bannerbannerbanner
Шампанское для аферистки

Анастасия Логинова
Шампанское для аферистки

Полная версия

Сколько лет я был влюблен в Наденьку, я и не вспомню сейчас, но с первого по десятый классы она была моей соседкой по парте, и я списывал у неё математику и физику. С русским и всеми гуманитарными предметами у меня проблем никогда не было: грамотность я, можно сказать, впитал с молоком матери, а говорить я вообще могу о чем угодно и сколько угодно. Так вот… Наденька не то, чтобы была первой красавицей, но был в ней тот самый изюм, благодаря которому она давала фору любой красавице. Плюс ко всему была она редкой умницей – рядом с ней любой мальчишка стремился выглядеть умнее, чем есть на самом деле. Училась она всегда на «отлично» и с начальных классов знала, что станет доктором.

У Нади всегда было полно воздыхателей, но серьезных конкурентов у меня не появлялось вплоть до девятого класса, когда наш староста – активист и лидер Антон Березин – твердо решил Наденьку у меня отбить. Да еще перевелся в наш класс пронырливый очкарик Стасик Аристов, который вообще пользовался запрещенными приемами: бренчал на гитаре слезливые песенки собственного сочинения.

Весь девятый класс я и мои соперники тихо ненавидели друг друга, время от времени устраивая драки на заднем дворе школы, но однажды, в такой же осенний день, как и вчера, Надя нас троих пригласила на свой день рождения. Там мы устроили мини-скандал, распугав остальных гостей, и были выдворены на улицу с указанием от Наденьки не возвращаться, пока не помиримся. На улице мы подрались уже более основательно, в результате чего Березин сломал мне нос. А так как милиция в те времена работала куда эффективней, чем сейчас, то нас заметил участковый и вознамерился отправить на ночь в ИВС6. В ИВС никому не хотелось: мы удирали от патрульной машины проходными дворами, а потом еще полночи отсиживались на каком-то чердаке. Там и пришли к выводу, что все мы трое вполне неплохие ребята, а Наденька… хоть она классная девчонка, но ссорится нам из-за нее – себя не уважать.

По ночному Питеру, проспекты которого наконец-то были свободны, я добрался до вокзала за каких-то полчаса. Стас курил на платформе и, видно, давно уже высматривал меня.

– Здесь его полное имя и телефон следователя, – сразу сунул он мне блокнот с записями. – Так ты хочешь взять дело себе?

– Попробую. В крайнем случае, отдам Тохе. Слушай, а ты этого Аленкова, – я прочитал фамилию моего будущего клиента, – хорошо знаешь?

– Не очень. Но он парень неплохой. Вообще-то Аленков с другой кафедры – историк – мы пару лет назад ездили в один из отдаленных филиалов лекции читать: он по истории, я по гражданскому праву. Ехали в поезде в одном купе, на той почве и сдружились. Закадычными друзьями, правда, так и не стали, у него вообще характер сложный – друзей немного, весь в себе. А жена его… Честно говоря, я вообще не знал, что Гриша женат. Ты попробуй что-нибудь сделать, а, Лех?

Я пообещал, что попробую.

Сонная проводница объявила, что посадка окончена: мы распрощались, и Стас шмыгнул в вагон. Я подождал, пока поезд не скрылся из виду, докурил и вернулся на стоянку. Думал я о том, насколько можно верить в совпадения. Женщина, убитая профессором с пустыми глазами, Катина отравленная якобы наводчица и, наконец, жена историка Аленкова – тоже отравленная… что если это действительно только совпадения? Но мне очень уж хотелось помочь горе-следовательнице Катерине, потому я надеялся, что во всех трех случаях речь идет об одной женщине. Но гадать я не привык, так что в любом случае нужно встретиться со следователем по делу Аленкова – но это уже завтра. Утро вечера мудренее.

Глава 2. Профессор истории

Субботний день в моей конторе был выходным, но планы у меня сегодня были наполеоновские. Доедая яичницу с ветчиной, я продумывал план действий – кому позвонить в первую очередь и что сделать. И вот, допив кофе, тщательно вымыв и протерев посуду, я разобрал электронную почту и сделал первый на сегодня звонок. Звонил я в СК по указанному Стасом телефону – хоть сегодня и суббота, но вполне могло оказаться, что следователь Зайцев, занимающийся делом Аленкова, на месте. Следователя я в конторе не застал, но добрые люди подсказали, что Зайцев буквально пять минут назад уехал в СИЗО – допрашивать Аленкова. В общем, планы пришлось срочно перекраивать и нестись на допрос.

Полноценного свидания с моим новоиспеченным клиентом тоже не вышло – я едва успел к началу допроса и мог только сидеть и указывать на нарушение прав моего подопечного, если таковые, конечно, имелись.

Следователь Зайцев был приблизительно моим ровесником – приземистым, упитанным и радостным настолько, будто работал не следователем, а конферансье. Что касается моего подзащитного, то его я узнал сразу – именно его вчера вел по этим же коридорам Лихачев, да и в образе его мало что изменилось. На меня клиент даже не посмотрел, происходящее, похоже, интересовало его мало. Выглядел он совсем плохо: одежда помята, волосы взъерошены, глаза воспаленные. Руки, закованные в наручники, распухли и покраснели, но он этого даже не замечал.

– Пусть с моего клиента снимут наручники, – попросил я. – Куда он отсюда денется?

– Не положено, – отчеканил следователь. Однако, взглянув еще раз на Аленкова, даже он сжалился: не спеша вызвал контролера, и тот слегка ослабил браслеты.

Потом мне позволили полистать уголовное дело.

Здесь были протоколы осмотра места происшествия, обнаружения трупа Аленковой Дарьи Ивановны тысяча девятьсот восемьдесят шестого года рождения, уроженки поселка Южный Московской области. Неработающей. Присутствовали допросы свидетеля, нашедшего ее – подруги покойной, данные которой я сразу переписал себе. Имелся протокол вскрытия трупа: по заключению эксперта смерть наступила в результате паралича дыхательного центра… – далее я пролистнул несколько страниц ничего не говорящей мне медицинской тарабарщины. Вот! А паралич дыхательного центра это следствие принятия внутрь седативного средства фенобарбитал в количествах несовместимых с жизнью. Ну и что? Причем здесь её муж? Обыкновенный суицид, каких за день в Питере происходит десятки. Препараты группы барбитуратов, к коим относится фенобарбитал, излюбленное средство самоубийц. Продается, правда, только по рецепту, но достать этот рецепт не так уж сложно, потому как это всего лишь снотворное – насколько я помню, даже у меня в аптечке валяется пара упаковок.

– Извините, но я лично не вижу здесь состава преступления, – возвращая дело, заметил я. – По-моему, чистый суицид: жена моего подзащитного сама приняла этот препарат. При наружном осмотре тела не зафиксировано никаких повреждений ротовой полости, нет следов борьбы, в комнате идеальный порядок, и нет следов посторонних людей.

Следователь, слушая меня, только благодушно улыбался, будто я рассказывал что-то очень приятное, и, наконец, спросил:

– А вы прочитали протокол осмотра места происшествия.

– Конечно, – бодро ответил я, – обратил внимание, что рядом с потерпевшей, не было ни предсмертной записки, ни таблеток фенобарбитала…

– Я вам скажу больше, – перебил меня Зайцев, – фенобарбитала не было не только рядом с ней, но и вообще в квартире. Даже лекарств, содержащих его в мизерном количестве, не было. У вас есть этому объяснение? – не скрывая радости, обратился он ко мне.

Признаться, я не нашел, что ответить.

– А я вам скажу, почему флакона нет, – продолжил следователь, – потому что убийца, вынудив потерпевшую принять лекарство, забрал флакон с собой и ушел. Пока только не понятно, зачем… В любом случае, не получается самоубийства, гражданин Аленков, не получается.

– А почему вы исключаете, что жена моего клиента сама уничтожила остатки препарата и флакон – теоретически она могла это сделать.

Зайцев отчего-то рассмеялся противным скрипучим смехом:

– Тогда уж не уничтожила, а подкинула гражданину Аленкову…

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что при задержании в вещах гражданина Аленкова было найдено несколько рецептов на покупку фенобарбитала! – Зайцев сиял, словно начищенный самовар. – Тогда мы обратились к лечащему врачу Григория Григорьевича – мало ли, может, человек болен и ему это лекарство жизненно необходимо. Но нет! Ничего подобного врач не выписывал. Где взяли рецепты, Аленков?

Не мигая, и перестал улыбаться, Зайцев теперь в упор смотрел на моего подзащитного, а тот сжался еще больше – силился сказать что-то и не мог.

– Я… я… – мялся Аленков, – я плохо сплю в последнее время. Рецепты мне продал один знакомый… – он глубоко вздохнул, собираясь говорить дальше.

Тут я его перебил, не в силах больше слушать, как мой клиент губит дело:

– Я прошу прервать допрос. Мне нужно переговорить с моим клиентом наедине.

Зайцев кинул на меня недобрый взгляд, но обвиняемый действительно имел право на свидание с защитником наедине, ответить Зайцеву было нечего. Он медленно собрал все свои бумаги и так же неспешно покинул допросный кабинет. Лязгнул металлический засов, и мы остались вдвоем с Аленковым. Тот молчал.

– Григорий Григорьевич, я знаю, что вы не настаивали на предоставлении вам адвоката и, возможно, в защите ваших интересов не нуждаетесь вообще. Я должен был уточнить это сразу, и мы бы не тратили время попусту. Так вам нужна моя помощь?

В самом деле, может быть, этот профессор—тихоня и грохнул жену, а теперь раскаивается и хочет в тюрьму на большой срок. Для чего мне из—под себя выпрыгивать?

– Кто вас прислал? – не ответив на мой вопрос, спросил Аленков.

– Меня никто не присылал. Но ваш знакомый – Станислав Аристов – передал мне, что вам нужна помощь квалифицированного юриста. Я могу ее предоставить, но и вам нужно кое—что сделать.

 

Он упрямо молчал – я не сдавался:

– Послушайте, на вас у них ничего нет! Даже факт убийства не установлен на сто процентов. Если грамотно к этому вопросу подойти, то, я уверен, окажется, что вас даже задержали незаконно! Чуть—чуть надавить, и вас уже сегодня с извинениями выпустят на свободу!

– Тебя как зовут? – перебил меня Аленков.

– Алексей.

– А я Гриша, – признался он и вздохнул.

Только в этот момент лицо его выразило нормальные чувства, а не эту аморфную безучастность. И я чисто по-человечески ему посочувствовал: он потерял близкого человека, а мы с Зайцевым – два моральных урода – с пеной у рта спорим, кого хотела подставить Аленкова своим самоубийством.

– Послушай, – снова осторожно начал я, стараясь все же достучаться до него, – тебя ведь не было рядом, когда она принимала эти таблетки?

– Нет! Конечно, нет!

– А могли у нее быть причины это сделать?

– Не знаю… В последнее время она странно себя вела: всего пугалась, вздрагивала без причины, целыми днями просиживала дома взаперти. Когда я думаю, что мог ей хоть чем-то помочь, и не помог…

– Вряд ли ты бы ей помог, если задумала убить себя. Сейчас главное вытащить тебя, поэтому в подробности с Зайцевым не вдавайся – отвечай кратко и по существу. Вот если следователь тебя спросит: считаешь ли ты себя косвенно виновным в ее смерти, можешь ответить, что да, ты чувствуешь свою вину.

Гриша закивал, подтверждая, что так оно и есть.

Да уж ситуация у него – врагу не пожелаешь. А главное, с каким цинизмом я это ему говорил – а что делать? Сочувствие сочувствием, но лучше пусть потом в церковь ходит и свечки своей Даше ставит, чем зону топтать – по-дурости. Признаться, я не был теперь уверен, что Аленкова покончила с собой, но и то, что убил ее не Гриша, казалось мне очевидным.

Вернулся Зайцев, дожевывая что-то на ходу и пряча за папкой с уголовным делом булочку.

– Ну? Поговорили? – радостно спросил он. – Будете отвечать на вопросы, Аленков?

– Буду, – решительно кивнул Гриша и глянул на меня, ища поддержки.

– Вот и славно.

Тут же посыпались вопросы: имя, фамилия, год рождения, род занятий. Покончив с официальной частью, следователь перешел непосредственно к делу:

– Аленкова Дарья Ивановна – ваша супруга?

– Да.

– Как давно вы женаты?

– Около года.

– Последние месяцы вы жили вместе?

– Нет… – помялся Гриша, и, вспомнив, видно, мои наставления, ничего добавлять не стал.

Вот и хорошо. Чем больше уточняющих вопросов задает этот Зайцев, тем проще будет понять, в какую сторону он клонит. Ведь должны ж у них быть какие-то доказательства посерьезней – не косвенные, а прямые. Потому что, что бы я клиенту не говорил, но ни один следователь не вынес бы обвинение Аленкову без достаточных на то оснований.

– А почему вы не жили вместе? – поинтересовался Зайцев.

– Ну… мы собирались оформить развод.

– Прожив вместе всего год? А почему?

– Это личное… – Гриша с мольбой посмотрел на Зайцева.

– Прошу вас ответить, – спросил следователь тверже.

Гриша теперь с мольбой посмотрел на меня. Я еле заметно кивнул. А что? В уголовном процессе нет понятия "неприличный вопрос".

– Мы поссорились. Даша уехала к матери, а когда вернулась, сказала, что встретила другого и подает на развод.

– Значит, ваша жена первой заговорила о разводе?

– Ну да…

– А вы этого не хотели?

– Конечно, нет! – вспылил возмущенно Гриша.

– Мой клиент имеет в виду, что как всякий нормальный человек, пытался сохранить семью, – вставил я. – Разумными методами.

– Ну да, ну да… – закивал следователь. А Гриша, похоже, даже не понял, что только что признался, что имел мотив убить супругу. Мотив этот называется ревность. Об этом разводе я не имел ни малейшего понятия, иначе, естественно, проинструктировал бы Гришу.

А Зайцев уже даже не допрашивал, а вел беседу – милую, непринуждённую. Всё-таки хорошо, гад, свое дело знает: Аленков уже расслабился и почти забыл, где он находится и с каким волком в овечьей шкуре разговаривает. А вот я сидел, сжавшись, как пружина: сейчас Зайцев задаст самый главный вопрос. Задаст таким же легким тоном, а Аленков не сумеет сориентироваться и ответит не то…

– Вы давно видели жену?

Гриша вдруг снова напрягся:

– Не помню. Давно.

И тут я понял, что он врет.

Зайцев едва заметно ухмыльнулся – значит, вот их главная улика: есть свидетель, который покажет, что Гриша с женой виделся на днях. Не дай бог ещё, что это было в день смерти Аленковой.

– В конце августа вы были в городе? – продолжил следователь.

– Нет. Я был в командировке.

– В Москве – я это знаю. Григорий Григорьевич, но у меня есть свидетели, которые утверждают, что двадцать восьмого августа – а это, напомню, канун смерти вашей жены – рано утром вы, поговорив по мобильному телефону на повышенных тонах, внезапно сели в свой автомобиль и уехали. Вернулись поздно вечером. Вы были в Санкт-Петербурге?

– Да… – помолчав, ответил Гриша.

А я подумал, что если вдруг сумею доказать невиновность Аленкова, то это дело станет жемчужиной моего профессионального резюме.

***

Из СИЗО я направился на Васильевский остров к отделению полиции, на территории которого находилась квартира Аленковых. По дороге купил в какой-то забегаловке стаканчик гадкого кофе и два хот—дога, устроился в машине и принялся ждать. Здесь я вышел в Интернет через мобильник и попытался разыскать поселок Южный в Московской области. И даже не удивился, когда тот нашелся в пятидесяти километрах от Старогорска, где были похищены старинные монеты. Старогорские правоохранительные органы, в частности Ваганов, уверены, что ограблена квартира была с помощью женщины, погибшей при странных обстоятельствах две недели назад в Петербурге… Не бывает таких совпадений! Я на что угодно готов спорить, что их наводчица и есть Дарья Аленкова.

В этом уверен Юрка, а Катя вчера звонила мне и всячески пыталась убедить, что Ваганов подлый непрофессионал, а версия с наводчицей притянута за уши. Зачем, интересно?.. Стоп! Ей достаточно было упомянуть то громкое ограбление, чтобы я заинтересовался и попытался через свои связи в это дело вникнуть. Ну, а то, что она обругала Ваганова – это еще проще: чтобы я, дурак, растаял! Мне же эти слова да из ее уст, как манна небесная. Вот… – я долбанул кулаком по рулю ни в чем невиноватой «Бэхи» и попытался придумать достойное Катьки ругательство, но не успел: из дверей отделения бодрой пружинистой походкой вышел Вова Лихачёв, а ждал я именно его.

Я посигналил несколько раз, только после этого Лихочев изволил посмотреть в мою сторону. Судя по тому, что лицо его ничуть не изменилось, нас с «Бэхой» он приметил сразу, но надеялся проскочить, не поздоровавшись.

– Лихачев, – крикнул я, опуская окошко. – Стой! Куда так торопишься?

– Здорово! Что-то часто мы с тобой встречаться стали, Никитин… – протянул он руку в окно.

– Садись, подброшу куда нужно. Разговор есть, Володя, – мягко и примирительно ответил я.

Лихачев от моего предложения был не в восторге, суетливо оглянулся на крыльцо РУВД и куривших там полицейских и проворчал негромко:

– Место ты, конечно, выбрал самое то… Давай через два часа у входа в метро, – и, ссутулившись, не прощаясь, пошел прочь.

С Володькой я знаком ещё с тех незапамятных времен, когда был следователем РУВД… Да, было в моей жизни и такое: сейчас с ужасом вспоминаю то время. Какой черт меня дернул туда податься, до сих пор не понимаю? Но, как ни крути, а практически вся моя нынешняя клиентская база сколочена была именно на прежней службе. В те далекие времена мы с Володькой были не то, чтобы большими друзьями, но по работе приходилось пересекаться часто. Правда после того как я «переметнулся», нас уже и приятелями-то назвать можно было лишь с натяжкой: Вова был опером идейным, и предательства – а мой уход он расценил именно так – до сих пор не простил.

Кроме дела Аленкова я на сегодня все равно больше ничего не планировал, так что, дожидаясь Лихачева, поколесил по Острову в поисках более-менее приличной кафешки. На 7—ой линии удалось, наконец, по-человечески позавтракать.

Думал я за едой о том, что если жена Аленкова действительно наводчица на богатые квартиры, то в смерть ее в результате несчастного случая верится с большой натяжкой. Самоубийство тоже как-то не очень подходит. Гораздо вероятнее, что организатор квартирных краж – без сомнения умный и осторожный человек – получив с помощью Аленковой монеты, захотел от нее избавиться. Кому нужен свидетель, способный тебя опознать, да с которым к тому же нужно делиться? А поделившись, всю жизнь бояться, что он тебя сдаст. Самое обыкновенное решение – избавиться от ненужной теперь подельницы, причем лучше всего так, чтобы подозрения не пали на организатора и убийцу. А еще лучше, чтобы убийство вообще было похоже на несчастный случай.

Все мои рассуждения сводились к тому, что Гриша Аленков стал козлом отпущения, но отчего-то случайной жертвой обстоятельств он мне не казался – слишком многое он скрывал, слишком странно реагировал на события. В день смерти Аленковой мой клиент был, оказывается, в городе – специально приехал из Москвы. Зачем? И почему об этом факте умолчал? Испугался, что его обвинят в убийстве жены? Нет, при первом его допросе ещё никто не сомневался, что это было самоубийство. К тому же скрывать такие вещи глупо, свидетели все равно найдутся. На этот вопрос он даже мне, своему адвокату, ничего вразумительного не ответил.

Правда, был один человек, способный помочь мне в этом разобраться. Прямо из кафе я набрал номер свидетельницы Захаровой, нашедшей труп. В уголовном деле имелся только номер ее домашнего телефона, но и его трубку долго не снимали. Только после седьмого гудка, когда я уже собрался сдаться, встревоженный женский голос ответил:

– Слушаю вас!

– День добрый, мне бы Лилию Захарову услышать.

– Нет Лили! И прекратите сюда звонить, слышите?! – выкрикнула женщина, и если бы так отчетливо не слышался испуг в ее голосе, я бы решил, что мне угрожают. – Я в милицию пойду…

После слов о милиции дама разрыдалась. Все мои попытки прояснить ситуацию ни к чему не привели, единственное, чего я смог добиться, это убедил женщину записать номер моего сотового и передать его Захаровой.

Странный вышел разговор.

К назначенному времени я поехал к метро, оставил машину неподалеку и еще минут десять прохаживался по площади с делано скучающим видом. В какой-то момент даже начал психовать, что Лихачев не приедет вообще. Но тот появился минута в минуту. Зыркая из—под бейсболки колючим взглядом, он сходу спросил, в чем дело, причем тут же отвернулся, делая вид, что просто "стрельнул" у незнакомого мужика сигарету.

Наши шпионские игры, к слову сказать, не были пустыми перестраховками – это мне ничего не грозило, а если кто из сослуживцев Лихачева узнает, что он является на свидания с адвокатами, могут начать задавать много вопросов. А то и вовсе в предатели запишут, примерно как он меня. Лихачев, наверное, и вовсе бы не пришел, но так уж вышло, что он был моим должником.

– Володь, Аленковым, я слышал, твой отдел занимается?

– Ну, мой… – нехотя подтвердил Лихачев и прищурился: – а ты все-таки защитником к нему заделался?

– Ну, защитником! – весело поддержал я его тон.

– И какие у нас могут с тобой быть разговоры?

– Деловые, друг—Вова, исключительно деловые. Ты тему с ограблением мэра одного подмосковного городка в июле этого года, помнишь? Вся полиция на ушах стояла, наверняка и ваш отдел напрягали.

– Забудешь такое… – Заинтересованность, если она и была, на лице Лихачева не отразилась.

– Так вот, правоохранительные органы этого городка вовсю примеряют на роль наводчицы на квартиру одну девушку, таинственную смерть которой ты имеешь удовольствие расследовать. Догадываешься, о ком я?

Лихачев же был настроен скептически и только сморщился:

– Чушь! Заняться им там нечем, что ли?

– Мое дело намекнуть. Но учти, сегодня об этом мало кто знает в Питере, и ты еще можешь успеть поднапрячься и заработать себе новую звездочку на погоны. А к понедельнику эпопея со старогорскими цацками возобновится, и тогда уже ты заработаешь только новый пинок за то, что не подсуетился вовремя.

– Твой какой интерес? – напрямик спросил Вова.

– Прямой, – честно ответил я, – вы вплотную занимаетесь старогорскими кражами, ищите организатора, он же – зуб даю – убийца Аленковой, и прекращаете мариновать моего клиента. Все счастливы и довольны.

Лихачев, наконец, развеселился, только мрачно как-то:

– Ага, иными словами, ты хочешь, чтобы твоего Аленкова отпустили на свободу. Ты в своем уме, Никитин? Против него статья и доказательства железные!

 

– Ну, положим, не доказательства, а пшик один – и ты сам это прекрасно знаешь.

Ответить Лихачеву было нечего, он только надвинул бейсболку на глаза, снова ссутулился и буркнул:

– Ладно, созвонимся.

После чего зашагал вдоль Линии, не попрощавшись. Я постоял ещё немного, согласно конспирации, и тоже пошел к своему автомобилю.

Внезапное возвращение Аленкова в город накануне смерти жены все не давало мне покоя. В надежде, что хоть какую-то информацию я получу от его коллег, я поехал в Университет, где тот преподавал. В деканате исторического факультета я в два счета выведал у симпатичной секретарши, что Григорий Григорьевич – первоклассный специалист по истории Восточной Европы, является автором моря статей и нескольких монографий. Командировки у него случаются довольно часто – то лекции и прием экзаменов в филиалах, то приглашения на международные симпозиумы археологов – Аленков ведь историк с мировым именем! В июле—августе этого года мой подопечный был в московском филиале своего Университета, но для чего он мог внезапно сорваться в Петербург двадцать восьмого августа секретарь мне ответить не смогла.

***

Уже когда я собирался окончить свой рабочий день и поехать домой, раздался телефонный звонок, но номер мне знаком не был:

– Алексей Викторович? – неуверенно спросил тонкий, совсем девчачий голос.

– Да, – ответил я.

– Это Лиля Захарова. Мама сказала, что вы звонили и хотели со мной переговорить… Вы действительно звонили по поводу смерти Даши?

– Да, – снова подтвердил я, раздумывая, чего ради свидетельница вдруг связалась со мной сама, да еще так скоро. Неужели гражданская сознательность? – Лиля, мне действительно нужно с вами поговорить. Где вам удобно встретиться?

– Нигде! – слишком быстро отозвалась Захарова. – Меня сейчас нет в городе, и приехать я никак не могу. Но я отвечу на все ваши вопросы по телефону, – заверила он меня.

Я запнулся: ведение допроса по телефону это что-то новенькое, хотя… А что собственно интересного может сказать Захарова?

– Лиля, расскажите, зачем вы приехали к Дарье утром двадцать девятого августа? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

Ничего нового она, конечно, не рассказала: все это я уже читал в протоколе ее допроса. Лилия Захарова – подруга Аленковой. Двадцать девятого девушки договорились вместе ехать на дачу, отдохнуть на пару дней. Встретиться собирались у метро, так как обе живут на Васильевском острове, и вместе доехать до станции, а оттуда на электричке – на дачу. Утром двадцать девятого Лиля полчаса прождала Дарью у метро, но так и не дождалась и отправилась к ней домой. Она долго звонила в дверь, звонила и на сотовый, и на домашний – никто не отвечал. Лиля забеспокоилась.

Дело в том, что и на дачу-то они решили ехать только потому, что Дарья очень переживала из-за грядущего развода с мужем и хотела немного отвлечься. Хотя Лиля подозревала, что есть еще что-то – посерьезней.

Дверь никто так и не открыл, и Лиля отважилась вызвать слесаря. Дарья лежала в постели – в халате, укрытая одеялом, как будто приготовилась ко сну. Но она была мертва. Лиля тут же вызвала полицию.

– Значит, вы уверены, что Дарья покончила с собой? – подвел итог я.

– Конечно… – немного удивленно ответила Захарова. – Не могла же она перепутать лекарства!

– Лиля, а следователь считает, что Дарью Аленкову убили, – произнес я и ожидал реакции Лили. В этот момент я жалел, что не могу видеть её лица.

– Убили?.. – тихо и испуганно переспросила девушка. – Но кому это может быть нужно? Да нет, это ерунда… Или убийцу уже нашли?

В последнем ее вопросе мне послышался неподдельный интерес.

– Следователь считает, что к этому причастен муж Дарьи. А я его адвокат. Собственно, я по этому поводу и звоню: может быть, вы…

– Гриша?! – ужаснулась Захарова, перебив меня. – Нет, вы что-то путаете… Извините, я не могу говорить, я перезвоню…

– Лиля, подождите!.. – попытался я ее вернуть, но уже послышались гудки отбоя,

– Вот ч-черт!

Где была моя голова! Это же азы делопроизводства: нельзя вести допрос по телефону. Вот теперь Захарова положила трубку и может даже не позвонить больше. А я даже не знал, где находится эта её дача. И звонила она с сотового – адрес без санкции не вычислишь! Ч—черт!

6Изолятор временного содержания
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru