика! И хотя взломщик на этот раз чувствовал себя ни в чем не виноватым, шутить ему расхотелось.

– В среду? – переспросил он. – О, господин Петрусенко, если я скажу, вы будете смеяться!

– А ты все же попробуй!

– В театре я был, – Хорек нервно хихикнул. – Наслаждался драматическим искусством…

– Вот это и вправду интересно. – Петрусенко взялся за шляпу. – Составьте мне, Хорин, компанию до ближайшего околотка. Там запишем ваш рассказ – пьеску, какую смотрели, вспомните, сюжетик, артистов…

Взломщик сейфов Хорек имел кличку, которая как нельзя лучше соответствовала всей его сути. Хотя произошла она от фамилии, но отчетливо намекала на хищную повадку, умение, сделав дело, незаметно юркнуть в укрытие, скрыться. Да и внешностью этот человек напоминал хорька – маленький, щуплый, мелкие черты лица, прилизанные черные волосики, бегающие глазки-пуговки… Он был высококлассным специалистом в своей области и почти неуловимым. Но все же дважды Петрусенко удавалось его схватить. Впрочем, Хорек на сыщика зла не держал – что ж, каждый делает свое дело. Хорек даже гордился тем, что его мог поймать только Петрусенко, и никто иной, – талант этого сыщика признавали даже в столице. Недаром у него было звание «следователь по особо опасным преступлениям», и не раз он уже выезжал из своего родного города туда, где совершались самые тяжкие преступления. Харьковские уголовники, как ни странно, гордились этим, но и пользовались отсутствием сыщика на всю катушку… Впрочем, на этот раз Викентий Павлович и вправду ошибся в своем подозрении. Хорек в театре, судя по всему, был.

– Ну, господин Петрусенко! – восторгался он. – Как много я в жизни потерял! Так бы и помер дураком, если бы не… в общем, дружок один. Спасибо ему! Но теперь наверстаю, все театры в городе обойду.

– И в оперу тоже пойдешь? – насмешливо спросил Петрусенко. Хорек задумался, потом с сожалением покачал головой.

– Нет, в оперу не пойду. Опера или там балет – это навроде сказки. А драма или комедия – там все как в нашей жизни! Этот Шельменко – ну совсем же как я! Ох, как я за него переживал! Ну, казалось, нет, тут уж ему не выкрутиться! А он – раз, как угорь, и тому и другому угодить успевает! Но главное – свой интерес… Такой затейник, и впрямь шельма!

– Так, значит, «Шельменко-денщика» смотрел?

– Точно, даже знаю, что наш земляк написал эту пьесу. Какой-то Квитка…

– Квитка-Основьяненко, Григорий Федорович.

– Точно, он!

– Откуда же такие глубокие познания?

– А дамочка одна сказала. В театре рядом сидела. Не здешняя, приезжая, а знала.

– Хорошо говоришь, Хорек. Я бы тебе совсем поверил, вот только одно мне непонятно…

– С чего это меня в театр занесло?

– Верно! Что за дружок тебя туда направил? И зачем?

– Про какого это вы дружка?

– А ты сам обмолвился…

Хорек состроил кислую мину, потом махнул рукой.

– Вы бы, господин Петрусенко, все равно допытались, своего не упустили бы, так? Чего там, расскажу. Преступления в том никакого нет, хотя дело немного странное, это да… Прилетела недавно весточка от старого дружка – он теперь не здесь живет, далеко. Попросил подсобить ему в одном деле.

– В театре?

– Да, сходить в театр и передать пару-тройку слов кое-кому. Вроде бы случайно, ненароком.

– Кому?

– Да какая разница… Ладно, ладно! Дамочке одной.

– Приезжей?

– Ну, хоть и приезжей. Ничего плохого, даже совсем наоборот!

– Хорошо он тебе заплатил, Хорек?

– Представьте себе, очень даже хорошо! За такой пустяк! Да еще удовольствие получил… Нет, теперь все театры обойду!

– Ну, ну, Хорек, мы еще не закончили. Хорошо заплатил, значит, это для него, дружка твоего, важно было. Кто же он?

– О, господин начальник, к чему такие вопросы? – взломщик напыжился, вскинул кверху остренький подбородок. – Вы Хорька давно знаете! Я своих не продаю!

– Обиделся? Знаю, знаю. Верно, без крайней надобности не продаешь.

– А сейчас надобности и вовсе никакой нет. Я чист.

Петрусенко и вправду уже понял, что Хорин в попытке ограбить банк не замешан. А эта история с театром… Да, что-то в ней есть… интересное. Но сейчас не до нее, да и зачем…

– Ладно, – Викентий Павлович поднялся из-за стола и сделал знак рукой дежурному городовому. – Посиди здесь, в околотке, до вечера, пока я твой рассказ проверю. – И уже в дверях обернулся, добавил весело: – И советую еще сходить на спектакль «Сватанье на Гончаровке». Пьеса того же Квитки, земляка нашего. Презабавная вещица, тебе понравится!

…Да, тогда, летом, Хорька пришлось отпустить. В Малом театре, где в среду шел «Шельменко-денщик», его запомнил один из служителей: щуплый человечек в вестибюле, еще до начала представления, вольно опершись о колонну, стал раскуривать папироску. И очень удивился, услышав, что есть на то специальная курительная комната. Он явно попал в театр впервые. Вспомнил Хорька и буфетчик: тот еще до начала спектакля восторгался ассортиментом и возмущался ценами, впрочем, пару рюмок выпил и бутербродом с бужениной закусил. А вот в антракте – преобразился: изысканные манеры, бархатный голос! Еще бы, привел за столик красивую даму, подозвал официанта, что-то заказывал. Потом к ним присоединился еще один господин – невысокий, полноватый, с забавным венчиком волос вокруг лысины, с бородкой. По описанию буфетчика, Викентий Павлович сразу признал вора и мошенника по кличке Пузо – лучшего дружка Хорина. Отпуская Хорька из околотка, сыщик поинтересовался:

– Почему же ты промолчал о том, что в театре и Пузо был? Он же свидетель в твою пользу.

– Да разве ж он для вас свидетель? – удивился Хорек. – Какое к нему доверие? А что, будете расспрашивать?

– Нет, – махнул рукой Петрусенко. – И так все ясно.

В самом деле: время первого антракта точно совпадало с моментом бегства взломщиков, которых спугнули свистки городовых. Зачем же попусту тратить усилия, когда полно неотложных дел…

И все же – как важно для сыщика представлять все события, даже самые мелкие, в виде звеньев одной непрерывной цепочки. И когда удачно завершаешь дело, многим это кажется чудом, внезапным озарением, везением! А это просто продвижение по цепочке – от звена к звену. Конечно, эти звенья нужно заметить вовремя, запомнить, постоянно иметь в виду. Летом Викентий Павлович отпустил Хорька, осенью проследил за ним, а зимой спокойно и легко арестовал с главной уликой – похищенными ценностями.

9

В конце сентября Петрусенко повез семью на Покровскую ярмарку. День накануне великого праздника выдался чудесным: солнце грело почти по-летнему, тополя, каштаны и клены еще не облетели, сверкали позолотой листвы. По Сумской улице празднично разодетые люди шли в одну сторону – к реке, к Павловской площади, где всегда проходили ярмарки, Покровская и Успенская.

Когда их открытая коляска въехала на Николаевскую площадь, наметанный глаз сыщика выхватил из толпы знакомую фигуру: разряженный Хорек, неторопливо помахивая тростью, вальяжно спускался по ступеням красивого особняка. Ничего необычного в этом бы не было, если бы… Здание это занимал Торговый банк, а щупленький человек с тростью славился как удачливый банковский вор, взломщик сейфов.

Первым делом у Петрусенко мелькнула мысль: остановиться, подойти к Хорьку, придержать за локоток… «Ну и что дальше?» – одернул он себя. Взломщик явно сейчас не при деле, гуляет. Правда, гуляет он на банковских ступенях, но это ему в вину не поставишь. И Петрусенко покатил дальше. Ни жена, ни дети ничего не заметили. Люся, такая красивая и веселая, одной рукой придерживала шляпку, второй обнимала, прижимая к себе, маленькую Катюшу. Одетая как взрослая барышня – в сшитую на заказ модную пелеринку и капор, – трехлетняя девчушка выглядела презабавно. А вот девятилетний Саша наряжаться не стал, был в своей гимназистской форме. Еще бы: ведь именно так, в форму, одет его двоюродный брат Дмитрий. Мите пятнадцать, и уже семь лет он живет в семье Петрусенко – после трагической гибели родителей. Братья очень дружны, вот и сейчас сидят рядом, чему-то смеются…

Через несколько минут коляска свернула на широкий проспект, идущий к реке. И вот она – Павловская площадь, яркая, шумная, многолюдная! В одном ее конце растянут шатер шапито, в другом – качели-карусели. Но главное – это сама ярмарка: лавочки, палатки, импровизированные кофейни, где и чай, и кофе, и блинчики, и горячие колбаски, и пиво с рыбой, и… всего не перепробовать!

Дети тянули то в одну сторону, то в другую. Их щеки уже лоснились от масленых блинов, а пальцы слипались от сладких леденцов. Катюша прижимала к груди нарядную куколку с фарфоровым личиком и закрывающимися глазками, Саша все время дул в глиняную свистульку. Митя уже дважды относил полные корзинки покупок к поджидающей в переулке пролетке. Уже накатались на каруселях и насмотрелись на медведя-танцора и смешную обезьянку. Оставалось цирковое представление: у распахнутого полога шапито играли трубы и ловкие акробаты, выделывая пируэты, зазывали публику. И тут Викентий Павлович вновь увидел Хорька.

Заложив руки в карманы распахнутого пальто, тот вольготно двигался сквозь толпу. На физиономии у него было написано беспечное и самодовольное выражение. Петрусенко сразу же уловил какую-то целенаправленность в движениях маленького человечка. И хотя Хорек приостановился у пивного прилавка, взял пенную кружку и тарелочку с дымящимися колбасками, ощущение целенаправленности не исчезло.

– Люся, – он тронул жену за локоть, – иди с ребятами в цирк, а я задержусь. Не беспокойся, до начала представления я вас найду, присоединюсь к вам.

Молодая женщина быстро огляделась. Она хорошо знала характер мужа, знала, как он увлечен работой. Сразу поняла: что-то его насторожило. Но не смогла выделить из разномастной толпы обычного с виду человека, пьющего пиво.

– Это не опасно, Викеша? – спросила она.

Он весело чмокнул ее в висок.

– Все-то ты понимаешь! Нет, так… мелочь. Идите.

Слежку сыщик Петрусенко всегда вел виртуозно. Так что когда Хорек двинулся дальше, в сторону Подола, беспечность так и не покинула его. Следом за ним Петрусенко вышел к Сенной улице и свернул в Подольский переулок. А там Хорек зашел в парадный вход уютного двухэтажного дома. Последний раз, прежде чем шагнуть в дверь, украдкой огляделся вокруг. За все время пути он это делал уже не раз – ловко и незаметно. Но не для Петрусенко. А сыщик, заметив такую предосторожность, радовался: есть, видимо, у Хорька причины таиться.

Викентий Павлович отлично знал этот околоток. И дом, куда вошел Хорек, был ему известен – скромная приличная гостиница. Выждав время, он и сам заглянул туда. Спросил служащего у стойки:

– Намедни должен был поселиться у вас мой деловой партнер, господин Хорин? Какой номер он занимает?

 

И услышал то, что и ожидал:

– Такой господин у нас не проживает.

Развел руками.

– Наверное, еще не приехал. Наведаюсь попозже…

Как и обещал, успел как раз к началу циркового представления. Быстро нашел взглядом в третьем ряду своих, весело помахал рукой и стал пробираться к ним.

Викентий Павлович Петрусенко и у коллег, и в самых высоких кругах Департамента полиции пользовался славой талантливого и удачливого сыщика. Ему было тридцать шесть лет, но уже два года он исправлял должность следователя по особо опасным преступлениям. Не раз начальство из столицы вызывало для помощи в разгадке сложных дел. «У Петрусенко невероятный дар проницательности!» – сколько раз слышал он подобные восклицания. Слегка улыбался, щуря глаза, но не опровергал. Он-то знал: корень проницательности – в фактах и умении эти факты не пропустить. Даже самые, казалось бы, ничтожные и ненужные. Вот как в тот ярмарочный день. Ну что с того, что прогуливался взломщик сейфов Хорин по ступенькам банка? С того, что поселился в гостинице под чужим именем? Ведь ничего не произошло ни в тот день, ни в последующую неделю – Петрусенко методично проверял сводки происшествий день за днем. Но когда в конце декабря, в пять часов утра, городовой позвонил в дверной колокольчик и сообщил, что ночью ограбили Торговый банк, Викентий знал, что делать. Быстро одевшись и прыгнув в коляску, он в несколько минут домчался по заметенной снегом и освещенной фонарями улице в полицейское управление. Там ему сказали, что банк ограбили час, от силы полтора тому назад. Сторожа связали и заперли в темном кабинете. Все сторожевые и сигнальные системы оказались умело отключены. Однако через некоторое время пленник сумел ослабить веревки, вытащил кляп изо рта и стал кричать в окно. Когда подоспевшие полицейские освободили его и вбежали в главное хранилище, они там уже никого не застали. У большого сейфа, на полу, на замшевом коврике, лежали аккуратно разложенные замысловатые инструменты – буравчики, отмычки, сверла. У грабителей, видимо, не было времени собрать их и унести. Однако сейф был взломан: вокруг замка проделаны полукругом дырочки, дверца распахнута. Исчезли золото, ценные бумаги на крупную сумму.

Петрусенко не стал терять время. С бригадой полицейских, на трех колясках, он помчался через Николаевскую площадь, через Павловскую на Сенную улицу, в Подольский переулок к знакомой гостинице. Хорька и его подельщиков взяли с поличным – со всем награбленным, разложенным прямо на столе и кровати. Взломщики были ошеломлены молниеносным появлением следователя и полиции. В городском управлении и столичном Департаменте полиции вновь заговорили о необыкновенной проницательности следователя Петрусенко. И только Люся проявила еще большую проницательность:

– Признайся, Викеша, это та ярмарочная прогулка тебе помогла? Ты ведь тогда кого-то выслеживал?

Днем Людмилу навестили подруги – жены влиятельных в городе людей, все восхищались талантом ее мужа.

– Только и разговоров, как ты, ни секунды не задумываясь, помчался прямо в логово бандитов! Вот я и вспомнила. Верно догадалась?

– Верно, верно! Но никому об этом не рассказывай. Если узнают, что ты видишь меня насквозь, моя репутация пострадает!

На первом же допросе Хорек, ошарашенный стремительным арестом, рассказал все как на духу и о подготовке, и о самом ограблении. Под конец, немного придя в себя, нашел даже силы пошутить:

– Не все же вам в дураках ходить, господин Петрусенко. Так уж и быть, на этот раз мой черед.

– Значит, квиты, – пожал плечами Викентий Павлович. – Errare humanum est. Человеку свойственно заблуждаться. И мне, и тебе. Но ты, Хорек, после того раза небось в театре и не был? Все ограбление готовил?

– Как же не был! – обиделся Хорек. – Был! «Сватанье» смотрел, как вы посоветовали. Насмеялся! Это же про нашу Гончаровку, про родную!

– Вот и хорошо, что насмеялся: на несколько лет вперед хватит.

– Да уж, – загрустил грабитель. – Теперь в театр не скоро попаду… Но жизнь, господин Петрусенко, она ведь тоже театр. А мы все в ней артисты.

– Ого! – Петрусенко искренне восхитился. – Как на тебя Мельпомена подействовала! Да ты просто философом стал, Хорек!

Хорек захихикал, довольный.

– Да это не я, а английский драматург Шекспир придумал. Хорошо придумал! А мне та дамочка сказала.

– Из-за которой ты в театр и попал? – догадался следователь.

– Точно! Дамочка из Саратова.

Викентий Павлович вновь подумал: интересная история с этим театром, необычная. Впрочем, его это никак не касалась – дамочка-театралка какая-то, далекий город Саратов… Но буквально через несколько дней он вдруг вновь услыхал про этот город. И теперь уже дело касалось его напрямую.

Из столицы пришла депеша: его поздравили с поимкой шайки грабителей и предписывали срочно прибыть в Департамент полиции. Там сам генерал-губернатор предложил Викентию Павловичу выехать в Саратов, оказать содействие местной полиции – поймать убийцу-маньяка. Конечно, Петрусенко об этом деле слышал: газеты живо описывали жуткие подробности кровавых расправ. Но обер-полицмейстер рассказал ему о других, неизвестных журналистам подробностях.

– Возвращайтесь домой, – сказал он ему дружески после того, как они покончили с делами. – Встречайте Рождество с семейством. Но после, не мешкая, выезжайте в Саратов. Народ там уже от страха сам не свой. – И добавил, пожимая на прощание руку: – Вы талантливый сыщик. Очень на вас надеюсь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru