Ирина Безуглая
Толмач

Полная версия

Все права защищены. Охраняется законом РФ об авторском праве. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Толмач

«Толмач – человек, который переводит, разъясняет иностранные тексты на родной язык»

В. Даль. Словарь.

Когда-то, в древнейшие времена, если верить постулатам Ветхого Завета, все люди говорили на одном языке. Возгордившись своим могуществом и богатством, они задумали поразить богов, построив башню до неба в городе Вавилоне. Строили, строили, пока их боги не возмутились столь откровенной дерзостью и разрушили огромное сооружение, а людей наказали, лишив их единого языка – наказали непониманием друг друга. Разбрелись разноязычные люди по земле, оставив за собой руины Вавилонской башни. Прежнее название города, обозначавшее «Врата Божьи», было забыто, а в Библию вошло и осталось древнееврейское понятие: Вавилон – это некий хаос, сумятица, смешение.

Иначе говоря, там Господь смешал все языки, обрекая отдельные племена, группы людей на изоляцию, оторванность от других. Но, будучи не только суровым, но и милосердным, Бог сжалился над родом человеческим и все-таки оставил людям возможность общаться, подкинув идею о необходимости появления людей, способных понимать чужой язык, переводить речь чужестранца для своих соплеменников. Вот так и появились переводчики; их профессия – одна из древнейших на нашей планете. Случилось это три-четыре тысячи лет назад до новой эры, а может, и еще раньше.

Ну а я подключилась к этому ремеслу в середине шестидесятых годов прошлого века, что для молодых звучит, пожалуй, примерно так же, как и времена до новой эры. В каком-то смысле, это верно: разница между СССР и Российской Федерацией огромная во всех планах, форматах и критериях. А главное, самой Страны Советов уже давно нет. Но из песни слова не выкинешь, особенно когда песней зовется собственная жизнь.

1. Господа, добро пожаловать в СССР

Отдел «Интуриста», где начался отсчет моего рабочего стажа гида-переводчика испанского языка, размещался и умещался в одной, но просторной комнате второго этажа старой гостиницы «Националь». По соседству с нами был гостиничный номер «107», на котором висела табличка: «Здесь при переезде правительства Советов из Петрограда в Москву останавливался вождь мирового пролетариата В. И. Ленин». Из огромных запыленных окон нашего зала открывался вид на Кремль, Исторический музей, Александровский сад, Манеж, на всю ту столичную красоту, которую и сейчас могут видеть из своих люксовых апартаментов богатые постояльцы нового «Националя». Потом нас перевели в «Метрополь» – тоже сейчас место для избранных.

Въездной туризм развивался, время было хоть и не сытое, но спокойное, некриминальное. Штат переводчиков заметно расширялся, и в «Метрополе» мы уже занимали два этажа, разделившись на отделы по языкам и странам. На двери нашей комнаты было написано: «Группы испанская и итальянская», за стеной сидели «французы». Этажом выше две комнаты занимала самая большая группа английских переводчиков, еще одну – гиды с «редкими» языками – японским, китайским. Здесь размещались и переводчики с языков стран социалистического содружества: Польши, Болгарии, Чехословакии, Румынии, Венгрии. Переводчиков в этой группе было немного, так как вполне обоснованно считалось, что с туристами из стран социалистического лагеря, где изучение русского языка стояло в программах почти всех учебных заведений, можно посылать экскурсоводов из городских турбюро. Так и делали, когда были большие заезды.

Гиды в офисе не засиживались. Работа могла начаться и в шесть утра, и в полночь, в зависимости от прилета рейса в один из двух московских аэропортов «Внуково» или «Шереметьевово-1». Здесь мы встречали иностранных туристов, ожидая иногда по нескольку часов запаздывающие чартеры. Потом, рассадив от двадцати пяти до тридцати пяти человек в автобус, направлялись в гостиницу. В летний сезон новеньких, недавно закупленных в Венгрии «Икарусов» не хватало, поэтому «Интурист» арендовал обычные городские автобусы с линии. Они были старые и грязные, дребезжащие и подпрыгивающие даже на к весне столичных улицах. Внутри был постоянный шум с трудом урчащего мотора, слышался лязг плохо закрепленных кассовых аппаратов, периодический стук катающегося по салону цинкового ведра о другую мелкую железяку – инструмента, засунутого под задние сиденья бережливой рукой сменщика (кстати, всегда в автобусных неполадках был виноват мифический сменщик). А иногда из-под тех же дальних сидений с тихой мощью выползало дуло запасного коленвала, готовое наехать на блестящую импортную обувь туриста. Где-нибудь, мешая проходу, стоял запасной аккумулятор. Эти автобусы не были снабжены микрофонами, поэтому приходилось одну и ту же фразу повторять раза три-четыре, двигаясь по рядам. «Добро пожаловать в Москву, столицу Советского Союза», – с чувством начинала я и с этим же глубоко патриотическим чувством осторожно, рискуя упасть и растянуться на полу, доходила от «головы» до «хвоста». На меня с доброжелательной улыбкой смотрели глаза, часто увлажненные сентиментальной слезой: многие люди годами мечтали побывать в Москве. И вот их мечта осуществилась.

Автобус тарахтел по ухабистому автобану в центр столицы, а по обеим сторонам дороги виднелись приземистые деревянные развалюхи, покосившиеся заборы, сваленный на обочине мусор – отходы жизнедеятельности подмосковных деревень. До эпохи застройки Подмосковья крутыми коттеджами с двухметровыми бетонными ограждениями было еще далеко.

Все экскурсии проводились по текстам, одинаковым на всех языках. Образцы разрабатывались специалистами методического отдела «Интуриста», а потом тексты проверялись, утверждались высшим руководством и направлялись в отдел гидов с подписями и печатями. Особо тщательно и объемно была составлена экскурсия по городу. Именно во время объезда по городу, помимо показа утвержденных объектов, надо было постоянно внедрять информацию о достижениях советского народа и партии в деле строительства коммунизма. Следовать методическим указаниям и устным инструкциям надо было сразу, с первого дня пребывания туристов и до последнего, когда в аэропорту провожали зарубежных гостей в путь, часто путь дальний, через океан.

В те годы испаноговорящие туристы прибывали в основном из Латинской Америки, ее небедных стран – Мексики, Колумбии, Венесуэлы, Аргентины. В Испании все еще правил Франко, дипотношений с нашей страной не было, действовал и личный запрет каудильо на поездки в СССР. Иногда испанцы окольными путями все-таки пробирались к нам, не столько для осмотра достопримечательностей, сколько с целью разыскать, а если повезет – встретиться с родственниками, когда-то спасенными от фашистских бомбежек во время Гражданской войны за Республику и вывезенными, часто еще в юном возрасте, в СССР.

В большом количестве приезжали кубинцы – герои сафры, победители уборки сахарного тростника. Это был особый случай, для чего у нас в отделе составлялся график очередности работы, поскольку выдержать такую группу более одного раза в месяц было довольно затруднительно. Но об этом я расскажу чуть позже.

Итак, автобус отъезжал от «Шереметьево», первого и единственного тогда терминала, – второй только достраивался – и начиналась работа. После личного представления я по списку знакомилась с членами группы, заодно проверяя, все ли приехали. О несовпадении списочного состава с фактическим надо было немедленно уведомить референта, чтобы снять (или добавить) бронирование номеров, посадочных мест в ресторане, входных билетов в музеи и театры и т. п. Затем следовало знакомство с программой пребывания. Программа и объекты посещений были всегда четко определены для каждой группы, завизированы сначала референтом, потом руководителем отдела и еще представителем службы безопасности, тоже сотрудником «Интуриста». Никакие изменения в программе не допускались. Свернуть с указанного маршрута при поездке в другой город категорически воспрещалось. В противном случае требовалось в письменном виде предъявить руководству веские причины для изменения маршрута или непредусмотренных в программе остановок, получить на это разрешение, завизированное подписью. Останавливаться на трассе допускалось только на бензоколонках – тогда убогих строений, естественно, без нынешних магазинчиков, кафешек и туалетов. Водители тоже, конечно, имели категорическое предписание не делать ни одной остановки, помимо предусмотренных в путевом листе.

Справедливости ради надо заметить, что аналогичное правило существовало и до сих пор существует в европейских странах – лидерах туристического бизнеса. Разница состояла в том, что такая установка в то относительно спокойное время в Европе не была связана с мерами госбезопасности. Делалось это в Италии, к примеру, исключительно по коммерческим соображениям: экономия топлива, эффективность использования транспорта, быстрота его оборачиваемости – все для бесперебойного управления миллионными туристическими потоками. Сейчас в связи с реально существующей угрозой терактов многие страны вводят или ввели наше советское требование к водителям туристических автобусов: не останавливаться без надобности на трассе следования к конкретному объекту.

2. Пикантные обязанности гида – переводчика

Обычно в программе стояли две экскурсии по три часа каждая. В наши обязанности кроме встреч-проводов в аэропорту и экскурсий входила необходимость присутствия на завтраках, обедах и ужинах, а также обязательное вечернее сопровождение группы в театр или цирк. Но и после этого мы не могли рвануть домой, легкомысленно оставив группу или даже одного-двух человек, если вдруг тому или тем вздумается пойти прогуляться ночью по Красной площади. Оставлять иностранца без присмотра возбранялось, поэтому часто приходилось возвращаться домой на такси, поскольку метро уже было закрыто.

Имелась и еще одна обязанность гида-переводчика. Она состояла в пресечении деятельности фарцовщиков, проституток, подозрительных типов антисоветской направленности, которые как бы намереваются передать через иностранных товарищей какие-нибудь заявления, статьи или, наоборот, получить от них запрещенные печатные материалы враждебного содержания. В случае появления подобных элементов мы должны были немедленно сообщить в отдел или обратиться за помощью прямо на улице – к ближайшему постовому, в гостинице – в службу охраны. Действительно, фарцовые ребята и «бабочки» крутились и мелькали настолько часто и долго вокруг иностранных групп, что откровенно мешали работать. Но мы, гиды, редко обращались в соответствующие органы за помощью, убедившись, что представители этих органов частенько сами были заинтересованы в деятельности как первых, так и вторых. Что касается выявления потенциальных антисоветских элементов, подозрительных попыток установления контактов с иностранцами, так на это мы вообще не обращали внимания, нередко сами предупреждали об опасности скрытой слежки. Ведь и мы были под колпаком, за нами тоже следили, в чем мы не раз убеждались сами или нас иногда предупреждали, например, официанты или дежурные по этажу.

Как бы ни был насыщен день, гидам надо было выкроить время и забежать в особую комнату, чтобы оставить в личном дневнике письменный отчет о проделанной работе. Каждому гиду выдавалась толстая тетрадь в клеенчатой черной обложке, которая хранилась в сейфе полковника Честнейшего. Его кабинет располагался на последнем этаже гостиницы «Метрополь». Фамилию пожилого добродушного полковника не пришлось выдумывать, беру ее в оригинале: такой гениальный парадокс мне не под силу. В обязанность гида входила ежедневная запись в дневнике того, о чем говорили туристы во время, до и после экскурсий.

Особое внимание мы должны были обращать на их отклики по поводу очередного многочасового выступления Хрущева, а потом Брежнева, других руководителей партии и правительства по тому или иному случаю. А таких случаев было множество и, стало быть, речей тоже. Они звучали по радио и занимали столбцы и страницы всех газет. Перед гидами ставилась задача найти подходящий момент и донести иностранным туристам основные тезисы партии, изложенные устно или письменно. На семинарах полковник настоятельно советовал прикладывать все силы, чтобы организовать с туристами обсуждение свежих партийных указаний, доходчиво объяснить им руководящие перспективы и светлые горизонты, только что открывшиеся перед всем многомиллионным советским народом. Приказ начальника, как известно, – закон для подчиненных. И мы в короткий перерыв между экскурсиями или после них мчались наверх в кабинет Честнейшего, получали личные дневники, выслушивая очередной раз наставление излагать как можно подробнее высказывания, отклики и впечатления иностранцев по поводу речи, произнесенной генсеком или членом Политбюро КПСС. Вот уж точно, миссия была практически невыполнимая, даже если кто-то из гидов по дурости или служебному рвению вздумал бы ее выполнить. Но ведение дневника входило в регламент нашей работы, отвертеться от этого не представлялось возможным. Сам товарищ Честнейший был уверен, что каждый иностранец из капиталистической страны суть потенциальный враг и приехал именно для того, чтобы потом, вернувшись к себе, оклеветать нашу страну. На летучках полковник неоднократно повторял, что мы, гиды, сражаемся на передовых рубежах конфронтации с классовым врагом. Наша главная задача как истинных патриотов – разъяснять представителям буржуазии из загнивающих капстран глубинный смысл политики нашей партии. Это как минимум, а максимум – распропагандировать иностранца, перевести его из разряда явных врагов хотя бы в нейтрального субъекта или даже сочувствующего (симпатизанта, говоря по-современному).

В дни длинных речей контроль за этим был особенно тщательным. Нам ничего другого не оставалось, как врать напропалую, выдумывая положительные высказывания своих подопечных о проницательной мудрости и дальновидности советских вождей. Иногда так совпадало, что мы гурьбой вваливались в кабинет к полковнику, и он, радостный, выдавал каждому тетрадь, хищно ожидая добычу. Куда он нес потом нашу белиберду, как ее обрабатывал – неизвестно. Украшал ли он свой отчет вышестоящим товарищам еще большими панегириками, якобы высказанными иностранцами о стране победившего социализма и о ее руководителях? Вполне вероятно наоборот – он делал выводы о наглой ухищренности представителей капиталистического мира, которые за красивой ложью скрывают свои захватнические намерения. А мы, естественно, просто придумывали отзывы наших туристов о речи генсека и, признаюсь, придумывали не всегда положительные.

Предугадывая желания подозрительного Честнейшего, а также для того, чтобы изложенная на бумаге информация казалась достоверней, мы вкрапляли ложки дегтя в общую бочку восхитительного меда, собранного на дискуссионных полях. Наш поклеп с цитатами якобы антисоветских высказываний какого-нибудь иностранного гражданина с выдуманной фамилией был невинен. А что тому сделается? Уедет и все. Зато мы имели уникальную возможность почти легально изложить свои собственные мысли по поводу нескончаемых успехов и достижений в народном хозяйстве, относительно «непрерывно растущего благосостояния советского народа», «всенародного осуждения диссидентов» и т. д. Реальное мнение туристов о трибунных речах так и оставалось чаще всего невыясненным.

Зато своими туристическими впечатлениями люди делились охотно. За редким исключением отзывы были замечательные. Об этом свидетельствовали и похвалы гидам, высказываемые после каждой проведенной экскурсии, слова благодарности, произнесенные за ужином накануне отъезда, слезы на глазах при прощании в аэропорту и многолетние письма и открытки, посланные на конкретное имя гида по единому адресу – Москва, «Интурист», гиду имярек: давать домашний адрес запрещалось по инструкции.

Запрещалось и принимать подарки от туристов – любые, даже мелкие недорогие сувениры, не говоря уже о меховых шапках, французских духах, косметике, транзисторных приемниках, янтарных бусах и т. д., купленных в наших валютных магазинах «Березка» и торжественно врученных гиду от имени всей группы накануне отъезда. Мы должны были немедленно сдать все дары какому-то типу (не помню ни имени его, ни лица), руководителю какого-то отдела. Нам объясняли, что вещи прямиком передаются в детские дома или продаются где-то, а деньги тоже идут сиротам. Это грело душу и примиряло с жесткой инструкцией. Но однажды началась проверка того отдела, куда как бы сдавались все «дары волхвов». И вот тут прошел слух, подтвержденный фактом увольнения руководителя того загадочного отдела по сбору подарков, что его городская квартира и дача были заполнены реквизированными сувенирами, так и не попавшими в сиротские дома.

В редкие свободные минуты гиды собирались в кафе гостиницы «Метрополь» на втором этаже, где в то время готовили лучший в Москве кофе. Замечу, что для меня, кофеманки, он все равно был недостаточно крепким, и я всегда просила двойную порцию. Знакомая барменша приветствовала меня, протягивая чашечку: «Явилась, держи, травись своей маленькой двойной». Мы пили кофе, курили, делились проблемами, рассказывали смешные случаи, в общем, сидели и болтали. Не помню, чтобы у нас были интриги, подсидки, склоки или что-нибудь подобное. У нас было своеобразное братство (жаль, что нет такого же лексического образования от слова «сестра», поскольку 90 % гидов были женского пола). Возраст штатных гидов-переводчиков колебался где-то от двадцати трех до тридцати пяти лет, были и мастодонты – за пятьдесят и даже старше, но они чаще всего выполняли роли референтов или методистов. Говорили, что в руководстве «Интуриста» задержались и те, которые начали работу еще в конце тридцатых годов, а во время войны работали переводчиками в тылу, штабах или непосредственно на фронте.

Любопытно, что перед официальным названием «Интуриста», единственной (кроме профсоюзного объединения «Спутник») советской туристической компании, стояли три загадочные буквы – ВАО. Аббревиатура обозначала «Всесоюзное акционерное общество». На момент образования в двадцатых годах, в нэповские времена, возможно, были какие-то акционеры, но в эпоху развитого социализма государство осталось монопольным владельцем, единственным держателем мифических акций. Кто бы мог подумать, что в постперестроечное время номинальная аббревиатура ВАО вновь обретет фактический смысл, а сотрудники получат возможность купить акции «Интуриста». Правда, мои бывшие коллеги, с которыми я поддерживала связь и после ухода из «Интуриста», со смехом рассказывали, что, имея на руках несколько акций, ни разу за много лет не получили никаких дивидендов. Но это, как говаривал старик Андерсен, совсем другая история. А я возвращаюсь к своей.

3. Извилистый путь к профессии

Попала я в «Интурист» случайно, но это была та самая, применяя философскую категорию, необходимая случайность. Дело в том, что, получив аттестат, несмотря на явные гуманитарные наклонности, поддалась на уговоры родителей («Стране нужны инженеры, дочь») и пошла учиться в технический вуз. Только после его окончания я поступила на вечернее отделение филфака МГУ. Позже защитила диссертацию на кафедре зарубежной литературы факультета журналистики, получила степень кандидата филологических наук, что не имело особого значения для моей основной работы в качестве переводчика в течение более сорока лет.

А началось это так. Я уныло-добросовестно после окончания института отрабатывала три обязательных года по специальности, согласно полученному диплому инженера. Окончательно убедившись, что это не мое, стала искать любую возможность сменить работу. И вот как-то в газете «Вечерняя Москва» мне попалось на глаза объявление, что в «Интуристе» открыт набор на курсы гидов-переводчиков. Требования: диплом о высшем образовании (любого вуза) и знание иностранного языка (любого). У меня было и то и другое. Здесь надо пояснить.

Дело в том, что на последнем курсе института мы узнали о распоряжении Министерства образования набрать в нескольких московских технических вузах специальные группы и быстренько, но результативно обучить их иностранным языкам. Напомню, что в те времена наши экономические связи с «третьими странами, стоящими на пути развития», как они назывались в печатных изданиях и речах, были весьма обширными. Советский Союз посылал своих специалистов в Египет, Алжир, Тунис, Мали, Индию, Анголу, Мозамбик, Афганистан, страны Латинской Америки (в первую очередь на Кубу) для сооружения плотин, электростанций, заводов, строительства дорог, мостов, аэродромов и т. д. Как стало позже известно, часто это была практически бескорыстная помощь, где политические и партийные интересы намного перевешивали коммерческий аспект договоров.

Для более эффективной работы наших спецов, скорейшего внедрения их в среду обитания, уменьшения проблем общения с местными коллегами, не в последнюю очередь и в целях сокращения расходов на переводчиков пришла в министерские головы замечательная мысль – снабдить знаниями иностранных языков советских инженеров. Отбирали в группы со всех факультетов очень тщательно, по анкетам, где ответ на определенные пункты (например, пресловутый пятый пункт о национальности) имел значение гораздо большее, чем явные или скрытые способности к языкам. Группы были небольшие (по 6–10 человек максимум). Набирали только лиц мужского пола, во всяком случае, в нашем институте. Я попала как исключение, по особой рекомендации заведующей кафедрой иностранных языков, поскольку всегда первой сдавала так называемые тысячи: зачеты по французскому (моему школьному) языку. Не знаю, существует ли эта система проверки знаний сейчас. В качестве зачетов нам надо было делать переводы статей из иностранных специализированных журналов объемом не менее одной тысячи знаков каждый раз. Так это действо и называлось – сдавать тысячи. Я делала эти переводы с удовольствием, легко и быстро, сдавала задолго до срока. Еще со школьных лет меня больше всего интересовало изучение иностранных языков, и самым любимым был урок французского языка.

В нашем институте по министерскому указу были созданы группы английского, французского, арабского и испанского языка – вот туда меня и зачислили. Это определило мою профессиональную и даже личную судьбу на десятилетия вперед, да и вообще на всю жизнь.

Всем студентам, зачисленным в спецгруппы, перенесли защиту дипломов на год. Мы закончили обучение в вузе позже остальных сокурсников, сдали госэкзамены по иностранному языку, получили соответствующее свидетельство. Но главное было не в этой справке, а в том, что мы действительно к концу обучения вполне прилично могли объясняться на испанском языке. Надо сказать, что почти все выпускники не только нашего, но и других московских инженерных вузов, окончив курсы иностранных языков, разъехались по странам и континентам, где успешно работали по своей специальности. Потом многие продолжили обучение в Академии Внешторга, выучили еще один язык и уже отправились на работу за рубеж в статусе главных инженеров, финансовых или генеральных директоров совместных предприятий, торговых представителей, а то и консулов.

Как и все в моей группе, я на всю жизнь останусь благодарна нашим педагогам – Зинаиде Львовской и Аиде Сафьян. Молодые выпускницы иняза, они взялись за дело с потрясающим энтузиазмом, вдохновением и упорством. Наверное, им удалось активировать у технарей правые гуманитарные полушария, вскрыть невостребованные до той поры творческие резервы, заставить работать воображение, интуицию, внушить уверенность в собственные силы. Многие из нас, я в том числе, привыкшие к сугубо формальному, обезличенному общению в учебных заведениях, вдруг встретили Учителя! Нас покоряла эрудированность педагогов, завораживала и увлекала за собой влюбленность в испанский язык, в самый процесс обучения. Испанский язык преподносился в контексте всей культуры и истории испаноговорящих стран как важнейшая составляющая национального характера, ментальности, привычек и традиций народа. Учебников фактически не было, и в качестве учебных пособий нам предлагали произведения латиноамериканских или испанских прозаиков и поэтов, классиков, статьи и стихи Хосе Марти, пламенные речи Фиделя Кастро и Че Гевара. Диалоги мы разыгрывали не только и не столько по набившим оскомину топикам: знакомство, магазин, поликлиника, гостиница. С самого начала мы пытались, пусть коряво, но с большим энтузиазмом, обсуждать прочитанное, спорить, не опасаясь, что нас тут же прервут и начнут исправлять ошибки. Мы высказывали свое мнение по проблемам, которые нас реально интересовали. Нам давали задания написать реферат по любой теме, которая была интересна конкретно для каждого.

В книжных магазинах не имелось ничего на испанском языке, и мы шли в библиотеку иностранных языков – знаменитую «Разинку». Она располагалась тогда в самом центре, на улице Разина, в двух шагах от Красной площади (рядом со строящейся на тот момент гостиницей «Россия»). Я и до сих пор помню свои рефераты: о знаменитой аргентинской поэме «Мартин Фьерро», о красоте порта Вальпараисо в Чили, о мифах и легендах майя, о творчестве поэтов – лауреатов Нобелевских премий Николаса Гильена и Габриелы Мистраль.

Конечно, больше всего нас интересовала Куба, впрочем, как многих тогда, совершенно далеких от изучения испанского языка. «Куба – любовь моя», песня на слова Евтушенко, чуть ли не ежедневно звучала по радио. Мы изучили весь победный путь «барбудос», мы восхищались их мужеством, они стали нашими кумирами. На уроках мы читали газету «Гранма» – она уже стала продаваться в киосках, а вскоре появились и первые кубинские издания художественной литературы латиноамериканских авторов. Нам не надоедало говорить и спорить, нам никогда не было скучно. Высокая мотивация, интерес, молодой задор, юмор, непринужденность, дружеская атмосфера, искреннее отношение педагогов к нам обеспечивали успешное и интенсивное продвижение нашей речевой деятельности. Разговорились в конце концов все, даже природные молчуны. Иностранный язык для нас становился прежде всего средством межличностного общения, а не формальным набором грамматических конструкций.

Забегая вперед, скажу, что такой подход к освоению иностранного языка стал у меня концептуальным как при изучении других языков, так и в моей работе преподавателем. В последнем случае я всегда старалась применить метод личностного, строго индивидуального подхода к каждому ученику (речь идет не о репетиторстве, но о групповом обучении), отрабатывая модели общения в ситуациях, максимально приближенных к реальным. Именно это и давало результаты, приносило не только эффект, но главное – эффективность.

В середине семидесятых судьба дала мне потрясающий шанс освоить методику профессора, академика Галины Александровны Китайгородской, в основу которой как раз и был положен принцип личностного подхода к ученику, направленность учебного процесса на раскрытие его резервных творческих способностей. Я уже была готова к восприятию этого метода и до настоящего времени остаюсь адептом Школы Китайгородской. К проблеме изучения иностранных языков, теории и практике, к разнообразию и различиям существующих методик и учебников, к интересной и сложной проблеме полиглоссии (знание многих языков) я еще вернусь. Позже, а пока продолжу сказание про начало моего пути толмача.

следующий лист >>