Анастасия Логинова
Шампанское для аферистки
– А это не так?
– Не так… – тихо ответила Катя. Тут я услышал, как в трубке принялся пищать ее сотовый, да и она заговорила торопливо, не давая мне вставить ни слова: – Все. Мне совершенно некогда, созвонимся как-нибудь…
– Кать, подожди, – сумел все-таки остановить я ее, – может хватит нам выдумывать повод, чтобы просто поговорить? Подожди, не перебивай… Ты, наверное, удивишься, но я не помню, что еще в последнее время меня так радовало, как твое вчерашнее сообщение на автоответчике.
Вот теперь я ждал, что скажет она. Только Катя молчала, а на заднем фоне разрывался ее сотовый.
– Скажи хоть что-нибудь!
– У меня телефон звонит… – неуверенно произнесла Катя.
– Хорошо. Тогда я позвоню завтра?
– Как хочешь, только трубку я не сниму.
– Почему?
– Потому что я буду в другом городе. В Петербурге. Не обольщайся, я буду там исключительно по работе, так что можешь даже на цветы не тратиться, – предупредила Катя.
– Исключительно? – с сомнением переспросил я.
– Без вариантов.
Мне показалось, или она произнесла это с улыбкой?
Глава 5. Пропажа
Старогорск
Парня в знакомой темно-синей ветровке Оксана увидела сразу, как только выехала на проселочную дорогу, ведущую к особняку – и несколько раз просигналила.
– Привет, братишка, – поравнявшись с ним, она открыла дверцу, – папеньки, я так понимаю, дома нет?
Это был Пашка – сын отца от первого брака. С родителем, правда, у него отношения были неважные, так что Паша предпочитал появляться в особняке, только когда того не было дома.
– И его, и Ларисы нет – Дениска по телефону сказал. Я давно уже обещал ему заехать, еще месяц назад стрелялку специально для него русифицировал – играет во всякое барахло пиратское…
– Паш, вот только не грузи меня подробностями – и без того тошно, – перебила его Оксана, поморщившись.
– А что так? С парнем проблемы?
Пашка был проницательным, как всегда. Углубляться в эту тему, слава богу, не пришлось – уже въезжали во двор.
Маман перезвонила через несколько часов и предупредила, что они на каком-то банкете у знакомых и вернутся поздно ночью, так что Пашка после недолгих уговоров согласился остаться на ужин. Сидели в Денискиной комнате: Паша и младший брат химичили над своей «стрелялкой», переговариваясь малопонятными терминами, а Оксана сидела в углу дивана и подпиливала ногти. Она такие вечера обожала – когда родители были дома, Оксана никогда не могла расслабиться – каждую минуту ожидала, что сейчас или мама начнет допрашивать отца, почему он поступил именно так, а не эдак; или отец будет отчитывать домработницу за то, что та передвинула его «древности», когда протирала пыль; или Дениска начнет канючить и цепляться к матери – а та нервничала, когда ее отрывали от работы, и частенько срывалась. Или, еще хуже, к родителям приезжали гости, и все дружно начинали изображать идеальную семью…
– Как у родителей дела? Краденое не нашли? – не отворачиваясь от компьютера, спросил Павел.
– Смеешься? Нет, конечно. И не найдут уже. Да маман сама не рада, что заявление о краже написала. Пашка, вот она вроде неглупая женщина, полтинник давно разменяла, а думает все задним числом. А я вот сразу чувствовала, что не надо с ментами связываться, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Ксюш, не говори так о Ларисе – она взрослая умная женщина. Наверное, у нее были причины заявить в полицию.
– В том-то и дело, что взрослая, а ума, как у пятилетней!
– Оксан, пойдем на балкон? – предложил Паша.
Девушка нехотя отложила пилочку, поднялась с уютного кресла и вышла за братом. Над Подмосковьем уже была ночь – Оксана поежилась и пожалела, что не захватила свитер. Хотела вернуться, но Пашка поспешно снял свой и накинул Оксане на плечи, заботливо поправив ей волосы и длинные серьги, попавшие под свитер.
Потом он достал сигареты и прикурил, а Оксана ждала, что Пашка сейчас опять начнет оправдывать мать и рассказывать, какая она хорошая. Удивительное дело: отец бросил первую семью, когда Пашке еще не было и трех лет, а ушел он к Ларисе. По всем законам логики, как считала Оксана, Пашка должен был Ларису люто ненавидеть, как женщину, лишившую его отца. Или хотя бы относиться с легкой неприязнью. Но Паша мачеху почти что боготворил. Приписывал ей качества, которых у той и не было никогда. А еще, недавно он объявил Оксане, что ее мама, оказывается, красавица, и самой Оксане стоит многому у нее поучиться.
После этого-то заявления Оксана окончательно поняла, что Пашка влюблен в ее мать – женщину на двадцать шесть лет его старше. Смешно даже! Может быть, поэтому всякий раз в разговоре с Пашей Оксана старалась сказать о маме какую-нибудь пакость – провоцировала его. А вообще-то девушка вовсе не думала о ней того, что говорила. В глубине души Оксана совсем не прочь была стать такой как мама – рассудительной, властной, сдержанной. Да и выглядит маман в свои годы замечательно – чего уж там.
Но Пашка почему-то не бросился защищать мать.
– Ксюш, ты мне денег не одолжишь?
– Да не вопрос, – пожала она плечами, – отдашь, когда сможешь.
С деньгами у Пашки всегда была беда – он толком нигде не работал, мать его не баловала, отец подкидывал разве что по большим праздником, да и не просил у него Паша никогда. Разве что Оксанина мама частенько снабжала его наличностью.
«Чтобы глупостей не наделал», – говорила она домашним.
Так что просьбе Оксана не удивилась. Но брат все еще испытующе на нее смотрел:
– Ксюш, мне много нужно.
– Ну, сколько?
– Тридцать тысяч… – помялся он.
– Долларов?! – ужаснулась Оксана, и, опасаясь, как бы не услышал Дениска, плотнее прикрыла дверь в лоджию.
– Рублей, – неловко улыбнулся Паша.
– Ну… с собой у меня их нет, но все равно не вопрос – у маман попрошу. Скажу, что на телефон.
– А она не догадается? – сомневался брат.
– Не догадается. Она ко мне в комнату заглядывает раз в пятилетку. И никогда ни о чем не спрашивает – золото, а не мать. Ты мне лучше скажи, зачем тебе столько сразу? Ты что, опять играть начал?
Пашка отвел взгляд, а Оксана поняла, что так и есть. Он был не очень-то занятым парнем – не работал, институт бросил еще в прошлом году. От армии его папа отмазал. Так что он любил проводить время за игровым автоматом, и иногда слишком уж увлекался. Два года назад, например, он тоже задолжал казино приличную сумму – намного большую этой – тогда все уладила мама, а с Пашки она взяла обещание, что играть он больше не будет.
Пашка, конечно, играл, только Ларисе об этом не говорилось.
– Я попрошу у мамы – и не волнуйся, она не узнает для чего. Только ты действительно отдай их в счет долга, ладно? А не новую ставку делай. И вообще, если бы ты взялся за ум – восстановился в институте, нашел работу хоть какую-то, с папой помирился – он тебя бы и так деньгами снабжал! В любых количествах. Он не жадный.
Пашка скривился:
– Вот только правильную девочку из себя не строй! Сама в «Скорпионе» зависаешь, наркотой балуешься, а мне нотации читаешь.
Оксана снова плотнее закрыла дверь и зашипела:
– Ты еще при Дениске это сболтни! Дурак! Да от твоих сигарет, хочешь знать, вреда больше, чем от моих таблеток. Никогда больше не буду тебе ничего рассказывать!..
Оксана отвернулась и попыталась насупиться, а Паша рассмеялся:
– Ты это в Интернете, наверное, прочитала, да? Ты скоро на Настю свою будешь похожа, доиграешься. Ладно, поздно уже, пойду с Дениской попрощаюсь.
Оксана, чтобы показать, как она зла, даже не предложила довезти его до станции.
***
Рано утром в понедельник позвонил Макс – тот самый, который оказался ментом – и потребовал, чтобы Оксана приготовила одну из фотографий Грега. Фотографии, разумеется, были – немного, но были. Когда Грег приезжал в последний раз, они много гуляли по Москве, взявшись за руки, иногда фотографировались на Оксанин мобильный телефон – эти-то фотографии она сейчас и искала. С телефона она давно, еще при Греге, перенесла их на компьютер, да больше и не просматривала, наверное, ни разу. Зачем? Ведь Оксана и так вспоминала его лицо каждый раз, как закрывала глаза. Иногда, правда, ей хотелось посмотреть, насколько хорошо они смотрятся вдвоем, но девушка, видимо, так хорошо спрятала фотографии, что найти их и не удавалось…
«Но сейчас-то нужно обязательно найти!» – твердо решила Оксана, села за компьютер и начала методично просматривать все папки, где могли бы быть фотографии.
Забеспокоилась она, только когда поняла, что просматривает папки по второму кругу – фотографий на компьютере не было.
Исчезли.
Испарились.
Но как? Сама они их уничтожить не могла, значит, кто-то добрался к ее файлов и стер фотографии…
Оксану внезапно охватила такая ярость, что она не задумываясь, сейчас же убила бы того, кто это сделал! Мерзкий Макс? Нет, иначе бы он не просил бы ее найти фотографии. И, потом, ему бы никто не позволил проникнуть в особняк.
Это сделал кто-то из домашних!
Мама? Вряд ли, она слишком уважает частную жизнь Оксаны.
Папа? Тем более нет – он бы не обратил внимания на снимки, даже если бы на них Оксана обнималась с каким-нибудь зеком в наколках.
У Оксаны мелькнула мысль, что это вполне мог сделать кто-то из домашней обслуги – дверь в комнату девушка не привыкла запирать, да и паролей на компьютере нет, но вдруг ей гораздо более перспективной показалась мысль, что это сделал Дениска. Этот юный хакер, когда не было новых стрелялок, обожал дразнить тем, что копался в ее компьютере. Не раздумывая, Оксана бросилась в комнату брата:
– Ты к моему ноуту подходил? – Оксана встала в проеме дверей и скрестила руки на груди.
– Не-а! – буркнул Дениска, не отворачиваясь от любимого компьютера.
Оксана была упрямой девушкой и просто так не сдавалась. Она подошла и больно схватила брата за ухо:
– Признавайся, мелочь, ты фотки удалил?
– Ай! – взвизгнул мальчишка. – Больно! А чего сразу я-то? Может, это вообще Пашка – он вчера за твоим компом сидел! Пусти!
– Пашка?.. – растерялась Оксана и оставила в покое ярко—малиновое Денискино ухо.
– Все маме расскажу! – слезливо пообещал брат.
Оксана его не слышала. Словно зомби она вышла в коридор и вернулась к себе, постепенно понимая, что кроме Паши действительно никто этого сделать не мог. Бог его знает, зачем ему фотографии – может быть, мама начала о чем-то догадываться и рассказала ему, а он и рад стараться. А может быть, его попросила эта дура Настька – они ведь общаются. Или, еще хуже, полиция его заставила… Да какие угодно у него могли быть причины, важно, что он наплевал на их дружбу и выкрал фотки.
Девушка, плохо соображая, что делает, нашла телефон и набрала номер Пашки. Она тогда и не думала, что скажет ему. Наверное, что-нибудь грубое, резкое, чтобы отомстить…
– Да! – устало ответил старший брат.
– Я знаю, что это ты удалил фотографии, – не своим голосом произнесла Оксана. Она была очень зла.
– Какие фотографии? – спросил он и ждал ответа.
Оксана тоже молчала, хотела, чтобы он признался сам.
– С Грегом твоим, что ли? – ответил, наконец, брат и усмехнулся.
Точно – он. Откуда еще Пашка мог знать про Грега, Оксана ведь ему ничего не рассказывала. Еще и издевается…
– Ты, ничтожество, – звенящим от ярости голосом сказала она, – если ты сегодня же, сейчас же не вернешь фотографии, я… я тебя прибью! Раздавлю! Я сделаю так, что ты больше ни копейки не получишь, ни от мамочки, ни от папочки. Ты вообще дорогу сюда забудешь!
– Ты кем себя возомнила, принцесска? – в голосе Паши появились холодные и очень неприятные нотки. – А теперь слушай – фотографии твои я не брал и даже не видел их. Ты подумай лучше, кто из приятелей твоего Грега мог в компьютере копаться. Кроме тебя ведь еще кто-то помогал ему родителей грабить, правильно? – он снова усмехнулся, давая понять, что знает все. – Ты меня поняла? А теперь валерьянки иди попей, истеричка.
И отключил телефон.
Оксана стояла посреди комнаты – растерянная и испуганная. Пашка тоже считает, что квартиру ограбил Грег. Кроме того, он думает, что она, Оксана, Грегу в этом помогала! И ведь он собирается рассказать эти бредни родителям… А они могут и поверить. Стоять не было сил. Хотелось добраться до кровати, зарыться под одеяло, под подушки и заснуть – навсегда заснуть. Чтобы не слышать, что наговорит мама, отец, дедушка. Как жить после того, как вся семья решит, что она воровка, позор семьи – она не знала.
Оксана лежала, укутавшись в одеяло, без сна, с сухими воспаленными глазами, час или два. Ее знобило, но истерика дано прошла, мысли строились на удивление плавно и логично. До сего дня девушка была уверена, что персональный конец света наступит для нее, если Грег никогда больше не приедет. Сейчас же она вдруг поняла, что могут произойти вещи гораздо более неприятные.
Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтобы на семью пала тень. Пропадет семья – пропадет и сама Оксана. А сейчас еще она вполне может все исправить.
Девушка резко откинула одеяло, тщательно причесалась у зеркала, до конца продумывая план. Убедившись, что в коридоре никого нет, она пробралась в комнату родителей, заперла за собой дверь и прошла к маминому туалетному столику, в стену рядом с которым был встроен сейф. Дверца сейфа никогда не закрывалась – этим-то Оксана и воспользовалась, вытащив коробку с гарнитуром из жемчуга и бриллиантов – самый дорогой в маминой коллекции. Потом, подумав, она стянула с ушей свои любимые длинные серьги, хорошо помнив, что вчера до них дотрагивался Пашка. Все это она сложила в футляр с гарнитуром, а сам футляр замотала в один из маминых шарфиков.
С чувством выполненного долга Оксана уже в своей комнате уложила сверток в простенький пакет, схватила ключи от машины и покинула дом.
Санкт-Петербург
Авторадио еще минут пять назад «порадовало», что на углу Невского и Маяковки столкнулись два автомобиля, в результате чего движение встало, так что застряли мы с Катей и Бэхой, видимо, надолго. Впрочем, мне это не мешало нисколько, Кате, я думаю, тоже. Да и другие водители, давно привыкшие к несовершенству городских магистралей, не нервничали, а занимались своими делами. Только вот тот, кто оказался непосредственно за нами, ежеминутно начинал вопить, что он, мол, торопится. Вопрошал у соседей, почему, интересно, стоим, куда катится этот мир и вообще, не надо было голосовать за Путина. А еще, как только перед нами освобождали клочок асфальта, он принимался остервенело сигналить, как будто, если моя Бэха продвинется на два метра вперед, ему станет легче.
Но в этот раз мы с Катей решили быть непреклонными: я сделал музыку погромче, чтобы не слышать его воплей, Катя перегнулась через коробку передач, устроилась у меня на груди и продолжила прерванный поцелуй.
– Уснул ты там, что ли?! Проезжай, проезжай!!! – Крики прорывались сквозь лирику Фредди Равеля, льющуюся из магнитолы.
– Надо было Рамштайн ставить, – заметила Катюша.
– Кать, может, все-таки проедем? – я попытался усадить ее на место, потому что мне после ее поцелуев еще надо было как-то машину вести.
– Перебьется. Подождет еще пять минут.
Она зарылась теплыми ладошками мне под рубашку, и мне даже любопытно стало, что она собирается за эти пять минут сделать. Но теперь непреклонным был я:
– Все! Сядь на свое место. Далеко сядь, – на радость стоящего позади я таки проехал вперед на те самые два метра.
– Зануда ты, Никитин… – фыркнула Катя, собирая заколкой ворох медно—золотых волос. – А этому… я сейчас устрою! Сейчас достану свое следовательское удостоверение – спорим, что сразу заткнется?
– Ага, только помаду сначала поправь, следователь, – усмехнулся я.
– Ты тоже! – огрызнулась Катюша и бросила в меня влажную салфетку из своей косметички. – Кстати, а куда ты меня везешь?
– К себе. А ты имеешь что-то против?
– Да нет, но мне нужно сегодня встретиться со следователем по делу Аленкова…
– С Зайцевым? Так он по понедельникам только с двух часов принимает. У нас уйма времени.
Катя слегка нахмурилась и насторожилась, словно стирание помады было очень интеллектуальным занятием:
– А откуда это ты так хорошо знаешь его график? Ты что разговаривал с ним? – в голосе ее был неподдельный ужас.
– Катюш, конечно разговаривал. Ты же сама хотела, чтобы я разузнал, какие слухи ходят об этом деле.
– Так слухи, а не информация из первых уст!.. Так, и в качестве кого ты с ним общался? Леша, только не говори, что ты защищаешь интересы Аленкова.
Ненавижу, когда она задает провокационные вопросы… Я действительно был адвокатом Аленкова, но, когда подписывал договор, представить себе не мог, что мне придется соперничать с Катькой.
А ей словесного подтверждения от меня и не требовалось – она уже все поняла:
– Леш, ты хоть понимаешь, что ты сделал? Я же рассказала тебе практически все, что мы в Старогорске нарыли по этому делу, а теперь ты собираешься эту же информацию пустить против меня?! Ты вообще в курсе, что это тайна следствия, что за ее распространение тебя могут засудить!
– Ерунда, кто меня засудит? Я не подписывал никаких бумаг о неразглашении… – машинально ответил я и тут же об этом пожалел.
Катя дернула ручку дверцы, чтобы выскочить из машины, благо мы опять стояли, но я успел нажать блокиратор:
– Кать, не валяй дурака! Я взялся его защищать только потому, что Аленков действительно невиновен! Да ты сама будешь его допрашивать и поймешь, что к твоей краже он никакого отношения не имеет!
– У меня есть свидетельница, которую Аленков соблазнил, и с ее помощью получил доступ к квартире Фарафоновых. Выпусти меня из машины. Я не хочу, чтобы нас видели вместе – я вообще не имею права с тобой разговаривать в нерабочее время.
Ну что я мог на это ответить? Катя вышла из автомобиля, огляделась и бодро зашагала вдоль дороги. Самое досадное, что я опять не знал, когда увижу ее: может быть еще через полгода, а может, она позвонит мне к вечеру и извиняющимся голосом скажет, что вспылила – я не могу предугадать ее действий. Странно, что даже в этой ситуации у меня и мысли не мелькнуло отказаться от защиты Аленкова.
***
Не успел я выбраться из пробки, как на сотовый мне позвонили – отобразился номер следователя Зайцева. Он почти торжественно объявил мне, что в двенадцать часов дня начнется допрос моего подзащитного Аленкова по делу о причастности его к квартирной краже в Старогорске. Я мысленно поаплодировал Катерине – чтобы уговорить Зайцева начать рабочий день на два часа раньше, определенно нужны способности.
Допросный кабинет Крестов, наглухо запертый снаружи, казалось, был изолирован от всего мира. В отдалении лязгали решетки, трещали с потолка лампы дневного света, но в кабинете все равно царил тоскливый полумрак. Катя сидела вполоборота ко мне, закинув ногу на ногу, и покачивала носком туфельки. Она, хмурясь, листала протоколы предыдущих допросов и делала вид, что в упор не замечает моих взглядов. Между нами сидел не менее хмурый Зайцев, сосредоточенно глядел в компьютер—наладонник и, несмотря на вырывающиеся оттуда веселенькие электронные мелодии, занимался, конечно, важным делом.
Аленков держался сегодня намного лучше, по крайней мере, безысходности в его взгляде не было – только ленивая усталость, с которой он отвечал на вопросы Катерины. Занервничал он лишь раз, когда Катя упомянула, что она "по другому делу". О чем конкретно Катя собиралась говорить с Аленковым, я понятия не имел, а начала она издалека: полное имя, где родился, чем зарабатывает на жизнь, и все в таком духе. Наконец, пошли вопросы о Гришином знакомство с Дарьей Мерешко – это девичья фамилия его жены.
– Мы познакомились в Австрии, в Вене, в июле прошлого года. Даша там отдыхала, а я был на конференции археологов, представлял свою недавно вышедшую монографию. Называется «Аналитический метод в исследовании монет Восточной Европы XVII века». Между прочим, ее очень хвалили и мне настойчиво предлагали вести курс лекций.
– Григорий Григорьевич, – любезно спросила его Катя, – значит, вы монетами увлекаетесь, правильно я вас поняла?
Аленков, по-моему, смутился:
– Ну, есть немного. Теме исследования средневековых монет я посвятил девяносто восемь больших статей и две монографии. Третья пока в производстве.
– Наверное, у вас и коллекция монет имеется?
– Конечно, имеется. Совсем небольшая, правда, но у меня есть несколько довольно редких экземпляров. Кстати, в монографии, которую я сейчас пишу, я упомяну одну из своих монет.
– А монет времен Екатерины II у вас случайно нет?
– Екатерины? Нет… я российские монеты не коллекционирую. Но в моей новой монографии я обязательно затрону и тему российских монет…
– Времен Екатерины?
– Да нет же! Но она и без Екатерины, я уверен, произведет фурор в нумизматической науке… если я отсюда когда-нибудь выйду, конечно.
Он тяжело вздохнул, но по изумрудным Катиным глазам я видел, что на фурор в науке ей плевать, она хочет Аленкова как раз засадить на всю жизнь.
– Мы говорили о вашей супруге, – напомнила она.
– Даша тоже увлекалась монетами, – снова вздохнул Аленков. – Отдыхала она вообще-то в Бад—Киссингене, в Германии, но, узнав о конференции археологов, специально поехала в Вену. После моего доклада она подошла, мы разговорились…
– До этого вы с Мерешко никогда не встречались?
– Нет, конечно.
– Ясно. А где жила Дарья до вашей встречи?
– В Петербурге, кажется.
– Она коренная петербурженка?
Гриша ответил не сразу:
– Понятия не имею… – страдальчески морщась, признался он. – Коренная—некоренная – какая теперь уж разница?
– Разница есть, Григорий Григорьевич. Вспомните, пожалуйста, наверняка Дарья рассказывала что-то.
– Я не знаю. Мы с ней об этом не говорили. Подождите, у неё мать ведь жила в Московской области, кажется. Она ещё к ней уехала… тогда…
– Когда – тогда? – быстро спросила Катя.
Гриша замялся.
– Вы крупно поссорились с Дарьей, и после этого она уехала к матери, так? – ответила за него Катя. – А как назывался этот город. Вспомните, пожалуйста.
– Послушайте, что вы ко мне в душу лезете! – взбесился вдруг Гриша. – Какая разница, что это за город… Какое вам дело до наших с ней отношений! – Гриша привстал и густо покраснел от гнева.
Я поспешно придержал его за рукав и в полголоса попытался утихомирить. Когда Гриша успокоился и сел на место, Катерина Андреевна принялась учить его жизни:
– Я процессуальное лицо, Аленков, и имею право задавать любые вопросы, которые сочту нужными. Так вы никогда не были в родном городе вашей жены и не виделись с её родственниками?
– Нет, – сквозь зубы ответил Гриша.
– Хорошо. На что жила Дарья до вашей встречи? Она работала?
– Не знаю.
– Она знакомила вас со своими друзьями, родственниками?
– Нет.
В абсолютной тишине под треск лампочек Катя записала подробности диалога в протокол, после чего, слегка прищурившись, спросила:
– Григорий Григорьевич, вот вы сказали, что Дарья никогда не знакомила вас со своими друзьями. Вы уверены в этом? – и быстро добавила: – помните, что за дачу ложных показаний вы несете уголовную ответственность.
Гриша смешался и бросил взгляд на меня – наверняка был уверен, что я проболтался Катьке о Захаровой. Но я сам ничего не понимал – я ведь ни словом о Захаровой не обмолвился!
– Я имею в виду Оксану Фарафонову, вы ведь с ней знакомы?
– Я не знаю никакой Оксаны Фарафоновой, – довольно натурально покачал головой Гриша.
– Как же так? – удивилась Катя. – А она вас знает.
Аленков безразлично пожал плечами, что в его положении было самым правильным. А я подумал, что он очень способный ученик – еще немного и он сам будет давать мне советы, как отвечать на Катькины вопросы.
Мы с Аленковым по очереди подписали Катины протоколы, и она ушла, даже не взглянув в мою сторону. Я, скомкано попрощавшись с Гришей, догнал ее уже на проходной. Аленков меня удивлял все больше и больше – про свою супругу он не знал вообще ничего! "Кажется петербурженка…" – он даже этого не знал точно! Чем занималась? На какие такие средства отдыхала в Германии?
На Арсенальной набережной, там, где вечно толпятся родственники заключенных, Катю преданно дожидался опер Вова Лихачев, мы неохотно поздоровались. Разговаривал со мной Лихачев лениво, через силу.
– Ваш Аленков всегда такой дерганый? – спросила Катя, не обращаясь ни к кому, а, опершись о гранитный парапет, глядела с набережной вниз, на Неву. День был на редкость жаркий – ветра не чувствовалось, мутно—зеленую воду искажала только легкая рябь. – Я думала, он кинется меня душить.
– Он не дерганый, Кать, ты хотя бы попытайся его понять: жена погибла, а наши доблестные органы мало того, что утверждают, что она была убита, так еще и его самого обвинили в убийстве. Представь, что он сейчас чувствует! Да к тому же он – ученый! С мировым именем, между прочим, а его в наш российский "обезьянник" засунули с соответствующим контингентом…
– А что ж его, – с вызовом спросил Лихачев, – в отдельную камеру для VIP—персон? Он убийца, а убийца должен сидеть в тюрьме!
– Ты докажи сначала, – бросил я с легким раздражением. – Все доказательства против Аленкова вилами по воде писаны, а то, что его до сих пор здесь держат, только лишний раз подтверждает, какой бардак творится в вашей системе.
– Давно ли ты сам в этой системе работать перестал?
– Перестал – решающее слово, друг-Вова! – спорить мне с ним было откровенно лень. – Ребята, может, посидим где-нибудь – тут недалеко кафешка…
– А нам, друг-Леха, некогда по кафешкам рассиживать! Пойдем, Катя?
От меня не укрылось это фамильярное "ты", но и почти робкий голос бравого опера я тоже отметил.
– Пойдем, Володя, – милостиво согласилась Катерина, отрывая взгляд от реки. – До свидания, Алексей Викторович, нам действительно нужно работать.
Этот "Алексей Викторович" меня добил окончательно – конспираторша, блин… Лихачев к ней явно клеится, ему она – "Пойдем, Володя…" – елейным голоском, а мне, значит "Алексей Викторович"…
Долго ещё я не мог сосредоточиться на деле Аленкова.
