Ирина Брестер
Полночный всадник
Пролог
Полночный всадник Азраил
Не рассуждал на сон грядущий.
Он души умерших возил,
И взор его был трезв, колючий.
Суровый лик и черный взгляд.
Уста безмолвствуют столетия.
Не знает боли и преград.
Безгрешен? Перед кем в ответе?
Кто власть ему такую дал
Или обрек его на муки?
Имеет ли, что сам искал,
Или искать устали руки?
В холодной сталевой броне,
Плащ за спиною словно крылья.
Усеян мраком путь вовне.
Столбом взметнув пригоршни пыли,
Он между небом и землей,
Меж рек и гор, скитаньям вечен.
Отрекся от судьбы иной.
Стал, словно космос, бесконечен.
Он, преступив закон людской,
Не оглянулся на пороге.
И даровали ему боги
Расплату – быть с самим собой.
Глава I
Какие чувства миром правят?
Что тщит надеждою сердца?
Обида, гнев иль злость и зависть?
Порокам нет людским конца.
Но есть одно, что ярким светом
Способно всё преобразить.
И произносятся обеты
Там, где сердцам дано любить!
Что есть любовь? Мерило веры!
Где нет её, там пустота.
Любовь – начало новой эры.
В своём создании проста.
Любовь прекрасна… и жестока.
Она дарует и гнетет.
Взаимна или одинока,
Она спасет!.. Она не лжет.
Всё это вымысел и только.
Любовь сжимает нас в тиски
И колет острою иголкой
Слегка… но болью от тоски.
И если так она коварна,
Зачем тогда её желать?
Она убийственна, как правда
И не способна забывать.
И ей подвластны все на свете.
Противоядий не найти.
И старики, и даже дети –
Все люди!
Лишних не найти.
Но есть одна лишь сущность в мире,
Не меж людей, особняком.
Кому чужды все чувства в лире.
Полночный всадник. Да! То – он!
Глава II
Когда-то средь людей при жизни
Он был, и числился таков:
Дурманом опьянённый мысли,
Сбивал подошвы каблуков.
Он подходил с лукавым глазом,
И замирали те сердца,
Что не познали боль отказа
Там, где главенствует краса.
Рука в руке, и мелкой дрожью
Срывались с губ слова-табу.
И нервный ток, бежав под кожей,
Нашёптывал их на ходу.
Герой тот звался Александром.
Александрит – его глаза!
И волос русый беспрестанно
Вился как тонкая лоза.
Он был красив, умён и ветрен,
Науками легко владел,
Знал языки, писал в газетах,
Во многом, в общем, преуспел.
Но, преступив тридцатилетье,
Он оставался одинок.
Таков его души порок,
Не отпечатанный в столетьях.
Как много женщин!.. Много славы!..
Он за собой шлейф носил.
Телесный дух слепой услады
Давно уже превозносил.
Но где душа? Души в помине
Он не искал, и ни в одной
Из тех красавиц, что доныне
